2241 год. Жизнь человечества выстроена вокруг феномена Переноса: после получения «номера», загадочного биохимического кода, тело человека умирает, а сознание переносится в звероподобное тело на планете Гарторикс. Кому и когда придет номер – неизвестно; отказаться от него – нельзя, можно лишь передать другому. На Гарториксе человеческие сознания могут менять тела и жить вечно – и за билетами в бессмертие идет настоящая охота: в телешоу, где можно выиграть «номер», вся планета выбирает победителей в прямом эфире, могущественный Департамент защиты сознания заменил все спецслужбы мира, преступные картели промышляют продажей номеров на чёрном рынке… Вот только так ли хороша жизнь на Гарториксе?
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Гарторикс. Перенос предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 3. Гордон
— Нет, — сказал Гордон с раздражением, — это совсем не похоже на сон.
Журналистка поморщилась от его тона, но он был уже в том возрасте, когда человек может позволить себе не обращать внимания на эмоции собеседников.
— Когда вы спите, ваш мозг занимается перераспределением полезных веществ с помощью глимфатической системы. А при Переносе… — Гордон поднял голову и увидел, что в выпуклых глазах журналистки отражается суматранская орхидея, посаженная Софией, а больше не отражается ничего. Он вздохнул и закончил: — При Переносе в мозгу происходят совершенно другие процессы.
Журналистка подалась вперед и по-ученически наклонила толстую шею.
— Какие?
— Можно сказать, что человеческий мозг — как орган, состоящий из живых клеток, — умирает.
— Навсегда?
Гордон закатил глаза.
— Гипотеза обратного Переноса была дважды опровергнута в начале века, — терпеливо сказал он. — Один раз — под руководством вашего покорного.
Видимо, все-таки недостаточно терпеливо — потому что на веранде немедленно появилась Линди. Она принесла теплый клетчатый плед, которого он не просил, наклонилась, укрывая его худые старческие колени, и укоризненно прошептала над самым ухом:
— Пап…
— Спасибо, милая, — сконфуженно пробормотал Гордон и повернулся к журналистке. — В этом нет ничего страшного. Наш мозг всю жизнь так или иначе занят умиранием. В моем возрасте это особенно наглядно: мы с вами только начали разговаривать, а я уже не помню, как вас зовут.
— Эмбер, — прошелестела она чуть слышно, и лоб у нее пошел красными пятнами. — Эмбер Джиу.
— Что вы знаете о Переносе, Эмбер?
— То же, что и все, — журналистка растерянно пожала плечами. — На Гарториксе человек может жить вечно.
— А на Земле он при этом — что?
Эмбер молчала, глядя на него своими выпуклыми глазами, полными бледно-розовых цветков суматранской орхидеи. Интересно, сколько они вообще живут, вдруг подумал Гордон. Прошло уже тридцать шесть лет, а она всё еще цветет каждое лето.
— На Земле наш с вами человек умирает, — назидательно произнес он.
Изысканные очертания орхидеи слегка расплылись: выпуклые глаза журналистки наполнились слезами. Этого еще не хватало, с тоской подумал Гордон. Линди меня убьет. Или просто расскажет Микке за ужином, и тот снова заберет близнецов, когда уедет.
— Пока мы бодрствуем, в мозгу происходит множество разных процессов, — нехотя пояснил он. — Все они очень энергозатратны, поэтому мозг устает и нуждается в отдыхе; это называется «сон». Если мы возьмем среднюю продолжительность жизни взрослого человеческого мозга — которая, как вы можете видеть на моем примере, за последние пятьдесят лет увеличилась просто до неприличия, — уберем из нее промежутки сна и запустим всё остальное на ускоренной перемотке, чтобы уложиться примерно в две недели, мы получим то, что происходит с мозгом после получения номера.
— То есть… это… — неуверенно произнесла Эмбер.
Гордон вздохнул.
— Получив номер — сложный биохимический код-сигнал, причины и механизмы возникновения которого по сей день до конца не изучены, — мозг как бы начинает жить на полную катушку. И в течение двух недель полностью разрушается. В этом и была суть открытия, которое сделало Перенос возможным.
Эмбер осторожно кивнула, не сводя настороженных глаз с Гордона.
— Представьте, что мы разгоняем мозг в центрифуге, — медленно и раздельно произнес Гордон. — От него отделяется нечто. За неимением лучшего слова мы называем это «сознанием». Именно оно становится объектом и агентом Переноса.
— Это как… душа? — немного оживилась Эмбер.
— Скорее, опыт, — Гордон пожал плечами. — Я слишком давно живу, чтобы верить в человеческую душу.
Розовый лоб Эмбер наморщился. Она открыла рот, потом закрыла, уткнулась в коммуникатор, перелистнула пару окошек и снова подняла глаза на Гордона.
— Давайте поговорим о семье.
— Давайте, — живо согласился он. — У вас кто-то есть, Эмбер?
— Господин Фессало… — выдохнула она почти умоляюще.
— Вы же хотите, чтобы я рассказал вам довольно личные вещи о своей жизни. По-моему, будет честно, если вы мне расскажете о своей.
Эмбер молча смотрела на него, как кролик на удава. Гордон услышал, как во дворе у Мерчилансов через два дома от них с тихим шелестом включился автополив лужайки.
— У меня есть близкий человек, — наконец произнесла Эмбер.
— Как его зовут?
— Кайра, — выдавила она и против воли слегка улыбнулась.
Гордон почувствовал, как в груди у него потеплело. Его лицевые мышцы рефлекторно повторили эту невольную полуулыбку — даже раньше, чем в голове возникло слово «София».
— Эта ваша Кайра — она ведь женщина? — ворчливо спросил он.
— Да, но какое это имеет отношение…
— Тогда она ваша жена, — перебил ее Гордон. — А вы — ее жена. Имейте смелость называть вещи своими именами.
— То есть вашими именами.
Эмбер приосанилась в кресле и впервые взглянула на него с некоторым вызовом. Поразительно, как легко это новое поколение ведется на старые как мир провокации.
— Имена важны, — мягко сказал Гордон. — Они помогают понять, что́ мы чувствуем, и поделиться этим с другими. Если мы с вами всё будем называть по-разному, то никогда не сможем договориться.
— Но почему вы считаете, что мои имена… неправильные? — запальчиво спросила Эмбер.
— Потому что они вам не помогают, — пожал плечами Гордон. — Знаете, в XX веке был такой физик, Эрвин Шрёдингер. У него был мысленный эксперимент…
— В университете я изучала историю евразийской науки, — Эмбер обиженно нахмурилась.
— Очень хорошо, — усмехнулся он. — Моя правнучка Грета считает, что Шрёдингер проводил бесчеловечные эксперименты над животными.
Эмбер вежливо улыбнулась. Неизвестно, что им там сейчас рассказывают, в этих цифровых университетах, подумал Гордон.
— Если запереть кота в стальной камере, — сказал он, — вместе с адской машиной, которая, будучи предоставлена самой себе, либо убьет его, либо нет, то для нас — тех, кто стоит снаружи, — этот кот будет одновременно и жив, и мертв. Если у нас нет возможности открыть камеру и посмотреть, что там внутри, всё, что нам остается, это имена, которые мы даем происходящему. Мы можем решить, что кот жив, и остаться сидеть рядом с камерой, а можем решить, что его больше там нет, и пойти заниматься другими вещами.
— Но… ведь… — начала было Эмбер и тут же замолчала, снова уткнувшись в коммуникатор.
Гордон почему-то вспомнил, как в юности Микка упрямо называл все эти новомодные гаджеты «экзомозгом», утверждая, что они так же неотделимы от него, как руки, ноги и голова, а Линди сердито говорила, что синтетические руки и ноги не так уж и дорого стоят по сравнению с ее материнскими нервами. С возрастом она стала всё больше походить на Софию — даже не конкретными чертами лица, а быстрыми порхающими движениями и манерой смотреть как будто на всех членов своей семьи сразу, сколько бы их ни собиралось за большим чайным столом.
Вот и сейчас, накрывая к чаю в гостиной, Линди одновременно следила за тем, как Микка с мужем протирают чашки и блюдца, Сара читает в бабушкином зеленом кресле, перекинув ноги через вытертый подлокотник, а здесь, на веранде, уже второй час идет это бессмысленное интервью.
В саду близнецы опять пытались загнать кролика Греты на старую яблоню. Микка поднял голову и что-то крикнул им в окно. Его муж захохотал, сверкая синтетическими зубами, и едва не уронил чашку, так что Линди, насупившись, забрала у него полотенце и бросила на колени к Саре. Та приподняла бровь и, не отрываясь от чтения, слегка пошевелила ногами, чтобы полотенце сползло на пол.
— Как вы относитесь к Лотерее?
Голос Эмбер заставил Гордона вздрогнуть. Он перевел взгляд на сидящую перед ним полную молодую женщину с синими волосами и в который раз спросил себя, зачем он продолжает с ней разговаривать. Ответа у него по-прежнему не было, поэтому он вежливо улыбнулся и сказал:
— Я хорошо понимаю желание молодых людей жить вечно.
— Но вы сами… вы не хотите участвовать?
— Я считаю, что каждый должен получить в этой жизни свое. Я свое уже получил.
— Но ваш мозг… ваши знания… Вы что, не хотите их сохранить?
За стеклянными дверями гостиной муж Микки резал большой пухлый пирог из коробки: в этот раз они привезли с черникой, потому что вишню раскупают еще с утра, а они смогли выехать только после второго завтрака. Из сада через открытое окно, отряхнув поцарапанные коленки, влезла Грета. Ее мать оторвалась наконец от своей электронной книги, подошла к столу и стащила кусок пирога прямо из-под ножа. Линди расставляла по столу пузатые чашки, и Гордон точно знал, что в этот момент она машинально считает про себя: «Один, два, три, четыре…».
— За пределами нашей планеты, — рассеянно сказал он, — мои знания совершенно бесполезны.
— Но ведь это неправда. — Эмбер наклонилась вперед, и суматранская орхидея в ее глазах возмущенно затрепетала. — То, что вы знаете, делает вас уникальным. Это и есть вы.
Гордон усмехнулся. Он знал, что она это скажет. Все они всегда говорили именно это.
— Когда мы расшифровали последний сегмент кода, из которого состоят номера, мне было двадцать восемь — меньше, чем Саре сейчас. Чуть позже мне удалось усовершенствовать технологию записи и адресации мыслеобразов. Вся эта суета с Лотереей шла уже полным ходом, но, к примеру, мои родители еще помнили времена, когда внезапные обмороки, головокружения и галлюцинации, сопровождающие двухнедельный распад мозга при гиперстимуляции, считались просто симптомами какого-то нового смертельного заболевания. Они дожили до современных протоколов и глобализации Переноса, но не успели этим воспользоваться: аппаратов тогда было всего шесть, по одному на каждый континент. Можете представить себе эту очередь — и что в ней творилось.
Гордон сделал паузу. Эмбер слушала, затаив дыхание, — совсем как Линди, когда ей было десять.
— С тех пор прошло много времени. Многие — не только я — совершили массу открытий в области Переноса и сделали блестящие научные карьеры. Но мы до сих пор не знаем, как и почему появились и появляются номера, какова их природа, — и куда перемещается сознание, отделенное от своего носителя. Есть разные гипотезы, но все они скорее из области философии, чем точных наук.
— Но ведь… Гарторикс… — Эмбер растерянно посмотрела на Гордона, словно пытаясь понять, издевается он или действительно выжил из ума.
— То, что мы видим в доходящих до нас мыслеобразах, заставляет предположить, что Гарторикс — это обитаемая планета за пределами нашей галактики. За пределами — потому что за сто с лишним лет никакие усилия планетарной космической программы не позволили нам ее обнаружить, — Гордон развел руками и улыбнулся. — Так что это наш личный выбор — назвать это место Гарториксом и считать, что оно существует. Примерно как решить, что кот в стальной камере все-таки жив.
За стеклянными дверями Линди уже раскладывала куски пирога по блюдцам. Пора было идти пить чай.
— А если вы получите номер? — спросила Эмбер, когда он оперся руками на подлокотники, чтобы подняться.
— Мне девяносто восемь лет, — усмехнулся Гордон. — Вероятность этого события, и сама по себе ничтожная, уменьшается с каждым часом.
— Но если все-таки получите? — не унималась она.
— Передам его в Лотерею, — проворчал он. — Чтобы такие, как вы, не говорили, что я отнимаю у них будущее.
Он приподнялся и осторожно перенес вес на ноги, проверяя, не стрельнет ли опять в колене. И в этот момент Эмбер набрала в грудь воздуха и выпалила:
— Ваша супруга, София Фессало — она ведь на Гарториксе?
Гордон с кряхтением опустился обратно в кресло. Все они рано или поздно спрашивали об этом. Каждый раз, вот уже тридцать шесть лет.
— Она здесь, — Гордон постучал себя по виску узловатым пальцем. — Так же, как и ваша Кайра.
— Она жива, — упрямо сказала Эмбер. — Она существует.
Маленький желтый дрон с жужжанием ударился о стекло веранды и шлепнулся вниз, в траву. Из кустов высунулась круглая голова с торчащими во все стороны угольно-черными кудрями; следом показалась вторая точно такая же. Арчи — или это был Гленн? — показал брату язык и пополз на четвереньках, шаря по траве в поисках упавшего дрона.
Гордон перевел взгляд на журналистку.
— Зачем вам это интервью, Эмбер? Вы же ни черта не понимаете в теории Переноса.
Под его взглядом она съежилась, обеими руками вцепившись в коммуникатор.
— Я… вот как раз и хочу разобраться…
— Кто у вас болен?
Эмбер молчала. Из выпуклых глаз на Гордона, не шевелясь, глядела бледно-розовая суматранская орхидея. София посадила ее, вернувшись с обследования, — после второго обморока, когда и так уже всё было ясно.
— Кайра, — скорее сказал, чем спросил он.
Эмбер беспомощно всхлипнула. Гордон знал всё, что она скажет дальше, — всё, что она пыталась сказать ему эти два часа. Диагноз поставили недавно; это одно из редких и потому недостаточно изученных генетических заболеваний, которые проявляются только во взрослом возрасте и от которых не существует лечения, потому что они затрагивают головной мозг — единственный орган, который человечество так и не научилось синтезировать и пересаживать. Кайре предлагают податься на Лотерею прямо сейчас, пока она еще в состоянии вести относительно полноценную жизнь, чтобы увеличить шансы на получение номера. Но она отказывается — потому что не хочет жить где-то на другом конце Вселенной без своей толстой глупой жены с синими волосами, которая не побоялась выставить себя круглой идиоткой, заявившись к выдающемуся ученому, чтобы спросить, как он жил все эти тридцать шесть лет — и можно ли назвать это жизнью.
— Софии было шестьдесят два, когда она получила номер, — Гордон произнес эти слова ровным голосом, удивившись тому, как буднично они стали звучать. — Она пересаживала бегонию — и уронила горшок с землей. Такого с ней никогда не случалось.
На гладкую черную поверхность коммуникатора шлепнулась крупная слеза. Эмбер испуганно заморгала и перевернула коммуникатор экраном вниз, украдкой вытирая щеку.
— Тогда мы еще многого не знали про Перенос. Обследования проводились не сразу, почти ни у кого не оставалось двух полных недель, как сейчас. Мы боялись не успеть, поэтому София легла в криокамеру за неделю до расчетного времени Переноса — на всякий случай. Микке как раз исполнилось шесть, и никто не мог объяснить, почему бабушка не пришла к нему на день рождения.
— Это было ваше решение? — хрипло спросила Эмбер. Гордон усмехнулся.
— Если бы вы знали Софию, вы бы поняли всю абсурдность такого вопроса. Все решения она всегда принимала сама. Но я приложил немало усилий, чтобы убедить ее в том, что именно это ее решение было верным.
Он замолчал, глядя, как Гленн — или это был Арчи? — кривляясь, прыгает по траве, а брат скачет рядом, пытаясь отобрать у него маленький желтый дрон с двумя сломанными пропеллерами.
— Она… сомневалась?
— Нет, — сказал Гордон. — Сомневался я. Но тогда, тридцать шесть лет назад, мне всё же казалось, что я ее этим… спасаю.
— А сейчас?
Гордон глубоко вздохнул.
— Сейчас я полагаю, что смерть — важная часть жизни, — медленно сказал он. — Из нашего предыдущего разговора вы могли бы уже это понять.
— Чьей жизни? — с неожиданной злостью произнесла Эмбер.
Лицо у нее горело, веки опухли. К толстой влажной щеке прилипла жиденькая синяя прядь. Гордон подумал, что никогда в жизни не видел ничего более прекрасного.
— У вашей Кайры есть еще несколько хороших лет, которые она может провести здесь, с вами, — сказал он. — Неужели это совсем ничего не стоит?
— Полтора, — Эмбер всхлипнула и откашлялась. — Полтора года — это на терапии, которая сама по себе…
Она покачала головой и замолчала, тщательно разглаживая пальцами веселенькую обложку своего коммуникатора.
— Мы всё время говорим об этом, — тихо сказала Эмбер. — Только об этом, вообще больше ни о чем. Я даже забыла, что бывают другие темы для разговора. И я… я всё понимаю: это ее жизнь, ее тело, только она решает, но… Ведь я же тоже… Я же…
Губы у нее задрожали, но она взяла себя в руки, подняла голову и посмотрела Гордону прямо в глаза.
— Скажите, вы ведь рады, что она — там?
Гордон молчал. Сломанный дрон полетел в кусты. Арчи (или Гленн) подставил брату подножку, и оба покатились по траве, пинаясь круглыми загорелыми коленками.
— Вы же получаете от нее мыслеобразы? — настойчиво спросила Эмбер.
— Каждые полтора месяца, — кивнул Гордон.
Через неделю как раз надо было ехать в Центр Сновидений за следующей порцией.
— Вы же рады?
Голос прозвучал так требовательно, что Гордон оторвался от созерцания близнецов и повернулся к Эмбер. Она вся подалась вперед, так что теперь вместо суматранской орхидеи в выпуклых глазах отражался его собственный лысый череп, покрытый пятнами старческой гречки.
— У вас есть дети? — тихо спросил Гордон больше у своего отражения, чем у нее.
Эмбер моргнула. Умудренный опытом 98-летний старик в ее глазах задрожал и беспомощно повис на ресницах.
— Мы… не успели, — одними губами произнесла она, уткнулась лицом в пухлые ладошки и сдавленно зарыдала.
За стеклянными дверями гостиной повисла мертвая тишина. Все обернулись в сторону веранды — даже Грета, застывшая с широко раскрытыми глазами и огромным куском пирога за щекой. Эмбер по-детски давилась слезами, явно не в силах остановиться. Гордон наклонился вперед и осторожно похлопал ее по коленке.
— Ну что вы, ну… — растерянно произнес он. — Вы же еще…
Гордон успел прикусить язык, но Эмбер, конечно же, поняла, что он собирался сказать, потому что немедленно зарыдала в голос.
Мечтая провалиться сквозь землю, Гордон с трудом выбрался из своего кресла. Он никогда не умел утешать детей; этим всегда занималась София. Прямо перед ним захлебывалась слезами незнакомая ему женщина; ее растрепавшийся синий затылок подпрыгивал, точно поплавок на волнах при штормовом ветре. Гордон смотрел на него, не зная, что делать дальше, и чувствовал, как крепкий дощатый пол уходит у него из-под ног.
В гостиной Микка поднялся со стула и направился в сторону стеклянных дверей на веранду. Но Линди, которая всегда видела не то, что происходит, а то, что должно произойти, быстро шагнула к нему и поймала сына за локоть. В следующий момент Гордон поднял руку и осторожно положил ладонь на лохматый синий затылок — так, словно хотел успокоить волны, которые его трепали.
Эмбер замерла. Гордон стоял над ней и гладил ее по голове — медленно и осторожно, как Линди, Микку и Сару в детстве, как Грету, когда умер ее первый кролик, как близнецов, когда они прибегали к нему, горько шмыгая носами, потому что теперь уже точно поссорились навсегда. Как, сидя в новеньком зеленом кресле, София гладила свой беременный живот, думая, что Гордон на нее не смотрит.
Он не заметил, когда Эмбер перестала всхлипывать. Она вытерла щеки, смущенно кашлянула и подняла на него глаза — такие же чистые и нежные, как свежее весеннее небо.
— Ужас как неудобно, — пробормотала она. — Простите.
Гордон замахал на нее руками. Эмбер прерывисто вздохнула, перевернула коммуникатор экраном вверх и охнула.
— Господи, сколько времени!.. Меня уже ждут… дома. Я пойду.
Гордон кивнул, глядя, как она беспомощно вертит головой в поисках выхода.
— Хотите… — сказал он, сам не зная зачем, — хотите я вам кое-что подарю?
Эмбер взглянула на него с удивлением. Гордон повернулся и быстро зашаркал в угол, где из большой кадки с автополивом торчала суматранская орхидея почти с него ростом.
— Я понимаю, вы заняты, — сказал он, запуская руку в самую середину куста. — Молодежь всегда очень занята, и зачем вам тратить время на садоводство, — он ухватился за один из отростков и потянул вниз. — Но тут ничего не надо делать, просто поставить в воду и подождать…
Толстый зеленый стебель гнулся во все стороны, не ломаясь. Гордон понятия не имел, можно ли вообще оторвать его голыми руками: София среза́ла черенки быстрым, почти незаметным движением садовых ножниц.
— Они цветут всё лето, — бормотал Гордон, дергая стебель туда-сюда и чувствуя себя идиотом. — Поливать можно редко, только следите, чтобы не было сквозняков…
Теперь он уже крутил несчастный отросток что есть силы. Орхидея раскачивалась из стороны в сторону, осыпая его дождем бледно-розовых цветов. Эмбер молча стояла, не решаясь подойти и помочь — то ли Гордону, то ли растению.
Наконец измочаленный стебель сдался. Гордон вытащил из середины куста небольшой отросток с тремя крупными цветами на тонкой ветке и сунул Эмбер. Она неловко прижала его к груди, не сводя с Гордона чистых весенних глаз.
— Они очень долго живут, — пробормотал он куда-то в сторону. — Этот малыш переживет и меня, и вас…
«И даже их», — хотел сказать Гордон, глядя, как близнецы с сосредоточенным сопением мутузят друг друга в траве, но что-то попало ему в горло, и он только сухо откашлялся.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Гарторикс. Перенос предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других