Уродина

Юлия Динэра, 2019

Любовь бывает разных оттенков, ее одежда самая яркая из всех, которую я знала. Но нашей досталась лишь черная и липкая, как растопленная смола. От нее нельзя отмыться, и ты всегда ощущаешь на себе ее запах. Запах гари. Его любовь одета в похоронный фрак. Моя любовь в одежде цвета лета – обращена в пепел. Это ее запах.Один из них называет меня уродиной и презирает с тех пор, как я появилась в его семье, другой сделает для меня все, что угодно, и мне придется решить, кого я ненавижу и люблю сильнее… Я заложница двух сердец и двух домов. Я уродина.Содержит нецензурную брань.

Глава 2

Уже смеркалось, когда я вернулась домой. Машина Маркуса осталась припаркованной у ворот, это значит, что он собирался уезжать куда-то, и мне это не нравилось. И не потому что папа, уехав в командировку на два дня оставил меня за старшую, а потому что завтра первой парой математика и мой брат обязательно ее проспит.

— А вот и мисс вседозволенность пришла. Где была, уродина? Я из-за тебя не могу из дома выйти.

Он сидел в кресле в гостиной и, сложив руки на груди, смотрел на меня, как хищник на жертву. Его ярко голубые глаза настолько привлекательны и настолько же опасны. Две ледышки. Холодные. Жестокие.

— Маркус! — воскликнул папа, спускаясь с лестницы.

— Пап! Когда ты вернулся? Мы скучали.

— Мы? — Он приобнял меня, и чмокнул в макушку. — По Маркусу так и не скажешь. Почему ты задержалась?

— Велик.

— Снова колеса?

— Одно.

— Четвертый раз за семестр, Анна.

— Прости, пап, я могу ездить на автобусе.

— Дело не в этом, дорогая.. У тебя какие-то проблемы со сверстниками? Со старшей группой? Хочешь пожить в кампусе, может, это пойдет тебе на пользу?

— Нечего ей там делать, — встрял брат.

— Я не с тобой говорю, сын, будь уважителен ко мне и к своей сестре.

Маркус встал и ядовито осмотрел меня с ног до головы. Везде, где проходил его взгляд, я покрывалась морозной корочкой.

— Она не моя сестра.

— Прекрати! Мы не будем это обсуждать снова и снова!

— Тогда прекрати называть её моей сестрой!

— Сядь! У меня разговор к Вам обоим.

Маркус ехидно улыбнулся и опустился обратно в кресло, я присела на диван, в самый дальний угол, съежившись, как котенок под взглядом тигра.

— И что же ты натворила, мисс «я сею добро в этом мире»? — шепнул мне брат. Я могу читать его даже по губам.

— Первое, — заявил отец и посмотрел на меня. Его лицо было серьезным, как будто он очень долго работал над своими документами в офисе и забыл расслабиться. Вообще-то наш отец тот еще весельчак, он в меру строг, но в основном перепадает только Маркусу. Может, поэтому тот меня ненавидит?

— Я заменю очередное колесо твоего велосипеда и, ты отправляешься в кампус налаживать межличностные отношения с коллективом.

Я занервничала, но возразить не смогла, у меня не было ни одного аргумента, чтобы избежать кампуса. Видит Бог, я туда не хочу. Как и видит Маркус.. Не знаю, что на него нашло.

— Это не имеет смысла, отец, мы оба хорошо ладим со всеми в колледже. Правда, Анна?

Звук его голоса сложил буквы моего имени вместе и, мое сердце забилось чаще почему-то. Он так редко произносит мое имя. Почти никогда.

Я неуверенно кивнула, папа окинул нас обоих не доверительным взглядом.

— Сколько раз за семестр прокололи колесо твоей машины, Маркус?

Парень пожал плечами и взъерошил длинными пальцами каштановые волосы.

— Нисколько. Ни разу. Анна отправляется в кампус.

— Она просто неуклюжая, отец! Посмотри на нее!

— Ты хам и грубиян, не таким я тебя воспитывал.

— Но получай то, что есть, потому что у тебя уже есть вот это!

Он кивнул на меня, и к горлу подступил ком горечи.

— Анна ни в чем не виновата.

— Я останусь в кампусе, — с трудом проговорила я.

Маркус окинул меня быстрым взглядом, его ноздри вздулись на мгновение, а я сделала вид, что его не существует в этой комнате.

— В пятницу звонили из колледжа, — продолжил папа, — ты не посещаешь бассейн, Анна, почему?

— Я.. я же не умею плавать.

— Миссис Гринберг отличный тренер, она занималась с Маркусом с трех лет. Ты в группе для новичков.

— Пап, — мой голос едва не сорвался на всхлип, но я придержала его.

— Тебе полезен бассейн, милая, в этом нет ничего страшного. Ты должна туда ходить, это всего раз в неделю.

— Там хлор и я астматик, помнишь? Мы можем взять справку у доктора Бишеп?

— Доктор Бишеп разрешила бассейн на ионизированной воде. Я все узнал, в вашем колледже именно такая.

Я едва сдерживала слезы, но продолжала слушать отца, ведь это было только начало разговора и самое страшное ждало впереди.

— Маркус, ты отвезешь завтра Анну в колледж.

Мы переглянулись, брат пожал плечами и кивнул.

— Хорошо.

Хорошо? Никаких протестов и оскорблений?

— И что касается тебя, учитель математики недоволен тобой, ты прогуливаешь и отвлекаешься, это влияет на твои оценки, если так дальше продолжится, то на следующий год ты останешься без стипендии.

Маркус прыснул и лениво развалился в кресле.

— Кому нужна эта стипендия, отец? Я Уотерс.

— Я не хочу, чтобы ты так думал. Выкинь это из головы, прекрати вести себя как подросток, тебе девятнадцать через неделю, я хочу, чтобы ты стал взрослым, хочу, чтобы вы оба стали..

Папа посмотрел на нас и замялся, тем временем волнение внутри меня усиливалось и, я боялась просто взорваться, как воздушный шар, наполненный водой.

— Я хочу положиться на вас, я хочу, чтобы вы могли положиться друг на друга, чтобы могли нести ответственность за себя и за другого.

— Что за воодушевляющие речи, отец? Я подтяну математику, обещаю. Это все?

Повисло недолгое молчание, папа нервно перебирал пальцами в руках, затем присел в кресло напротив.

— Вы должны стать взрослыми..

— Мы это слышали, и я все понял, если это специально для уро..

— Маркус! Дети.. Сын, я знаю, как ты относишься к Анне и мне тяжело..

— Не знаешь.

— Ты даже не хочешь слушать, но тебе придется. Я не был ни в какой командировке эти два дня.. Мне нужно было пройти очередное обследование..

— Обследование? — переспросила я, а Маркус молчал и смотрел в упор на отца.

— У меня опухоль.. Я не хотел говорить вам раньше, думал все решится.. И не будет необходимости ничего говорить.

Я вновь взглянула на Маркуса, его застывшее в безумии лицо, навевало ужас, он не шевелился, также, как и я, ничего не говорил. У меня все кружилось перед глазами и постепенно лицо брата и папы начало расплываться, я сжала дрожащие руки меж колен, затем почувствовала, как из моих глаз хлынули слезы. В этот момент Маркус поймал мой взгляд и, что-то дернулось на его лице. Он застыл, а потом вдруг ожил.

— Почему ты говоришь нам об этом сейчас? — от его голоса веяло холодом, но я знала, что это страх.

— Седалищный нерв.. неоперабельный, последняя стадия.

— Химиотерапия? — я почти не могла говорить, как и поверить в то, что услышала.

Да, папа похудел за последний год, но он во всем ссылался на работу, усталость, недосып, все что угодно, но не на рак.

— Она не принесет много толку, только страдания и вам обоим в том числе, я не хочу быть обузой, хочу прожить столько, сколько мне отведено.

— Пап! Неужели ничего нельзя больше сделать?

— Будь взрослой, Анна, и живи, это единственное, что я у тебя прошу.

Маркус молча встал и прошелся вдоль гостиной, прикусив косточку указательного пальца, я ринулась за ним.

— И ты ничего не скажешь?!

Он резко обернулся и навис надо мной всеми своими ста восьмьюдесятью пятью сантиметрами. Лед его глаз налился кровью, и мне стало страшно от нашей близости.

— А ты, наконец, открыла свой уродливый рот, браво.

— Дети..

— Я позвоню матери.

Маркус достал из кармана джинсов мобильник, но папа перехватил его руку.

— У нее свои заботы, сын, не стоит.

— Заботы? Какие блядские заботы у нее могут быть!

— Не выражайся.

— Мне плевать! У тебя рак, старик и, эта стерва будет здесь уже завтра!

— Оставь это, Маркус! Твоя мать вышла замуж в прошлом месяце, они с Джозефом ждут ребенка.

Маркус застыл, желваки дернулись на его скулах вместе с тем, как дернулось мое сердце. Он сжал телефон с такой силой, что костяшки пальцев побелели, а затем швырнул его об пол и рванул к выходу.

Я побежала за ним, и перекрыла ему путь у двери своим маленьким никчемным тельцем. Этот парень не был качком, но он занимался спортом и, разумеется, оставался хорошо сложенным, а я была букашкой под его ногами.

Он перевел дыхание, на секунду прикрыв глаза и, взглянул на меня.

— Отойди.

— Не отойду. Ты сейчас поедешь и натворишь каких-нибудь глупостей.

— Тебе какая разница, уродина? Заделалась моей мамочкой?

— Можешь оскорблять меня, если тебе от этого легче, только, пожалуйста, не езжай никуда прямо сейчас.

— Мне абсолютно насрать на все то, что выходит из твоего грязного рта. Отойди или я сам подвину тебя.

— Давай.

Он нахмурился. И я видела всю злость готовую вот-вот из него выскользнуть, а я была готова ее принять.

— Что?

— Подвинь меня.

Он тяжело дышал, как я, и он смотрел на меня с готовностью убить, но вместо этого он завел прядь растрепанных волос мне за ухо, и я вздрогнула, когда его пальцы едва коснулись моего шрама. Мне стало больно, стыдно и противно от самой себя, но его прикосновение было прекрасным, пусть даже если насмешливым.

— Ты не останешься в кампусе, как сказал отец.

— Я не стану ему перечить, теперь уж точно.

— Послушная овечка. Я сказал: не останешься.

— Почему? — мой голос почти куда-то пропал.

Маркус немного наклонился к моему уху.

— Потому что эта стая волков тебя сожрет. Волки всегда нападают на овец.

Его дыхание щекотнуло мою кожу, я почувствовала себя запертой в маленькой тесной коробке.

— Какая тебе разница?

Я почти задыхалась, по-настоящему, и мне срочно нужен был мой ингалятор.

— Я не делюсь своей добычей. Ни с кем.

Он отошел назад, сверля меня взглядом, а я тем временем трясущейся рукой нащупывала ингалятор в кармане.