Он не отпустит

Юлия Гауф, 2023

– Имя-то дочке выбрала? – спросил папа. – Может, Юля?– Мне нравится, – пожала я плечами, и выскользнула из дома.Опустила ладонь на живот – она там, моя дочь. Дочь, которую я должна любить. Дочь, которая не виновата ни в чем. А я ничего не чувствую. Абсолютно.Если бы я забеременела в любой другой день, не в тех обстоятельствах… если бы, Боже!Расправила плечи, и подошла к подъезду, а там… он!– Слава, – выдохнул Игнат.Его взгляд опустился с моего лица ниже, на увеличившуюся грудь, на живот. И он шагнул ко мне.– Не подходи, – прошептала я.Трясет всю от паники, колотит. Может, я брежу? Он не мог после всего прийти ко мне просто так!– Не подходи, – повторила я, отступая.– Мне придется подойти. Ты моя, ребенок тоже. Я приехал за вами.

Пролог

— Спасибо, — я проводила курьера, и закрыла входную дверь.

Опустила ладонь на живот — он там, толкается. Мой ребенок. До сих пор поверить не могу, что забеременела.

Почему именно в тот день, ставший концом? Почему я забеременела не раньше — не при таких обстоятельствах?

Я бы смогла полюбить своего ребенка, я бы обожала его всей душой, несмотря на то что мы с его отцом расстались, если бы он не… если бы я забеременела не в тот день, когда он вышвырнул меня.

Может, получится забыть? Ребенок ведь не виноват ни в чем. Дочь еще не родилась, я не должна ее обвинять, я и не обвиняю. Я просто ничего не чувствую к ней.

Погладила живот, и… ничего.

— Славушка, идем, — мама показалась в коридоре, и поманила меня в комнату. — Антон с Юрой собирают манеж, давай посмотрим. Мужчин нужно контролировать и вдохновлять.

Я улыбнулась маме, и направилась в свою спальню. Она преобразилась, курьер привез сборный манеж, приставную колыбель, и все это сейчас в моей комнате. А раньше здесь висели постеры с любимыми певцами.

Я присела на кровать, наблюдая, как папа с братом с энтузиазмом собирают манеж. Готовятся. Радуются. Только мама поглядывает на меня с тревогой. Она все эти месяцы на меня так смотрит, все то время, что прошло после моего возвращения домой. Я ничего ей не рассказывала, сначала даже о беременности своей не говорила.

Стыдно было — перед мамой, перед отцом. Отпустили дочь отдохнуть, называется. Уже потом, когда поняла, что ребенка оставлю, призналась. Папа не осудил. Расспрашивал, от кого, но трясти не стал.

А мама только грустно смотрела на меня, и тревоги в ее взгляде становилось с каждым днем все больше, и больше. Неужели, она чувствует, что происходит со мной? Неужели, мои улыбки ее не обманывают?

— Имя-то дочке выбрала? — спросил папа.

— Может, Зоя? — сестренка села рядом со мной, и спросила: — Можно?

Я кивнула, и она положила ладонь на мой живот. Улыбнулась трогательно, и мне горько стало: почему я не могу радоваться? Я ведь так хотела детей именно от Игната! Безумно хотела, грезила этим мужчиной.

Если бы я забеременела в любой другой день, не в тех обстоятельствах… если бы, Боже!

— Анастасия? — предложила сестра. — Или, ой, подожди, Кристина.

— Юля? — взглянул на меня папа, и я кивнула.

— Мне нравится. Пусть будет Юля.

— Ты даже не выбирала сама. Пусть будет! Ну как так, Слав?! — возмутилась сестра. — Будь я на твоем месте, я бы с самого начала имя выбирать, а ты…

— Ты на месте Славы еще очень долго не будешь, — строго перебил папа. — Ольга, напомню, вам пятнадцать лет, барышня! Какие дети? В куклы иди играть.

— Славке восемнадцать, всего-то три года разницы, — фыркнула мелкая. — Я в восемнадцать тоже ребенка хочу, это же счастье.

— Я пойду мусор вынесу, — поднялась с кровати, подошла к картону от упаковки.

— Я сам, милая.

— Пап, мне не тяжело, и я хочу пройтись, — торопливо пробормотала, и прошмыгнула мимо мамы.

Все что угодно, лишь бы поскорее остаться в одиночестве. Все эти месяцы в моем сердце царит стыд. Папа нас обожает, мама не устает повторять, как он хотел всех нас. Мама тоже детьми грезила, даже моя маленькая сестра-подросток.

И я такой была. Когда Игната увидела — сразу поняла, что это моё. То самое, когда сразу, и на всю жизнь. Свадьбу хотела, детей. Всё с ним хотела, и вот…

— Ну, ребенка я от него получила, — выдохнула я, спускаясь в лифте на первый этаж.

Под мышкой листы картона, на ногах удобные кроксы, а в сердце настоящая буря. Она уже который месяц не успокаивается от понимания: я — та самая девушка, которая не может принять собственного ребенка.

Наверное, я сгорю за это в аду.

Выбросила картон, и медленным шагом отправилась в дом. Мимо лавочек со старушками, с молодыми мамочками с колясками. Скоро и я так буду: выходить на солнышко с дочкой, чтобы погреться; гулять с ней в парке; кормить, укачивать ее, и… и она ни в чем не виновата. Не виновата в том, как поступил со мной ее отец!

Я полюблю. Обязательно полюблю своего ребенка, иначе что же я за сволочь такая? А если не полюблю, то она никогда этого не почувствует. Не узнает. Я буду целовать ее, обнимать, утешать, играть, делать все то, что делала моя мама, и продолжает делать. Но дочь никогда не поймет, что я чувствую, я позабочусь об этом.

Расправила плечи, и подошла к подъезду, а там…

— Слава, — выдохнул Игнат.

Его взгляд опустился с моего лица ниже, на увеличившуюся грудь, на живот. И он шагнул ко мне.

— Не подходи, — прошептала я.

Трясет всю от паники, колотит. Может, я брежу? Он не мог после всего прийти ко мне просто так!

— Не подходи, — повторила я, отступая.

— Мне придется подойти. Ты моя, ребенок тоже. Я приехал за вами, — услышала я, проваливаясь в темноту.