Эмоции оптом

Юлия Волшебная, 2022

Бывший алекситимик Миранда Грин, вернув себе способность чувствовать, находит новый смысл жизни в ранее чуждом для неё мире эмпатов. Она сама становится продавцом эмоций. Это помогает Мире не сойти с ума от жгучей душевной боли, вызванной смертью любимого человека. Кое-кто из жителей трущоб считает, что в гибели Грега виновна сама Миранда. Теперь она обязана разоблачить настоящего предателя и его сообщников, чтобы предотвратить ещё большую трагедию, которая коснётся всех жителей Объединённого Евразийского Государства. Но ситуация осложняется тем, что круг подозреваемых сужается до самых близких для Миры людей.

Глава 3

Я решила не ходить кругами, а задать волнующий меня вопрос в лоб:

— Вы с Грегом были знакомы, так? На его объявление я тоже не случайно вышла?

— Я знал его, — отец кивнул, ничуть не смущаясь. — Грегори Ланц был одним из учеников Анны, и мы с ним встречались, когда Анна ещё была жива. Но ты выбрала своего продавца сама. Мне по большому счёту было неважно, к кому ты попадёшь: я знал, что любой из дилеров сможет растормошить тебя. Поэтому не пытался свести с кем-то определённым.

Я же поморщилась, на миг представив, что могла попасть к другому продавцу — скажем, к Максу — персональному информатору Грега, с которым мои отношения не заладились с первой же встречи.

— Самым важным было поработать над твоей биографией так, чтобы на этапе проверки кто-нибудь из членов СПЧ не вышел на информацию обо мне. Ведь тогда твою заявку наверняка отклонили бы, — продолжал отец.

Его слова напомнили об одной моей оплошности.

— Знаешь, кажется, я выдала нас обоих, — я виновато посмотрела на Альберта, — ещё перед побегом я рассказала Грегу, что мой отец работает в Службах, и Грег знал мою фамилию…

Альберт скривился в скептической ухмылке:

— Ерунда. В штате Департамента безопасности можно насчитать несколько сотен офицеров с фамилией Грин, и как минимум пару десятков из них — Альберты. К тому же в базе Департамента я числюсь вообще под позывным кодом. Тем не менее хвосты стоило подчистить: ребята из СПЧ многому научились за последние десять лет. В том числе благодаря и мне, — не без гордости добавил отец.

— Выходит… Если бы не постоянная помощь подобных тебе «оборотней», вся деятельность продавцов чувств действительно была бы невозможной?

— Увы, да. Но как видишь, неким удивительным образом их дело продолжает жить и находить всё новых последователей. И в этом, безусловно, заслуга самих продавцов. Особенно тех первых, которые рискнули воплотить в жизнь столь рискованную затею.

Внезапно Альберт посерьёзнел и немного подался вперёд в кресле:

— Мира… мне искренне жаль Грега. Знаю, он был для тебя больше, чем продавец и наставник. И желание выразить тебе своё глубокое сочувствие по поводу случившейся с ним трагедии было одной из целей моего приезда. Я знаю, каково это — безвозвратно терять на своих же глазах горячо любимых людей.

Это были безумно трогательные слова, от которых наворачивались слёзы. Но в тот момент я решила не поддаваться жалости к самой себе и сдержала порыв броситься в крепкие отцовские объятия. Я ведь ещё не выяснила главного. И, кажется, настало наиболее подходящее время.

— Раз ты сам заговорил о Греге… меня как раз мучит один вопрос. Не сочти это обвинением в свой адрес, но… Почему ты допустил, чтобы он погиб?

Альберт глубоко вздохнул:

— Я знал, что ты спросишь что-нибудь в этом роде. И откровенно говоря, мне нечего сказать. Я даже не подозревал, что Грега собираются ликвидировать.

Видя мой недоверчивый взгляд, он продолжил:

— Как и многие другие продавцы чувств, Грег действительно находился на учёте у Служб. При чём, кто-то слил его совсем недавно. Но за ним вели скорее пассивное наблюдение. Конечно, всю информацию о его встречах с тобой я тщательно отслеживал и подчищал, но это стало дополнительной причиной, по которой я решил ускорить процесс твоего побега из столицы. Боялся, что не сумею уследить или со мной самим что-то произойдёт, и ты лишишься защиты… А в ликвидации Грега для Департамента не было особого смысла. По крайней мере, сейчас. Наоборот, через наблюдение за ним и некоторыми другими членами СПЧ удобно было контролировать изменения в деятельности Союза, пополнять базу сведений. Вот если бы в сообществе эмпатов наметилась подготовка к реальному теракту или какой-нибудь массовый бунт, тут бы Службы среагировали незамедлительно, направив всю свою силу на молниеносное подавление малейших беспорядков. Но это была бы более масштабная миссия по зачистке, а не подрыв одной-единственной машины.

— Наказали бы всех причастных, — выразила я догадку. — И при этом, как всегда, пострадали бы и невинные люди.

— Несомненно.

— Но если Службам смерть Грега была невыгодна, тогда…?

— Тогда виновных следует искать внутри.

Я вздохнула:

— Я думаю об этом уже два месяца. Но ни разу не слышала, чтобы у Грега были враги здесь. Не понимаю… Зачем кому-то из эмпатов хотеть его смерти?

— Мотивы могли быть самые разные, Мира. Кто-то ведь донёс о нём Службам, а это точно были не друзья. Как среди але́ксов есть оборотни, помогающие эмпатам, так и наоборот. Продажных душ и здесь, увы, хватает. Мало ли кому он перешёл дорогу, — пожал плечами Альберт. — Вряд ли за столь короткий срок ты смогла узнать всю подноготную его отношений с сотнями других «союзников», клиентов и обычных людей. Самый опасный враг — тот, который скрывается среди друзей.

— Среди друзей, — машинально повторила я, — потирая веки ладонями. — Знаешь, я устала подозревать всех и каждого… Помоги мне найти его убийцу. Ты ведь можешь выяснить, кто был тем самым информатором, донёсшим на Грега?

— Сделаю всё, что в моих силах, Мира. Но не уверен, что получится быстро. А тем временем тебе самой стоит соблюдать предельную осторожность. Тот, кому мешал Грег, рано или поздно разглядит угрозу и в тебе.

Я кивнула, соглашаясь. Опасения отца были понятны, и мне эти мысли тоже приходили голову.

— Вот любопытно… А если бы я не додумалась, как организовать собственный побег или попросту не решилась бежать, что бы ты делал? Действительно повёз бы меня на подписание контракта с Лобзовским-младшим?

Альберт с улыбкой покачал головой:

— У меня был запасной вариант на этот случай.

— Какой?

— Олег Самсонов. Он пришёл бы тебе на помощь. К тому же нужный скрипт у него уже был — это Олег помогал мне устроить побег для Инги. Он же нашёл и подходящую приёмную семью для неё. Вот только не сложилось…, — отец снова посерел.

— Самсонов? Побег для Инги? Но… разве Олег не стал клиентом одного из продавцов чувств всего три года назад? Я нашла его имя в базе…

Альберт покачал головой:

— Его путь начался значительно раньше. А базу клиентов, как ты понимаешь, мне в своё время пришлось основательно подкорректировать.

— Как всё запутано, — я нетерпеливо закатила глаза. — Кажется, Самсонов — единственный, кому ты готов довериться в трущобах? Чем он это заслужил? И что если именно Олег и слил информацию о побеге Инги, чтобы кто-то перехватил глайдер Шепарда по дороге?

— Исключено, — Альберт уверенно покачал головой. — У Самсонова не было данных о том, какой именно дорогой ехал Баз: возможных путей было около десятка. Собственно, он не знал ни самого Шепарда, ни позывных его глайдера, поэтому попросту не мог передать эту информацию третьим лицам.

Я кивнула, давая отцу понять, что приняла его аргументы.

— Кстати, Мира…, — в глазах Альберта мелькнули лукавые искорки. — Возможно, тебе будет интересно узнать. Якоб Лобзовский восемь дней назад был осуждён за обращение к услугам борделей в резервациях. Он был лишён должности в колледже и оштрафован на сумму, превышающую его десятилетний доход. Фактически он банкрот.

Если бы я прочитала об этом в городских хрониках, то, пожалуй, не слишком удивилась бы, решив, что всё закономерно и сложилось само собой. Но ухмылка на лице отца не оставляла сомнений:

— Погоди-ка… Это ты приложил руку к делу Лобзовского?

— Ну-у, не то чтобы руку, скорее голову и связи. Но в целом, да, ты всё правильно поняла. Что такое, дочь? Ты не рада?

— Я? Да это самая лучшая новость за последние девять недель, пап! Но как ты узнал, что… Я имею в виду, ты ведь из-за меня…, — я осеклась, не зная, как лучше выразиться. Слова застревали в горле из-за волны мучительного стыда, в очередной раз накрывшего меня при воспоминании об этом мерзком человеке.

Альберт снова встал, будто не в силах усидеть на месте, и зашагал по комнате.

— От меня не укрылась твоя реакция там, на приёме, когда ты узнала, что Лобзовский-младший племянник Якоба. Твоё лицо в тот момент стало белее комбинезона. Я сразу понял, что это неспроста. Выяснить причину оказалось несложно: одной недели наблюдения за методикой преподавания господина Лобзовского оказалось достаточно. Я вспомнил тот злополучный день, когда получил отчёт о твоём обращении в клинику по гинекологическим вопросам. Отчёт был достаточно подробным, и, признаться, я был откровенно шокирован. Кларисса не смогла дать мне вразумительный ответ на мои расспросы о том, что конкретно с тобой произошло: твою мать волновал только счёт, предъявленный за медобслуживание. А неуклюжие попытки поговорить с тобой лично провалились. Признаться, тогда я был уверен, что на столь ранние сексуальные эксперименты ты решилась с кем-то из сокурсников, и даже организовал слежку.

— За мной? — немного возмутилась я.

— Ну да. Не видел другого варианта вмешаться. Но за несколько месяцев так и не смог ничего выяснить: ты-то вела себе предельно целомудренно. А когда столько лет спустя вскрылась информация о Лобзовском, всё встало на свои места. Дальше он, в общем-то, сам облегчил мне задачу и загнал себя в ловушку: обвинения в секс-туризме по трущобам не клевета. И его требования к барышням для утех были весьма характе́рными: он неизменно искал девственниц не старше тринадцати лет. Само собой, эта забава обходилась ему очень недёшево. Зато ученицы в колледже были бесплатными…, — тут отец, наконец, уселся, но не в кресло, а рядом со мной, на диван. Голос его стал совсем тихим и даже виноватым:

— Мне невероятно жаль, что тебе пришлось пережить такое, да ещё и в столь юном возрасте, Мира. Я печалюсь, что не сумел в тот период стать для тебя человеком, которому ты смогла бы довериться. Понимаю, что увольнение и штраф — это наименьшее наказание для подонка, и если я когда-нибудь найду способ…

— Не стоит, папа, — на этот раз я не удержалась и обняла его, радуясь в душе этому новому уровню близости с родителем. — Я чувствую, что достаточно отомщена. Особенно если его навсегда лишат права преподавания.

— Об этом-то уж я позабочусь!

— Знаешь, — я отстранилась от отца, — теперь меня пугает осознание того, что свой «Лобзовский» может находиться чуть ли не в каждом колледже страны, и его деятельность десятилетиями может оставаться безнаказанной, потому что его жертвы даже мыслей не допускают о том, чтобы кому-то обо всём рассказать… А то, что я не могла тебе тогда довериться — не твоя вина. Ты же понимаешь. Я просто не знала, что такое «довериться» — как это и для чего. Не представляла, что родители могут быть для своего ребёнка друзьями и покровителями. Людьми, у которых можно искать защиты от невзгод этого мира. И когда благодаря Грегу я узнала, что в нашем мире такое возможно, была поражена. А ведь здесь это в порядке вещей! И это так… удивительно.

В ответ Альберт притянул меня к себе и поцеловал в макушку.

— Я счастлив, что хоть одна моя мечта сбылась. По крайней мере, одну дочь я сумел обрести по-настоящему.

— Я тоже этому рада, пап, — я прижалась к нему покрепче, чувствуя, как благодарность самому этому моменту разливается по всему телу, наполняя его теплом, уверенностью и спокойствием.

— Мне так хорошо здесь, в трущобах, несмотря на весь этот примитивный и, на первый взгляд, плохо обустроенный быт, — решила я поделиться с отцом после нескольких минут обоюдного молчания. — В поселении чувствую себя ещё лучше. Говорят, человек ко всему привыкает. Я в полной мере испытала это на себе. И теперь с каждым разом всё больше противления у меня вызывает необходимость периодически появляться в городе, чтобы не вызывать подозрений. Хотя бы для прохождения процедуры унификации и прочих обязательных повинностей гражданина. Я уже оплатила два штрафа, и думаю, до третьего не стоит доводить. Я бы попросила тебя совсем меня аннулировать, но боюсь, что тогда не смогу в будущем принести больше пользы «союзникам». Всё-таки доступ в город мне ещё может пригодиться.

— Тебе больше не нужно будет регулярно возвращаться в «Северный» или в любой другой город. Я позабочусь об этом. Во всяком случае, пока я жив, все рапорты от «Системы учёта и анализа поведения граждан» — всё, что она вздумает донести на тебя, а точнее, на Эшли Кроутон, — будет блокироваться и фильтроваться. Не переживай, это давно отработанный процесс. Не ты первая.

« — У меня могут возникнуть проблемы при въезде в город, если я сменю причёску», — вспомнила я разговор с Грегом незадолго до его гибели.

«Для этого существуют парики», — ответил он тогда. Мне казалось, я по-прежнему ощущаю тепло его дыхания на своей шее.

— Ты даже не представляешь, сколь ценный подарок сейчас мне сделал! — повернулась я к отцу, стараясь сдержать навернувшиеся слёзы. — Не знаю, как тебя за всё отблагодарить.

— Радость в твоих глазах — вот лучшая благодарность для меня, дочка. — Я хочу, чтобы ты была счастлива.

«Как можно радоваться тому, что радуется кто-то другой?» — на этот раз мне вспомнился один из первых вопросов, которые я задавала Грегу в самом начале нашего общения. С тех пор прошло меньше года. А кажется, будто целая жизнь.

Пока я копалась в собственных воспоминаниях, что-то в книжном шкафу Грега привлекло взгляд Альберта. Он встал с дивана и медленно, почти крадучись, подошёл к шкафу.

— Могу я…? — осторожно спросил отец, взглядом и движением головы указывая на книги, очевидно, подразумевая, что хотел бы рассмотреть какие-то из них поближе.

Я кивнула, не видя причин отказывать ему в этом.

Вскоре в руках Альберта оказалась книга. Простая белая обложка с изображением полуразрушенной колонны какого-то древнего архитектурного сооружения. Отец с нежностью оглядел том, и, не открывая, процитировал по памяти:

« — Дни будущего предо мной стоят

цепочкой радужной свечей зажжённых —

живых, горячих, золотистых свечек.

Дни миновавшие остались позади

печальной чередой свечей погасших,

те, что поближе, всё ещё дымятся,

остывшие, расплывшиеся свечи».^[2]

— Как грустно и красиво… «Константинос Кавафис. Полное собрание стихотворений», — прочитала я на обложке, приблизившись к Альберту.

— Любимый поэт Анны, — проговорил отец. Он открыл книгу и машинально пролистал несколько страниц, а затем с нежностью провёл ладонью по одному из раскрытых разворотов. — У неё было точно такое издание. Анна знала все стихи из него наизусть, — внезапно он захлопнул книгу и вернул её на полку. — Кстати, ты не скучаешь по каким-то вещам, оставленным в Центрополисе? — спросил он, обернувшись.

— Разве что только по своему Дельфину, — с некоторой грустью ответила я.

— Дельфину?

— Ага. Так Грег называл мой глайдер. Ты ведь на нём сюда приехал, да?

— На нём. Не хотел брать служебный, чтобы не привлекать лишнее внимание в трущобах.

— Я рада, что он в хороших руках.

— Всё твоё движимое имущество, согласно Закону, отошло в наше с Клариссой пользование. Апартаменты выставлены на государственный аукцион, и как только они найдут нового хозяина, двадцать процентов стоимости перечислят на родительские счета — мой и Клариссы, поровну. Вернуть тебе глайдер не получится: слишком рискованно. Но я найду возможность передать тебе ту часть денег, которая полагается мне за твои апартаменты.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

Константинос Кавафис, «Свечи». Пер. С.Ильинской.