Рыцарь Грааля

Юлия Андреева, 2017

Франция XII века – эпоха благородных рыцарей и прекрасных дам, когда доблесть и честь ценились превыше всех сокровищ, а талант трубадура мог принести славу и богатство. Именно такая судьба уготована трубадуру по имени Пейре Видаль. Он родился в простой семье, но вид его так благороден, а манеры так обходительны, что этого юношу можно принять за принца. Ему суждено занять достойное место при дворе Ричарда Львиное Сердце и покорить сердца множества женщин, а затем его имя станет легендой. Согласно преданию, именно Пейре Видаль вынес из погибающего Монсегюра Святой Грааль, став доблестным хранителем легендарной Чаши!

О ТОМ, КАК ПРОШЕЛ ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ПЕЙРЕ ВИДАЛЯ НА ТРУБАДУРСКОМ ПОПРИЩЕ

Этот день обещал быть самым торжественным и прекрасным. С утра чисто вымытый и одетый во все новое Пейре был уже на коне, с белой лютней на спине и мечом в заплечном мешке. Все его деньги Пьер вручил де Орнольяку, который обещал самолично побеспокоиться о гостинице и пропитании юноши. Пьер сделал добротные и блестящие, точно по ним текла вода, кожаные латы, которые Пейре хотел сразу же надеть, но отец сложил снаряжение в специальный мешок и прикрепил его к седлу сына.

День был примечателен также тем, что в город прибыл кумир Пейре — легендарный Бертран де Борн. Де Орнольяк обещал познакомить с ним юношу. Пейре должен был поучиться у де Борна поэтическому мастерству и игре на арфе — любимом инструменте трубадура.

Остановившись в небольшой гостинице, де Орнольяк велел оруженосцу забрать вещи, броню, часть оружия и ждать их с Пейре возвращения.

Волнуясь и думая только о том, как покажется перед грозным де Борном, Пейре не запомнил название гостиницы, всю дорогу мысленно перебирая струны и в который раз решая, что именно будет петь великому трубадуру и воину. Де Орнольяк оставил лошадей в гостинице, так как по дороге собирался проинспектировать ряд таверн, расположенных в таких закутках, куда лошади не смогли бы добраться при всем желании всадников.

Так они и сделали — заглянули в кабак, где де Орнольяк продолжил поучать юношу, опрокидывая кружку за кружкой и возвращаясь таким образом к своему более привычному — пьяному — состоянию. Шло время, к де Орнольяку подходили знакомые рыцари, они обсуждали турнир этого года, рассказывали о замках, в которых в эту весну им уже удалось погостить. Перебирали имена почивших друзей.

В гости к Бертрану отправились уже на закате. В это время Пейре привык ложиться спать, но трубадуры вели какую-то особую ночную жизнь, к которой ему теперь, по всей видимости, следовало привыкать. Гостиница, где жил Бертран де Борн, располагалась в центре города и выходила окнами на площадь с позорным столбом, отчего пользовалась громкой славой. В дни казней в ней не оставалось ни одного свободного места.

Подталкиваемый в спину уже достаточно набравшимся де Орнольяком, Пейре поднялся по узкой скрипучей лестнице, ведущей к убежищу знаменитого трубадура. Из комнаты доносился топот ног, рычание и звуки ломающейся мебели. Пейре представил себе картину жуткой расправы над Бертраном, осуществляемой то ли злыми духами, каких в Лангедоке не счесть, то ли подлыми наемниками. Молодой человек и его учитель ускорили шаг, и Пейре со всей силы забарабанил в дверь. На секунду шум прекратился. Пейре толкнул дверь, и тут же мастерский удар в челюсть подкинул его в воздух, так что молодой человек, сделав сальто, грохнулся об пол.

На помощь ему пришел де Орнольяк, который был свален не менее мощным ударом в грудь. Пейре во все глаза смотрел на напавшего. Им оказался рослый светловолосый человек с красной потной рожей и осоловелыми от пьянства и ярости глазами. Больше в комнате никого не было.

Де Орнольяк попытался было подняться, но чудовище пнуло его ногой в живот, так что тот отлетел к стене, словно тряпичная кукла. В свете зажженного камина спутанные сальные волосы человека-дьявола отливали всеми цветами ада. Пейре осенил себя крестом, но чудовище не среагировало на этот знак. Бертран лишь подпрыгнул, намереваясь растоптать де Орнольяка, но тот успел откатиться в угол. Не помня себя, Пейре схватил с пола табурет и раскрошил его о хребет противника. Красные от злобы глаза Бертрана встретились с глазами Пейре. Бурча что-то нечленораздельное и потирая увесистые кулаки, трубадур направился к молодому человеку. Пейре стоял как вкопанный, смотря в эти нечеловеческие глаза, глаза самого безумия и воплощенной ярости. Как вдруг их свет начал меркнуть. Бертран помотал головой, отер с лица светлые налипшие волосы и, чуть подняв голову, глядел теперь куда-то поверх головы Пейре.

Следуя за взглядом Бертрана, Пейре обернулся и заметил за своей спиной в просвете двери молодого человека в изящном голубом бархатном одеянии и в сером плаще, державшемся на огромной серебряной пряжке. Гость был полноват, со светлыми и уложенными прекрасными локонами волосами, рыжеватые усики и маленькая ухоженная бородка придавали его лицу ореол довольства и лени, к которой, по всей видимости, он был весьма предрасположен. Прозрачные рыбьи глаза смотрели на сцену побоища почти что равнодушно и даже слегка надменно.

Пейре глотнул слюны и снова вперился взглядом в рожу Бертрана, в то время как за его спиной послышался тихий и повелительный голос.

— Эй, Бертран, оставь в покое мальчика. Если он обидел тебя, я с удовольствием отомщу за тебя, если же обидчик ты… В любом случае оставим это до завтра.

Бертран замотал головой, продолжая рычать. Пейре показалось, что сейчас противник сделает всего один шаг, да что там, дотянется своей огромной лапищей и сомнет его горло или вырвет сердце. Он почти что физически ощущал на себе липкий пот, струившийся с мощного тела трубадура, почти что чувствовал животный запах этого сошедшего с ума и теперь убивающего всех вокруг человека.

— Бертран, тебе необходимо отдохнуть и выспаться перед завтрашним турниром, — настаивал молодой человек за спиной у Пейре. — Не делай глупостей, дружище. Ты напился, я же трезв и в самой лучшей форме. На моей стороне все преимущества. Как бы ни было мне жаль — но, клянусь именем самой прекрасной донны на свете, госпожи моего сердца Мелиссины¹⁵, я убью тебя. И парень подтвердит, что сделал я это, защищаясь.

Бертран качнулся, прошел несколько шагов к столу, поднял с пола уцелевший табурет и сел. Молодой человек положил руку в перчатке на плечо Пейре.

— Мой юный друг, теперь нам разумнее всего уйти. Вепрь, конечно, усмирен, но оставаться здесь — удовольствие не самое изысканное. — Он подобрал с пола лютню и повесил ее на плечо молодого человека.

Бертран уронил голову на руки и захрапел.

— Но мой учитель, — запротестовал было Пейре. — Я не могу оставить его тут.

— Блистательный де Орнольяк? — Незнакомец прошел в глубь комнаты и, склонившись над распростертым на полу трубадуром, потрогал жилку на его шее. — Ваш учитель мирно спит. — Он пожал плечами и вернулся к Пейре. — Не беспокойтесь, они с Бертраном старинные друзья. Вам же лучше отправиться домой и отдохнуть перед завтрашним турниром. Вы же, как я понимаю, — трубадур, и завтра мы сможем насладиться вашим пением?

Нежно обнимая Пейре за плечи, незнакомец вывел наконец юношу из комнаты Бертрана.

— Вам есть куда идти?

— Куда?.. — Пейре задумался. Он не помнил названия гостиницы, в которой они оставили свой скарб и в чьей конюшне стоят теперь их кони.

— Если вам некуда идти, можете переночевать у нас. Простите, я не представился, мое имя Джауфре. Принц Джауфре Рюдель¹⁶, сеньор Блайи и трубадур, отдавший свое сердце служению самой прекрасной даме на свете — графине Мелиссине Триполийской, которой я поклоняюсь, как самой мадонне, и к чьим стопам шлю я свои полные любовной скорби песни. К вашим услугам.

При слове «принц» Пейре чуть было не кинулся к ногам Джауфре, но тот вовремя остановил его, не то парень рисковал свалиться с крутой лестницы и погибнуть.

— Ну-ну, что за глупости — какая, в сущности, разница — принц ты или король. Один только Амур знает, кто из нас будет удостоен высшего блаженства, а кто — отвергнут и забыт.

Перед гостиницей принца ждали два хорошо одетых молодых человека, которые приветствовали его высочество и Пейре низкими поклонами. Один из них поспешил привести лошадей.

Наблюдая за ними, Пейре диву давался, как могли эти разодетые в пух и прах молодчики позволить принцу идти в дом, из окон которого явно слышались рычание Бертрана и звуки борьбы. Тем не менее никто из провожатых Рюделя даже не осведомился у него о том, что происходило наверху и что послужило прекращением бою.

Принц легко взлетел на вороного жеребца, приказывая жестом одному из своих спутников уступить коня Пейре, что тот не без ворчания и сделал. Пейре сел в седло и поехал рядом с принцем. В свете заходящего солнца дома и лавки казались рыжими. Повсюду люди закрывали ставни домов, слышались шаги и скрип телег, торговцы развозили по дальним складам не проданный за день товар. Одетая в коричневое домотканое платье горожанка суетливо собирала высохшее за день белье. Один раз дорогу им преградил бодро возвращавшийся в казарму отряд тулузских лучников — все статные и в честь турнира подобранные под один рост. На самом деле отвечающие за порядок в графстве лучники не все были великанами, но во время праздников нести свою нелегкую службу в центре города, на турнире и на посту у врат в город должны были самые сильные и красивые воины. Пейре вспомнил, что завтра перед турниром они должны будут показывать свою меткость и удаль — красивое, наверное, получится зрелище. Заходящее солнце золотило кольчуги и нагрудники лучников. Сеньор Блайи тоже засмотрелся на стройные ряды, а может, он просто мечтал о своей возлюбленной госпоже Мелиссине, о которой, судя по всему, грезил и днем и ночью.

— Представьте, ваша милость, а хорошо выйдет, если поставить этих молодцов на городской стене и дать каждому на грудь по отполированному до блеска блюду? — неожиданно предложил один из спутников принца. Пейре обернулся и увидел, что оба они разместились на одной лошади, и один из них теперь грозит ему кулаком за доставленное неудобство.

— Да, это было бы достойное зрелище. Думаю, что свет от такого представления был бы виден за много лиг, — принц улыбнулся, его конь тронулся и затрусил по мостовой. — Я так и не спросил вашего имени, — чуть виновато произнес он.

— О, простите, как невежливо с моей стороны! — Пейре покраснел. — Мое имя Пейре Видаль. Но, ваша милость, возможно, вас ввел в заблуждение мой вид и то, что я был с господином де Орнольяком. На самом деле, — Пейре тяжело вздохнул, — я не дворянин и не рыцарь. Вот что я должен был сразу же сказать вам. И завтра мой первый поэтический турнир, на котором я либо…

— Понятно. Я уже сказал, что служу лишь высокому искусству и своей даме. Если вы, мой дорогой Пейре, достаточно искусны в пении и игре на лютне, если ваши стихи хороши — общаясь, мы могли бы обогатить друг друга духовной пищей. Что же касается вашего происхождения, то, поверьте мне, на завтрашнем турнире вы встретитесь со многими рыцарями, чьими родителями были крестьяне и простые горожане.

Он махнул рукой отставшим спутникам и свернул к огромной деревянной домине, над входом которой красовалась вывеска «Трактир Щит Прованса».

Принц со свитой занимали целый этаж, но наивный Пейре был уверен, что Джауфре Рюдель путешествует только со своими двумя друзьями и занимает большую залу, куда его и привели. Вопреки заведенным в трактире обычаям ужин для принца подавался прямо сюда.

За столом рядом с его высочеством сидели оба его дружка — бледный длиннолицый Густав Анро и смуглый и шустрый гасконец Этьен Шерри, с которыми Пейре уже успел познакомиться, когда Рюдель пригласил его в гости. Джауфре предложил Пейре сесть по правую руку от себя, и пир начался.

Изысканная еда была разложена по блюдам и вместительным мискам, чего там только не было — гуси, утки, крошечный молочный поросенок, целая корзинка хлебов и, главное, вина. Их вносили в кувшинах и разливали тут же по кубкам с рисунками, похожими на крохотные лесенки маленького народа, которые поднимались по кубкам как по стенам крепости.

Судя по обилию еды и питья, Пейре ожидал появления других гостей, но никого больше не было, только слуги носились с новыми и новыми подносами. Проголодавшись за день, Пейре, тем не менее, старался не показывать этого, так как понятия не имел, как следует вести себя в обществе принца. Во всяком случае, он тут же намотал себе на ус, что Джауфре словоохотлив, но не любит, когда собеседники отвечают ему с набитым ртом.

Когда все наелись и напились, принц дал знак, и по кругу была пущена необыкновенно красивая синяя тяжелая чаша, которую рыцари встречали радостными воплями и ударами по столу. Эти крики и стуки, наверное, разбудили половину Тулузы, но Анро и Шерри уверяли принца и Пейре, что даже если они пробудили самого дьявола и тот придет потребовать от них тишины, оба доблестных рыцаря скорее проткнут в ста местах князя тьмы, чем позволят испортить их застолье.

Обойдя первый круг, синяя чаша вновь наполнилась вином, но теперь принц потребовал от сотрапезников, чтобы каждый из них взял в руки свой музыкальный инструмент и исполнил что-либо. После чего слуги внесли вызывающе красный монохорд шевалье Анро, старую-престарую цитру господина Этьена Шерри и светлую с золотыми украшениями и невиданными металлическими струнами трехструнную гитару самого принца.

При этом друзья Рюделя тут же начали умолять его сыграть и спеть первым, потому как, по их словам, целый день не слышать его божественного голоса и ангельских звуков его дорогой, сделанной английским мастером, гитары для них равносильно смерти.

Они так упрашивали принца, что Джауфре наконец сдался и, нежно рыгнув и отодвинувшись от полного объедков стола, заиграл и запел.

С первого же аккорда Пейре замер и опустил глаза, боясь чем-то выдать охватившие его чувства. Дело в том, что текст, который тщательно выпевал принц, был примитивен и настолько прост, что казался пошлым, вдобавок к этому его манера игры была вообще ни на что не похожа.

Рюдель словно специально избегал тех мест, где можно было развернуться со всей широтой, свойственной его прекрасному инструменту. Он не поднимался и не опускался, его музыка казалась плоской и невыразительной, как тупое полено, из которого мастер только собирался выточить что-то интересное.

Пейре почувствовал, как лицо его заливает краска стыда. Украдкой он посмотрел на Шерри, и тот сделал ему знак молчать и слушать.

Когда принц закончил играть, оба рыцаря начали стучать по столу, требуя продолжения и отказываясь петь свои несовершенные баллады после такого прекрасного исполнения. В один голос они предрекали Джауфре победу в завтрашнем турнире и готовы были упиваться за нее до первых петухов.

После Рюделя синяя чаша перешла к Густаву Анро, который спел чистым и красивым голосом балладу «О прекрасной даме», чем вызвал слезы умиления самого принца, вспомнившего в этот момент о своей таинственной возлюбленной, благородной и прекрасной даме Мелиссине.

Выступление Шерри тоже было довольно-таки милым. Гасконец разогнал привнесенную Анро тоску веселой и бесшабашной солдатской песенкой.

Когда синяя чаша дошла до Пейре, он уже знал, что будет исполнять. Пригубив ароматное вино, он нежно прижал к груди белую лютню и запел.

Голос Пейре был чистым, как ручеек, который журчал и звенел по горным кручам, сверкая на солнце, точно драгоценные росписи волшебных гномов. Он пел о красотах своего края, о солнечном свете, майских танцах крестьянских девочек, пел о том, как можно мечтать о любви, видя в каждой смотрящей с ночного неба звезде отражение небесной возлюбленной.

Когда Пейре закончил пение и в воздухе отзвенел последний аккорд, все молчали. Удивленный и испуганный реакцией своих новых друзей Пейре обвел взглядом убранный для трапезы зал и увидел множество слуг и служанок, должно быть пришедших во время пения, да так и застывших, подобно соляным столбам.

Первым очнулся принц. По его лицу текли слезы, прозрачные глаза были широко открыты, казалось, что он все еще наполнен чудесными звуками.

— Я слышал короля турнира! — произнес он. — Истинного короля трубадуров!

Примечания

15

Мелиссина Триполийская — первая внучка Раймона Сен-Жиля (четырнадцатого из «сыновей Гурсио»).

16

Джауфре Рюдéль (Jaufré Rudel) (до 1113–1170) — провансальский трубадур. Как свидетельствуют «биографии» поэта, составленные в XIII веке, Рюдель был знатным человеком — князем Блаи, участвовал во Втором крестовом походе. С именем этого поэта связана одна из самых популярных легенд о возвышенной любви, которая нашла отражение в этом романе.