Рыцарь Грааля

Юлия Андреева, 2017

Франция XII века – эпоха благородных рыцарей и прекрасных дам, когда доблесть и честь ценились превыше всех сокровищ, а талант трубадура мог принести славу и богатство. Именно такая судьба уготована трубадуру по имени Пейре Видаль. Он родился в простой семье, но вид его так благороден, а манеры так обходительны, что этого юношу можно принять за принца. Ему суждено занять достойное место при дворе Ричарда Львиное Сердце и покорить сердца множества женщин, а затем его имя станет легендой. Согласно преданию, именно Пейре Видаль вынес из погибающего Монсегюра Святой Грааль, став доблестным хранителем легендарной Чаши!

АГНЕСС — КОРОЛЕВА НОЧИ

В ту же ночь Пейре упросил родителей отпустить его на ночную рыбалку. Ребята заранее накопали червей и приготовили обычные в таких случаях снасти. Прежде Пейре никогда не удавалось поудить вместе с другими мальчишками, поэтому и собираться он начал загодя.

Из орешника Пьер выточил для сына удилище, к нему примотали шелковую нитку и повесили замысловатый крючок, выменянный у сына золотаря на горячий пирожок с мясом.

С собой Жанна дала сыну пару лепешек да крошечный горшочек с медом. У горшочка не было ни одной ручки, сам он был битым-перебитым, со сколами и затершимся рисунком, но Жанна привезла его из дома родителей, так что это была скорее память, нежели посуда.

Беря узелок с едой, Пейре даже поежился, нащупав под тканью толстый твердый бочок горшочка. Не ровен час и…

Он поцеловал маму и, схватив удило, лютню и теплую шерстяную накидку, побежал к калитке, где уже дожидались его мальчишки.

Ночь выдалась теплой, огромная круглая луна светила над водой, купая в ней свои светлые волосы. Пейре засмотрелся на небесную женщину, поражаясь ее красоте и колдовской силе. Казалось, что достаточно только подойти к воде и дальше уже пойдешь по ее гладкой теплой поверхности, как сам Спаситель. Туда, навстречу изливающемуся небесному свету. Туда, на встречу со своей подлинной семьей — ангелами Господа. Свет луны манил и притягивал Пейре. Он отложил удочку и поднялся, позволяя луне обнять его своим светом, точно призрачными доспехами, легкими, как поцелуй небесной девы, прочными, точно подлинное колдовское серебро мавров.

Ребят рядом не было, они разбрелись по берегу, выискивая рыбу. Поколебавшись с минуту, Пейре припрятал под куст ракиты свои снасти и, надев старую накидку, пошел себе по берегу, перепрыгивая через выброшенные волнами водоросли и собирая ракушки.

Луна томила его своим светом, звала и пела. Да, именно пела. Пейре снял с плеча чудесную лютню и начал перебирать струны, силясь поймать льющуюся на него небесную мелодию.

Чистому и звенящему голосу лютни из леса отозвался другой голос. Пейре застыл, слушая тишину, он отсчитал тридцать ударов сердца, но ничего не происходило.

«Лесной народ или эхо?» — подумал Пейре и устремился в сторону леса, наигрывая лунный мотив и слушая, как оттуда, наверное из самой чащи, ему отвечает другой музыкант.

На мгновение Пейре сделалось не по себе, все-таки не часто приходится бывать в ночном лесу, но он тут же успокоился, взглянув на, казалось, еще увеличившуюся за время его игры луну.

«Выйду на поляну у дуба, а там либо лесной музыкант сам подойдет ко мне, либо я вернусь домой», — решил Пейре.

Проходя мимо дуба, мальчик вежливо поклонился, и старый великан качнул ему в ответ своей веткой. Пейре вышел в центр поляны, луна отсюда смотрелась особенно величественно, разложил накидку и, усевшись, снова заиграл и запел.

Пейре пел о русалках, собирающихся в полнолуние потанцевать в ее зыбком свете на воде, и о прекрасных юношах, отдающих подводным красавицам свои сердца и жизни. Пел о благородных рыцарях и их прекрасных дамах, пел о любви, которой еще не успел испытать и которой жаждал всей своей чистой душой.

Неожиданный хруст ветки прервал Пейре, он попытался вскочить на ноги, но тут же снова сел от неожиданности. В трех шагах от него стояла небесная красавица с черными, точно ночное небо, длинными волосами, в которых подобно звездочкам сверкали живые светлячки. Ее тело покрывала тонкая батистовая рубашка, под которой ничего не было. Красавица улыбнулась Пейре и неожиданно превратилась в дочь шлюхи Агнесс.

Пейре отер рукавом лицо, пытаясь отогнать наваждение, но Агнесс — земная или небесная — не исчезала.

— Привет, Пейре. Я сразу поняла, что это ты, — ее голос был звонче самой звонкой лютни. Как часто прежде Пейре разговаривал с Агнесс и только теперь он услышал ее голос!

«Должно быть, это говорит заключенный в Агнесс ангел», — догадался Пейре и молча подвинулся, освобождая девочке место на накидке. Агнесс приблизилась и села рядом с Пейре, ее маленькая головка прильнула к плечу мальчика, их волосы перемешались. Пейре взял руку Агнесс, их пальцы сплелись. Губы встретились в поцелуе, и тут же Агнесс села на корточки и стянула с себя прозрачную рубашку, представ перед Пейре в лунном сиянии женской красоты.

Ослепленный, сбитый с толку, Пейре снял с плеча лютню и, целуя Агнесс, повалил ее на подстилку, которая тут же обернулась рыцарским плащом, светлячки в волосах девочки сделались драгоценными камнями, а она сама стала ангелом или колдуньей-принцессой. Пейре же был прекрасным рыцарем, златокудрым и благородным певцом любви, принимающим самую высокую награду за свои песни. Светлячки переползли с волос Агнесс на волосы Пейре, словно увенчав его царским венцом.

На рассвете они сплели из травы кольцо, которое Агнесс вручила своему рыцарю.

Это кольцо Пейре повесил на шею и потом еще долго носил его, пока трава не иссохла и не обратилась в прах.

Они договорились встретиться снова после вечерней молитвы. Пейре забрал припрятанные на берегу снасти, вернулся домой и завалился спать. Но когда он проснулся, дверь в дом была заперта снаружи и окна плотно закрыты ставнями.

Ничего не понимая, мальчик сидел за столом, где руками заботливой Жанны для него была оставлена кружка молока и пирог, но почему-то кусок не шел в горло. Обычно веселый и жизнерадостный Пейре чувствовал приближение неминуемой беды, которая уже расправила над ним свои серые, точно грозовые тучи, крылья. Предчувствие сковало горло, точно невидимый противник сжал его своей стальной перчаткой. Пейре попытался разжать невидимые пальцы, но ничего не получилось.

«Ребята могли вернуться домой и передать отцу, что я ушел от них. Быть может, пришлось снова поднимать соседей и обыскивать берег? Тогда отец, скорее всего, задаст мне трепку или не будет разговаривать до вечера. Все это можно выдержать. Хуже, если кто-то видел меня и Агнесс, еще хуже, если проспавшийся к рассвету де Орнольяк застал нас вместе и теперь мечет громы и молнии. Что же произошло на самом деле?»

В часовне забил колокол, и его звон болью отозвался в сердце Пейре. Он вдруг припомнил давешний разговор с трубадуром. То, что он говорил об ангелах и о том, что мир этот сможет покинуть лишь чистый и совершенный рыцарь. Чистый… мог ли Пейре после того, что произошло в лесу, называть себя чистым? Рассчитывать на Божье прощение?

Пейре походил по комнате, стараясь не скрипеть половицами. Все выходило не так, как хотел де Орнольяк, — получалось, что он и Агнесс теперь помолвлены и должны будут пожениться, а если так — в час смерти богиня ночи со светлячками в черных волосах Агнесс ни за что не отпустит своего паладина, своего верного рыцаря и господина. Если они будут женаты, ее слезы вернут его на грешную землю, где будет он воплощаться снова и снова, пока вновь Господь не ниспошлет на его пути трубадура Пропойцу, знающего, кто он, Пейре, на самом деле.

И тут Пейре подумал об Агнесс, и его сердце сжалось, ведь за кого следовало опасаться в этой ситуации, так это за нее. За дочь шлюхи, на которой родители никогда не разрешат ему жениться и которая…

Тяжелые шаги отца отвлекли Пейре от мрачных дум. Пьер вернулся не один, рядом с ним шли старик Дидье и пастух Луи, с которыми отец был дружен. Шествие замыкала Жанна, которая тут же подошла к Пейре, обняв его и пожурив за то, что тот ничего не ел.

Она быстро развела огонь и велела сыну помочь ей накрывать на стол. Выполняя поручения матери, Пейре пытался подслушать разговор мужчин или перехватить взгляд отца, но все было напрасно. За столом ни слова не было произнесено ни о Пейре, ни о ночном происшествии. Меж собой мужчины разговаривали о предстоящем празднике, убранстве церкви, которое следовало, как обычно, сделать на средства общины.

Улучив минутку, Пейре попытался улизнуть из дома, чтобы хоть одним глазом увидеть Агнесс, но Пьер окликнул его в дверях.

— Если ты собираешься повидать сам знаешь кого, — смотря в пол, пробасил отец, — знай, что ее здесь больше нет.

Мужчины замолчали, ощупывая Пейре с ног до головы любопытными взглядами.

Пейре почувствовал, как земля уходит у него из-под ног, лицо залил румянец, щеки горели.

— Откуда ты знаешь? — услышал он свой ровный голос.

— Сегодня утром община вынесла решение о высылке шлюхи и ее отродья из Тулузы на вечные времена. Час назад мы посадили Агнесс и ее мать на телегу, и они убрались.

— Куда? — Ноги Пейре перестали его слушаться, и он сел прямо на порог.

— Этого никто не знает. Но они больше не вернутся, — отец поднял глаза на сына, и тот выдержал его взгляд. После чего Пейре поднялся и медленно вышел на улицу. Ни Пьер, ни Жанна не последовали за ним.

Пейре добрел до дома шлюхи. Дверь и ставни были заколочены крест-накрест грубыми досками, словно община не просто изгнала семью из Тулузы, но перечеркнула саму память о них на вечные времена.

Одинокий, погруженный в смутные мысли, Пейре вышел на дорогу, ведущую из города, и зашагал по ней, поднимая ногами дорожную пыль. Такое же пыльное облачко, только намного большее, должна была оставлять телега Агнесс и ее матери. Но сколько Пейре ни всматривался в горизонт, ничего похожего на пыль, поднятую колесами телеги, не увидел.

Солнышко, будто раненное на поединке, ползло по краю гор, кровавя своим пробитым брюхом рыхлые облака. Пейре шел, не разбирая дороги, не чувствуя усталости, не видя окружающей его красоты и не слыша пения птиц. По его щекам текли слезы, перед глазами стояло черное, ночное, с крупными звездами небо, или это были волосы Агнесс, унизанные светлячками? Пейре нащупал на шее травяное колечко и, разрыдавшись, упал на колени в еще горячий после дневной жары песок.

Он дошел до развилки дорог, отсюда дорога раздваивалась, но ни на одной из них не было тонких следов колес или ямочек, которые оставляют конские копыта.

Неизвестно, сколько времени Пейре сидел так, плача и размазывая по лицу слезы, как вдруг он услышал шаги и приметил де Орнольяка, скачущего к нему из леса.

— Не ищи их, Пейре, — де Орнольяк казался расстроенным не менее самого Пейре. Мальчик поднялся, и трубадур помог ему сесть в седло за ним.

— Вы не знаете, куда они поехали? — спросил Пейре в спину трубадура. Тот не ответил.

Многим позже Пейре узнал, что возвышенный рыцарь любви, певец красоты и поводырь в мир ангелов был единственным человеком, провожавшим изгнанных из Тулузы женщин.

Вместе с ними он доскакал до небольшого селения в нескольких лигах от Тулузы, где заплатил за ночлег и бросил все свои сбережения в подол юной Агнесс. Он — дворянин и прямой потомок легендарного князя Гурсио¹³, маркграфа¹⁴ Тулузы, ускакал прочь, плача и слагая на ходу песнь о печальной участи женщины, не встретившей своего защитника и рыцаря.

Когда тебя я увидал

В лохмотьях нищенских,

Душа моя узрела пару крыл

Твоих. О, я бы счастлив был

Тебя признать прекрасней всех!

Но был я слаб. Вот тяжкий грех.

Твоим я мог бы стать навек.

Но я всего лишь человек.

И я был слаб!..

В разные времена это стихотворение приписывалось то Луи де Орнольяку, то самому Пейре Видалю. История и автор книги не знают, кто именно из двух этих знаменитых поэтов любви написал данный текст. Но одно можно сказать со всей определенностью. Писано оно было после памятного события — изгнания из общины Агнесс и ее матери, чье имя история не сохранила для нас.

Примечания

13

Предок тулузских графов Гурсио был князем готов. После того как в 507 году вестготский король Аларих II лишился своей резиденции Тулузы, которую завоевал король франков Хлодвиг, Гурсио остался в городе в качестве маркграфа.

14

Маркгрáф (от нем. Markgraf; фр. Marquis, итал. Marchese, англ. Marquess) — в раннем Средневековье в Западной Европе должностное лицо в подчинении короля, наделённое широкими административными, военными и судебными полномочиями в марке. На своих территориях маркграфы обладали властью уровня герцога, но во время военных походов маркграфы следовали за герцогским знаменем.