Пленённая

Эрика Адамс, 2019

Ещё вчера я была правительницей города, утопающего в золоте, а сегодня – рабыня, плетущаяся на привязи позади его коня. Он – один из тех, кого называют Бессмертные. Они воины-наёмники, лучшие из лучших. Клятва верности для них – всё, они не прощают предательства. И сейчас настал мой черёд платить по счетам. В оформлении обложки использованы фото со стока фотографий и изображений shutterstock.Содержит нецензурную брань.

Глава 12. Прошлое

Инсар оказался неплохим собеседником, всё таким же немногословным. Но, по крайней мере, теперь он не возвышался за моей спиной молчаливой каменной глыбой. В его верности не приходилось сомневаться. Он своими действиями доказывал, насколько хорошими стражниками могут быть «бессмертные». Даже отец, суровый и скупой на похвалу, одобрительным кивком приветствовал раба, всюду следующего за мной. На тренировках Инсар находился неподалёку и молча наблюдал за моими попытками научиться держать в руке меч. Учитель уже выбился из сил объяснять, как надо это делать правильно. И, похоже, похоронил надежду обучить меня хотя бы азам, которыми должны владеть абсолютно все благородные: и мужчины, и женщины. В очередной раз тренировочный меч вылетел из моих пальцев. По лицу раба скользнула усмешка. Кто-то другой бы её не заметил, но когда проводишь много времени с таким, как Инсар, поневоле начинаешь понимать малейшее изменение мимики.

— Подай мне меч, Инсар…

Я взяла протянутое оружие.

— Тебе смешно? Ты смеялся.

— Я не хотел насмешничать над попытками госпожи научиться владеть мечом.

— Отец говорит, что смеяться и насмехаться означает не одно и то же.

— Справедливое замечание. Да, мне смешно наблюдать за этими попытками.

— Вот как? И что же я делаю неправильно?

— Прежде чем обучать искусству владению мечом, отрабатывая удары, нас заставляли повсюду носить меч с собой. Есть, спать вместе с ним. Так, чтобы он стал естественным продолжением руки. Госпоже это ни к чему, будет достаточно хотя бы того, чтобы он не был чужеродным и лишним в ладони. К нему нужно просто привыкнуть.

— Хорошо. Начну привыкать к нему завтра.

— Сегодня, — возразил Инсар, — занятие ещё не окончено. Нужно начинать сегодня. Или постоянно откладывать на потом.

Инсар оказался прав. И уже через пару занятий меч держался в руке более уверенно, не выпадая из неё при легчайшем ударе. Инсар показал как нужно отбивать простейшие выпады.

— Хорошо. А теперь отойди к краю тренировочного поля. Отец не любит бесполезных людей. И если он узнает, что охранник за несколько дней научил меня большему, чем учитель фехтования за две недели, он велит избавиться от него. А мне не хотелось бы лишать человека головы только потому, что война — не столь привычное занятие для нашего народа, как для твоего.

***

Колесо времени вращалось своим чередом. И можно было бы забыть о том, что отец отдал приказ сровнять с землёй квартал Жалящих Гадюк. Он хотел единым движением вырвать рассадник заразы. И казалось, что это ему удалось. Конечно, часть головорезов растворилась на многочисленных улочках города, но для того, чтобы вернуть былое величие, им потребуется очень много времени. Так мы думали. Жалящим гадюкам вырвали ядовитые зубы — так говорили при дворе моего отца Советники. Они улыбались, восхваляя его мудрость, хотя чуть больше двух лет назад некоторые из них выступали против такого решения. Их улыбки и льстивые речи и временное затишье смогли усыпить даже бдительность моего отца. И однажды ночью оставшиеся Жалящие Гадюки вновь дали о себе знать.

Спокойный сон вдруг прервался, подёрнувшись тревогой, отчётливо разлившейся в ночной тишине. Я вздрогнула и села в кровати, чувствуя, как рот зажала рука.

— Тише.

Инсар. Тревога отступила. Непонятно только как давно раб находится в моих покоях, притаившись по одну сторону кровати.

— Никаких резких движений. Вставай и отступай в дальний угол комнаты. Вон туда. Он не просматривается из окна. Торопись, но не спеши.

Я последовала приказу с колотящимся сердцем и холодным рассудком. Инсар знает своё дело. За прошедшие два года он не раз успешно защищал меня от покушений. Быть дочерью правителя — значит, постоянно находиться под ударом. Обязательно найдётся тот, кто захочет подействовать на решения отцов через его детей.

Инсар, пригнувшись, скользнул к окну. Тишина и темнота. И вдруг в оконный проём скользнули две тени. Мягкая поступь и плавные движения, словно у «крадущихся» из охраны правителя. Но никто из них не стал бы красться ночью. Шум борьбы и едва слышные крики. Движения Инсара настолько быстрые, что за ними тяжело уследить взглядом, особенно в темноте. Мне остаётся только догадываться, как он различает врагов в темноте, так скоро расправляясь с ними. За одними следуют другие. Они лезут в окно, словно муравьи на оставленную кем-то дорожку из крупиц сахара. Мой охранник справляется с ними и высовывается в окно, проверяя, нет ли кого ещё.

— Как они забрались? Здесь так высоко…

— У них есть навыки, предназначенные для того, и специальные приспособления, — тихим голосом отвечает Инсар.

— Почему остальная охрана не среагировала? Где они все?

— Возможно, их умертвили. Или во дворце завёлся предатель…

Я различаю на лице одного из нападавших татуировку разинутой змеиной пасти.

— Это гадюки.

Тревога вновь бьёт меня крыльями по лицу.

— Нам нужно в отцовские покои. Живо.

— Неразумно. Я проверю всё и только после этого…

Но я уже метнулась к дверям. Раб настигает меня в два счёта и встряхивает за шиворот, как щенка.

— Стой на месте. Это небезопасною

Я одёргиваю платье вниз и указываю рукой на тела:

— Это — Гадюки, а там — мой отец, приказавший сровнять с землёй их квартал. Ты отправишься к отцу. Это не просьба, а приказ. В противном случае, я завтра же попрошу его, чтобы он продал тебя или подарил кому-то другому. Если к тому времени он ещё останется жив.

Да, к пятнадцати годам я научилась отдавать приказы и ставить ультиматум. Ему придётся поступить так, как велю, даже если это небезопасно. Он вздыхает:

— Держись позади меня.

Инсар скорым шагом покидает покои. Мы минуем коридор. Во дворце тихо. Только на полу то тут, то там лежат умерщвлённые охранники. Вдалеке слышится шум борьбы. Инсар ускоряет бег и врывается в покои отца. Бросает мне через плечо, чтобы я не совалась следом. Но мне спокойнее находиться за его спиной даже в пылу битвы, чем стоять одной в пустом и тёмном коридоре. Я скольжу следом и становлюсь возле дверей. Отец лежит на кровати и тяжело дышит. В тёмной комнате сражаются воины из охраны отца с несколькими нападающими. Инсар приходит на подмогу и вместе они быстро расправляются с головорезами. Я бросаюсь к постели отца. Кто-то из его охраны зажигает масляную плошку. Отец жив, но бледен и по лицу струится пот. Я тянусь к нему рукой, но раб оттаскивает меня прочь.

— В него стреляли отравленными иглами. Они тонкие, как волос и едва заметны.

Я наклоняю голову набок и замечаю, как в некоторых местах едва золотятся тонкие иглы. А ведь я могла бы напороться рукой на одну из них… Один из охранников спешит прочь, вызывая подмогу. И скоро ночные коридоры заполняются запасными отрядами воинов, туда-сюда снуют советники и лекари. Мне велят вернуться к себе и не путаться под ногами.

В комнате — пусто и даже прибрано. Словно никто не пытался напасть. Я с ногами забираюсь под одеяло и мгновенно застываю от неприятного ощущения, холодком скользнувшего вверх по ноге. Холодное, гладкое тело змеи обвивается вокруг лодыжки и забирается всё выше. Ужас сковывает горло и не даёт вымолвить ни слова. Паника вырывается частым дыханием изо рта и следом за тем кольца змеи скручиваются всё туже вокруг ноги. Она уже обвила колено…

Я осторожно откидываю одеяло в сторону и смотрю на змею, оставленную кем-то в моей постели. Гадюка с разинутой пастью раскачивается из стороны в сторону. Вертикальные зрачки устремлены прямо на меня. Мне хочется закричать от ужаса. Но вместо того в голове вдруг раздаётся странный тихий шелест и шипение. Смысл их мне неясен, но паника отступает. Как и замедляются движения змеи.

Она неподвижно застыла, как и я. Моя рука поднимается и медленно приближается к голове змеи. Ещё миг — и пальцы коснутся змеиной треугольной головы… Но тут дверь в покои распахивается. Резкое движение нарушает установившееся равновесие. Змея, словно очнувшись, разевает пасть и отклоняется назад, готовясь атаковать. Ей не суждено сделать рывок вперёд. Голова отлетает прочь, срезанная метательным диском.