И вдруг тебя не стало

Эр Джей Джейкобс, 2019

Эр Джей Джейкобс – не только замечательный писатель, но и практикующий психолог. Когда дело касается раскрытия внутреннего мира персонажей, ему нет равных. С хирургической точностью он описывает маниакальные мысли, одержимость и горе – все то, что обычному человеку трудно выразить словами. Этот захватывающий и местами жуткий психологический триллер становится все страшнее с каждой страницей – настолько он правдив. После многолетних попыток взять под контроль свое биполярное расстройство Эмили Файерстоун, наконец, в норме. Жизнь начинает налаживаться: у нее отличная работа, своя квартира и парень, Паоло, который ее обожает. Когда он предлагает устроить небольшое морское путешествие на выходных, Эмили соглашается: вино, вода и любимый мужчина – что может быть лучше? На следующее утро после отплытия Эмили просыпается – лодка все еще плывет по течению. А Паоло вдруг не стало. Он не мог утонуть. С каждой минутой Эмили становится все сложнее сохранять рассудок и оставаться на плаву. Куда исчез Паоло?

Глава 8

Еще до того, как я проснулась, я поняла, что нахожусь в больнице — запахи стерильности, инфекции и мочи были безошибочно узнаваемы. Открыв глаза, я увидела поднос в ногах моей кровати, на котором стояли накрытая тарелка и чашка с изогнутой соломинкой.

Я попыталась сесть, но мешала капельница, приклеенная к руке. Я вздрогнула от укола, когда игла вонзилась в кожу. В коридоре полицейский разговаривал с медсестрой. Я не слышала, что именно он говорил, но ее глаза были прищурены. Даже злы. Когда медсестра оглянулась, я закрыла глаза. Я услышала, как щелкнула дверь, и затем раздался голос полицейского:

— Эмили? Мне показалось, вы на секунду проснулись. Вы с нами?

Я знала, почему он здесь — вовсе не для того, чтобы защитить меня. Я могла совершить нечто ужасное. Непростительное.

— Здравствуйте, — сказала я.

Мужчина улыбнулся. Он был блондином лет тридцати.

— Привет. Я офицер Чэпмен. Я из полиции.

— Что же случилось?.. — спросила я. Мой голос сорвался на последнем слове. Я сглотнула и попыталась снова. — Что случилось до того, как я… попала сюда? — Я не смотрела в его глаза, мой взгляд останавливался либо над его головой, либо где-то рядом.

Все, что я помнила, — вспышка. Скорее даже ощущение сильного толчка, а не образ.

Полицейский посмотрел на меня ласково, но пристально.

Потом я вспомнила — моя рука на руле, онемевшее обожженное водкой горло. Огонь. Моя рука сжала край простыни так сильно, что заболели сломанные ногти.

Может, ничего этого и не было. Мне хотелось так думать. Однако это случилось, ведь иначе я бы не лежала в больнице и не разговаривала с полицейским. Опять.

— Вы попали в аварию. Помните это?

— Боже! Кто-то пострадал? Кто-нибудь из них…

Полицейский покачал головой.

— Вы — единственная раненая.

Я с огромным облегчением опустилась на подушку. Мысль о том, что я могла причинить кому-то боль, была словно удар под дых. Я сейчас совсем не хотела вести себя безрассудно.

Потом я вспомнила, куда ехала. На похороны Паоло. Я закашлялась, и мне стало больно.

— Я все пропустила? Похороны?

Он скорбно кивнул.

Я откинулась на подушку. В желудке было пусто, но меня затошнило.

— Какой сегодня день?

— Сегодня среда, вечер. Вы проспали последние двадцать четыре часа.

За открытыми жалюзи виднелась бетонная сторона парковки, освещенная послеполуденным солнцем.

— Офицер на месте происшествия заподозрил, что вы употребляли алкоголь, поэтому было необходимо взять кровь на анализ.

— Да, понимаю.

— После аварии вы не смогли подписать ордер на арест, да и сейчас вы не совсем в том состоянии, чтобы получить ордер.

— Что значит получить ордер?

— Оказаться в тюрьме.

Я ощутила головокружение, какое бывает, когда стоишь на краю очень, очень высоко и смотришь на бескрайний каньон. Я подняла руки над одеялом. Два пальца на моей левой руке были сломаны.

— Вы еще немного побудете в больнице.

Полицейский выпрямился и потер шею. Похоже, он готовился, прежде чем сообщить мне настолько плохие новости. Тут он снова улыбнулся.

— Я позову вашу медсестру.

Когда он ушел, я откинула одеяло. Моя левая нога ниже колена была в гипсе.

Сердце словно окаменело. Медсестра вернулась и ничего не сказала. Я тоже практически ничего не говорила. Мне нечего было сказать.

На следующее утро, когда на телефоне высветился номер офиса, я сразу поняла, что сейчас произойдет, — еще до того, как услышала голос босса.

— Здравствуйте, Эмили. — Его голос звучал как на записи. — Я хочу пожелать вам удачи в выздоровлении и в решении всех ваших юридических вопросов. К сожалению, сейчас я должен взять на ваше место другого сотрудника.

Босс слышал об аресте. Конечно, он был в курсе — все прознал. Я сказала ему, что понимаю его. Это было действительно так. Разве у него был выбор? К тому времени моя электронная рабочая почта уже была адски перегружена, и я знала, что люди, которые и так завалены работой, вовсю разбираются и с моими делами. Конечно, я не могла держать на него зла, но внутри у меня все оборвалось.

Босс закончил разговор на оптимистичной ноте. Он сказал, что вакансии открываются все время и кто знает, что может случиться через год.

Через год… Боже.

Я закончила разговор и начала бессильно всхлипывать, перевернув телефон экраном вниз. Я снова взглянула в окно, чтобы увидеть клин голубого неба.

Мои дети. Все их истории. Я больше не буду с ними работать. Я закрыла глаза. Я не могла в это поверить. Хотя нет, потеря работы была вполне логичным исходом.

Весь этот вечер мама просидела в кресле в ногах моей кровати. Ее красные очки для чтения балансировали на кончике носа. Мама пришла, чтобы снова увидеть хаос. Чтобы с ним разобраться.

Тихо бормотал телевизор. Она убрала волосы за уши и стала читать журнал. Я притворилась, что смотрю на экран, но на самом деле смотрела на маму. Я впервые задумалась — и это было очень странно, — проживу ли я так же долго, как она. Я знала, что у пациентов с биполярным расстройством продолжительность жизни меньше. Интересно, что я унаследовала от мамы, а что от отца, имя которого я не знала?

И я почти спросила об этом. В этот момент я почувствовала прилив мужества, возможно, из-за своего плачевного состояния — в конце концов, куда уже было хуже? — и открыла рот, чтобы спросить об отце.

Но внезапно, будто она читала статью именно об этом, мама закрыла журнал и предложила мне переехать.

Я не знала, сколько еще вытерпит мой эго. Было понятно, что, с ее точки зрения, она оказывает мне услугу, поэтому я действовала осторожно.

— Я не знаю, мам. Мне тридцать лет. Тебе не кажется, что это будет немного странно выглядеть?

— Так ты сведешь к минимуму свои расходы, — практично заметила мама. Она сделала паузу, поправляя очки на переносице. — Может, тебе придется присмотреть за Энди, если мне нужно будет навестить Кэрол.

Энди — бордер-колли, которого мама взяла к себе в прошлом году. Поскольку до этого у нее не было собак, она не слишком хорошо рассчитала время, необходимое для заботы о животных, а степень ответственности она не рассчитала тем более.

— О господи, — сказала я, в шоке от всего происходящего. Последнее, что мне было сейчас нужно, так это забота об Энди. Я почувствовала укол ревности, но постаралась не замечать его.

Энди действительно нуждался в уходе, но это была не его вина. К тому же я знала — мамино предложение было сделано из самых лучших побуждений, хотя где-то в глубине души я и ощутила разочарование. Подобная договоренность казалась еще одним препятствием между мной и выяснением того, что же случилось с Паоло.

Я вышла из больницы на двух костылях и в пластиковом ботинке до колена, который по весу был как шлакоблок. Будто медсестры, услышав о том, что я вожу в нетрезвом виде, специально сделали его очень тяжелым. На дорожке, ведущей к машине, было очень холодно: больничные кондиционеры работали против осеннего солнца, льющегося в окна. Я брела к парковке, и ботинок громко стучал при каждом шаге. На моей шее выступил теплый пот. Казалось, осень больше никогда не наступит.

Мама проводила меня через гараж, где я вдохнула первую за две недели порцию свежего воздуха. Я балансировала на костылях и прыгала на одной ноге, когда она открывала дверцу своей белой «Тойоты».

— Как твоя нога? — спросила она, наблюдая за моими маневрами.

— Я словно попала в медвежий капкан, который все еще на мне.

Утром следующего дня мама высадила меня у здания суда, куда я пошла оформляться. Я просто не хотела, чтобы она стала свидетельницей столь неприятного для меня события. Наш семейный адвокат объяснил мне, чего ожидать, и процесс пошел так, как он описал: металлоискатель, длинные очереди, зона ожидания, похожая на софтбольный блиндаж. Затем, когда назвали мое имя, меня быстро сфотографировали, и я, в порядке очереди, приложила пальцы к сканеру с зеленой подсветкой. После я наконец-то вышла и ощутила странную смесь облегчения и брошенности. Костыли, казалось, были единственными, кто меня поддерживал. Мое чувственное «я» сообщало, что я вот-вот впаду в самую глубокую в своей жизни депрессию. В большой мрак. Я огляделась в поисках белой маминой машины.

Наш адвокат позвонил позже.

— С учетом обстоятельств они делают вам конкретное предложение. Вы не оспариваете опасное вождение. Один год испытательного срока, один год с алкотестером для управления вашим автомобилем плюс судебные издержки и штраф. Хорошая сделка, Эмили. Предлагаю соглашаться.

Часть меня внезапно отвратила мысль, что похороны Паоло будут рассматриваться как разменная монета. Но другая рассчитывала на некоторые преимущества, ведь надо было понимать, что происходит.

Было и облегчение — я не попаду в тюрьму.

На следующий день я пошла в Совет по психологии — обсудить мою лицензию.

Зал заседаний, яркий свет, пот, оправдания.

Думаю, из-за того, что полицейские мне сочувствовали, ограничение было легким: год испытательного срока по моей лицензии, при условии, что я смогу найти руководителя, который будет контролировать всю мою работу.

На ум приходил только один человек.