Башня Ворона

Энн Леки, 2019

Лорд Мават возвращается в родной город, чтобы взойти на престол после обряда самозаклания отца. Таков древний ритуал передачи власти, учрежденный самим покровителем Ирадена, древним могущественным богом по имени Ворон. В башне крепости Вастаи, с вершины которой бог обозревает свои владения, уже должно быть все подготовлено, остается лишь совершить обряд. И тут происходит невероятное. Отец наследника исчезает, а его место занимает вероломный и неуступчивый родственник. И он вовсе не собирается возвращать лорду престол. Но как такое могло случиться?! Ведь в Ирадене это возможно только волею самого Ворона. Что же заставило бога нарушить вековой ритуал?.. Впервые на русском!

Башня Ворона считается башней лишь на фоне прочих строений. Расположенная на самом краю крохотного полуострова, занятого крепостью Вастаи, башня представляет собой округлое трехэтажное здание из желтоватого камня с парапетом на крыше. Единственный широкий проход ведет в глухой, без единого окна, цокольный этаж. Часовые у двери не удостоили Мавата взглядом и не шелохнулись, когда вы проходили мимо. Пол в цоколе, предсказуемо вымощенный желтым известняком, был устлан тростниковыми циновками; у подножия лестницы, поднимавшейся вдоль изогнутой стены, маячил единственный охранник. Он пытался преградить вам путь, но Мават уже взбирался по ступеням — подбородок вздернут, плечи расправлены, поступь твердая, но размеренная. Ты шел за ним по пятам. У лестницы помедлил, косясь на охранника, застывшего в замешательстве, однако порыв солидарности быстро миновал. Твоя напускная непринужденность на лице периодически сменялась недоумением. Неискушенный в коварстве и интригах, обыденных для Вастаи, для новичка ты тем не менее справлялся очень неплохо.

В башне стоял гул — несмолкаемый, низкий, едва различимый. Слышали его единицы. Полагаю, ты в том числе — потому сначала и посмотрел на сапоги, потом на правую стену, а после чуть накренил голову, словно силясь уловить слабый звук. Но вот ступени кончились, и ты очутился в широкой круглой зале. Мават сделал три шага вперед — и застыл как вкопанный.

На помосте высилась деревянная скамья, украшенная резным орнаментом из листьев и крыл. Подле скамьи преклонил колени мужчина в серой шелковой тунике с алой вышивкой. Напротив стояла женщина в темно-синем одеянии, с копной коротких седых волос. А в центре восседал человек, облаченный во все белое: белоснежную рубаху, трико, белоснежный плащ. В безупречной белизне ощущался божественный промысел — либо труд не одного десятка слуг, занятых бесконечной стиркой и отбеливанием.

Разумеется, ты принял человека в белом за Глашатая Ворона, отца Мавата. Более никто не смел восседать на постаменте — впрочем, никто бы и не дерзнул. Всякому в Ирадене известно: сесть на скамью и не погибнуть дозволено лишь с благословения Ворона. Ты сразу определил правителя, хотя видел его впервые.

По резким чертам лица ты узнал коленопреклоненного мужчину, с чьей дочерью столкнулся во дворе; но даже не случись этой встречи, угадать лорда Радиха было нетрудно: кто, кроме старейшины Распорядительного совета, отважился бы так близко подойти к Глашатаю? Оставалась женщина — Зизуми из Безмолвных. За пределами Вастаи собрания Безмолвных превратились в пирушки для старых сплетниц, однако затевалось все как тайный религиозный орден. В деревнях и по сей день совершают обряды, призванные насытить и умилостивить богов, давно покинувших Ираден. В городе же Безмолвные играют не последнюю роль при дворе Глашатая.

Перед скамьей выстроились трое ксуланцев — голоногих, в коротких плащах, туниках и сапогах с открытыми носами. Четвертый, одетый более подобающим образом, в куртку и штаны, беседовал с Глашатаем:

–…С единственной целью — пересечь пролив, о великодушный и милостивый. Только эти выходцы из Ксулаха вместе со слугами, проделавшие долгий путь с юга на север.

— Путь и впрямь неблизкий, — заметил лорд Радих. — Ведь на севере лишь лед и горы.

— Они мечтают узреть неведомые доселе края, — пояснил человек в куртке и штанах. — А когда насмотрятся вволю, воротятся домой, если, конечно, не сгинут по дороге, и напишут книгу о своих странствиях, дабы снискать почет и уважение среди земляков.

Ты наблюдал за происходящим, глядя то на облаченного в белое Глашатая, то на полураздетых ксуланцев. Ты наверняка слыхал о Ксулахе. Время от времени товары оттуда кочуют через горы к вербам — народу, обитающему на юге Ирадена. Или попадают прямиком на корабль. Любое сколь-нибудь крупное судно, курсирующее меж Горбатым морем и Северным океаном, должно пересечь пролив и, как следствие, уплатить дань правителям Ирадена и града Вускции. Благодаря этому Глашатай, Распорядительный совет и видные представители Безмолвных носят шелка, пьют вина, а по праздникам вкушают залитые медом фиги.

Мават тоже не отводил глаз. Но не от ксуланцев, а от Глашатая. Потом недоверчиво моргнул, перевел взгляд на Радиха, с него, нахмурившись, на Зизуми, и снова на Глашатая.

— С приездом, Мават! — объявил тот. — Добро пожаловать домой.

Мават не шелохнулся и не проронил ни слова.

Только сейчас ты заметил, насколько он потрясен, ошарашен, словно вместо теплого приема получил от родной обители удар в спину. Его будто сковал паралич, дыхание перехватило.

— Мой преемник, — пояснил мужчина в белом, ничуть не смущенный молчанием Мавата.

Ксуланцы косились на гостя кто оценивающе, кто с любопытством.

— Подойди, Мават, — поманил его Глашатай.

Радих с Зизуми изваяниями застыли по обе стороны скамьи.

Мават не двинулся с места. Мгновение спустя Глашатай вновь обратился к иноземцам:

— Я обдумаю вашу просьбу и завтра дам ответ.

Такой исход огорчил первого из троицы, а после перевода к нему примкнули оставшиеся двое. Они мрачно глянули на толмача, потом друг на друга и, сощурившись, обернулись к третьему. Тот вытянулся перед Глашатаем и с сильным заморским акцентом произнес:

— Спасибо, что уделил нам время, великий царь.

Глашатай вовсе не царь, а само слово заимствовано из вербского — языка, распространенного в южной части Ирадена. Полагаю, ты владеешь им превосходно. Отвесив глубокий поклон, ксуланцы удалились.

— Что я вижу? — бесцветным тоном вопросил Мават. — Как сие понимать?

В зале повисла мертвая тишина; лишь нескончаемый гул, едва различимый, но осязаемый, будто пол вибрировал под ногами, нарушал ее.

— Где мой отец? — процедил Мават, не дождавшись ответа. — И почему ты восседаешь на его месте?

Признайся, не ожидал? Ты ведь принял человека на скамье за отца Мавата, служившего Глашатаем Ворона всю твою жизнь. Откуда тебе было знать, что это не он?

— Господин Мават, — вклинился Радих. — При всем уважении, помните, с кем говорите!

— Я говорю со своим дядей Гибалом, — все так же бесстрастно откликнулся Мават. — Живым и здравствующим, кой восседает на месте Глашатая, хотя занимать его вправе лишь мой отец. Если только Ворон не умер и Глашатай не последовал за ним. Но коли так, разве башню не должны задрапировать черным, а обитатели крепости не должны носить траур?

Он полоснул взглядом по синим одеждам Зизуми:

— Разве скамья не должна пустовать, пока я не взойду на нее?

— Возникло осложнение, — поспешила оправдаться Зизуми. — Едва мы отправили к тебе гонца, аватар скончался. Скоропостижно.

— Я по-прежнему теряюсь в догадках, матушка Зизуми.

— Именно осложнение, — поддакнул Радих, не поднимаясь с колен. — Удачное слово, великолепно передает суть.

— Племянник, — голосом, поразительно похожим на Маватов, заговорил Гибал, — понимаю, ты обескуражен. Но поверь, мы не могли поступить иначе. Когда скончался аватар, мы послали за твоим отцом, но… Он как сквозь землю провалился.

— Как сквозь землю провалился, — эхом вторил Мават.

— Вывод, господин Мават, напрашивается только один: ваш отец дезертировал, дабы избежать расплаты, — заключил Радих.

— Нет, — замотал головой Мават, — немыслимо. Мой отец не дезертир.

— С тех пор о нем ни слуху ни духу, — добавила Зизуми. — Представляю, какой это удар для тебя, Мават. Мы все потрясены.

— Вы еще раскаетесь в своих словах, — все тем же ровным ледяным тоном заверил Мават. — Мой отец не дезертир.

— Тем не менее его нигде нет, — упорствовал Радих. — Ни в башне, ни в крепости, ни в городе. Мы спрашивали у Ворона, где искать вашего отца, — хотя непросто беседовать с богом, утратившим вместилище, — спрашивали, что случилось. Однако ответ получили двусмысленный.

— И каков же был ответ? — осведомился Мават.

— «Сие недопустимо. Уже близится час возмездия», — процитировал Радих.

— Ты был в трех днях езды, — подхватила Зизуми, — а неотложные дела требовали присутствия Глашатая.

— Под неотложными делами ты понимаешь прием горстки трясущихся ксуланцев? — Голос Мавата звенел от ярости.

— Давно ты не наведывался в Вастаи, племянник. Очень давно, — сокрушенно заметил облаченный в белое Гибал. — Нам хабарнее ладить с ксуланцами, ведь они поставляют не только вино и шелка, но еще оружие и искусных воинов, готовых за мзду помочь одолеть вербов, которые, как тебе известно, теснят нас на юго-западе.

— Само собой, могучий Ксулах одолжит нам армию, а после, по доброте душевной, отзовет ее обратно, стоит только попросить, — съязвил Мават.

— Преемнику Глашатая не к лицу ехидство, — укоризненно произнес Гибал.

— Зароков никто не давал. Подрядов не заключал, условий не обговаривал, — перечислял Радих. — Речь о банальной предосторожности и здравом смысле. Глашатаю надобно смотреть в будущее.

— Воистину, — кивнул Гибал. — В свете последних событий тебе лучше пренебречь службой на границе и остаться здесь, вникнуть, чем живет Вастаи, с какими напастями борется. У нас достаточно воинов, чтобы сдерживать нашествие кровожадных вербов; а преемник у скамьи всего один.

— Мой отец не дезертир, — все так же бесстрастно объявил Мават. — А ты занял мое место. И я желаю выспросить у Ворона почему. Я в своем праве.

Мават не доверился бы тебе и не привез сюда, не обладай ты острым умом, способным верно оценить обстановку. У Мавата была единственная цель — после смерти отца взойти на скамью и править Ираденом, а в назначенный час умереть, дабы укрепить силу Ворона на благо страны.

Титул Глашатая сулил многие привилегии и возможность править (на паях с Распорядительным советом) не только в Ирадене, но и в граде Вускции через пролив. Однако за все нужно платить: через два дня после смерти аватара — птицы-воплощения бога, что зовется Вороном, — Глашатай должен умереть, добровольно принести себя в жертву. Пока очередной аватар созревал в яйце, новый Глашатай водворялся на скамье и давал торжественный обет. Процесс занимал несколько дней. Вороний птенец хоть и служил вместилищем бога, но проклевывался, как и полагается, лишь через месяц. Впрочем, это не нарушало заведенного порядка: пока яйцо зрело, Глашатай успевал умереть, а преемник — занять его место.

Взойти на скамью почиталось за великую честь, но, как ты наверняка догадался, разделить ее стремились немногие. Честолюбцы метили либо в Распорядительный совет, либо в Материнский орден Безмолвных, где за влияние и власть не нужно расплачиваться головой. Потенциальных Глашатаев обычно готовили с детства (и Мават тому наглядный пример), но, несмотря на престиж и ощутимый авторитет, будущее не сулило им ничего радужного, откажись они исполнить предназначение.

— Узурпировать место Глашатая невозможно, — парировал Гибал. — Посягни я на скамью без дозволения Ворона, мгновенно бы превратился в хладный труп. Ради Ирадена мне пришлось пойти на риск. А докучать богу вопросами нет никакой нужды. Ты проделал долгий, утомительный путь, и тут такое потрясение. Ступай, племянник и преемник, отдохни, поешь. После поговорим.

— Не горячись, Мават, — вразумляла Зизуми. — Пойми, у нас не было выбора, да и титул преемника остается за тобой. Ты ничего не потерял.

— За исключением отца, — отрезал Мават и снова повторил: — Он не дезертир.

Видел ли ты его таким раньше? Добродушный балагур и весельчак, до сих пор он шел проторенной дорогой, предвкушая почет и блага, кои сулил ему Ираден. Но если Мават ставил перед собой цель, то вцеплялся в нее мертвой хваткой и не выпускал до последнего. Он делался угрюмым и безжалостным, так уж повелось с детства.

Если ты не видывал его таковым раньше, то узрел сейчас. Картина поразила тебя — или напугала. Не сводя с Мавата глаз, ты попятился и вполоборота схватился за стену — то ли удерживая равновесие, то ли из боязни сверзиться со ступенек. Развернувшись уже всем корпусом, уставился на свою руку, потом на сапоги, явственно ощутив слабую непрерывную вибрацию.

Слышишь меня, Эоло? Теперь слышишь?

Я взываю к тебе.