Детектив, бариста и призраки 2

Эльчи Тэмир (2024)

Наиль не только бывший попаданец в магический мир, но и аватар дракона.Теперь он видит призраков и с этим что-то надо делать! Мало этого: он влюбился в детектива Белову и не может пройти мимо ее расследования. Продолжение книги «Детектив, бариста и призраки»

Глава 17 Натурные рисовашки

После обеда Наиль отправился в художественную школу для подработки натурщиком, как и договаривались с преподавателем Иваном Яковлевичем. Пока это были смешные деньги, но важнее было наработать связи, распиариться через аккаунты учеников школы (то есть их рисунки с его натурой).

Наиль забрался на постамент и стянул футболку.

— Уля-ля!

— Фигасе.

— Омайгад!

Он не сразу понял, почему художники возбужденно свистят и улюлюкают.

— Жертва домашнего насилия? — с сочувствием спросила брюнетка Катя.

— Бабушкины кочерыжки, — ахнул Наиль поговоркой капитана, вспоминая, что спина расцарапана ногтями этого же капитана, то есть Беловой, в порыве страсти.

«Палево» — подумал он, смущаясь. Потом широко улыбнулся: «Пусть завидуют». Потом возмутился:

— Ой-ой, подумаешь… Вам же: чем хуже — тем лучше!

— Это на что ты намекаешь? — прищурилась синеглазка Света с обещанием раздать люлей за критику своих рисунков.

«Вы же психи» чуть не брякнул вслух Наиль, но сдержался и обвел рукой стены. Комната была увешана портретами толстых, старых, кривых, горбоносых, пучеглазых и морщинистых.

Художницы защищались:

— Ты не понимаешь! Это фактура. Это интересно.

— Это надо уметь рисовать, — вздохнул Пухлый.

— Ну так учитесь сегодня рисовать царапины, — улыбнулся Наиль. — Или отложим на пару дней?

— Сидеть! — скомандовал Пухлый. — У меня дедлайны.

— У-у-у… Можно подумать, что только у тебя дед и горит жопа… — вздохнули художники, берясь за работу, шурша бумагой и карандашами, настраиваясь на новый сюжет.

— Изобрази боль, — попросила блондинка Милена. — Повернись спиной, согнись, чтоб позвонки наружу…

— И руки чтоб… пальцы такие скорбные… — добавил Пухлый.

Наиль повернулся спиной, опустил голову, согнулся, обнял себя руками, но вместо «ломанных» пальцев сделал «нежные». Потому что он жертва страсти, а не жертва насилия.

— О, да, — одобрил Пу, лелея свои кинки. — И пяточку-пяточку….

Наиль послушно довернул пяточки, укладывая в эту композицию с голой спиной и ладонями, еще и ягодицы и стопы. Замер на несколько секунд, потом понял, что слишком напряжен, слегка расслабил тело, изогнувшись сильнее.

Одобрительное сопение и яростное чирканье карандашей было ему ответом.

* * *

Два часа спустя после позирования для всей группы, он отрабатывал фотосет в образе гладиатора. Короткий меч, юбка, сандалии, шлем.

У студента-заказчика не было денег на частное позирование натурщика, но он решил, что рисуя натуру на общих занятиях, сможет дома нарисовать правдоподобно, используя фотографии. Притащил из театра реквизит и четверть часа мучил Наиля боевыми позами. Удар, прыжок, звериный оскал. Ярость, победа. Горе. Удар, защита, нападение. Падение…

— Пу, мне бежать надо, ваш препод просил зайти, — сказал уставший Наиль фотографу. Пухлого художника (и фотографа) действительно прозвали Пухлым, сокращая до Пу. Этим он еще больше напоминал панду По в мультике «Кун-фу панда».

— Еще пару фоточек, милый, позязя…

Наиль поморщился от этого слова. Пу не был похож на человека с нетрадиционными наклонностями, но играл эту роль. Играл шутливо, по-клоунски. Неужели ему не хватает внимания? Или, вызывая смех, Пу защищается? Что в его жизни такого происходило или происходит до сих пор, если он…

За дверью раздались шаги и голоса.

— Казимир, — убеждал Иван Яковлевич, невидимого пока Наилю собеседника. — Это перспективный молодой человек. Ты только посмотри рисунки моих учеников. Сам всё поймешь. Давай я ему позвоню.

— Ваня, мне нужно видеть глаза. Все эти фото и рисунки — ни о чем мне говорят. Химия должна произойти, химия. Ну ты же знаешь, как я рисую.

— О, Эльчин, ты всё ещё здесь? — обрадовался препод, заглянув внутрь.

— Простите, Иван Яковлевич, я задержался, — повинился Наиль.

— О чем ты?

— Мы договаривались встретиться сегодня в… — Наиль осекся, увидев удивление на лице препода, и понял, что вспомнил то, что еще не случилось. А вернее это было событие из параллели, а здесь они не договаривались. А еще он понял, что Казимир Рябинович приехал раньше, чем обещало предвидение.

— Здравствуйте. — Наиль вежливо наклонил голову. И мысленно обругал свои способности. После рождения дракона они шалили и только мешали.

— Да, Ваня, ты был прав. Хороший экземпляр. Беру, — сказал мужчина в костюме-тройке и ярким платком на шее. Весь его вид был такой презентабельный, эпатажный, еще и трость с резным набалдашником в виде головы какого-то животного.

Наиля царапнуло это «беру» и «экземпляр». Флешбеки пиратского плена подняли свою голову и ощерили зубы.

— Ох, простите, я не вежлив, — спохватился Казимир, неловко переступил порог, прихрамывая на левую ногу, дружелюбно протянул для рукопожатия ладонь. — Извини за сленг, мы художники все психи. Казимир.

— Эльчин, — Наиль сразу оттаял. Ведь ровно также он назвал «своих» художников несколько часов назад. Рукопожатие Казимира было сухим, крепким, но слегка затянутым.

— Отлично, — сказал Казимир еще раз, сжимая ладонь юноши и даже потрясая ее. — Сразу к делу. Вот моя визитка, адрес указан, приходи в мастерскую, сегодня.

— Во сколько?

— В пять, шесть, семь… Просто приходи, я весь день буду там.

Когда дверь за преподом и именитым художником закрылась, Пу завистливо протянул:

— У-у-у… мастерская Рябиновича… Ты там это… запомни всё хорошенько, завтра расскажешь.

— Крутое место? Сложно попасть?

— Еще как…

— Замолвить за тебя словечко?

— Хах, замолвить… Илька, ты иногда разговариваешь, как моя бабушка, — рассмеялся Пу.

И Наиль словил понимание, что опять шутит параллельная реальность, в этот раз монохромная из снов, влияет на него, но уже через опыт общения с поколением сороковых.

Фотограф и художник Пу щелкнул фотоаппаратом, ловя смущенное лицо модели, и объяснил:

— Моя мама вот думает, что в искусстве можно пробиться только через блат. Я не согласен. Времена другие. Спасибо за предложение, сам пробьюсь.

* * *

Мастерская Рябиновича была недалеко от парка. Наиль, следуя просьбе Пу, постарался запомнить все подробности интерьера, но глаза разбегались. Холсты, краски, кисти, банки и тюбики, мольберты, рулоны, разностильные стулья, гипсовые бюсты и розетки, разные лампы и люстры, полки с толстыми справочниками по истории искусств и буклеты арт-галерей. Сундуки, статуэтки, пионерский горн, баян и ковёр рулоном. Комнатные цветки в напольных горшках и ворохи корзин с тканями. А еще всякая всячина, о назначении которых приходилось лишь догадываться: прялка? стиральная доска? ступа?

И, конечно же, много рисунков и картин, висящих на стенах, лежащих полу стопками, прислоненных к стеллажу пачками.

Казимир долго крутил его с одного места на другое, менял стулья, освещение с помощью ламп, набрасывал на плечи цветные куски тканей и двигал задник-фон.

— Мрак, — буркнул художник. — Не могу поймать оттенок твоих глаз, меняется от освещения, контраста…

— Зеленые, — сказал Наиль, спешно заталкивая дракона куда-то вглубь. Зная, что чем тот активнее, тем синее оттенок радужки.

— Оливковые, — поправил художник. — С желтым подтоном и серой каймой. И я не могу решить в какую теплоту тебя определить, — непонятно пояснил Казимир. — Добавить теплого… — он накинул на плечо золотисто-коричневую парчу. — Или холодного. — На другое плечо лег голубой атлас. Или оставить оба? Ага. — Казимир, наконец, определился, пошуршал задниками фона и ушел за мольберт.

— Мне принять динамичную позу? — спросил Наиль, зная, что художники это любят.

— Нет. Сиди ровно, как на парадный портрет.

— Это как?

— Будто фотографируешься на паспорт, — чуть разозлился художник от глупых вопросов. Не любил, когда отвлекали. Ему нужно было решить задачу и нарисовать два портрета на одном холсте: слева холодный, справа теплый, но оттенки цветов сегодня не хотели определяться и играли с ним в пятнашки. — Кози! Выключи эту шарманку!

Наиль вздрогнул, но окрик был не ему. В мастерскую заглянул знакомый парнишка.

— Да, шеф, — сказал Ярик и выключил водную инсталляцию, которая изображала плоский водопад на всю стену и реально гоняла воду по кругу.

Илька вздрогнул. Только сейчас он понял, что водопад — современная фиговина настенного дизайнерского выхлопа, а не отблеск параллели реальности. Поэтому дракон был так возбужден — его эта штука будоражила и манила.

Ну а еще, его расстроил помощник художника — длинноволосый Ярик из студии, тот самый, который говорил про пальцы в рот не клади и, который сделал вид, что они незнакомы. Или, что вернее всего, Наиль — типа мебель и не стоит внимания.

— Другое дело, — успокоился Казимир. Калейдоскоп перестал вертеться и выпал в устойчивую комбинацию. — Кози, свет три. Теперь два. Бирюзу, нет не эту, зеленую.

Через полчаса Наиль уже не злился на Ярика, а сочувствовал. Казимир командовал и помыкал помощником. Кози то, кози сё: воды, чай, принеси, подай, вытери, замени.

А между тем результат был странный. За спиной у художника стояла рамка со стеклом, и Наиль видел в отражении работу мастера. Сначала Казимир закрасил холст светло-зеленым, потом нарисовал эскиз в стиле палка-палка-огуречик (головастик) синей краской. Потом намазал цветные пятна. Поверх еще пятна и еще. От светлого фона почти ничего не осталось, от эскиза головастика тоже. Округлые пятна разбивались угловыми фигурами и линиями.

Наиль, наконец, присмотрелся к картинам на стене и до него дошло, что Казимир рисует абстракцию.

Хех. Парадный портрет? Да в этих пятнах можно увидеть крокодила, трактор и пизанскую башню. Зачем ему человеческая модель для позирования? Развлекается?

Тем не менее, было видно, что художник выдохся. Несмотря на кажущуюся легкость профессии — это был труд. Физический труд. Несколько часов на ногах, а Казимир к тому же хромой, и еще махать рукой и кистью по холсту размером с обеденный стол. Но сильнее устают глаза, спина и мозг. Ведь картина — это еще и интеллектуальный труд.

— Кози, табурет, — сказал Казимир со вздохом довольного и славно потрудившегося человека.

Наиль тоже позволил себе пошевелиться и слегка размять спину, напрягая мышцы.

— Еще не всё, теперь финальные штрихи, — предупредил художник. — Шевелиться можно — это не фотография.

Художник устроился на высоком табурете, взял в руку мастихин потоньше. Минуту смотрел на картину, потом сделал одно короткое движение, так сказать, штрих. Мастерский штрих. Штрих мастера.

— Понимаешь, Кози, мир — это калейдоскоп. Весь мир, как цветные стеклышки в тубусе богов. Понимаешь?

— А-ага, — ответил Наиль, сообразив, что обращаются к нему и теперь «Кози» — это он.

— Понимаешь, ага. Стеклышки крутятся, крутятся, меняется композиция, позиция, смысл. Понимаешь?

Наиль кивнул. Да, понимал. Вселенная, весь космос, это как грани кристалла, ему ли не знать. Именно так он и телепортировался, когда был магом телепортов в магическом мире. Именно так дракон и таскает его в монохромный мир, хорошо, что только во сне, вживую на войну не хотелось.

— Понимаешь, по глазам вижу. А вот какой это двигатель? Что крутит стеклышки? А?

Наиль пожал плечами.

— Боги? — спросил Казимир, не требуя ответа. — Богические силы? Желания, мысли, мечты? Очень может быть. Кози, скажи что-нибудь умное, не молчи, как баран.

— Секс, — брякнул Наиль, вспоминая свой собственный источник энергии. Когда два маленьких источника сливаются в один и происходит их многократное усилие — магическое сопряжение, да. На Земле, жаль только, эффект кратковременный и выплеснувшаяся сила быстро рассеивается, но это лучше, чем совсем ничего. С этим уже можно работать. Прикрутить заклинания, утащить в заначку клубочками и «мотыльками».

— И правда понимаешь, — удивился Казимир. — Тогда скажи, что есть свет? Искра, энергия…

— Жизнь?

— Вот и я так считаю, — встряхнулся Казимир и сделал десяток резких штрихов. Наклонил голову, рассматривая результат, прищурился. Добавил еще пяток штрихов. И резко перевел взгляд с картины на Наиля, цепкий взгляд, требовательный:

— А что делать если искры на всех не хватает? А?

— Н-не знаю, — растерялся Наиль от неожиданного тона. Задумался. Не хватает, значит, надо экономить, как-то копить, да?

— А я знаю. Но тебе не скажу.

— Ладно, — покладисто сказал Наиль. Спорить с чокнутым какой смысл?

— Ты мне надоел, — сказал художник капризно. — Я устал. Уходи.

Наиль охотно поднялся. Ему тоже надоело сидеть неподвижно и чувствовать себя мотыльком под лупой исследователя. Еще пришпилит иголкой к планшету и повесит на стену как редкий экземпляр.

— Завтра во сколько прийти?

— Ни во сколько. Я никого не рисую дважды.

— А…

— И не показываю, пока не закончу, — не дал спросить по оплату Казимир.

— А про… — сделал еще одну попытку Наиль.

— Конверт на тумбочке.

— Спасибо, — сказал Наиль, нашел тумбочку возле двери (хороший такой намек свалить отсюда). — До свидания.

Только в коридоре заглянул в конверт и обалдел.

— Фигасе. Много. Да тут на аренду за месяц хватит.

— Не обольщайся, — сказал Ярик за спиной. — Рябинович никого дважды не рисует.

— Он мне об этом уже сказал. Почему он зовет всех «Кози»?

— Хех. Кози — это пыль. Потому что имена это пыль. Люди это пыль. Искусство тоже пыль. Картины — это пыль, грязь под ногами миллионеров.

— Но он же рисует искусство…

— Рисует, чтобы зарабатывать. Клал он на это искусство. И на смысл и на высокие ценности. Всё грязь под ногтями.

— Ярик, если тебя назвали грязью, еще не значит, что ты должен быть этой грязью, — поучительно и устало сказал Наиль, разворачиваясь и уходя по коридору на выход. Почему-то было неприятно узнать, что рисование для кого-то просто заработок, хотя и сам Наиль позировал ради денег. Но почему-то был разочарован, что известный художник тоже только ради денег… У него не оказалось никаких высоких целей и миссии всей жизни… Грустно.

— Хочешь выставку посмотреть? — раздалось за спиной вполне мирное предложение от Ярика. Наиль обернулся:

— Выставку?

— Великого художника современности Казимира Рябиновича…. — торжественно сказал Ярик, открывая ключом дверь напротив. — Секретная. Пока никто кроме меня не видел… Идешь?

— А как же мастер…

— Он еще час будет дрочить на твою картину… — хохотнул Ярик.

Наиль представил, как художник по штриху раз в полчаса делает взмах кистью и хмыкнул в ответ.

— Интригуешь. — И заглянул внутрь. — Ух, ты!

Наиль зашел в просторную комнату с картинами. Одни висели на стенах, другие, наверное, ещё не определенные по месту экспозиции, стояли на стульях или были прислонены к стене. Стены графитовые, темные, матовые, а картины — ровно наоборот. Ярко, цветасто, непонятно. Калейдоскоп. На секунду ему показалось, что он нырнул в космос портала и выбирает огоньки мира для телепорта.

— Ох, я не разбираюсь в абстракциях, — признался Наиль, пытаясь угадать что изображено на ближайшей. — Натюрморт с васильками? Морской пейзаж?

— Не угадал. Это портреты. А ты смотришь на Светлану.

— Синеглазка? — Наиль присмотрелся и ахнул. — Синеглазка! — увидев в беспорядочных пятнах синие глаза, он вдруг увидел и остальное: светлые волосы, розовое платье, изумрудные шторы. Портрет девушки будто преломленный через графин с водой. Или грани кристалла. Калейдоскоп. — Я понял. Наши еще есть?

— Я есть. И препод.

Наиль задумчиво походил, выискивая знакомых.

— Вот это ты.

— Почти угадал. Мой брат, — он печально вздохнул. — Погиб зимой.

— Соболезную.

— Не надо… Стыдно признаться, но мы только вздохнули с облегчением… жизнь с наркоманом — это не жизнь…

То ли слова повлияли, но Наиль увидел в портрете это темное, тоскливое, влекущее в бездну.

— Жуть, — сказал Наиль, передергивая плечами. — Но круто.

— Я ж говорю, крутой мужик, хоть и козел.

Наиль еще побродил, заглядывая в калейдоскопы портретов, пытаясь угадать судьбы, понять суть картины. Почему-то настроение снизилось в серо-мутную меланхолию… Не хотелось разговаривать, а хотелось бродить по вечерним улицам, сворачивать с проторенных дорожек, забираться в глушь и гладить бродячих собак.

Что он и сделал.