Князь советский

Эльвира Барякина, 2015

Пытаясь найти пропавшую жену, белогвардейский эмигрант Клим Рогов тайком возвращается в СССР и неожиданно для себя становится “американским журналистом”. Это открывает для него бесчисленные возможности… в том числе и возможность быть арестованным по делу, сфабрикованному ОГПУ.

Глава 5. Немецкий журналист

1

«Что могло произойти с Ниной? — в страхе гадала Магда. — её ограбили и убили?»

Скорее всего, так и случилось: фотокамера и шуба стоили немалых денег, а преступность в Москве была чудовищной.

Идти в милицию Магда не решилась: кто знает этих борцов с капиталистами и белыми эмигрантами — вдруг они примутся не за бандитов, а за их жертв? В стране, где царила диктатура пролетариата, «классовые враги» не могли рассчитывать на государство.

Единственным, кто мог помочь Магде, был Фридрих — все-таки у него были кое-какие связи. Но после поступления на новую службу он по три дня пропадал за границей, отсыпался и снова отправлялся в полет.

— Я могу переехать в Германию, и мы будем видеться там, — предложила ему Магда. — Хотите?

Фридрих ничего не хотел. Ему с большим трудом удалось вывернуться из китайской заварушки, и он не собирался компрометировать себя свиданиями с англичанкой.

Вдобавок ко всем проблемам у Магды кончалась виза. Она долго приставала ко всем знакомым: «Помогите мне найти работу в Москве!», и наконец немецкий журналист Генрих Зайберт сказал, что у него есть хорошая новость:

— В четверг у меня дома будет Эдвард Оуэн, вице-президент американского новостного агентства «Юнайтед Пресс». Его московский корреспондент сломал ногу и уехал за границу лечиться, так что Оуэн ищет ему замену.

Магда страшно разволновалась: мистер Оуэн был живым классиком журналистики! Поговаривали, что в его лондонской штаб-квартире все стены увешаны фотографиями, где он запечатлен с королями, президентами и маршалами. Ему платили бешеные деньги, и он действительно стоил того: под его руководством европейское отделение «Юнайтед Пресс» процветало.

Если бы Магде удалось стать московским корреспондентом, ей бы не только продлили визу, но и позволили съехать из ненавистного «Метрополя» на частную квартиру. Более того, она превратилась бы из буржуйки в трудящуюся, и Фридриху не было бы нужды прятаться от неё.

Впервые за много лет Магда сходила в парикмахерскую, и помолилась Богу, и на всякий случай купила у соседа новый фотоаппарат фирмы «Кодак»: она хотела продемонстрировать Оуэну все свои таланты — от писательских до фотографических.

2

Генрих Зайберт приехал в Москву вскоре после революции и устроился как нельзя лучше: у него была прекрасная квартира в бывшем кафе «Неаполитанка», автомобиль и множество друзей. В Германии на него не посмотрела бы ни одна девушка: невысокий, широкоплечий и лобастый, он походил на стареющего сатира, — а в Москве он вызывал интерес уже потому, что был иностранцем и обладателем неисчислимых сокровищ, недоступных простым смертным: наручных часов, порошкового шампуня, очков от солнца и тому подобного.

В тот вечер Зайберт сидел у окна в полупустом ресторане гостиницы «Большая Московская» (бывший «Гранд-отель»). У него был маленький личный праздник: знакомый инженер контрабандой вывез в Германию его статью о причинах экономического кризиса в Советском Союзе, и она наделала много шуму.

Большевики зорко следили, чтобы никакие материалы, «порочащие советский строй», не попадали за границу, так что подобного рода статьи приходилось публиковать под чужим именем — иначе тебя могли лишить визы. Но Зайберт всё равно был доволен: была в этом особая, щекочущая нервы прелесть — обдурить советских цензоров и назло врагам опубликовать то, что ты думаешь на самом деле.

Официант подал Зайберту холодную осетрину с хреном и графин водки во льду.

Уже смеркалось, большие окна ресторанного зала посинели, и в них отразились нарядные люстры и столики, накрытые белыми скатертями. Зайберт налил себе рюмку водки и чокнулся с собственным отражением:

— За свободу слова!

В своей статье он рассказал о том, что советским гражданам невыгодно заниматься производством чего бы то ни было, и в особенности — сельским хозяйством. Чтобы прокормить Красную армию, милицию и чиновников, правительство нарочно занижало закупочные цены на хлеб, и с каждым годом крестьяне сеяли всё меньше и меньше: какой смысл трудиться, если у тебя всё заберут за гроши? А когда Кремль распустил слухи о том, что Англия собирается напасть на СССР, перепуганные мужики попрятали всё съестное и перегнали зерно в извечную российскую валюту — самогон. В результате городские рынки и магазины опустели.

Советские граждане быстро сообразили, что самое верное дело — это работать чиновниками, которые имеют право на обслуживание в специальных кооперативных лавках, закрепленных за каждым ведомством. Все стремились устроиться на тёплое местечко, армия дармоедов росла, а правительство боролось не с пухнущим на глазах бюрократическим аппаратом, а с оппозицией и остатками частных предпринимателей. Разумеется, в такой стране должен был начаться кризис — а как же иначе?

Выглянув из окна, Зайберт увидел у подъезда гостиницы таксомотор, из которого вышел элегантный иностранец в тёмно-сером пальто и шляпе хомбург. Вслед за ним из машины выпрыгнула нарядная девочка лет четырех. Под мышкой у неё был зажат игрушечный конь.

Через несколько минут они вошли в ресторан, и Зайберт чуть не подавился куском осетрины: дочь франтоватого иностранца была китаянкой! Щёки её разрумянились на морозе, чёрные глаза блестели, а волосы, примятые шапкой, топорщились на затылке смешными ро́жками. Она принесла коня с собой и усадила его за стол, в двух шагах от Зайберта.

Отцу девочки было лет тридцать пять — сорок. Стройный, холеный и загорелый, он напоминал европейского аристократа. Как он мог жениться на китаянке? Ведь после этого его ни в одном приличном обществе не примут! Да и его дочку, удавшуюся в мать, ждала весьма непростая судьба — расизм в Европе и Америке никто не отменял.

— Китти, положи, пожалуйста, лошадку на пол, — произнес незнакомец по-английски, но с довольно сильным акцентом. — За стол с лошадьми не садятся.

— Садятся! — отозвалась девчонка.

— Правда? И кто это решил?

— Я! Я уже большая: я знаю, что два плюс два равно четыре!

— А два плюс три?

Китти насупилась, но тут же рассмеялась:

— Ну хорошо! Я покормлю мою лошадку в номере.

Они говорили на смеси трех языков: русского, английского и, вероятно, какого-то диалекта китайского.

Дожидаясь заказа, незнакомец показывал Китти фокусы с куском сахара: то прятал его в кулаке, то вынимал из-за манжета или из-за уха.

Девочка заливисто хохотала:

— Ещё! Ещё!

Зайберт не выдержал:

— Извините… Мне просто любопытно: вы артист?

Незнакомец обернулся:

— Нет, журналист.

Он протянул Зайберту визитную карточку, на которой значилось: «Klim Rogov».

— О, так вы русский? — ещё больше удивился Зайберт.

— Только по происхождению. У меня американское гражданство, но мы с Китти живем в Шанхае. Я работаю на радиостанции, вещающей на английском языке.

— А я — в новостном агентстве «Вольффс Телеграфише Бюро», — сказал Зайберт. — Как вам Москва?

Клим неопределенно пожал плечами.

— Я пытаюсь разыскать людей, которые принимали участие в гражданской войне в Китае, но мне везде говорят, что Советский Союз никого в Китай не посылал и все, что там происходило, — это дело рук местного пролетариата.

Зайберт понимающе улыбнулся.

— А чего вы хотели? Тут вся политика — это сплошные мифы и легенды, в которые все обязаны верить. Вот и вы верьте!

— У меня не очень-то получается, — нахмурился Клим. — Моя знакомая выехала в СССР вместе с военными и политическими советниками, работавшими в Китае, и после этого они как испарились. Я уже месяц пытаюсь их найти, и всё без толку.

— Приходите ко мне, — благодушно предложил Зайберт. — Завтра в пять часов у меня будет небольшая вечеринка, и туда явится одна леди из Великобритании, Магда Томпсон. Она знакома с людьми, работавшими в Китае.

— Спасибо! Вы просто спасли нас с Китти! — Клим повернулся к дочери. — Я же говорил тебе, что всё будет хорошо!

Зайберт ощущал себя добрым волшебником, который одним щелчком пальцев может осчастливить простых смертных.

3

Маленькая записная книжка Клима Рогова

Вести тайный дневник — это всё равно что повесить на дверь табличку «Не входить!» и слегка приоткрыть створку. Я много раз бросал эту вредную привычку, но, увы, я принадлежу к племени графоманов, письменных людей, которые живут охотой на слова и собирательством смыслов. Отними у нас нашу добычу — и мы вымрем.

Впрочем, я обещал Фернандо детально описывать свои приключения в Советской России, так что будем считать это моим оправданием.

Этот ежедневник попался мне на глаза в киоске во Владивостоке. Я купил его и только потом разглядел, что на каждой странице в нём указаны «памятные даты» — казни революционеров, разгон демонстраций и покушения на царей. Мой дневник можно смело называть «Книгой мертвых», хотя я всё ещё надеюсь, что это будет история выживания, а не гибели.

Моя жена пропала без вести, и единственная зацепка, которая у меня есть, — это статья, опубликованная в газете «Правда»: в ней говорилось, что её «китайская группа» прибыла в Москву.

Мои шанхайские знакомые решили, что я сошел с ума, отправляясь в Россию: в глазах большевиков иностранец с русской фамилией может быть только белоэмигрантом, а белоэмигрант — это по определению враг.

Но на границе никто не обратил на это внимания: американский паспорт и приличное пальто сразу делают из тебя важную персону. Мелкие советские служащие боятся с тобой связываться: а то кто тебя знает — может, ты знаменитый инженер или учёный, которого пригласили на празднование десятилетия Октября?

Мы с Китти добирались до Москвы шестнадцать суток и чего только не насмотрелись по дороге! До Хабаровска поезд шел под конвоем красноармейцев, которые дежурили на площадках вагонов и на паровозе с тендером. Дальний Восток страдает от набегов разбойничьих шаек, и те нередко нападают на пассажирские составы — точь-в-точь как индейцы в фильмах про Дикий Запад.

Мы видели несколько ржавых поездов, лежащих под откосом ещё со времен Гражданской войны. Многие мосты были взорваны, и вместо них большевики навели временные деревянные переправы. Поезд шел по ним еле-еле, балки трещали от тяжести, а пассажиры, затаив дыхание, молились: «Только бы всё обошлось!»

Один раз мост таки обрушился сразу за нами — паровоз едва успел втянуть последний вагон на берег. Странное это было чувство: мы как будто пересекли Рубикон.

Возвращаться мне некуда: я бросил работу на радио, отдал на хранение мебель и вещи и вернул хозяевам ключи от дома. Я не знаю, сколько продлятся мои поиски и на сколько мне хватит денег: у меня никогда не было доступа к Нининым счетам, так что мы с Китти проедаем мои скромные сбережения.

Это действительно безумие — поставить на карту всё и добровольно отправиться в страну, которой наши эмигрантские мамочки пугают детей. Даже если мне удастся отыскать Нину, скорее всего, мы вновь разойдемся. Ещё до её отъезда мы оба осознали, что наша семейная жизнь не сложилась, и только подгоняли неминуемую катастрофу.

Что заставляет меня гоняться за призраком давно угасшей любви?

Я всегда восхищался Нининой энергией, чувством собственного достоинства и способностью возрождаться из пепла, но, наверное, дело не в этом. В ней присутствует особая женская прелесть, перед которой нельзя устоять. И это не только мое предвзятое мнение — я видел, как на неё смотрят другие.

Где я найду вторую такую женщину? Если бы я не поехал в Москву, я бы обрек себя либо на одиночество, либо на бесплодные поиски Нининого двойника — а мне даже думать об этом не хочется.

Наверное, я похож на пассажира «Титаника», который замерзает в ледяной воде, но продолжает считать, что его корабль не погиб — это были такие учения. Сейчас он вынырнет из глубин, все дыры на корпусе затянутся, и капитан поведёт судно по прежнему курсу.

4

Клим не мог дождаться встречи с Магдой Томпсон: только бы она помогла ему!

Выйдя на улицу, он нанял извозчика и вместе с Китти сел в старенькие санки с полостью, сделанной из байкового одеяла.

— Помолись, чтобы у нас всё получилось! — шепнул он на ухо дочке. — Господь должен тебя услышать.

— Молюсь! — на всю улицу крикнула она. — Так слышно, или ещё громче надо?

Извозчик усмехнулся в заиндевелую бороду и тронул вожжи:

— Ну, пошла лошадушка с таксомотором рядышком!

Под вечер над Москвой расцвел багряный закат. Скрипя полозьями, санки неслись вперед, в лицо бил ветер, а из-под копыт гнедой лошадки вылетали комья грязного снега.

Въехав на Лубянскую площадь, извозчик повернулся к седокам и показал на многоэтажное жёлтое здание с часами на фасаде.

— Вот, гляньте, товарищ иностранец! Здесь раньше была гостиница страхового общества «Россия», а теперь помещается ОГПУ.

Алое солнце отразилось в круглом циферблате, и Клим невольно поежился: огненное око внимательно следило за ним, всеведущее и бесстрастное.

* * *

Доро́гой Китти уснула.

Извозчик остановился перед одноэтажным домиком с высокими окнами; на его стенах были нарисованы синее море, кусты роз и танцующие девы с бубнами, а с крыши частоколом свисали московские сосульки.

Взяв Китти на руки, Клим поднялся на крыльцо и постучал в дверь с надписью готическим шрифтом: «Aufgang nur für Herrschaften» — «Вход только для благородных людей».

— О, кого я вижу! — воскликнул Зайберт, распахивая дверь, и тут же перешел на шепот: — Пойдемте ко мне в спальню, положите свою дочку там.

Клим огляделся. Прихожая от пола до потолка была увешана картинами в золоченых рамах — кажется, Зайберт их коллекционировал. Гора шуб и пальто громоздилась на рогатой вешалке, на полу выстроилась флотилия галош. Из гостиной доносились взрывы хохота и музыка — там кто-то играл на рояле.

Климу было неловко: явился на чужую вечеринку, принес ребёнка, доставил незнакомым людям дополнительные хлопоты… Ну, а куда деваться?

Хозяин повел его вглубь полутёмной квартиры с высокими сводчатыми потолками и узкими извилистыми коридорами. Благородные люди, попавшие в спальню Зайберта, оказывались в тесной комнате, оклеенной тёмно-синими обоями. Посредине громоздилась кровать с резной спинкой и оранжевыми подушками; на потолке поблескивало зеркало, а на комоде стояла фарфоровая фигурка чёрта с огромным фаллосом.

Зайберт смущенно хихикнул и развернул его к стене.

— Это так… Баловство…

Положив Китти на кровать, Клим стянул с неё валенки, шапку и пальто.

В кухне за стеной что-то загремело — будто уронили железный поднос.

— Счастливое дитя, спит даже при таком шуме! — умилился Зайберт. — А я просыпаюсь от того, что дворник шаркает метлой по тротуару. Пойдемте к гостям, Магда скоро придёт.

5

Магда опоздала на полчаса: окна в трамвае были покрыты толстым слоем инея, и она проехала свою остановку.

— Оуэн уже здесь, — сказал Зайберт, когда продрогшая до костей Магда ввалилась в его прихожую. — Вы всё подготовили?

Она шмыгнула раскисшим на морозе носом.

— Кажется, да.

Посмотревшись в зеркало, Магда оправила на себе платье — синее с розовым воротником и квадратными пуговками на рукавах. Пожалуй, стоило повесить на шею чехол с камерой — так будет сразу понятно, что она профессиональный фотограф и журналист.

— Пойдемте, я вас представлю, — позвал Зайберт, и Магда направилась вслед за ним в гостиную.

Там уже было полно народу, и все говорили разом, мешая немецкую, английскую и русскую речь. Подвыпившие французы в четыре руки колотили по клавишам рояля и пели «Валентину»; несколько пар танцевали. Табачный дым слоился в свете оранжевых ламп.

— У меня тут свой собственный Интернационал! — с гордостью сказал Зайберт. — Подумать только, совсем недавно мы воевали друг с другом, а теперь сидим посреди заснеженной Москвы, пьем грузинское вино и не держим ни на кого зла.

— Где Оуэн? — спросила Магда ослабевшим от волнения голосом.

Зайберт показал на дородного господина, стоящего в окружении гостей.

Магда подошла ближе.

— Когда я пересек границу, таможенники заставили меня декларировать шубу и галоши, — рассказывал Оуэн. — Кто-нибудь может объяснить, зачем Советы это делают?

— Так они борются с безработицей, — отозвался темноволосый господин в элегантном костюме-тройке. — Если в стране не хватает рабочих мест, их можно создать на пустом месте. Вы только представьте, сколько людей можно привлечь к учету входящих и исходящих галош!

— Кто это? — тихо спросила Магда у Зайберта.

— Его зовут Клим Рогов. Он хотел с вами поговорить.

— О чём? Я его не знаю… Хотя постойте…

Не успела она договорить, как за стеной что-то с грохотом повалилось.

— Лизхен, ты опять?… — угрожающе рявкнул Зайберт. — Это не прислуга, а наказание. Вечно у неё всё из рук падает!

Он выбежал из комнаты, и Магда вновь перевела взгляд на Клима Рогова. Она вспомнила, что так звали мужа Нины Купиной. Неужели это он?

— Власть в Советском Союзе похожа на пирамиды Гизы, — сказал Клим, обращаясь к Оуэну. — На вершине каждой из них находятся вожди, которые подбирают себе не самых талантливых, а самых верных помощников — тех, кто никогда не откажется выполнить приказ. В награду за верность им даруются вотчины и право кормиться с них. У этих вассалов есть свои вассалы, рангом помельче, а у тех — свои. Благополучие каждого из них зависит от устойчивости пирамиды, и поэтому они делают всё, чтобы укрепить её. Но строительных материалов в пустыне не хватает, и они вечно воруют друг у друга кирпичи и устраивают друг под другом подкопы.

Клим описал, кто есть кто в Политбюро и кто к какому клану принадлежит.

— Откуда вы всё знаете? — изумился Оуэн.

— Профессиональная привычка интересоваться деталями.

— Вы говорите по-русски?

Клим кивнул:

— Я знаю русский, английский и испанский в совершенстве, а шанхайский диалект — на разговорном уровне.

— Можете прямо сейчас написать заметку на пробу?

— Да, конечно.

Из соседней комнаты раздался детский плач, и к Климу подлетел встревоженный Зайберт.

— Там ваша девочка проснулась!

Тот побледнел.

— Я сейчас вернусь и принесу заметку.

— У вас десять минут! — крикнул ему вслед Оуэн. — Я скоро уезжаю.

Зайберт взял Магду за локоть.

— Мистер Оуэн, я хотел порекомендовать вам мисс Магду Томпсон…

— Извините, но мне нужно попудрить нос, — перебила она и отступила к дверям.

Магда уже поняла, что Оуэн хочет нанять в качестве корреспондента Клима Рогова, и ей ни при каких условиях не обойти его. Незнание русского языка не могли компенсировать никакие фотографии.

6

Китти сидела на кровати и, запрокинув голову, вопила:

— Папа-а-а!

Клим включил ночник и взял её на руки.

— Ну что ты, малыш? Я здесь…

Обхватив его за шею, Китти силилась что-то сказать, но только всхлипывала с надрывом.

Клим посадил её к себе на колени.

— Тихо, маленькая… Тихо…

Нельзя было оставлять Китти одну! Каково это для четырехлетнего ребёнка — проснуться в чужой тёмной комнате?

Клим достал из внутреннего кармана записную книжку и, не выпуская дочь из объятий, принялся писать заметку о валютных спекулянтах, обитавших на рынках Москвы.

По официальному курсу Госбанк давал за один американский доллар 1 рубль 94 копейки, а в Риге доллар можно было обменять на четыре рубля. Нелегальным обменом валюты пользовались как иностранцы, живущие в СССР, так и тысячи подпольных коммерсантов и контрабандистов…

— Я хочу домой! — всхлипнула Китти.

— Скоро у тебя всё будет: дом, кроватка… — шепнул Клим, целуя её в тёплый затылок. — Я что-нибудь придумаю.

— А мама?

— И маму мы найдём.

Клим даже не мечтал устроиться на работу в Москве — это было бы слишком большой удачей. Если у него будет удостоверение корреспондента, ему наверняка будет проще отыскать Нину. Ведь одно дело — задавать вопросы от имени частного лица, и совсем другое — от имени солидного новостного агентства.

Дописав статью, Клим взял Китти на руки и вышел в прихожую.

Мистер Оуэн уже одевался. Рядом Зайберт разыскивал в куче шуб пропавшие перчатки.

— Готова заметка?

Клим протянул Оуэну раскрытую записную книжку. Тот прочел текст, и его лицо просветлело.

— А вы сами сможете обменивать у спекулянтов деньги, выделенные на служебные расходы?

— Думаю, что да, — отозвался Клим.

Оуэн дал ему свою визитную карточку.

— Кажется, вы обойдётесь нам примерно в два раза дешевле, чем ваш предшественник. Позвоните мне завтра в гостиницу, и мы обсудим детали.

Оуэн перевел взгляд на Китти и, как и многие прочие, не смог удержаться от вопроса:

— Простите… а это ваша дочь?

Клим кивнул. Его раздражало всеобщее любопытство по поводу его «узкоглазого» ребёнка.

— Впрочем, ваши личные дела меня не касаются, — сказал Оуэн и протянул Климу руку. — До встречи.

Когда дверь за ним захлопнулась, Клим повернулся к Зайберту.

— Мисс Томпсон ещё не пришла?

Тот испуганно заморгал глазами.

— Ох, вам же надо было поговорить с ней… Понимаете, Магда сама хотела устроиться в «Юнайтед Пресс», и вы только что увели у неё работу.

— Где она сейчас?!

— Не знаю… Поищите её: она такая высокая, дородная…

Не выпуская Китти из рук, Клим бросился в гостиную, потом — на кухню, потом — ещё в какие-то тёмные, заставленные мебелью комнаты. Чёрт… Чёрт! Теперь мисс Томпсон откажется с ним разговаривать!

Он нашел её в спальне Зайберта: Магда сидела на кровати и рыдала, размазывая слезы по щекам.

— Убирайтесь отсюда! — крикнула она, завидев Клима.

Испугавшись, Китти начала ныть, и Клим отступил назад в коридор.

— Посиди здесь, я сейчас вернусь! — сказал он, сунув дочке «неприкосновенный запас» — золотые часы, когда-то подаренные ему Ниной. Китти давно охотилась за ними и очень обрадовалась нежданной добыче.

Вернувшись в спальню, Клим прикрыл за собой дверь и сел в кресло напротив Магды.

— Мисс Томпсон, моя жена пропала, и я надеюсь найти её с вашей помощью.

— Не буду я вам ни в чём помогать! — выкрикнула Магда. — Вы украли у меня работу!

— Если надо, я откажусь от неё.

Магда достала из кармана платок и шумно высморкалась.

— Идите вы к дьяволу со своим благородством! После разговора с вами Оуэн ни за что меня не наймет. А жену вы всё равно не найдёте.

— Почему?

Злясь и чертыхаясь, Магда все-таки рассказала Климу о своём знакомстве с Ниной и об её исчезновении.

— На ней была приметная китайская шуба — красная с вышитыми драконами. Кто знает, может, на неё кто-нибудь позарился?

— Спасибо… — произнес Клим, опустив голову.

— Не за что! — язвительно отозвалась Магда и, выйдя из комнаты, так хлопнула дверью, что фарфоровый чёрт упал с комода и разбился.