Вызов

Эль Кеннеди, 2020

В колледже я планировала превратиться из гадкого утенка в прекрасного лебедя. Вместо этого я оказалась окружена злобными девчонками из студенческого общества. Я и так не очень вписываюсь в местную тусовку, поэтому не могу отказать им, когда они бросают мне очередной вызов. На этот раз мне нужно соблазнить хоккеиста. Мне, Тейлор Марш. Коннор Эдвардс – завсегдатай вечеринок, и каждую из них он покидает с горячей цыпочкой. Этот парень из тех, на которых западаешь прежде чем понимаешь, что они тебя в упор не видят. Но мистеру Популярность удалось меня удивить – вместо того, чтобы посмеяться мне в лицо, он решает сыграть в мою игру и поднимается со мной в спальню. Но мало того – он хочет продолжить притворяться, что мы вместе. Оказывается, Конор любит вызовы так же, как их ненавижу я. Устоять перед его чарами практически невозможно. И чем больше времени мы проводим вместе, тем больше я понимаю, как будет больно, когда он уйдет.

3. Тейлор

Он не серьезно. Я знаю, что не серьезно. Такое предложение после нашего маленького представления — это просто попытка Конора поднять мне настроение после фиговой ситуации. Еще одно доказательство, что под светлыми волосами длиной до подбородка, стальными серыми глазами и накачанным телом у него доброе сердце. Чем не еще одна причина убраться к черту отсюда, пока во мне не проснулись чувства к нему. Потому что Конор Эдвардс — из тех парней, в которых влюбляешься прежде, чем осознаешь, что таким как ты, с ними ничего не светит.

— Прости, но мы договорились: никаких приставаний, — твердо говорю я.

Его губы трогает ухмылка, от которой у меня екает сердце.

— Попробовать все же стоило.

— Слушай, мы с тобой славно провели время, — говорю я ему, слезая с кровати, — но мне надо…

— Стой. — Конор берет меня за руку. По руке тут же бегут мурашки, а в затылке так и щекочет от волнения. — Ты сказала, что ты моя должница, так?

— Да, — осторожно говорю я.

— Что ж, я требую возврата долга. Мы пробыли тут всего пять минут. Нельзя, чтобы внизу все подумали, будто я не знаю, как развлечь даму. — Он поднимает бровь. — Останься ненадолго. Спаси мою репутацию.

— Для защиты твоего эго я тебе не нужна. Не переживай, они подумают, что я тебе наскучила.

— Мне легко наскучить, — соглашается он, — но тебе повезло, Ти. Скука — это последнее, что я сейчас чувствую. Я сто лет не разговаривал с таким интересным человеком.

— Видимо, ты нечасто с людьми общаешься, — выдавливаю я.

— Ну же, — уговаривает он, — не вынуждай меня спускаться. Там все слишком голодные. Все телки ведут себя так, словно я последний стейк на мясном рынке.

— Женщины требуют твоего внимания? Бедняга. — И хоть я и стараюсь не думать о нем как о куске мяса, я не могу отрицать, что он великолепный экземпляр. Без сомнений, самый красивый парень, которого я только встречала. Не говоря уже о том, что он самый сексуальный. Он все еще сжимает мою ладонь. На его рельефной, сильной руке соблазнительно проступают мышцы. — Ну же, останься и поговори со мной.

— А как же твои друзья? — напоминаю я ему.

— Я вижу их каждый день на тренировке. — Большим пальцем он нежно вырисовывает круг на моем запястье, и я понимаю, что это конец. — Тейлор. Пожалуйста, останься.

Это ужасная идея. Именно этот момент я и буду вспоминать через год, после того как сменю имя, покрашу волосы и начну отзываться на «Ольга» в кафе в Скенектади. Но его молящие глаза, его нежные касания — они меня не отпускают.

— Ладно. — У меня не было никаких шансов против Конора Эдвардса. — Но чур только разговор и ничего больше.

Мы снова устраиваемся на кровати, разделенные плюшевой стеной, повалившейся от прыжков и ерзаний. Спрятаться от очарования Конора негде. Он берет плюшевую черепаху, отскочившую в конец кровати, и кладет ее на тумбочку. Я вдруг осознаю, что, кажется, никогда здесь не была. Комната Рейчел — это… что-то с чем-то. Как будто VSCO-девушку и мамашу-блогера стошнило на диснеевскую принцессу.

— Помоги мне узнать тебя получше. — Конор скрещивает свои сексуальные руки на груди. — Это же не твоя комната, да?

— Нет, сначала ты, — настаиваю я. Если я собираюсь ему потакать, то должна получить что-то в ответ. — Мне кажется, в нашем разговоре я и так все одеяло на себя перетянула. Помоги мне узнать тебя получше.

— Что ты хочешь знать?

— Все что угодно. Все. — Как ты выглядишь голым… Но нет, мне нельзя это спрашивать. Может, я и лежу в кровати с самым горячим парнем на кампусе, но мы по-прежнему одеты. Особенно я.

— Эм, ну… — Скинув с себя ботинки, он сталкивает их с кровати. Я хочу сказать ему, что мы не так долго тут будем оставаться, но он продолжает: — Я играю в хоккей, но, наверное, ты это уже поняла.

Я киваю в ответ.

— Я перевелся сюда из Лос-Анджелеса в прошлом семестре.

— А, ясно. Это многое объясняет.

— Неужели? — Он притворяется обиженным.

— В хорошем смысле. Ты же красавчик, точно с обложки Playboy! Но это тебе идет.

— Буду считать это комплиментом, — говорит он и тычет меня в ребра локтем.

Я стараюсь не обращать внимания на возбужденную дрожь в груди. Слишком уж соблазнительны его заигрывания.

— Как парня с западного побережья занесло в хоккей?

— На западном побережье играют в хоккей, — сухо говорит он. — Не только на восточном. В средней школе я играл еще и в футбол, но хоккей был интереснее и давался мне лучше.

— И из-за чего ты захотел переехать на восток? — Зимы в Новой Англии на любителя. На первом курсе у нас была сестра, которая выдержала всего шесть дней среди снегов по колено и улетела обратно в Тампу. Нам пришлось отправлять ее вещи по почте.

Лицо Конора мрачнеет. На мгновение взгляд его серых глаз становится невидящим. Если бы я знала его лучше, то подумала, что задела за живое. Когда он отвечает, в его голосе нет былой игривости.

— Мне просто нужно было сменить обстановку. Появилась возможность перевестись в Брайар, и я ей воспользовался. Я жил дома, понимаешь, и мне там становилось тесно.

— Из-за сестер с братьями?

— Нет, я уже давно живу вдвоем с мамой. Папа бросил нас, когда мне было шесть.

Сочувствие смягчает мою интонацию.

— Это ужасно. Мне жаль.

— Нечего жалеть. Я почти его не помню. Моя мама вышла за другого, Макса, лет шесть назад.

— И что, вы не ужились вместе?

Он вздыхает и сильнее вжимается в подушки, уставившись в потолок. На его лбу проступает горестная морщина. Мне хочется пойти на попятную, сказать, что он не обязан об этом рассказывать и я не хотела совать свой нос в его дела. Я вижу, что эта тема его тревожит, но он продолжает:

— Он ничего. Мы с мамой снимали дерьмовый домишко, когда они встретились. Она работала парикмахером шестьдесят часов в неделю, чтобы нас прокормить. И тут появляется этот прилизанный богатенький бизнесмен и вытаскивает нас из бедности прямо на Хантингтон-Бич. Там даже воздух совсем другой, словами не описать. Это первое, что я заметил. — Он пожимает плечами с самоуничижительной улыбкой. — Я сменил государственную школу на частную. Мама сократила часы работы, а потом вообще уволилась. Наша жизнь полностью изменилась. — Молчание. — Он хорошо к ней относится. Она — весь его мир. Но мы с ним общий язык не нашли. Она была желанным призом, а я — ненужным балластом.

— Никакой ты не балласт, — говорю я ему. Сердце сжимается от мысли, что на свете есть дети, которые с малых лет считают себя обузой, и я задумываюсь, уж не потому ли Конор старается казаться таким спокойным и расслабленным, что это ему помогает оправиться от былых травм и не чувствовать себя брошенным. — Некоторые люди просто не ладят с детьми, понимаешь?

— Да. — Он кивает с лицом, исказившимся гримасой боли. Мы оба понимаем, что эту рану не залечить моими примитивными банальностями.

— Я тоже росла без отца, — говорю я, меняя тему, чтобы не портить Конору и без того нерадужное настроение. — Я плод страстного перепихона на одну ночь.

— Так. — Глаза Конора загораются. Он поворачивается ко мне и подкладывает под голову ладонь. — А вот это уже интересно, продолжай.

— О да, Айрис Марш была занудой на работе и оторвой в кровати.

Его хриплый смех вызывает новую волну жара. Хватит уже так… реагировать на него. Как будто мое тело настроилось на его частоту и теперь отзывается на каждое его движение, каждый звук.

— Она профессор ядерной физики и инженерии в Массачусетском технологическом институте, и двадцать два года назад она встретила крутого российского ученого на конференции в Нью-Йорке. У них вспыхнул короткий романчик, и потом он вернулся в Россию, а мама — в Кембридж. И шесть месяцев спустя она прочитала в «Таймс», что он погиб в автокатастрофе.

— Ни хрена себе. — Он вскидывает голову. — Думаешь, твой папа был, типа, убит российским правительством?

Я смеюсь.

— Чего?

— Слушай, а вдруг твой папа занимался какой-то шпионской мутью? И КГБ узнал, что он агент ЦРУ, и его замочили?

— Замочили? Мне кажется, ты путаешь эвфемизмы. Людей мочат банды. И я не уверена, что КГБ еще существует.

— Конечно, они хотят, чтобы ты так и думала. — У него расширяются глаза. — Ого, а вдруг ты русский «крот»?

У него живое воображение, этого не отнять. Но, по крайней мере, у него улучшилось настроение.

— Ну, — задумчиво говорю я, — на мой взгляд, это бы означало одно из двух: либо из-за того, что меня раскусили, я скоро буду приговорена к смерти…

— Твою ж мать. — С впечатляющим проворством Конор вскакивает с кровати и комично выглядывает в окно, а потом закрывает жалюзи и выключает свет.

Теперь нас двоих освещает только черепаховый ночник Рейчел и свечение уличных фонарей, пробивающееся между планками жалюзи.

Со смехом он забирается обратно на кровать.

— Не переживай, детка, я обо всем позаботился.

Я натягиваю улыбку.

— Или второе — мне придется убить тебя за то, что ты раскрыл мой секрет.

— Или, или, слушай: ты берешь меня — такого красивого и мускулистого — в напарники, и мы отправляемся в путь-дорогу как наемники.

— Хм-м. — Я изображаю задумчивость. — Заманчивое предложение, товарищ.

— Но сначала нам надо раздеть друг друга, «жучки» поискать. Сама понимаешь, чтобы установить доверительные отношения.

Он очарователен — точь-в-точь игривый щенок.

— Ага, щас.

— С тобой неинтересно.

Я не могу понять этого парня. Он милый, обаятельный, смешной — словом, обладает всеми теми качествами, с помощью которых коварные мужчины убеждают нас в том, что мы можем сделать из них приличных людей. Но в то же время он дерзкий, грубый и совсем непретенциозный — такой, каких в колледжах почти не встретишь. Обычно мы занимаемся мучительным самопознанием, строя из себя храбрецов. И как же это соотносится с легендарным Конором Эдвардсом? Человеком, у которого больше зарубок на клюшке, чем снежинок в январе? Кто такой настоящий Конор Эдвардс?

Какая мне разница?

— Эм, какая у тебя специальность? — спрашиваю я, чувствуя себя банальной.

Он запрокидывает голову и выдыхает.

— Финансы, наверное.

Так, не то, что я ожидала.

— Наверное?

— В смысле, мне не очень это нравится. Это была не моя идея.

— А чья?

— Отчима. Он вбил себе в голову, что я буду после выпуска работать на него. Научусь управлять его компанией.

— Похоже, ты не особо от этого тащишься, — говорю я, добавив для него немного жаргона с западного побережья и заслужив этим хмыканье в ответ.

— Нет, не тащусь, — соглашается он. — Пусть меня лучше подвесят за яйца, чем заставят надеть костюм и таращиться весь день в таблицы.

— На какую специальность тебе хочется пойти?

— В том-то и дело. Я понятия не имею. Наверное, я в итоге согласился на финансы, потому что ничего лучше придумать не смог. Не смог притвориться, что у меня есть другие прекрасные интересы, поэтому…

— Ничего? — переспрашиваю я.

Сама я разрывалась между кучей возможностей. Правда, некоторые из них были остатками детских фантазий о том, чтобы стать археологом или космонавтом, но все же. Когда пришло время решить, чем я хочу заниматься всю оставшуюся жизнь, дефицита вариантов у меня не было.

— У меня с детства нет прав на завышенные ожидания, — резко говорит он. — Я думал, что скорее буду работать за минимальную плату, нося бейджик, или окажусь в тюрьме, чем поступлю в колледж. Поэтому я никогда особо об этом не размышлял.

Представить не могу, каково это. Глядеть в свое будущее и не возлагать на него никаких надежд. Это напомнило мне о том, насколько мне повезло, что мне с детства говорили, что я могу быть кем захочу, и я знала, что деньги и отсутствие препятствий мне в этом помогут.

— В тюрьме? — Я пытаюсь хоть немного улучшить ему настроение. — Не надо себя недооценивать, дружище. С такими лицом и телом ты бы разбогател в порно.

— Тебе нравится мое тело? — Он ухмыляется, показывая на свою стройную мускулистую фигуру. — Все твое, Ти. Залезай.

Боже, хотелось бы. Я с трудом сглатываю и притворяюсь, что на меня его сексуальность не подействовала.

— Я пас.

— Как скажешь, дружище.

Я закатываю глаза.

— А у тебя? — спрашивает он. — Какая у тебя специальность? Нет, стой. Попробую угадать. — Конор щурится, внимательно меня изучая. — История искусств.

Я качаю головой.

— Журналистика.

Опять качаю.

— Хм-м… — Он таращится сильнее, кусая губу. Господи, у него самый сексуальный рот. — Я бы сказал «психология», но я знаю кое-кого оттуда и ты там не учишься.

— Начальное образование. Я хочу быть учителем.

Он поднимает бровь и изучает меня почти… голодным взглядом.

— Звучит соблазнительно.

— Что в этом соблазнительного? — недоверчиво спрашиваю я.

— Все парни фантазируют о том, чтобы потрахаться с учителем. Есть такая фишка.

— Парни такие странные.

Конор пожимает плечами, но голодное выражение не покидает его лица.

— Объясни мне кое-что… почему ты вообще тут одна?

— То есть?

— Нет парня на горизонте?

Теперь моя очередь уклоняться от темы. Наверное, я могла бы больше рассказать о текстиле тринадцатого века, чем об отношениях. И, раз уж я и так достаточно сегодня опозорилась, я бы предпочла не усугублять свое унижение подробностями моей несуществующей личной жизни.

— То есть тут какая-то история, — говорит Конор, приняв мою нерешительность за скромность. — А ну-ка расскажи.

— А у тебя что? — делаю я ответный удар. — Не подыскал еще себе фанаточку по душе?

Он пожимает плечами, не обращая внимания на мой подкол.

— Встречаться с девушками — это не мое.

— Ух, как мерзко.

— Нет, я к тому, что никогда ни с кем не встречался дольше нескольких недель. Если искры нет, то ее нет, понимаешь?

Ой, я знаю таких. Быстро начинают скучать. Постоянно оглядываются на то, что прошло мимо. Просто мемы во плоти.

Симпатичные всегда жаждут свободы.

— Не думай, что отвлекла меня, — говорит он, понимающе улыбаясь. — Отвечай на вопрос.

— Прости, что разочаровываю. Никаких парней. Никакой истории. — Ничем не примечательная путаница на втором курсе, которая с трудом подпадала под категорию отношений, не в счет.

— Да ладно тебе. Я не такой тупой, каким кажусь. Что, ты разбила ему сердце? Он полгода пропадал на обочине перед особняком сестринства?

— Почему ты думаешь, что парень будет торчать под дождем по колено в слякоти ради такой девушки, как я?

— Ты шутишь? — Его серебристые глаза оглядывают меня, задерживаясь на разных частях тела, а потом встречаются с моими. Везде, куда он смотрел, теперь безумно колет. — Детка, такое тело, как у тебя, парни представляют в темноте под одеялом.

— Не надо так, — говорю я ему, и весь юмор испаряется из моего голоса, когда я начинаю отворачиваться. — Не издевайся надо мной. Это не смешно.

— Тейлор.

Я вздрагиваю, когда он берет меня за руку и не дает отвести взгляд. Когда сердце начинает колотиться как бешеное, он прижимает мою дрожащую ладонь к своей груди. Его тело теплое, упругое. Его сердце отбивает быстрый ровный ритм под моей рукой.

Я касаюсь груди Конора Эдвардса.

Что, черт возьми, происходит? Никогда, даже в самых смелых мечтах я не представляла, что вечеринка Каппы Хи в честь окончания весенних каникул закончится вот так.

— Я серьезно. — Его голос становится хриплым. — Я весь вечер сижу тут с грязными фантазиями о тебе. Мои манеры — вовсе не признак безразличия!

Я невольно улыбаюсь.

— Манеры, да? — Пожалуй, я ему не верю. Как не верю и в то, что порнуха в его голове со мной в главной роли считается комплиментом. Хотя, наверное, это что-то да значит.

— Мать воспитала меня приличным человеком, но приличиями можно и пренебречь, если захочешь.

— И что же считается неприличным на западном побережье? — спрашиваю я, замечая, как у него подрагивает верхняя губа, когда он дерзит.

— Ну… — Все его поведение меняется. Он щурится. Дыхание замедляется. Конор облизывает губы. — Не будь я джентльменом, я мог бы попробовать убрать тебе волосы за ухо. — Он скользит пальцами по моим волосам, а потом вниз по шее. Мягкое перешептывание между его кожей и моей.

Моя шея покрывается мурашками от возбуждения, а дыхание перехватывает.

— И провести пальцем по плечу.

Он так и делает, учащая мой пульс. Становится больно дышать.

— И скользить дальше, пока… — Он доходит до бретельки моего бюстгальтера. Я не заметила, что она вылезла из-под свитера с V-образным вырезом.

— Ладно, хорош, парень. — Приходя в себя, я убираю его руку и поправляю рукав. Господи, на этом парне должна висеть табличка с предупреждением. — Кажется, теперь я поняла.

— Ты чертовски привлекательная, Тейлор. — На этот раз, когда он заговаривает, я не сомневаюсь в его искренности, разве что во вменяемости. Похоже, такие, как он, редко бывают привередливыми. — Уж поверь мне и даже не смей сомневаться.

Следующие несколько часов я так и делаю. Я разрешаю себе притвориться, что такой человек, как Конор Эдвардс, и правда на меня запал.

Мы лежим в нелепом коконе из игрушечных животных Рейчел, болтая так, будто дружим уже годами. Как ни странно, нам всегда есть что сказать, в разговоре нет никаких заминок. Мы переходим от банальных тем вроде вкусной еды или общей любви к научно-фантастическим фильмам к более серьезным — например, я признаюсь, что чувствую себя не в своей тарелке среди девушек из сестринства, — а потом и к веселым — так Конор рассказывает, как в шестнадцать напился до чертиков после выездной игры в Сан-Франциско и нырнул в залив, намереваясь доплыть до Алькатраса.

— Появилась гребаная береговая охрана и… — Он замолкает посреди предложения, громко зевая. — Блин, у меня глаза слипаются.

Я заражаюсь его зевком и прикрываю рот рукой.

— У меня тоже, — сонно говорю я. — Но мы не уйдем отсюда, пока ты не закончишь эту историю! Потому что, черт возьми, ребенком ты был безбашенным.

Это вызывает у норвежского бога, лежащего рядом со мной, громкий хохот.

— Я слышу это не в первый раз и уж точно не в последний.

Когда он заканчивает рассказ, мы уже непрерывно зеваем, быстро моргая, чтобы не заснуть. Пытаясь найти в себе силы встать, мы заводим глупейшую сонную дискуссию.

— Нам надо пойти вниз, — бормочу я.

— Ммм-хммм, — бормочет он в ответ.

— Прямо сейчас.

— Хммм, хорошая идея.

— Или, может быть, через пять минут. — Я зеваю.

— Пять минут, да. — Он зевает.

— Ладно, тогда закроем глаза на пять минут, а потом встанем.

— Просто дадим глазам отдохнуть. Глаза же устают.

— Да, устают.

— Уставшие глаза, — бормочет он, опустив густые ресницы, — и у меня сегодня была игра, меня немного помяли, поэтому давай просто…

Я не слышу конец предложения, потому что мы оба засыпаем.