Дочь серийного убийцы

Элис Хантер

ОСТОРОЖНО! ТОКСИЧНЫЕ ОТНОШЕНИЯ! Может ли убийство быть в крови? Когда в сонной девонширской глубинке бесследно пропадает женщина по имени Оливия, это становится большим потрясением для всех жителей. Такого здесь еще не бывало. Но больше всех новость потрясла местного ветеринара Дженни Джонсон… У Дженни не было счастливого детства. Ее отец – знаменитый серийный убийца, известный как Губитель крапивниц из-за привычки оставлять бабочек этого вида на телах своих жертв. Теперь папочка отбывает пожизненное заключение за высокими тюремными стенами. А Дженни всю жизнь пытается убежать от себя и своего прошлого. Она сменила имя, место жительства, вышла замуж, родила детей и никогда и никому не рассказывала, кто ее отец. Боялась, как бы люди не подумали, что и ей передались его злые гены… А еще в последнее время женщина страдает провалами в памяти. Она понятия не имеет, где бывает и что делает в такие часы… И вот пропала Оливия. Женщина, с которой у мужа Дженни был роман. И это до ужаса напоминает преступления, которые Губитель крапивниц совершал много лет назад… Но она же не ее отец, правда? Или все-таки существует ген убийцы – и он внутри нее?.. «Абсолютно захватывающая и блестящая вводная – насколько хорошо мы знаем близких нам людей…». – Кэтрин Купер

Глава 4

Дженни

К тому времени, как выбегаю с детьми из дома, чтобы запрыгнуть в машину, я уже настолько взбудоражена, что чувствую жар. Поспешно прощаюсь с оставшимся наверху Марком уже с крыльца, прежде чем захлопнуть за собой дверь и разблокировать брелоком центральный замок машины.

— А почему нас папа не отвозит? — спрашивает Элла, вытаскивая свое детское креслице из заднего отсека моего универсала «Вольво» и нацеливаясь пристроить его на правом переднем сиденье.

— Э-э… послушайте-ка, барышня, — говорю я, нахмурив брови. — Ты же знаешь, что должна сидеть сзади, поскольку это…

— Зако-о-он, — заканчивает Элла, и выражение ее лица становится насмешливым, когда она вытаскивает кресло обратно. — Но попробовать стоило.

Тот факт, что все члены нашей семьи способны с легкостью заканчивать начатые другими фразы, ясно свидетельствует о том, что мы слишком часто повторяем одно и то же. Просто-таки сплошной День сурка.

— Потому что сегодня утром у нас не сработал будильник, мы опаздываем, а папе нужно быть на работе к половине десятого.

Я благодарна хотя бы за то, что по крайней мере Элфи спокойно забрался в свое собственное креслице и пристегнулся ремнем без посторонней помощи и напоминаний.

— Молодец, Элфи, — говорю я, бросая на Эллу взгляд, ясно говорящий: «Вот видишь, твой шестилетний брат ведет себя лучше, чем ты».

— И все-таки, — говорит Элла, после чего показывает мне язык.

— Фу! Ты не думаешь засунуть эту штуку обратно в рот, а?

— Ха-ха, мам…

Клянусь, Элла уже начала понемногу превращаться из ребенка в подростка, хотя ей всего восемь. Когда иду к водительской дверце, мой взгляд падает на фасад дома, и я обращаю внимание на черный мешок для мусора, который валяется возле крыльца. Наверное, просто не заметила его, когда мы выбегали из дома. Времени на возню с ним уже нет, так что пускай себе лежит. Потом посмотрю, что это такое. Но тут моя рука застывает над ручкой дверцы. Нет. Нельзя просто оставить этот мешок — надо проверить, что в нем и почему его там бросили.

— Любопытство сгубило кота… — бормочу я себе под нос, после чего бросаю в сторону заднего сиденья: — Буквально две секундочки, детки.

Трусцой возвращаюсь к крыльцу. На мешке ничего нет — никаких эмблем, логотипов или чего-то еще. Зеленый шнурок горлышка не затянут и не завязан — верх просто скручен, как тряпка. Наверное, это Марк положил его туда, собираясь потом бросить в большой бак на колесиках. Но тут вспоминаю, что у нас нет черных мешков для мусора — я покупаю только белые, которые идеально подходят к нашему мусорному ведру с качающейся крышкой. В животе вдруг екает, и некое давно похороненное воспоминание мимолетно всплывает на поверхность, когда я приподнимаю мешок. Он довольно тяжелый. Что-то заставляет меня колебаться, и почему-то я внезапно не хочу знать, что там внутри.

— Давай быстрей, ма! — кричит из машины Элла.

— Да, прости. Просто нужно кое-что сделать…

Беру мешок и быстро оглядываюсь по сторонам. Длинная гравийная подъездная дорожка пуста, от соседей не слышно ни звука — отсюда даже не видно их домов. Захожу за угол, где стоят мусорные баки и ящики для перерабатываемых отходов. Укрывшись от взглядов детей, опускаю мешок к ногам и присаживаюсь на корточки. Руки у меня дрожат, когда я осторожно разматываю верх; адреналин так и пульсирует в венах. Как будто мое тело уже знает, что там, внутри, раньше меня самой.

Запах поражает меня первым, и подкатывает тошнота.

— Господи! — Машинально отворачиваюсь.

Внутри — кашеобразное месиво. Останки какого-то животного — судя по размерам и очертаниям, кота или кошки. С какой это стати кому-то понадобилось подбрасывать это мне на порог? Живых животных мне, бывало, оставляли рядом с домом — народ здесь все-таки в курсе, что я ветеринар. Марк в таких случаях шутит, что я тут типа как местный ответ обладателям нежелательных домашних питомцев — в некотором роде эквивалент благотворительной больницы, к дверям которой подбрасывают незаконнорожденных младенцев. Но вот останки домашнего животного — это что-то новенькое. Зачем такое проделывать? Никакая правдоподобная причина в голову так и не приходит. Разве только чтоб напугать, вызвать отвращение? Слезы жгут мне глаза. Ну как кто-то мог так поступить с беззащитным домашним животным? Очень надеюсь, что оно не страдало. Собираюсь уже опять скрутить верх мешка, как вдруг замечаю кое-что еще.

Сердце у меня падает.

Аккуратно отворачивая края черного пластика вниз, открываю изуродованный трупик почти целиком — сбоку от кишок свернулся хвост, рыжий и полосатый. Он более-менее цел, хоть и окровавлен.

Бедняжка… Выходит, это определенно кот или кошка.

Но не это заставляет меня придушенно охнуть.

Это мертвая бабочка, лежащая сверху.

Отшатнувшись от мешка, я бросаюсь в сторону дома, и меня тошнит.

Это не может быть простым совпадением.

Кто-то явно знает.