Зачарованный апрель

Элизабет фон Арним

Лотти Уилкинс и Роза Арбитнот не были счастливы в браке. Обе почти смирились со своей участью, но однажды в «Таймс» они прочли объявление о сдаче внаем небольшого средневекового замка в Италии. Высокую арендную плату дамы решили поделить на четверых и нашли еще двух компаньонок. Вскоре, покинув хмурый, дождливый Лондон, четыре леди отправились в Италию. Окруженный чудесным садом замок оказал на женщин волшебное воздействие, здесь они вдруг осознали, как прекрасна жизнь, и почувствовали, что могут и должны быть счастливыми…

© Перевод, «Центрполиграф», 2022

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2022

Глава 1

Все началось в унылом феврале, в неуютном женском клубе в центре Лондона. Миссис Уилкинс, приехавшая из Хэмпстеда, чтобы сделать покупки, зашла немного отдохнуть, пообедать и прочесть газету. В ожидании официанта она взяла свежий номер «Таймс» со стола в курительной комнате и, лениво просматривая столбец объявлений, наткнулась на следующее:

«Для тех, кто мечтает о солнечном свете и аромате глициний. В апреле вы можете арендовать небольшой средневековый замок на берегу Средиземного моря. Имеется весь необходимый обслуживающий персонал. Писать на имя Z, почтовый ящик номер 1000».

Вначале женщина просто не поверила своим глазам. Жестом, который выражал одновременно досаду и покорность судьбе, она отбросила газету, потом подошла к окну и безнадежным взглядом окинула мокрую улицу. Не для нее были средневековые замки, даже те, которые в объявлениях называют небольшими. Не для нее берега Средиземноморья в апреле, запах глицинии и солнце. Подобные удовольствия предназначены для богатых людей. Хотя заметка была адресована тем, кого интересуют такие вещи, а следовательно, и ей тоже, она никогда не смогла бы позволить себе воспользоваться этим предложением. С девяноста фунтами, собранными путем жесточайшей экономии по совету мужа, который хотел скопить кое-что на черный день, об этом нечего было и мечтать. На платья ей выдавалось сто фунтов в год, и для того, чтобы иметь небольшой остаток, приходилось довольствоваться теми, что мистер Меллерш, ее супруг, называл «достойным и уместным», а знакомые — «просто смехотворным».

Миссис Уилкинс не претендовала на известность. Во всех обстоятельствах она казалась робкой серой мышкой. Особенно это ощущение усиливалось в присутствии ее супруга. Он был адвокатом, и следовательно, в совершенстве владел искусством поддерживать разговор. Дома Меллерш бывал не менее красноречив, чем в суде или в разговоре с клиентами, поэтому через несколько лет его жена практически разучилась открывать рот. Она только отвечала на вопросы, которые иной раз были довольно неприятными. Мистер Уилкинс принадлежал к тому сорту мужчин, которые выглядят гораздо симпатичнее в гостях, чем дома. Со своими клиентами он был воплощением обаяния: внимательный, сочувствующий, всегда готовый помочь и внушающий доверие. Последнее, впрочем, было верно. Он был надежным человеком, но, пожалуй, этим и исчерпывались его достоинства. Меллерш имел довольно раздражительный нрав, который в полной мере проявлялся, как только он приходил домой. В этих случаях его адвокатское красноречие употреблялось в основном на то, чтобы полностью уничтожить жену, виновную в каком-нибудь проступке. Как известно, если тщательно выискивать оплошности в действиях супруги, то их всегда можно обнаружить, и жена привыкла не возражать мужу, потому что ее попытки оправдаться только усиливали его раздражительность. От природы веселая и нежная, она поникла, потому что Меллерш не был склонен к проявлению деликатных чувств. Его черствая натура отрицала любые знаки любви. Миссис Уилкинс так давно привыкла к этому, что уже только смутно ощущала, что ей чего-то не хватает, но не могла бы толком объяснить, чего именно.

К тому же Меллерш был скуповат. Во всем, что не касалось его обеда, он настаивал на строжайшей экономии. Пренебрежение питанием, этой важнейшей стороной жизни, называлось уже не бережливостью, а плохим ведением хозяйства, и строго наказывалось. Лотти проводила целые дни за стряпней и даже ездила в Лондон, чтобы достать все необходимое, но не роптала. Если есть хотя бы один способ привести Меллерша в терпимое расположение духа, значит, надо им пользоваться. Экономия серьезно отражалась на ее жизни. Она не могла позволить себе ни единой лишней мелочи, не вызвав строгих нареканий. Однако все это отражалось на качестве гардероба миссис Уилкинс. Меллерш был чрезвычайно доволен. «Мы не знаем, — говорил он, — когда наступит черный день и тебе понадобятся эти сбережения. Теперь ты можешь быть спокойна за свое будущее. Что бы ни случилось, деньги у тебя есть».

Будущее миссис Уилкинс было обеспечено, зато настоящее выглядело совершенно беспросветным, во всяком случае, по сравнению с чудесами, которые обещало объявление. Она ни разу в жизни не была за границей. За исключением короткого свадебного путешествия, они с Меллершем вообще никуда не ездили. Он не любил развлечений, поэтому в основном жизнь его жены проходила в четырех стенах. Она совсем было смирилась с судьбой и приготовилась провести таким образом всю оставшуюся жизнь, как вдруг появился неожиданный шанс.

Миссис Уилкинс смотрела в окно клуба на авеню Шефтсберри. В то время как ее глаза бесстрастно наблюдали за усиливающимся дождем и чередой забрызганных грязью омнибусов, душой она была уже на Средиземном море, под ласковым солнцем, среди цветов. Особенно ярко она представляла себе глицинию, хотя никогда в жизни не видела ее и даже не знала, дерево это или цветок. Ей было все равно. Чем бы она ни являлась в действительности, она цвела — это самое главное. До появления в Лондоне ранних весенних цветов оставалось еще много времени, да и те были очень дорогими. Скудное английское лето тоже не могло предложить в этом смысле ничего роскошного. А миссис Уилкинс безумно любила цветы. Она отдала бы все, чтобы оказаться вдали от сырого, промозглого города. Итальянское поместье представлялось молодой женщине волшебным видением.

Она начала думать, что, возможно, провидение предназначало ее сбережения именно для аренды небольшого средневекового замка. «Возможно, нет, вполне возможно, что это именно так. Я ведь сама не знаю, для чего откладываю деньги. На это придется потратить только часть, и, может быть, не такую уж большую. Замок очень старый, наверняка обветшалый, а раз так, стоимость аренды не должна быть слишком высокой. В конце концов, я готова примириться с некоторыми неудобствами, если это снизит цену. Ведь не будут же за дом, в котором, скорее всего, нет даже электричества, запрашивать целое состояние. Боже, но что за глупость пришла мне в голову! Не стоит даже мечтать об этом».

Бедняжка давно уже была уверена, что в ее жизни не может произойти ничего особенного. Жизнь с мужем обернулась однообразной чередой дней и месяцев, похожих друг на друга, заполненных хозяйственными заботами и постоянным недовольством мужа, что нечего было и думать о семейном счастье.

Она отошла от окна, с досадой махнув рукой, и направилась к двери, чтобы взять пальто и зонт. В это время омнибусы будут переполнены, так что придется выдержать борьбу за право втиснуться туда, а по пути домой еще зайти в магазин и купить немного палтуса. Ее муж не очень-то любит рыбу, за исключением лососины и палтуса, а без рыбного блюда обед никогда не будет полным. Хозяйственные заботы едва ли не целиком поглотили молодую женщину. Вспомнив о покупках, она немедленно задумалась о муже и навсегда забыла бы о своих мечтах, если бы неожиданно не увидела знакомое лицо.

Выходя из курительной комнаты, она обратила внимание, что за столом, заваленным газетами и журналами, сидит миссис Арбитнот и сосредоточенно изучает первую страницу «Таймс». Эта дама принадлежала к одному из многочисленных религиозных движений и считала своим долгом заниматься делами бедняков. Они с Мел-лершем были знакомы и иногда вместе отправлялись на выставки импрессионистов.

В Хэмпстеде было много художников. Нельзя сказать, что мистер Уилкинс без ума от искусства, но его сестра замужем за одним из местных живописцев, и благодаря родственным связям миссис Уилкинс попала в общество людей, которых совершенно не понимала. Вскоре искусство начало пугать ее. Она не разбиралась в живописи, по крайней мере, настолько, чтобы судить о работах художников. Не то чтобы у молодой женщины не было вкуса, просто робость не позволяла ей прямо высказывать свое мнение. Когда нужно было поддержать светскую беседу о картинах новых знакомых, миссис Уилкинс не знала, что сказать, а если бы и знала, скорее всего, никто не стал бы ее слушать. Платья, выдержанные в духе строжайшей экономии, тихий голос и природная застенчивость делали ее практически невидимой в любой мало-мальски шумной компании, и поэтому на вечеринках она неизменно скучала. За все годы, которые семья прожила в Хэмпстеде, она так и не нашла подруг. Родственники мужа, все как один самодовольные и шумливые, не вызывали у нее особого желания общаться с ними. Поэтому она всегда сидела в уголке, заброшенная и одинокая, и мечтала только о том, чтобы вернуться домой, где чувствовала себя более или менее сносно.

Напротив, мистер Уилкинс был желанным гостем на дружеских встречах. Его веские, обдуманные суждения об искусстве выслушивались с неизменным вниманием. Ни слова больше, чем необходимо, и ни слова меньше: казалось, что произнесенная речь была тщательно подготовлена. Эта манера говорить вызывала безусловное доверие, что не могло не отразиться на адвокатской карьере мистера Меллерша самым благоприятным образом. Собственно говоря, именно этого он всегда и добивался. Превыше всего мистер Уилкинс ценил свою карьеру и делал все, чтобы упрочить свое положение. К сожалению, его жена была слишком тихой и домашней, чтобы заводить полезные знакомства. В свое время Меллерш женился на Лотти не без задней мысли о том, что она сможет помочь ему в делах, но вскоре убедился, что напрасно на это рассчитывал, и стал уделять жене ничтожно мало внимания.

Конечно, миссис Уилкинс и вовсе не приглашали бы на приемы, но муж не мог позволить себе появиться без нее ни у друзей, ни в церкви. Посещение воскресной службы было обязательным для честолюбивого адвоката и производило благоприятное впечатление на возможных клиентов из числа прихожан. Поэтому в конце каждой недели супруги Уилкинс чинно восседали на своей скамье, внимательно слушая проповедь. Был или не был религиозен Меллерш — этого никто не знал. Возможно, что посещение церкви было для него не только деловым предприятием, но жена никогда не заговаривала с ним об этом. Она вообще давно уже разучилась беседовать со своим супругом на отвлеченные темы, зная, что ответом будет длиннейший монолог, который она выслушивала с показным вниманием, но немедленно забывала смысл, как только он заканчивался.

Миссис Арбитнот частенько выступала во главе процессии бедных детишек, шествующих из воскресной школы; она провожала их в церковь и следила за тем, чтобы они хорошо себя вели. Миссис Арбитнот была чрезвычайно энергичная женщина, и Меллерш часто ставил ее в пример своей супруге, говоря, что тот, кто хорошо делает свою работу, автоматически оказывается в центре внимания. Но в самой миссис Арбитнот не было почти ничего запоминающегося: только терпеливая, грустная улыбка. Она одевалась старомодно и подчеркнуто строго и внешне напоминала учительницу приходской школы. Ее возраст трудно было определить, потому что надвинутая на глаза шляпка и шаль, частенько прикрывавшая часть лица, мешали хорошенько разглядеть его. По отзывам обитателей Хэмпстеда это была чрезвычайно набожная леди, полностью отдававшая себя благотворительной деятельности. Она председательствовала на собраниях всевозможных комитетов, и ни одно из них не обходилось без прочувственной речи, в которой она обращалась к прихожанам с просьбой о пожертвованиях. Она очень дружила с викарием местной церкви и под его руководством делала действительно много добра. Миссис Арбитнот была замужем, но мужа ее редко можно было встретить в церкви. Этот благодушный джентльмен средних лет проводил большую часть времени в Лондоне и предоставлял жене вести себя так, как ей заблагорассудится. Судя по всему, эта пара не нуждалась в деньгах, хотя по платьям миссис Арбитнот можно было судить, как мало она тратит на себя.

Миссис Уилкинс подошла к столу, за которым ее знакомая сидела, не сводя глаз с первой страницы «Таймс», и не заметила дамы, которая расположилась напротив нее. Газета была раскрыта на колонке объявлений.

«Как глупо, что я не могу решиться просто спросить, — подумала молодая женщина, глядя на затуманившиеся глаза своей соседки. — Она выглядит такой доброй и несчастной. Почему бы двум не слишком-то счастливым людям не облегчить душу за разговором? К тому же это, видимо, то самое объявление. Она смотрит на верхнюю часть страницы… Может быть, представляет себе все это: яркие краски, благоухание цветов, тихий шум моря в нагретых солнцем скалах? Может быть, у нее перед глазами сейчас вся прелесть Средиземного моря в апреле — взамен промокших омнибусов, скучной работы, готовки, бесконечного повторения одних и тех же дел?»

Неожиданно для себя миссис Уилкинс наклонилась к соседке и спросила: «Вы тоже прочли объявление о средневековом замке?» Миссис Арбитнот была так удивлена, что не сразу смогла ответить. До сих пор она не обращала внимания на женщину, сидевшую напротив.

— А почему вы спрашиваете меня об этом? — спросила она ласково — постоянное общение с бедняками приучило ее проявлять серьезность и терпение в общении с людьми. Она не совсем понимала, почему эта малознакомая женщина решилась заговорить с ней, но не хотела показаться невежливой.

— О, просто потому, что я тоже его видела и думала, возможно… Может быть… — бедная миссис Уилкинс умолкла, совершенно смущенная.

Работа на ниве благотворительности приучила миссис Арбитнот мгновенно оценивать и классифицировать людей, и теперь она размышляла, к какому типу следует отнести ее нечаянную собеседницу.

— Мы с вами встречались, — продолжала миссис Уилкинс, которая, как это свойственно застенчивым и неразговорчивым людям, раз начав, уже не могла остановиться. — Я… Я каждое воскресенье вижу вас в церкви.

— В церкви? — переспросила миссис Арбитнот.

Миссис Уилкинс не расслышала этой фразы, все ее внимание было поглощено одной темой.

— Это объявление насчет глициний, и солнца, и… оно выглядит так привлекательно…

В этот момент миссис Уилкинс, несмотря на свои тридцать лет, была похожа на школьницу перед витриной лавки кондитерской. Глаза ее горели, лицо разрумянилось, она как будто помолодела.

— Это так прекрасно, — вырвалось у бедняжки — а сегодня — что за неудачный день!

«Эта женщина, — подумала миссис Арбитнот, которая давно уже поставила себе целью помогать другим, — нуждается в участии».

Она уселась поудобнее и приготовилась к долгому разговору.

— Раз вы видели меня в церкви, значит, как я полагаю, вы тоже живете в Хэмпстеде?

— О да, — ответила миссис Уилкинс. И затем повторила, слегка наклонив голову, как будто одно упоминание об этом месте заставляло ее съеживаться: — О да.

— Где? — уточнила миссис Арбитнот, которая предпочитала прежде, чем давать советы, составить себе полную картину происходящего.

Однако миссис Уилкинс, которая сидела, положив руку на страницу «Таймс», где было напечатано объявление, не ответила на вопрос. Она снова заговорила об интересующем ее предмете:

— Может быть, именно поэтому оно кажется таким привлекательным. По сравнению с тем, что нас окружает, это просто чудо.

— Нет, мне кажется, оно само по себе замечательное, — ответила миссис Арбитнот, на минуту забыв о реальности и тихонько вздыхая.

— Так вы его читали?

— Да.

— Разве это не чудесно? — прошептала миссис Уилкинс.

— Чудесно. Действительно прекрасно. Но стоит ли тратить время на пустые мечты?

— Да, но это не мечта. — Она сама удивилась своему мгновенному ответу, так не похоже было на нее проявлять настойчивость. — Даже говорить об этом замке на редкость приятно. Это так не похоже на Хэмпстед, и я думаю… Я действительно считаю, что если чего-то очень сильно захотеть, то обязательно добьешься.

Миссис Арбитнот спокойно оглядела взволнованное, восхищенное лицо миссис Уилкинс, раздумывая, к какой категории отнести эту женщину.

— Может быть, — сказала она, слегка наклоняясь вперед, — вы скажете мне, как вас зовут? Если мы станем друзьями, а я надеюсь, что так и будет, лучше представиться друг другу.

— Да, конечно… вы очень добры. Меня зовут миссис Уилкинс. — Она оглядела комнату, словно ища поддержки. — Я — миссис Уилкинс.

Ей никогда не нравилось это имя. Оно было слишком коротким и банальным, с легким налетом неуместной игривости на конце, и с этим ничего нельзя было поделать. Как было, так и останется, и хотя муж предлагал ей принять его фамилию, она так и не решилась. Ей казалось, что добавление имени Меллерш к ее собственному будет выглядеть, как табличка с именем владельца на воротах загородного дома. Не выдержав постоянных вопросов, она однажды сказала об этом мужу. После паузы, во время которой он обдумывал ее слова, мистер Меллерш посмотрел на свою жену с выражением человека, сделавшего неожиданное открытие, что его жена непроходимо глупа. Заговорил он очень недовольным тоном:

— Но ведь я не владелец загородного дома.

Чем больше она пыталась объясниться, тем ярче проступало на его лице это выражение неодобрения и осознания, что, возможно, женившись на ней два года тому назад, он совершил ошибку и выбрал в спутницы жизни женщину, не способную понимать элементарные вещи. Спор о том, действительно ли миссис Уилкинс назвала имя своего мужа какой-то «надписью на табличке», продолжался долго, если только можно называть спором яростный монолог с одной стороны и покорное молчание с другой. В конце концов мистер Уилкинс надулся и прекратил разговор, но после этого Лотти почувствовала себя еще ничтожнее.

«Полагаю, — думала она, когда разговор, наконец, был окончен, — что ссоры не избежать, если два человека вынуждены жить вместе в течение двух лет подряд. Что нам нужно, так это хорошенько отдохнуть друг от друга».

Однако в тот раз она не пошла дальше этого умозаключения. Она даже не знала, что это значит «отдохнуть». Ни в одной семье, с которой они были знакомы, муж и жена не разлучались, если только не происходило какого-нибудь несчастья. До сих пор молодая женщина не могла бы даже помыслить о том, чтобы поехать куда-нибудь без мужа. Впрочем, даже если бы она и захотела этого, ехать было бы просто некуда. Она не бывала нигде, кроме Лондона, и хотя много мечтала о поездке за границу, но никогда бы не посмела даже поговорить с мужем о поездке, не то чтобы действительно отправиться туда. Объявление все изменило. Миссис Уилкинс так живо представила себе все, что там описывалось, как будто бывала в замке прежде. Она ни на минуту не задумалась о том, что скажет Меллерш. Главное было то, что если хорошенько подумать, то выход может найтись. Особенно если кто-нибудь еще заинтересуется этим планом. Молодая женщина видела, что объявление не оставило ее знакомую равнодушной, и подумала, что можно было бы что-нибудь придумать вместе. Она решила постараться наладить с ней отношения и выяснить, не придет ли что-нибудь в голову ее новой подруге. Ради этого миссис Уилкинс даже отбросила свою обычную застенчивость и стала почти красноречивой. Надо было рассказать миссис Арбитнот больше о себе. Может быть, тогда удастся уговорить ее вместе подумать над тем, как бы воспользоваться необыкновенной возможностью.

Вернувшись к разговору, миссис Уилкинс сказала:

— Мой муж адвокат, — и добавила, стараясь придать себе хоть немного значительности: — Он очень привлекательный мужчина.

— Да? Стало быть, вам повезло.

— Почему? — последовал неожиданный вопрос.

Миссис Арбитнот не знала, что ответить. За годы общения с бедняками она привыкла к тому, что ее суждения принимаются на веру беспрекословно, и поэтому несколько растерялась. Действительно, что тут можно сказать? Ей казалось, что последняя фраза не требует доказательств, и странный вопрос смутил ее. Миссис Арбитнот немного подумала и произнесла:

— Потому, что красота и мужественность — это божий дар, и если ими правильно распорядиться…

Она умолкла, осознав, что собеседница смотрит на нее не отрываясь и явно ловит каждое слово. Никогда еще речь миссис Арбитнот не слушали так внимательно.

Но на самом деле миссис Уилкинс вовсе не слушала; в эту самую минуту перед ней предстала невероятная картина. Она увидела двух женщин, сидящих под каким-то неизвестным цветущим деревом, и это были миссис Арбитнот и она сама. У них за спиной высились древние серые стены. Это был он, тот самый замок!

Удивленная долгим молчанием миссис Уилкинс, миссис Арбитнот посмотрела ей в глаза и была поражена их странным выражением; это были глаза человека, только что сделавшего открытие. Если бы в этот момент миссис Уилкинс оказалась на вечеринке, ей уже не удалось бы остаться незамеченной. Она просто светилась сдержанным восторгом. Дело в том, что в голову молодой женщины пришла одна мысль:

«Конечно! Безусловно, одной мне не заплатить за аренду, но вместе…»

Она наклонилась вперед и произнесла:

— Почему бы нам не попробовать принять это предложение?

— Принять предложение? — переспросила миссис Арбитнот, ничего не понимая.

— Вот именно. Согласиться, вместо того чтобы сидеть здесь и думать о Средиземном море, а потом отправиться обратно в Хэмпстед, не шевельнув и пальцем, чтобы это чудо стало нашим. Вернуться на кухню, где мы прозябаем день за днем и год за годом. Фактически все это не имеет конца, так что надо хоть иногда сделать передышку, и это в интересах обеих сторон. Кому будет плохо, если мы хоть ненадолго уедем и вернемся еще красивее, чем были? Видите ли, иногда человеку просто необходимо расслабиться.

— Но… вы думаете, это возможно?

— Да.

— Но как?

— Мы должны арендовать этот замок. Согласиться на все условия.

— Мы… Вы имеете в виду — вы и я?

— Да. Все расходы пополам. Так это будет стоить вдвое дешевле. Мне кажется, по-моему, вы хотите поселиться там так же сильно, как и я. Вам тоже хочется почувствовать себя счастливой.

— Но мы совсем не знаем друг друга!

— Вы только подумайте о том, как хорошо будет уехать отсюда на месяц, только вдвоем. Я скопила кое-что на черный день, думаю, что и вы тоже. Только взгляните в окно: разве был у вас когда-нибудь день чернее, чем сегодня?

«Она совершенно неуравновешенный человек», — сказала себе миссис Арбитнот, чувствуя в то же время, как ее охватывает какое-то странное волнение.

— Подумайте о том, что мы сможем забыть обо всем на целый месяц. Это же настоящий рай!

«Ей не стоило бы так выражаться, — подумала миссис Арбитнот. — Наш приходской священник говорит…»

Необычное волнение все еще не оставляло ее. В самом деле, было бы замечательно отдохнуть, немного отрешиться от забот… Однако привычка к общению с бедняками, которых все считали не умнее детей, победила, и она вдруг заговорила очень серьезно, в точности так же, как с бедными людьми, когда старалась пролить свет в их души (так называл это викарий):

— Ни к чему искать рай где-то далеко. Ибо сказано, что Господь наш всегда с нами. Небо всегда с нами. Вы должны помнить строки Откровения, в которых это сказано.

— Да, да, я помню, — нетерпеливо перебила ее миссис Уилкинс.

— Небеса и родной дом — это одно целое, — продолжала миссис Арбитнот, не привыкшая к тому, чтобы ее останавливали. — Мы все — дети Господа.

— Но это не совсем так, — неожиданно возразила миссис Уилкинс.

Миссис Арбитнот на секунду смешалась.

— Нет, это действительно так, если правильно сделать выбор. Мы должны сделать наш дом похожим на дом Господа нашего.

— Я сделала свой выбор, и я пыталась поступать как должно, и все равно это не так.

Миссис Арбитнот молчала, потому что и у нее иногда возникали сомнения в правильности этой теории. Она посмотрела в глаза миссис Уилкинс и почувствовала, что ей просто необходимо успокоиться. Ее новая знакомая не была похожа ни на кого из тех, с кем она обычно общалась. Если бы только удалось понять, что это за человек, душевное равновесие вернулось бы к миссис Арбитнот. Она уже давно привыкла раскладывать людей «по полочкам», но в этом случае никак не могла толком сориентироваться. Миссис Уилкинс ухитрялась быть одновременно робкой и порывистой, говорить взволнованно и в то же время деловито. Миссис Арбитнот не знала, как себя вести с нею. Скорее всего, самым лучшим было бы встать, быстро распрощаться с этой странной особой и отправиться домой, но почему-то миссис Арбитнот не могла этого сделать. Дело в том, что она не уезжала из дому уже много лет, и это объявление пробудило в ее душе давно забытые мечты. Она чувствовала, что сама не прочь уехать в Италию, чтобы отрешиться от забот. Долг и разум, которыми она в последние годы привыкла руководствоваться, вдруг отступили на задний план, и вместо них возник шелест волн на морском берегу и видение сказочного замка на вершине холма. Миссис Арбитнот нестерпимо захотелось убежать из дождливого Лондона хотя бы ненадолго. Если ничего не предпринять, то пройдет еще не один сырой и слякотный месяц, пока в округе воцарится хоть какое-то подобие лета. Она представила себе край, где всегда тепло, и чуть не расплакалась от умиления, но тут же взяла себя в руки. Настроение миссис Уилкинс было чрезвычайно заразительным, и требовалось что-то привычное и вещественное, чтобы снова вернуться на землю. Она не могла себе позволить витать в облаках ради пустых фантазий. Необходимо было решить, что делать с этой женщиной, пока не стало слишком поздно.

Безусловно, она была неуравновешенной. Миссис Арбитнот приходилось встречать таких людей, и они никогда раньше не влияли на нее. Наоборот, обычно их удавалось наставить на путь истинный, однако на этот раз миссис Арбитнот испытывала непривычное беспокойство, желание хоть раз в жизни забыть о тех светочах, которые вели ее по жизни: Бог, Муж, Дом и Долг. Уже много лет миссис Арбитнот считала, что важнее всего в жизни служение Богу, но семейные ценности по-прежнему имели для нее огромное значение, хотя больше в теории, чем на практике. Ее покоробило, что в своих планах на будущее миссис Уилкинс явно забыла о своем муже. По всему было ясно, что она не собиралась приглашать его в замок и посвящать свое время заботам о нем, как положено хорошей жене. Ей хотелось просто отдохнуть и подумать о себе. Сначала миссис Арбитнот решила, что это безнравственно, однако все же, если подумать, в этой идее было что-то притягательное. Нельзя сказать, чтобы Роза Арбитнот тяготилась своим мужем. Уже давно они с Фредериком жили практически раздельно и встречались только за обедом. Он ни в коем случае не мешал жене жить так, как ей заблагорассудится, но неожиданно мысль о том, что он будет обедать в одиночестве и, возможно, скучать по привычному для него обществу жены, показалась ей соблазнительной. В этом определенно было что-то заманчивое.

У миссис Арбитнот были свои сбережения, надежно помещенные в Почтовый банк. Но взять их оттуда и потратить так, как ей заблагорассудится, казалось недопустимым. «Конечно же, я не собираюсь этого делать, да и зачем? Путешествие по Италии — очень приятная вещь, но ведь можно хорошо провести время и без того, чтобы делать глупости», — думала она, не замечая, что уже бессознательно прикидывает, сколько там должно быть денег и как можно было бы потратить проценты, полученные за последние месяцы.

Основой жизни миссис Арбитнот были все те же четыре понятия: Бог, Муж, Дом и Долг. До того, как прийти к этому, она пережила много страданий, и теперь не хотела потерять ощущение ясности и покоя. Именно поэтому миссис Арбитнот так стремилась поскорее понять характер этой женщины, дать название ее странному поведению, и тем самым успокоить собственные нервы. Наиболее подходящим казалось определение «истерия», а от него недалеко было и до самого сурового приговора: «помешательство», но она привыкла не торопиться с окончательным решением, слишком тяжела была даже возможность ошибки. Как настоящая христианка, миссис Арбитнот больше всего боялась несправедливо осудить ближнего своего.

«Да. Безусловно, очень неуравновешенная особа. Должно быть, в ней нет того стержня, который помогает нам нести бремя забот о других достойно. Ни выдержки, ни самоконтроля, действует, повинуясь мгновенному импульсу. Бедняжка погибнет, если ей не помочь».

Эти мысли постепенно вернули миссис Арбитнот утраченное самообладание. Она продолжала рассматривать собеседницу:

«Маленькая, хрупкая, застенчивая, на лице застыло выражение обиженного ребенка… Явно несчастна. Что с ней такое, в самом деле? Ведь не может же все быть настолько плохо. Пожалуй, нужно посоветовать ей сходить в церковь. Может быть, наш добрый викарий сможет помочь бедняжке лучше, чем я. Если она не ладит с мужем, то никто не даст лучший совет».

Миссис Арбитнот знала, что такое слезы, не понаслышке. Ее семейная жизнь принесла ей много разочарований и научила искать счастья не в суетных радостях мира сего, а в постоянном, ежедневном выполнении долга перед ближними. Она поняла, что истинную радость можно отыскать только в неустанном служении делам Господним.

Фредерик был из тех мужей, чьи жены рано начинают искать прибежища в религии. Сейчас его недостатки казались совершенно очевидными, но сначала каждое открытие давалось Розе с трудом и приносило нестерпимую боль. Теперь все было кончено, и миссис Арбитнот давно уже смирилась со своей участью. Фредерик превратился из обожаемого жениха и нежно любимого супруга всего лишь в символ Долга, второй по важности после Бога. Так это было, и так должно было оставаться впредь. Само напоминание о забытых радостях, несбыв-шихся желаниях было бы нестерпимо…

— Мне очень хотелось бы, чтобы мы стали друзьями, — произнесла миссис Арбитнот, прервав чересчур затянувшееся молчание. — Может быть, вы навестите меня? В любое время, когда угодно. Вот моя карточка.

Миссис Уилкинс не обратила на это никакого внимания.

— Смешно, — сказала она, — но я прямо-таки вижу нас обеих в этом замке.

Роза Арбитнот снова почувствовала себя неловко.

— Правда? — спросила она, стараясь сохранить спокойствие под взглядом огромных серых глаз, направленных на нее. — Правда?

— Разве у вас не бывает внезапных озарений, когда вы видите все так, как должно случиться?

— Никогда.

Миссис Арбитнот попыталась улыбнуться той мудрой и терпеливой улыбкой, с которой она привыкла выслушивать вздорные сентенции неуравновешенных людей, но не смогла. Ее губы дрожали.

— Конечно, — произнесла она тихо, как будто боялась, что кто-нибудь может подслушать, — это было бы замечательно…

— Даже если мы совершим ошибку, — произнесла миссис Уилкинс, — ведь это только на один месяц.

— Тогда…

Она не успела договорить.

— В любом случае, — прервала ее визави, — я полагаю, что трудно все время совершать только хорошие поступки. Вы выглядите такой несчастной, а я… я всю жизнь старалась для других, еще с тех пор, как была ребенком, и никто никогда не любил меня, и мне так хочется чего-то… Чего-то большего…

«Неужели она сейчас заплачет? — миссис Арбитнот ощутила одновременно смущение и неожиданную симпатию к бедняжке. — Только бы не здесь, в этой неприветливой комнате, где любой может увидеть ее слезы!..»

Но миссис Уилкинс вдруг овладела собой. Она посмотрела на миссис Арбитнот не то смущенно, не то испуганно.

— Вы не поверите, но я никогда, ни с кем так откровенно не разговаривала.

— Это все из-за того объявления, — кивнула миссис Арбитнот.

— Да, — последовал немедленный ответ, — а еще из-за того… Из-за того, что мы с вами обе такие… такие несчастные.