И потом было Слово

Элеонора Мандалян

В сборник вошли рассказы и новеллы в основном с лирически-мистическим уклоном, с тенденцией олицетворения объектов живой природы, которые принято считать неодушевленными. Рассказы «Заново рожденный» и «Вторая жизнь» – почти реалистические, с долей гротескной трактовки нежелания человека стареть. «Последний день творения» – мрачная экологическая фантасмагория, своего рода интерпретация апокалипсиса, спровоцированного самим человеком. «Аропс» же, напротив, – веселая юмореска о «космической споре», внедренной в простую земную семью и в процессе «очеловечивания» ведущей себя неадекватно – не по заложенной в нее программе.

Последний день творения

Экологическая фантасмагория

* * *

От его тяжелого дыхания небо заволокло густой смрадной пеленой. Оно, это дыхание, облетало Землю и возвращалось к нему бумерангом, удваивая тоску. Земля уже не стонала под ним, не сопротивлялась — она привыкла, смирилась и… тихо умирала, зная мудростью своих недр, что все в этом мире предопределено и расписано — по страницам, по строчкам, по буквам — от судеб отдельных людей до летописи поколений, от сгорающего в ее атмосфере метеорита до рождения и гибели галактик.

Нет, он не думал о Земле, потому что давно уже победил ее. Не заботился он и о людях, как не заботятся о клетках своего тела, пока тело не доставляет хлопот. Смешные люди! Они считали, что породили его, создали своей мыслью и трудом, что они управляют им, тогда как это он диктует им свои законы, навязывает свой образ жизни, свои вкусы и предпочтения… Смешные люди.

А нужны ли они ему вообще? Что они могут теперь добавить к его могуществу, к его величию? Ведь они — лишь подвластные его воле клеточки. Но тогда отчего заволакивают небо его тяжкие вздохи?

Все, что окружало его когда-то, давно перемолото, усвоено, подчинено или уничтожено. Он наступал неуклонно, век от века, отвоевывая себе среду обитания у ярко зеленеющих лугов, лесов и гор, вблизи от неторопливой, самой себе казавшейся вечной воды, птичьего гомона и звериного рева. Тело Земли золотыми нитями пронизывали капилляры, артерии, вены прозрачных глубинных вод. Она красовалась перед всем планетным сообществом густым убранством лесов, озерами, реками, морями, снежными шапками гор и бурлящей под ее защитой жизнью. Ее чистое дыхание было пронизано ароматом цветов.

Но он был властолюбив и беспощаден. Он взлелеивал в себе жажду мирового господства. И он его получил. Он так раздался вширь, что сомкнулся железобетонным панцирем над обессиленной, задавленной, опустошенной Землей и теперь торжествовал победу. У него больше не было врагов, не было соперников. Он достиг апогея. А достигнув, затосковал. Тоска ржавчиной разъедала его конструкции, подтачивала изнутри. Убегая от безысходности, он предавался воспоминаниям.

Как хорошо, как славно было бороться за власть, демонстрируя Земле свою силу и превосходство. О, как она сопротивлялась! В ее арсенале хватало методов не только защиты, но и нападения. Ведь он тогда был еще слаб и не мог постоять за себя. Он был разбросан по Земле мелкими жалкими очагами, которые даже не всегда сообщались между собой.

Она измывалась над ним, как могла — топила его наводнениями, насылала на него пожары, испепеляла жаром своих недр, разрушала все, чего он с таким трудом добивался. Стоило ей лишь лениво передернуть кожей, и его каменные оболочки превращались в бесформенные груды развалин. Она могла вдруг предательски лопнуть у его подножья, разверзнуть неожиданную пропасть, поглотить его и снова сомкнуться. Но ее смертельный противник возрождался вновь и вновь из пепла, из руин, накапливая в каменных мускулах крепнущие в единоборстве силы. Земля сметала его шальными ураганами и смерчами, она пряталась от него под толстой корой оледенений, морила вековыми морозами, истощала зноем, засухой, голодом. И все-таки он не просто выжил — он задушил, обескровил ее, наступил ей на горло.

Ему бы торжествовать столь долгожданную победу, а он все чаще испытывал тяжкие приступы ностальгии, потребность вернуться к тем временам, когда исход битвы еще не был предопределен. Не потому ли, что понял, наконец, страшную истину: одержанная с таким трудом победа стала одновременно началом его гибели, его поражения.

Снова и снова возвращаясь мыслями назад, в прошлое, он, подобно гигантскому змею, просматривал славные кольца своей эволюции. Все они тут — подле него и в нем. Он мог бы при желании преклонить голову на каждом извиве своего тела, правда, только в мечтах своих.

Один из них привлекал его больше остальных, возможно потому, что тогда он еще жил в гармонии с Землей, не помышляя о глобальном господстве, не познал еще коварную, саморазрушающую сладость всевластия. Расслабившись и унесясь в прошлое, он увидел мощные каменные башни и неприступную стену, граненые купола монолитных, как сами скалы, церквей, мощеные улицы и дворцы. Увидел непроходимые, подступавшие со всех сторон девственные леса, сочно зеленеющие луга, услышал грозный рокот предвкушающего бурю океана.

И ему безумно захотелось развернуться в необъятном пространстве, именуемом Временем, развернуться вспять — хвостом в будущее, головой в прошлое, забыться и передохнуть — не на асфальте, а на мощеных, еще дышащих улицах, насладиться тем, что сам же потом варварски уничтожит, прожить еще раз, заново, прекрасные мгновения своего бытия.

На закате веков он возжелал вдруг покоя и умиротворения. И еще… как ни странно, любви, которой ни к кому никогда не испытывал, хотя несчетное количество раз подсматривал ее у тех, кого высокомерно величал клеточками своего тела. Но люди, деловито снующие в его лабиринтах, давно разучились любить. Глупые, они возомнили себя хозяевами Земли, став такими же алчными и ненасытными, как он сам.

…Зеленые дубравы его далекого прошлого дышали прохладой и свежестью, такой старомодной, такой сентиментально-идиллической, как серенады безнадежно влюбленного юноши, что бродил когда-то с лютней под окнами красавицы принцессы.

Принцесса и юноша! Вот он шанс вернуться к берегам своенравного, непокоренного еще океана, к влажному покою лесов, под сень легких, бесконечно меняющих очертания облаков.

Надежда, возродившаяся в нем, вспыхнула неоновыми рекламами, окнами витрин, гирляндами уличных фонарей так ярко, так неожиданно празднично, что люди, давно отвыкшие от праздника, застыли в недоумении, забыв на миг о своих делах и заботах. Всего лишь на миг. Но этого оказалось достаточно. Они подняли головы, заслоняясь ладонями от искусственного, успевшего снова померкнуть света, и увидели вдруг сияние звезд. Они так отвыкли смотреть на небо, что созвездия поначалу показались им все теми же гирляндами огней дальних кварталов. Но кто-то, ребенок ли, не успевший еще затеряться в лабиринтах Города, старик ли, смутно помнящий от предков сказки о некогда прекрасной природе, крикнул радостно и удивленно:

— Смотрите-ка! Да это же звезды!

Гул недоумения и восторга прокатился в толпе. А потом они расходились по домам, задумчивые и смятенные. И что-то забытое тревожно стучалось в их взбудораженные сердца.

* * *

Принцесса с детства любила звезды, потому что их любил ее Звездочет. Она была совсем еще юная, тоненькая и, как водится в сказках, очень красивая, с ниспадающими до пят оливковыми волосами, которые к торжествам и приемам укладывали в высокую затейливую прическу, украшенную лентами и живыми цветами. У всех девушек и женщин ее свиты волосы были темные. И она выделялась среди них, как божественный лучик, упавший с неба и поселившийся в ее хрупком теле, как лучезарная планета Земля, равной которой не было в целой Вселенной. Ее глаза были подобны чистому, прозрачному роднику или весеннему небу, не омраченному непогодой.

Оставаясь одна, она пела, чтобы хоть как-то отогнать мысли о Звездочете. Многочисленные няньки, гувернантки, наставники обучали ее придворному этикету, высокомерному лицемерию и жестокости. Бесчисленные женихи докучали ей своей настойчивостью и заранее отрепетированными комплиментами. Принцесса была сиротой, и никто, даже дядюшка-опекун, не осмеливался перечить ей. Она скучала среди пышных цветников дворцового парка и челяди, среди женихов, наставников, безмолвной стражи. Скучала днем. А ночью…

Когда Солнце проваливалось в мягкую седловину меж дальних гор, когда заканчивались вечерние трапезы, льстивые речи, светская болтовня и бренчание лютней, когда одна за другой гасли свечи в высоких, стрельчатых окнах дворца и все вокруг погружалось в сон, Принцесса неслышной поступью взбиралась по винтовой лестнице на самую высокую башню замка.

Лестница была узкая, крутая и темная, если свет Луны не освещал ее сквозь каменные прорези бойниц. Но она не зажигала свечу. Она знала наизусть каждую выбоинку на ступеньках, каждую площадку и поворот. Легкой призрачной тенью взлетала она вверх, к самому небу — туда, где Звездочет, наверное, даже родившийся вместе с телескопом, на вершине этой башни, не отрываясь смотрел сквозь длинную трубу на далекие планеты и звезды и что-то время от времени записывал в свою толстенную книгу из телячьей кожи, лежавшую рядом с ним на грубо сколоченной высокой подставке.

Звездочет был молод. Книгу начал писать его дед, потом отец, и он лелеял мечту завершить столь многолетний труд прежде, чем окончится срок его быстротечного пребывания на Земле…. Да, Звездочет был молод, но за бородой и длинными волосами пытался скрыть этот недостаток. Ведь молодость — истинное наказание для настоящего ученого, особенно когда сама Принцесса проявляет такой живой интерес к астрологии. Стоило ей появиться, он пускался в пространные рассуждения о звездах, о планетах и об их влиянии на судьбы людей. А она, едва слушая его, любовалась звездным блеском его вдохновенных глаз и ни за что на свете не призналась бы даже себе, что влюблена не в звезды, а в Звездочета. Потому что принцессам не положено влюбляться в звездочетов.

Он был не только астрологом, но и магом, получившим в наследство от отца и деда тайны магических заклинаний, магический жезл и силу, позволявшую ему заглядывать за пределы дозволенного. Принцесса, разведав про это, однажды пожелала принять участие в магическом ритуале. Он долго отказывался, но она использовала свою власть над ним, и в одну из темных безлунных ночей Звездочет, облачившись в черный плащ на серебряной подкладке, вооружившись таинственным жезлом, приступил к ритуалу.

На каменных плитах своей обсерватории он начертил магический круг, два взаимопроникающих треугольника — символы черной и белой магии, и расположил в них какие-то каббалистические знаки. Затем ввел внутрь круга притихшую от волнения Принцессу, пробормотал заклинания и взмахнул жезлом…

Сначала Принцессе показалось, что ночь, окружавшая их, все та же, но без привычных звуков — не ухали филины в соседних лесах, не лаяли сторожевые псы, не перекликались дозорные, не плескались струи фонтанов внизу. Глухая тишина неприятно прилипла к ушам, будто кто-то зажал их ладонями. Потом исчезли зубцы башни, на которой они находились, телескоп, большая книга из телячьей кожи и пол. В ее теле возникла непривычная легкость. Принцессе показалось, что она парит над притихшим садом, над умолкнувшим лесом и океаном…

И вдруг все вокруг пришло в движение. Преобразился лес. То был уже не лес, а живое существо — гигант, подпиравший широкими плечами небесный свод, игравший мускулами, ушедший по щиколотку в землю. Его глаза тихо струились, как поверхность горного озера на ветру, отражая в себе звезды и что-то неведомое. А над головой кружились сказочные пестрые птицы.

Привлеченная гомоном птиц, Принцесса обернулась и увидела гиганта. Звездочет нашел в темноте ее руку. И в ту же секунду соприкосновение их рук дало мощный разряд, породивший чудовище. Принцесса испуганно отпрянула, но не выпустила руки Звездочета.

Змееподобное чудовище росло, увеличивалось в размерах, заслоняя собою звезды. Его перепончатые крылья зловеще шуршали над их головами. Оно впилось когтями в грудь озероглазого гиганта. Тот выбросил вперед огромные сильные руки, схватил нападавшего и швырнул его оземь. Содрогнулась земля. Хриплый гортанный стон огласил окрестности. Чудовище отпрянуло и растворилось в темноте. Разом все стихло, словно кто-то снова зажал уши Принцессы невидимыми ладонями.

Глубоко вздохнув, она и открыла глаза. Косой луч показавшегося из-за океана Солнца лежал поперек магического круга и распростертого внутри него Звездочета. Неловко подогнув под себя одну руку, другой он продолжал сжимать руку Принцессы. Она приподнялась, села на колени… Очнулся и Звездочет. Они смотрели друг на друга, не понимая, что с ними произошло.

— Я слышал страшный грохот, — растерянно проговорил Звездочет. — Даже башня пошатнулась, сбив нас обоих с ног.

— Ерунда. Нам все это привиделось, — не поверила ему Принцесса. И, приходя окончательно в себя, испугалась: Неужели она провела всю ночь в башне Звездочета? Что скажут фрейлины, не обнаружив ее в опочивальне? Какой позор!

— Принцесса!

— Принцесса!!

— Принцесса!!! — тревожно неслось уже отовсюду — из замка, из сада, с дозорных башен. И даже с дворцовых угодий.

— Прин-цес-са-а-а…

Она стремглав бросилась вниз по лестнице.

В большом тронном зале, несмотря на раннее утро, собрались все придворные. Стыдясь своих растрепанных волос, она раздраженно спросила:

— Кто осмелился тревожить меня раньше, чем я того пожелаю?

— Выслушайте нас… — храбро выступил вперед Главный зодчий. — Этой ночью случилось землетрясение. Разве Вы, Ваше высочество, не почувствовали? Многие дома Ваших подданных, живущих за дворцовой стеной, разрушены. Но самая большая беда… — Главный зодчий теребил бороду, не решаясь произнести страшные слова, — Треснули стены дворцового храма, свод рухнул на алтарь, похоронив под собой нашего Верховного жреца.

Принцесса побледнела, беспомощно озираясь по сторонам в поисках Звездочета, пошатнулась… Ее подхватили руки предупредительных фрейлин.

* * *

Хоть первая попытка и оказалась неудачной, она не заставила его отступить, отказаться от задуманного. Среди миллиардов крупинок, бесславно прозябавших в его всеобъемлющем железобетонном теле, он выбрал одну — человека в потертой куртке, с уныло поникшими плечами, с глазами, будто фитили старинной керосиновой лампы — приспущенными и застывшими на грани угасания. Человек этот был пуст изнутри. Он не любил никого, и никто в целом мире не любил его. Он был лишь жалкой тенью самого себя. У него не осталось желаний, равно как и сожалений, потому что ему не о чем было жалеть и нечего было желать. А ведь на свете он прожил всего три десятка лет. Классический экземпляр самоубийцы. Классический экземпляр для эксперимента.

И гигантское чудовище, полонившее пол земного шара, выделило его в монотонном и унылом круговороте человеческих судеб, вгляделось в него пристально и сумрачно, будто в зеркало, будто в крохотную модель самого себя, разъедаемую изнутри вселенской тоской.

Человек в потертой куртке, конечно же, не мог знать, что стал объектом внимания, объектом фантастических надежд. Но только однажды, когда он, лениво развалясь на таком же потрепанном, как его куртка, кресле, предавался привычному бездействию, он вдруг увидел девушку с шикарными оливковыми волосами и ощутил, как тело его, этот слишком долго пустовавший сосуд, заполняется прозрачным, радостно журчащим потоком, имя которому Любовь.

Человек безмерно удивился неведомому чувству, решив, что задремал и увидел дивный, сказочный сон. Пожалев, что не вовремя проснулся, он зажмурился и… снова увидел ее. Она гуляла по саду среди ярких красочных цветов, которых он никогда не видел. Ведь его самого с детства окружал только бетон и асфальт. Он с наслаждением вдыхал незнакомые, кружащие голову ароматы, и грудь его высоко вздымалась, расправляя плечи, возвращая лицу утраченные краски молодости. Ее воздушное нежно розовое платье утренней дымкой струилось за ней следом, а поразительно длинные волосы сверкали и переливались в лучах Солнца.

Он открыл глаза, оглядел ненавистные стены своей комнаты, понял, что сон все-таки кончился, и снова поник, ссутулился, опустел. Но теперь пустота стала во сто крат невыносимее, потому что теперь он, наконец, знал, о чем тосковал и чего был лишен всю свою жизнь…

Когда же образ прекрасной девушки возник перед ним в третий раз, он вскочил и как безумный бросился на ее поиски. Не может один и тот же сон повторяться трижды! Не может быть сном девушка с оливковыми волосами. Она где-то рядом. Она зовет его. Именно его! Она ждет. Нужно срочно узнать через справочную службу, где на Земле сохранились еще искусственные насаждения, где выращивают увиденные им цветы, в какой оранжерее. Тогда он сможет найти и тот сад, по которому она гуляла.

* * *

Правитель соседнего города-государства просил руки Принцессы и получил отказ, что означало для него крушение надежды на объединение их городов. Он так сильно разгневался, что решил завоевать владения Принцессы силой. И Принцессе пришлось срочно готовиться к походу. Конечно, у нее были свои военачальники и консультанты, конечно, самыми важными делами в ее маленьком государстве занимался дядя-опекун, и все же мысли о предстоящем сражении с властолюбивым и заносчивым соседом тревожили ее. Битва должна была состояться на рассвете.

Конец ознакомительного фрагмента.