Вокзал Техас – Луизиана

Элен Славина, 2020

В тихом и уютном городе Льюисвилл, что расположен в штате Техас, на протяжении полувека происходят ужасающие события. Люди опасаются проклятия двух семей – Джонсов и Браунов.Любовь здесь соседствует с ненавистью, а предательство – с похотью. Лживые чувства приводят к тому, что в городе происходит безнаказанные преступления.Коварное убийство отца семейства маскируют под трагическую случайность; мальчики-близнецы становятся сиротами, а исчезновение запуганной женщины под покровом ночи уже никого не удивляет.Спустя двадцать лет братья Марк и Твен, возвращаются в родной город, чтобы отыскать убийцу своего отца и воздать ему по заслугам. Поможет ли им книга с подсказками и найденное в церкви письмо матери, или тайна так и останется неразгаданной?

Глава 1. На грани

2003 год, Новый Орлеан, штат Луизиана

Марк бежал по цветущему лугу, наслаждаясь ароматами распустившихся за утро цветов. Они легко касались лица и оставляли жёлтую пыльцу на ресницах, губах и щеках. Детский смех разливался звонким эхом, а он всё бежал, и счастью не было предела. Даже когда падал, запутавшись в густой траве, не плакал, а поднимался, и улыбка снова появлялась на его личике. Ребёнок бежал за мамой, которая звала его, но удалялась всё дальше и дальше…

— Мама, мама, постой! — кричал Марк что есть силы и старался бежать ещё быстрее.

— Я здесь! Беги ко мне, малыш, — отзывалась приятным голосом женщина с серыми глазами.

— Где ты, мама? Я тебя не вижу! — Марк вертел кудрявой головкой вправо и влево, пытаясь понять, где же его мама, а слёзы предательски наворачивались на его карие глаза.

— Иди ко мне…

Резко проснувшись, Марк открыл глаза и приподнялся, затем облокотился на подушку, стараясь дышать как можно ровнее. Руки были холодные и мокрые, как и всё тело. Переведя дух и поймав ровный ритм сердца, мужчина обернулся и увидел рядом с собой полуголую женщину, которая мирно спала, не подозревая о страхах любовника.

«Надо бы вспомнить, как её зовут», — мысль промелькнула и так же быстро исчезла из его воспалённого сознания. Тяжело вздохнув, он постарался отойти от навязчивого сна, но женщина, звавшая за собой, никак не хотела его оставлять. Марк посмотрел на часы, висевшие на стене, и понял, что мог бы ещё поспать добрую пару часов.

«Ещё слишком рано, но уснуть больше точно не смогу… Этот сон моё проклятие. Женщина, которую вижу во сне, может быть моей матерью. Но если я никогда не видел и не знал её, как понять, что это она? У меня нет ни одной фотографии, ни единого воспоминания о матери. Что она делает в моих снах? Почему приходит ко мне и зовёт за собой? Может, она хочет мне что-то сказать или показать? Как узнать эту тайну?

Одни вопросы, а ответов, как всегда, нет. А может, это всего лишь сновидения без тайного смысла? Просто сны. Всем людям они снятся, и необязательно их разгадывать. Нужно поговорить с братом о природе моих снов. Почему она мне снится, а Твену — никогда?»

Марк всегда был тенью своего брата. Хотел быть на него похожим во всём. Мечтал рисовать, как он, чувствовать жизнь и восхищаться ею. Совершать безумные поступки, от которых сносило бы крышу. Жить каждый день, словно он последний. Любить и ненавидеть людей, полагаясь на сердце, а не на разум.

Марк ничего этого не умел, не знал. Он был скуп на эмоции, холоден с людьми и презирал весь мир за то, каким он стал. Но как измениться? Как стать таким же, как брат? Как научиться любить людей, к которым он относится с пренебрежением? Он не знал. Но очень этого хотел.

Лениво поднявшись с постели и сбросив одеяло на пол, обнажённый мужчина не очень уверенной походкой поплёлся в душ. Голова кружилась, подташнивало, как при тяжёлом похмелье. Держась за стену, он направился подальше от постели, в которой лежала совершенно чужая женщина. Он ненавидел её уже за то, что она занимала его пространство и распространяла вокруг свои женские флюиды. Сейчас ему нужно было остаться наедине со своими мыслями и снами. Необходимо было разобраться во всей чепухе, которая происходит с ним последние несколько лет.

Холодный душ приносил облегчение разгорячённому телу и воспалённому странными снами мозгу. Мыльная пена смывала налёт претенциозности и равнодушия к окружающему миру. Миру, который он не воспринимал серьёзно, миру, который отнял у него отца и мать в детстве, оставив его с братом круглыми сиротами. Они были детьми, пытавшимися выжить для того, чтобы в итоге возненавидеть людей, которые улыбаются всем подряд и думают, что они счастливы в неведении.

Марк ничего не знал о своей матери и причинах, которые заставили её оставить его и брата, как только они родились. Почему их отдали на воспитание в семью таких людей, которые ненавидели детей и всячески их угнетали? Почему им никто так и не сказал, где похоронен отец и почему это такая тайна? И как во всём этом разобраться, пока не стало слишком поздно?

Выйдя из душа другим человеком, с прочистившимися мозгами, как после ударной порции густого эспрессо, он оглядел квартиру в поисках более или менее чистой одежды. Найдя синие джинсы, Марк натянул их на ещё мокрые ноги, надел белую футболку и чёрный пиджак, взял сигареты и вышел из дома, чтобы прогуляться и окончательно проснуться. Закрывая дверь квартиры, он надеялся, что, вернувшись, обнаружит её пустой. Благо брать там было нечего, да и найти эту дамочку не составило бы труда — они все обитают в одном месте, обычно не меняя дислокации.

За недолгую сексуальную жизнь, серьёзных отношений у Марка так и не возникло. Ни к кому не было особой привязанности, нежных чувств или осознания того, что необходимо создать семью со всеми вытекающими из этого последствиями. Детей он не любил и старался обходить стороной, чтобы не причинить случайно вреда. Он считал, что дети — это воплощение недоразвитого зла: если в нужный момент не искоренить его, вырастают ублюдки и педофилы.

Он это понял ещё в детстве, когда рос в приёмной семье. Дети видели зло во всём, что их окружало. В каждом движении приёмного отца, который бил за любой проступок, за случайно пророненное слово, сказанное не вовремя, за каждый взгляд, в котором читалось презрение и жажда мести. Уилл ненавидел детей и избивал некоторых до полусмерти только за то, что они не слушались и часто убегали из дома.

1985 год, Льюисвилл, штат Техас

…Однажды после очередного избиения приёмным отцом они с братом решили сбежать из этого приюта ада, так как еще одной порки просто не пережили бы. Раны на спине были свежие, некоторые ещё кровоточили, оставляя багровые следы на рубашке.

— Я когда-нибудь убью эту сволочь! — Марк плакал навзрыд от боли и бессилия, его пальцы сжимались в маленькие кулачки и разбивали воздух.

— Марк, не плачь, всё пройдёт, — успокаивал брат. — Рано или поздно мы отомстим, а пока слишком малы для этого. Если придумаем что-то против него, он раздавит нас, как букашек.

Брат Твен обрабатывал ему раны на спине настойкой из алоэ и тысячелистника. Промывал лекарственным составом и дул на порезы, Марк вздрагивал и морщился от боли. На целом свете они были одни друг у друга, и помощи ждать было неоткуда.

— Может, пойдём и расскажем всё полиции? Они должны нам помочь! — взмолился Марк, одёргивая рубашку.

— Старшие ребята уже ходили в полицию и жаловались на отца, но их даже слушать не стали. Надо придумать что-то другое, что-то похитрее. Придумал! Мы разработаем план мести. Но после этого нужно будет уехать из города, иначе нас отправят в другую семью или посадят в тюрьму.

— Мы же ещё маленькие, а маленьких в тюрьму не сажают, я слышал это от старших ребят.

— Нам это с рук не сойдёт. Если план не сработает, отец просто убьёт нас и закопает в саду вон под тем деревом, и тогда нас уже никто не спасёт.

— Давай просто сбежим от этого кошмара, подальше отсюда!

— Как ты не понимаешь?! У него всё схвачено здесь. Когда он нас найдёт, то вернёт и так выпорет, что живого места не останется.

— Но подожди, Твен, ведь где-то нас ждёт наша мама. Я это точно знаю. Сегодня снова видел её во сне. Она была такая красивая, в белом ажурном платье. Я бежал за ней по лугу, а она всё звала и звала меня к себе.

— Мама умерла, запомни это! Сколько раз тебе можно повторять одно и то же! Ты что, забыл совсем, нам рассказывали об этом монашки в той церкви, где мы выросли? Мама бросила нас там и оставила книгу с запиской. Помнишь?

— Да, я помню всё, что рассказывали монашки. Про маму, что она оставила нас у дверей церкви, и про книгу, но я всё равно знаю, что мама жива. Я чувствую это — не зря же она приходит ко мне во снах.

Они услышали приближающиеся тяжёлые шаги и поняли, что это шёл к ним отец. Он снова был пьяный и наверняка злой. Такому лучше не попадаться на глаза, иначе всю душу вытрясет. Братья спрятались за конюшней, стараясь не шевелиться и не дышать. Видимо, у него на работе опять что-то случилось, раз напился, и теперь нужно было выместить на ком-то зло. А лучше всего у него получалось делать это на приёмышах: «Этих не жалко: если умрёт один, можно будет взять ещё парочку в приюте».

Связи у мужчины были налажены настолько, что он даже не старался думать, что кому-то причиняет боль и страдания. Свои люди у Уилла были везде: в местной полиции — когда кто-нибудь из ребятишек бежал туда нажаловаться на него, полицейские тотчас же возвращали его домой к «любящему отцу»; в больнице, где залечивали раны от его безжалостного кнута; в местной школе, где никто из учителей не обращал внимания на страдания и бледный, болезненный вид приёмных детей.

Весь городок сидел на крючке у Уилла, и поэтому никто даже пикнуть не смел о том, что творится в доме этого изверга. Его все боялись и уважали как местного мафиози. Всё это происходило по одной причине: через этого мужчину проходили крупные партии нелегального оружия, которые он поставлял всему штату по приемлемой цене. В то время, когда Америка вела войну с Ираком, Боснией и ещё парочкой стран, оружие было на вес золота, и вояки готовы были продать душу за него. Да что там говорить, Америка всегда с кем-то воевала, показывая себя военной супердержавой.

Поставки оружия были ценным грузом, поэтому никто не обращал внимания на детские жалобы и капризы отпрысков Уилла. Тем более дети вообще склонны всё преувеличивать и сочинять. А американцам как никогда было нужно оружие и боеприпасы, чтобы защитить себя и своих детей. И пусть лучше пострадает горстка этих никому не нужных голодранцев, зато Америка получит шанс выстоять в схватке супердержав!

Находясь в укромном закутке конюшни, братья держались за руки и старались не двигаться. Отец приближался к лошадям покачивающейся походкой, бормоча ругательства под нос.

— Скоты безмозглые, я вам покажу, как не слушать отца родного! Я их кормлю, одеваю, плачу за грёбаную учёбу, никому не нужную. Всё равно как были бестолочами, так и останутся. Сейчас вы у меня дождётесь, малолетки бесхребетные, я вам покажу, кто здесь хозяин!

Твен смотрел на брата и видел, как Марк начинает всхлипывать. Его нос покраснел, а из глаз уже готовились выступить первые слезинки, руки тряслись от страха. Надо было что-то срочно предпринимать, иначе отец обнаружит их тайное убежище.

— Успокойся, братишка, он не за нами пришёл. Не плачь, а то он нас отыщет и всыплет. Отец очень злой и может без разбора влепить обоим.

— Не могу ничего с собой поделать, — шептал Марк, стараясь побороть фобию. — Мне так страшно, и я уже чувствую боль, которую он собирается причинить. Давай убьём его сейчас, пожа-а-алуйста, — Марк взглянул в серые глаза брата и увидел решимость отомстить за его страхи и боль.

— Да, ты прав, сейчас самое время. Нужно действовать быстро, пока он не знает, что мы здесь. Оставайся тут: ты слишком напряжён и можешь напортачить.

Марк замотал лохматой головой:

— Нет, я пойду с тобой! Я тоже хочу стукнуть его, чтобы он упал и больше никогда — слышишь! — никогда не встал!

Твен усадил брата на корточки и прошептал в ухо:

— Ты должен остаться здесь и ждать меня, потому что я сильнее и сейчас мне не больно, как тебе. Твоя спина кричит и изнывает от страданий. Стоит упасть на землю или задеть спиной дверь, и она снова начнёт кровоточить. От такой боли ты можешь свалиться замертво. Я же за тебя переживаю, дурачок, успокойся. Ты и моргнуть не успеешь, как я вернусь.

— Моргнул — ты уже вернулся?

— Ну не так же быстро, братишка. Подожди немного, и я вернусь…