СИНГУЛЯРНОСТЬ

Эдгар Грант, 2017

Насколько далеко может зайти человек в попытке обрести новые знания? Что таится за гранью известного? Может, совсем не то, что он ожидает найти? Существует ли в науке и технологиях рубеж, который нельзя переступать? К чему приведет неуемная жажда новых открытий? А если случится так, что всё их величие уже просто некому будет оценить? Потому что они приведут к уничтожению человечества.

Швейцария. Женева

В свои 32 года Майкл Монтини добился много, но главным достижением в жизни он считал не две престижные международные премии в области теоретической физики и математики, не мировое признание его таланта, не уважение и даже легкую зависть коллег. Главным было то, что всего этого он добился сам, без помощи своего отца — влиятельного итальянского политика, владевшего, помимо всего прочего, обширным бизнесом по переработке молока, и имевшего свои интересы по всей Европе.

С родителем они поссорились еще в старших классах школы, когда Монтини-старший, пытаясь вырастить из сына наследника принадлежащей ему молочной империи, стал довольно жестко пресекать любые его попытки развить свой очевидный талант в математике. Дело дошло до того, что Майкл затолкал в небольшой рюкзачок потертые джинсы, свитер, пару рубашек и ушел из дома, оставив папе его деньги, платиновые кредитные карточки и все прочие блага роскошной жизни.

Некоторое время он провел в студенческом кампусе Сапиенцы³ где его уже знали по секции прикладной математики. Он зарабатывал тем, что готовил курсовые работы для ленивых студентов старших курсов. Этих денег вполне хватало на книги, пиво и безобидный флирт с первокурсницами. Потом его вычислила местная полиция и вернула в родительский дом. Папа, конечно, был в ярости и, накричав на сына, запер его на месяц в своей комнате без интернета и книг по математике. Тогда Майкл позвонил в инспекцию по насилию в семье и пожаловался на бедственное положение. Через несколько часов к парадному входу роскошной виллы Монтини в пригороде Рима в сопровождении машины местных карабинеров подъехал неброский микроавтобус и две полные, печально улыбающиеся тетушки из попечительского совета изъяли бедного ребенка из семьи жестокого отца и под довольные взгляды мачехи, которая была немногим старше Майкла, перевели в приют.

Карабинеры потом долго объясняли папе, что ни за какие деньги не могут ничего сделать с инспекцией, что надо подождать, когда сын не выдержит трудностей приютской жизни и попросится домой сам.

Но младший Монтини выдержал. Более того, когда молодой университетский профессор, ведущий секцию по математике, узнал о случившемся, он поговорил с руководством приюта и оформил нечто вроде неформального опекунства, и это значительно облегчило приютскую жизнь.

В 16 лет Майкл впервые выиграл европейскую олимпиаду по математике, получил государственный грант и, несмотря на возраст, был принят в университет на факультет математики, физики и естественных наук. Свою первую международную премию он получил уже на третьем курсе, а с ней пришли и университетские гранты, и признание друзей, и собственная «лаборатория» по теоретической физике. Потом были диссертации, звания, ученики, престижные проекты. Но, несмотря на всеобщее признание своего таланта, Майкл продолжал ходить в потертых джинсах, просторном свитере ручной «бабушкиной» вязки и цветастой вязаной шапке в стиле Боба Марли, из-под которой выбивались тонкие тугие веревочки дредов. Впрочем, в довольно неформальной и толерантной среде молодых ученых к этому все быстро привыкли и перестали обращать внимание на такие чудачества молодого гения.

В этот вечер Монтини, сидя за столиком на крытой, хорошо прогреваемой террасе недешевого женевского ресторана, с интересом разглядывал формулу на планшете, который только что протянул ему Ник.

— Ну, мужик, ты здесь и накрутил, — он сделал несколько глотков пива, закурил и снова уткнулся в планшет.

— Я не математик, Майк, я экспериментатор, — Ник тоже отхлебнул пива и чуть заметно поморщился от сигаретного дыма, сносимого на него вытяжкой.

— Не прибедняйся. Это и хорошо, что ты не математик. Математик до этого бы не додумался, — Монтини повернул планшет экраном к приятелю. — Ты откуда взял эти значения?

— Понимаешь, я читал дочке сказку. Ну гоблины там, эльфы, и тут в голове всплыли символы. Как в прошлый раз.

— Да, чувак, прошлый раз ты натворил дел… — Майк хмыкнул, отложил планшет, глубоко затянулся сигаретой и уже вполне серьезным тоном сказал: — Если бы я тогда не видел все собственными глазами, не поверил бы. Вот что я тебе скажу, амиго⁴… То, что ты вывел функцию времени со знаком минус, не имеет смысла. Ты просто подставил значения, которые тебе пришли в голову. Этого никто не примет. Но после того как ты поигрался с магнитными векторами и вышел на событие сверхвысокой энергии, я могу поверить в любые твои каракули. Особенно, если при этом снова не обрушится электросеть женевского кантона и не накроются два наших магнитных контура. Как в прошлый раз.

— Я понимаю, что все это смотрится как бред. А если зайти с обратной стороны? Ты можешь смоделировать событие так, чтобы в результате получились значения, близкие к моим.

— Смоделировать-то я могу что угодно, но что это тебе даст?

— Ну… — Ник немного опешил от вопроса. — Это будет хоть каким-то подтверждением.

— Херня все это. Чтобы получить подтверждение, тебе не нужны крючки-закорючки математических формул. В них все равно никто не поверит. Тебе просто надо включить детектор, — Монтини снова повернул к себе планшет. — За 81 час до запланированного эксперимента. Ты ведь на это время вышел с отрицательным вектором?

— Черт возьми, это действительно было бы идеально!

— Идеально, но не реально. Никто не даст тебе включить детектор на холодном приборе.

— А если попытаться их уговорить? Это было бы подтверждением моей теории.

— Теории? — скептически покачал головой Майк. — Чувак, пока это похоже на бред сумасшедшего. Но! Если будет хотя бы отдаленный экспериментальный намек на то, что ты здесь вывел, это все потянет на полноценную модель.

— Тем более надо попробовать.

— Привет, мальчики, — к ним подошла приятного вида женщина неопределяемого возраста. — Что такие кислые? Майк, я тебя не узнаю. Я думала после того, что мы пережили в горах этой ночью, ты будешь бухать целую неделю.

— А вот и Танюша. Конечно, буду бухать, но немного позже. Доктор ведь не запрещал. Да и стресс снять надо. А пока я не начал, посмотри, что у меня тут есть, — Монтини протянул ей планшет.

— Извините, я не знал, что у вас тут встреча, — немного стушевался Ник. Татьяна работала в группе, отвечавшей за сбор и обработку данных с детектора, и считалась официальной подругой Майка. — Тата права, вам бы лучше сейчас отдохнуть.

— Да брось. У нас еще вся ночь впереди, — махнула она рукой, присела за стол за стол и принялась изучать формулу на экране планшета. Через несколько секунд она подняла глаза на друга и, покачав головой, сочувственно произнесла: — Милый… Да твоя фамилия не Монтини. Твоя фамилия Охренелли.

— Это у нее юмор такой. Русский. Это значит, что я, вроде, крутой перец, — итальянец улыбнулся ничего не понявшему Нику. — И почему же, дорогая, я именно то, чем ты меня назвала?

— У тебя в четвертом сегменте функция времени отрицательная. Ты опять курил всякое дерьмо?

— Ну… Допустим, это не у меня, а у нашего французского друга. Дело в том, что у Ника была очередная вспышка-просветление. И если он будет прав, как и в прошлый раз, то будет получать нобелевку по физике ближайшие десять лет подряд.

— Как в прошлый раз? — Татьяна с наигранным страхом взглянула на Ника. — Это опять с вырубанием сети, призрачным сиянием над городом и разрушением десяти процентов сенсоров моего любимого детектора?

— Ладно, хватит о грустном. Мы так и не поняли, что тогда произошло. Кстати, Тань, ты работаешь на детекторе. Может, посоветуешь чего, — Майк взял планшет у нее из рук. — А ты, Ник, не спеши. Дай мне еще над этим поразмыслить. Завтра в обед переговорим. А теперь давайте ужинать. Эй, амиго, — он сделал размашистый жест рукой официанту, который тут же подскочил к их столу. — У нас тут друг на Нобелевскую премию нарывается. Принеси-ка нам меню, а чтобы мы не скучали, пока готовится заказ, подайте дюжину устриц и такое же количество рюмок водки. Я до сих пор после лавины согреться не могу. Хотя нет. Водки можно больше. Я угощаю.

— Но, месье Майк, может с водкой будем поосторожнее, — сказал пожилой официант, нагнувшись к Монтини, но достаточно громко, чтобы слышали все за столом. — А то прошлый раз нам пришлось сдавать в чистку ковер из мужского туалета.

— Не стоит беспокоиться, — весело отмахнулся тот веселый взгляд. — Сегодня со мной моя русская подруга, так что все под контролем.

— Ты что, опять подхалтурил где-то? — Татьяна укоризненно посмотрела на итальянца. Тот с видом невинного младенца пожал плечами и, перегнувшись через угол стола, громко чмокнул ее в щеку.

Примечания

3

итал. Sapienza — Università di Roma — самый крупный и престижный университет Италии,

4

исп. друг.