Книга нонсенса. Сотня бестолковых рисунков и стишков

Эдвард Лир

Книга объединяет два главных прижизненных издания основателя и ярчайшего представителя поэзии абсурда. Эдвард Лир (1812–1888) – прославленный английский поэт и художник, отец литературного лимерика, жанра, оказавшего заметное влияние на литературу конца XIX и всего XX века. Лимерики (216 забавных пятистиший) приведены на языке оригинала с параллельными переводами, выполненными лучшим российским интерпретатором поэзии нонсенса Борисом Архипцевым, и сопровождаются авторскими иллюстрациями. Переводчик посвятил работе более 20 лет жизни, добившись уникального результата, невиданной прежде полноты раскрытия авторского замысла в сочетании с красотой и естественностью звучания русского стиха. «…Архипцев переводит Эдварда Лира, как благочестивый толковник – Писание: он передает и смысл, и звук. Точен – часто до мельчайших деталей. Звучен – до самой лихой эквилибристики…» (Н. Горбаневская.) Книга погружает читателя в атмосферу тонкого английского юмора, превосходно переданного переводчиком, в мир абсурда, делая его близким и понятным человеку любого возраста – от младшего школьного до старшего.

Предисловие переводчика

«A Book of Nonsense» («Книга нонсенса») увидела свет в 1846 году, приобретя законченный, многим знакомый вид в третьем издании, 1861 года. Вышедшая в 1872 году книга «One Hundred Nonsense Pictures and Rhymes» («Сотня бестолковых рисунков и стишков») сформировала канонический корпус лимериков Эдварда Лира, получивших всемировое признание. В настоящем издании сведены все лимерики за исключением тех немногих, что вызывают сомнения относительно авторства Лира, и тех, которые сам он, в силу разных причин, принципиально не хотел публиковать. Переведено по книгам: «The Complete Nonsense Book by Edward Lear», Dodd, Mead & Company, New York, 1912; «The Nonsense Verse of Edward Lear», Mandarin Paperbacks, London, 1992.

Предвидя, что иных взыскательных читателей могут смутить, озадачить, покоробить, а возможно, и обескуражить, словесные диковинки вроде «аккурайдо» или «гневицца», разбросанные там и сям по страницам книги, хотел бы начистоту объясниться с ними. Проще всего, разумеется, заподозрить и обвинить переводчика в недостаточно твёрдом владении родным языком или в излишне вольном обращении с ним. Однако отнюдь не исключены и иные варианты-объяснения, не правда ли? Например, всё это может быть сделано вполне осознанно, причём по нескольким причинам сразу.

По порядку. Это могло быть сотворено, во-первых, просто для улыбки. Во-вторых, ради особо точной, звонкой, прямо-таки звенящей рифмы, весьма желательной в лимерике. Третье. Сам автор, Эдвард Лир, вряд ли возражал бы против такого, ибо сам был большим шутником, озорником, любителем весёлой языковой игры: придуманные им забавные словечки вроде scroobious, ombliferous или borascible вот уже почти два столетия не дают покоя лингвистам, знатокам и рядовым носителям английского языка — никто так доселе и не прознал, что же они, чёрт побери, в действительности означают! Нередко он (Лир) упрощал затейливую английскую орфографию (это когда, помните, пишут «Манчестер», а читают «Ливерпуль»), добиваясь не только звукового, но и графического подобия рифмуемых слов, например, записывал «охру (ochre)» как «oker» для большего совпадения с «кочергой (poker)», а «ocean» как «otion» — мотив неясен, сознательно нарушал родную грамматику, употреблял просторечия (O law вместо O Lord, It ain’t вместо It isn’t, a-telling вместо telling) и т. д. А уж каламбуристом был таким, что ещё поискать: друга своего Фортескью (Fortescue) именовал в письмах не иначе как «40scue», немцев делил на «Ger-man, Ger-woman and Ger-children», а нарциссы (daffodillies) однажды назвал daffy-down-dillies!

Ну и наконец, четвёртое и основное. Никто не возбраняет и ничто не мешает любому «несогласному» читателю корректировать текст сообразно своим вкусам и представлениям, заменяя при чтении раздражающие слова более привычными, традиционными, напрашивающимися: небольшое творческое усилие — и вычурное «аккурайдо» превратится в нормальное (хотя и чуть скучноватое, быть может) наречие «аккуратно», «жизнирадисто» — в «жизнерадостно», «хоулда» — в «холода» и т. д. Такие же слова, как «злоключиться» или «ненасыпный», являющиеся формально неологизмами, на мой взгляд, просто обязаны наличествовать в языке — коль скоро имеются «злоключение», «приключиться», «ненасытный» и в то же время совсем недавно ещё не было ни «влюблённости», ни «промышленности», ни даже «лётчика» (зато был «летун»). При этом ещё затевается забавная интерактивная игра, а читатели становятся своего рода соавторами переводчика! Убедил? Увлёк?

Борис Архипцев