Или кормить акул, или быть акулой

Шон Чарт, 2023

Саид – молодой чеченец, родившийся и выросший в Москве. Окончив школу, он желает изменить свой привычный уклад жизни и понимает, что студенческие годы – лучшее время для перемен.Скептически относящийся к современным видениям дружбы и любви, Саид мнит себя сформированной и крепкой личностью, но, стоит ему переехать на свою национальную родину, он находит себя сложным, зависимым, импульсивным подростком. Оказавшись втянутым в тяжелые драмы людей, что его окружают, ему остается лишь наблюдать за тем, как его оплоты рушатся один за другим, а на их развалинах произрастает нечто совершенно неизведанное, в чем ему еще предстоит разобраться. Первая часть подросткового романа о перекройке и становлении личности, а также абсолютно новый взгляд на чеченскую молодежь и чеченцев в целом.

Глава 4

Еще один суетный день

Поначалу мне было боязно даже заикаться о том решении, которое я принял. Невольно в моей голове проводилась параллель с тем временем, когда я, сомневаясь по поводу и без, заставлял себя рассказать родителям о желании переехать в Грозный. Ваша и Амир ничего не подозревали, а мне уже становилось очень тоскливо находиться в их доме. То самое чувство, когда мысленно ты уже в другом месте, торопишься куда-то, опаздываешь, и сидишь весь как на иголках, будто уже собрал чемоданы и ждешь такси. Я слонялся по дому, уставая от безделия. Я помогал Селиме в быту, будто бы зарабатывая очки благосклонности моего дяди ко мне. Пропылесосил кухню и гостиную, несколько раз вынес мусор, а потом помог ваше в подвале, разбирая с ним хлам.

Разговаривая с Лорсом по видеосвязи, я чувствовал, что мне его очень не хватает. Он увлеченно рассказывал про свои тренировки, а мама, сидевшая рядом, с укоризной взирала на меня, сощуривая глаза в экран телефона Лорса.

— «И как тебе там? Все нравится?» — спрашивала она.

— Да, — сухо отвечал я.

— «Не скучаешь по нам?»

— Как по вам не скучать?

— «А уезжал зачем?»

— Ну, мам, — расплылся в улыбке я. — Хватит. Если ты будешь мной недовольна, у меня тут ничего не получится.

— «Дай Бог, все у тебя будет получаться».

— Дай Бог. А где папа?

— «На работе».

— Ладно, я тогда созвонюсь с ним. Не теряемся, я на связи.

Лорс поспешил выхватить у мамы телефон из рук.

— «Саид! Саид!» — пищал он. — «Ты уже ушел?»

— Нет, Лорс, я тут.

— «Мне папа знаешь, что сказал?»

— Что?

— «Чтобы я сразу всех побил на своей секции, чтобы все знали, что я главный».

Я криво улыбнулся.

— Папа иногда может ошибаться. Всех бить не надо. Бей только так, чтобы не дать никому бить себя.

Мы завершили вызов, и я решил, что мне нужно созвониться с Джохаром и узнать, как себя чувствует Мовсар.

— «Алло».

— Джохар, ас-саляму ‘алейкум, это Саид. Я вчера у тебя номер взял.

— «Уа ‘алейкум ас-салям. Да, я помню, как у тебя дела?»

— Все нормально. А у Мовсара как? Все-таки сотрясение?

— «Да, сотрясение мозга, сказали. Чуть отлежится и будет как новенький. Из-за тебя мы с ним теперь как близкие друзья».

— Ладно… Джохар, это, наверное, уже поздно спрашивать, но все же. Что он тогда сказал и над чем смеялся?

— «Я даже не могу припомнить ничего такого, что могло бы спровоцировать эту драку».

— Он кивнул в мою сторону, сказал что-то. Потом вы засмеялись.

— «Это я помню. Но там не было ничего в твой адрес. Да и какая теперь разница? Ты же не хочешь пойти добить его?»

— Нет. Я только хотел почувствовать себя менее паршиво.

Договорив с ним, я решил позвонить еще и папе, чтобы посоветоваться по поводу переезда к Арби.

— «Ничего себе, наглости тебе не занимать, парень», — только и сказал он, выслушав меня.

— Пап, мне так будет намного удобнее, я буду чувствовать себя комфортно.

— «Не всегда в жизни тебе будет комфортно. Это вообще даже стыдно слышать от тебя».

— Пап, не играй сурового отца, ты же не такой. Будь ты таким, мы бы с тобой не общались.

— «Кого хочу, того и играю», — хладнокровно, почти злобно сказал он.

Мы помолчали, а потом оба прыснули в смехе.

— «Так. Этот Арби, он сам откуда?»

— В смысле откуда приехал или откуда у него корни?

— «Можешь ответить на оба вопроса».

— Он тоже с Шатоя, а приехал из Ростова.

— «С Шатоя? Да ладно? Понятно, и как он? Нормальный? Или местный бандит и бродяга?»

— Абсолютно такой же, как я. Только намного спокойнее.

— «Ну, хорошо. Ты парень не глупый, думаю, на тебя можно положиться. Я поговорю с вашой».

— Нет-нет-нет, я сам ему скажу. Не хватало еще, чтобы он решил, что я пожаловался тебе и попросил тебя решить с ним этот вопрос.

Отец гордо ухмыльнулся, согласившись.

— Мне просто нужно было твое разрешение.

— «Разрешаю».

— Маме скажешь?

— «А, то есть в ее глазах ты согласен выглядеть жалующимся цыпленком?»

— Естественно. Я и так цыпленок в ее глазах, а еще я ее боюсь и не стесняюсь этого.

Он рассмеялся, снова согласившись.

— «Ладно, все, не отвлекай меня, я занят. А. Деньги не потратил еще?»

— Да какой там. Ты переусердствовал, мне их еще надолго хватит.

— «Какой же ты удобный сын. Ладно, все, не теряйся, на связи».

Первый этап был пройден, и я здорово облегчился. Все остальное казалось плевым делом. Мне заранее стало совестливо за то, что ваша может подумать, что я остался чем-то недоволен в его доме.

Я дождался вечера, чтобы все домашние были в сборе, потому что не хотел выглядеть беглецом. В предоставленной мне комнате я чисто убрался и потихоньку складывал свои вещи в сумки.

На ифтар Селима приготовила невыносимо вкусные манты со сметанным соусом и жижиг-галнаш для ваши. Я был благодарен ей, потому что с наполненными любимыми блюдами желудками Амир и ваша могли быть сговорчивее. Будучи в приподнятом настроении, они обсуждали учебу Амира, который сдал последний экзамен второго курса.

— Вот, а ты не хотел там учиться, — чавкал ваша.

— Просто не вижу особого смысла. Ты сам говорил, что потом я к тебе работать пойду, — внушительно смотрел на своего отца Амир, пережевывая еду.

— Образование есть образование, — буркнул дядя. — Так что не болтай.

— Да, — неловко и не к месту вставил я, криво улыбаясь.

— Ну а ты что, Саид? — коротко указал на меня вилкой ваша. — С нетерпением ждешь начала учебы? Врачом будешь!

— Да, не то слово, — все так же неловко кивал я.

— Как там твой новый друг? Арби. Отличный парень! Нормально посидели вчера?

Доставая языком застрявший между зубов кусочек фарша, я повертел кулаком, осматривая костяшки. Перелома удалось избежать, так как рука не распухла и не болела.

— Да, хорошо посидели. Он тоже с Шатоя, кстати.

— ДIавала! — изумился дядя. — Серьезно?

— Да.

— Надо его к нам звать, да? Как думаешь?

— Может быть, было бы здорово.

— Скоро соберемся все и поедем в Шатой, кстати! Можно будет взять его с нами.

Я уныло пожал плечами, ковыряя манты вилкой.

— А где он до этого жил?

— М-да, пап, нормально у тебя обстоят дела с причинно-следственным связями, — усмехнулся Амир.

Ваша недовольно взглянул на Амира.

— И что ты хочешь сказать? — развел руками он.

— Они вместе прилетели же. А где у нас жил Саид?

Я нервно засмеялся.

— Нет, Амир, ваша не ошибся. Арби не в Москве жил, он лишь прилетел оттуда. А вообще он с детства жил в Ростове.

Дядя, чуть привстав со стула, дотянулся до затылка своего сына, чтобы шлепнуть по нему.

— Вот! — одобрительно указал на меня дядя, и, искривившись, вытаращился на Амира. — Э-э-э-э-э-эх, сидит мне тут, профессор вшивый!

Селима, сидевшая с нами за столом и тихонько ужиная, прикрыла рот рукой, скрывая бесшумный смешок.

— Так, ну и что, Саид? С кем он тут остановился? Или его родители здесь?

— Ваша, он тут один живет, и я вообще думал поселиться у него, — не думая выпалил я.

Пережевывая вареное мясо, он уставился на меня улыбающимися глазами, а потом рассмеялся. Амир внимательно, словно вычитывая с меня какой-то текст, всматривался в мое лицо.

— Я серьезно, ваша, я уже предупредил папу, — вновь необдуманно сказал я и пожалел, что впутал отца. Ведь теперь Висайту точно покажется, что я на что-то пожаловался.

От улыбки дяди не осталось и следа. Амир недовольно закачал головой.

— И что сказал твой отец? — ваша отложил вилку, сложив руки на столе.

На втором этаже послышался плач Алимы, и Селима поспешила подняться к ней.

— Он позволил мне переехать.

— Алелай, — сокрушенно протянул дядя. — Саид, скажи на милость, что тебя тут не устроило?..

— Нет, дело не в том, что меня что-то не устроило!..

–…может, тебя тут морили голодом? Или загружали работой? Или палками тебя тут били?

— Нет…

— Может, мы тебя тут гоняли по всему городу по своим делам?

— Ваша…

— Наверное, мы тебя игнорировали и носом от тебя воротили?

— Ваша! — прикрикнул я. — Зачем ты это все говоришь? Я начинаю злиться.

— Злиться начинаешь? А мне каково? Я думал, тебе все нравится, что мы тебя окружили заботой…

— Ты меня слушаешь? Я сказал, что я чем-то недоволен?

Меня ужасно разозлила его реакция. Он так драматизировал, боясь лишь исключительно за то, что о нем кто-то может сказать, что он негостеприимный хозяин. Тем не менее, я держал себя в руках, хоть и мечтал об одном — ударить по столу как можно сильнее и выйти из комнаты.

— А как еще это расценивать, Саид? — вмешался Амир.

— Я просто считаю, что будет лучше, если я начну жить самостоятельно. Я не говорю, что я вам мешаю, даже если это и так! Я просто хочу все делать сам!

— Так! — резко и грубо оборвал он. — Знаешь, что? Если твой отец тебе разрешил, тогда делай то, что считаешь нужным, — ваша окончательно огорчился, вновь принявшись за еду.

Я не думал, что его страх общественного мнения настолько запущен и настолько владеет его эмоциями. Казалось бы — что такого? Если бы мой племянник захотел самостоятельного существования, я бы его только поддержал. Меня бы не заботило, что об этом подумают окружающие, если бы сам я понимал, в чем дело.

Я встал из-за стола и поднялся в комнату. Заказав такси, я выволок свои вещи на лестницу и вынес их во двор к воротам. Ко мне вышел Амир.

— Не обижайся, но это очень странное решение, — сказал он, опустив руки в карманы. — Мы думали, тебе тут нравится.

— Амир, когда твой отец успокоится, заверь его, пожалуйста, в том, что я был более чем доволен тому приему, который вы мне оказали. Мне нравится бывать у вас, но жить — я чувствую, что это лишнее.

— Дело твое. Ты на него не злись, ты ведь знаешь, как ему важно, чтобы все было идеально.

— Только он сам и помешал тому, чтобы так все и было.

— Мы на днях в Шатой все поедем. Вы с ним там помиритесь, будь уверен.

За воротами захрустел гравий, и во двор просочился свет фар.

— Скажи хоть, куда это ты переезжаешь? На Розы Люксембург, куда мы его отвозили?

— Нет, намного ближе. Я тебе сброшу адрес в сообщении.

— Хорошо. Ну, давай, брат, на связи, — он сжал мне плечо.

«Что за дни?..» — думал я. То вчерашняя драка, то эта, высосанная из пальца ссора с дядей. Я был раздражен тем, как омрачилось такое полезное для моего развития событие. Воодушевившись после разговора с отцом, мой настрой был втоптан и размазан его старшим братом. Теперь я чувствовал себя страшно нелепо, сидя в этом такси со своими вещами. Пристыженный своими инициативами, я теперь и вовсе засомневался: а стоило ли мне менять привычный уклад жизни и уезжать из Москвы?

Арби был олицетворением сдержанности и спокойствия. Одним своим видом он внушал уверенность, и впервые в своей жизни я по-настоящему захотел подражать своему сверстнику. Иногда было странно осознавать, что он мой ровесник, потому что держался он крайне зрело. Арби был религиозен: когда я приехал к нему, мне пришлось немного подождать, пока он откроет дверь, а войдя в квартиру, я краем глаза заметил постеленный в направлении Каабы коврик для намаза. Молитва в одиночестве — один из признаков отсутствия лицемерия в сердце человека.

— Как все прошло? — справлялся он.

— Нормально, — убедительно кивнул я.

Мне не хотелось, чтобы он подумал, что стал причиной моих проблем с дядей. Так или иначе их причиной стал либо я, либо сам ваша.

— Тогда располагайся, марша вогъийла²⁷!

Торжественно меня приветствовав, он ознакомил меня со всем необходимым в квартире — от постельного белья до пароля от интернет-роутера. Он показал, как раскладывается в спальное место диван в моей комнате, а также посоветовал рассортировать все вещи в пустые комод и шкаф.

— Это теперь твоя комната, обставляйся так, как считаешь нужным. Если хочешь, можем перетащить что-нибудь.

— Нет, Арби, Дел рез хийл, меня все устраивает.

Самым любимым местом для меня стал рабочий стол. Распутав все зарядочные шнуры, я протянул их через отверстие в столе к розеткам и разместил свой ноутбук, сложил в выдвижные ящики книги и тетради, купленные еще в Москве, а в комод позади стола аккуратно сложил одежду. В шкаф-купе я повесил свой медицинский халат, спортивную олимпийку, ветровку и клетчатые рубашки (которые были моей визитной карточкой в школе), носить которые я, судя по погоде в Грозном, смогу лишь осенью. В обувницу, где уже лежали кеды и ботинки Арби, я выложил несколько пар своих кроссовок.

Когда я разместился под чутким надзором кота, я зашел в кухню, где у плиты над кастрюлей стоял Арби, внимательно вычитывая что-то с телефона.

— Да ну, ты сам готовишь, что ли?

— Пытаюсь, да, — сказал он и вопросительно обернулся: — А что?

— Ничего. Просто я практически ничего не умею делать.

— Да и я. Но научиться придется. Не помирать же с голоду, — он пожал плечами, вновь вглядываясь в телефон. — Или ты думал, что мы бутербродами с колбасой все время питаться будем? Сейчас нужно сделать что-то, чтобы поесть на сухур.

— А до этого ты что ел?

— Меня соседка подкармливает с момента, как поняла, что я живу один. Что за допрос? — вновь обернулся он, недоверчиво улыбаясь.

— Да просто хочу удостовериться, что ты не делаешь это из-за меня и через «не хочу». Якобы я гость.

— Расслабься, — ответил он.

Через какое-то время он вышел в магазин неподалеку, купив овощи, а потом приготовил борщ под дистанционным руководством своей двоюродной сестры. Этот суп мы и поели в ночи на сухур, после чего произошло то, что меня поразило и обрадовало.

— В Мечеть пойдешь? — спросил он, убирая тарелки в раковину.

Округлив глаза, я перевел взгляд на него и был рад, что он стоит спиной и не видит этого. Я все сильнее убеждался в том, что это тот человек, с которым мы обречены стать близкими друзьями.

— Да! — воскликнул я.

Грозный был очень приятным в ночное время. Словно перезагружаясь перед повторным безжалостным зноем, добела раскалявшим город днем, погода становилась прохладной, почти влажной. Небеса тут глубокой ночью очень часто укрывались темно-оранжевым покрывалом, как просвечивающийся сквозь столб смога пожар. Деревья, перешептываясь, благоухали освежающими ароматами, а на кустах проступала и блестела роса.

Я любил Грозный. Даже неаккуратно проросшую сквозь тротуарные плиты траву, которая не вызывала иных ассоциаций, кроме как с сорняками; ненавистный мне шум несущихся на больших скоростях автомобилей, который донимал меня в Москве, тут казался мне наивным и милым, будто это Лорс демонстрирует мне, что он умеет. Казалось, что бы тут ни произошло — оно не потревожит меня настолько, чтобы я смог раздражаться атрибутам этого города.

Людей вокруг почти не было. Пока мы с Арби шли по длинному 2-му Проспекту в сторону Мечети, на пути нам встречались только постовые. Их оружие, висевшее наперевес над брюхом, не оказывало никакого влияния на восприятие их образа. Наверное, это означало, что я ни в чем не виноват.

В Мечети было много людей, но не так, как днем. В глаза бросился тот самый молодой человек, которого я уже видел с Амиром. Как и тогда, он снова сидел среди стариков. В этот раз все было удивительнее: он рассказывал им что-то — скорее всего религиозный урок — а они, прокручивая между пальцев четки, слушали его и кивали. Мы с Арби переглянулись и решили присоединиться к слушающим. Опустившись на колени рядом с сидевшим на низком деревянном стульчике дедушкой, я почувствовал, как он сразу по-отцовски положил мне руку на плечо, продолжая нашептывать зикр.

— Человек наделен разумом, и этим он отличается многих других существ. Разум — это способность отличать истину от заблуждения, верное от ошибочного, хорошее от плохого, полезное от вредного. Поэтому на человека, как на разумное существо, возложена обязанность использовать этот дар для постижения смысла своей жизни и получения ответов на самые важные вопросы. А самое важное, что способен постичь наш разум — это убеждение в том, что у этого мира есть Создатель — Всемогущий Бог.

Лишь тот понимает, Кто на самом деле Бог, кто имеет о Нем истинные, правильные убеждения:

Убеждение в том, что есть Один-Единственный Творец всего, что существует, кроме Него. Он — Вечный без начала, а все остальное имеет начало, то есть появилось. Он — Неизменяющийся и Не нуждающийся ни в ком и ни в чем, а все остальное изменяется и нуждается в Том, Кто его изменяет.

Убеждение в том, что Бог — Единственный, Кто существует без начала, и Он абсолютно отличается от всего того, что имеет начало своего существования. Нельзя думать и говорить о Боге, как о созданных.

Убеждение в том, что все без исключения происходит по Предопределению Создателя. Бог определил существование каждому из созданных, то есть Он создал каждое свое творение, предопределив ему судьбу, и она неизменна — то, что суждено Богом, не меняется и непременно произойдет.

Убеждение в том, что поклонения достоин только Аллаh. То есть только Бог достоин проявления наивысшей степени смирения и покорности. Так как Бог — Единственный Создатель всего: и причин, и их следствий, Он властвует над каждым Своим творением, и все принадлежит Ему.

Кроме знаний о Боге в основы исламского вероучения входит вера в Пророков Аллаhа. А именно убеждение в избранности и правдивости Мухаммада — сына ‘Абдуллаhа, араба по происхождению. То есть убеждение в том, что он был Пророком и Посланником Аллаhа Всевышнего. И это то достаточное знание о Пророке Мухаммаде, мир Ему, которое вместе с истинными убеждениями о Боге входит в значение двух свидетельств Ислама: «Я свидетельствую, что нет создателя, кроме Одного-Единого Бога, и свидетельствую, что Мухаммад — Посланник Бога».

Урок продолжался еще какое-то время, и когда я услышал, что он сводит его к завершению, я затосковал — настолько интересно было его слушать.

Я всегда любил уроки по религии, это было привито мне моими родителями. Когда я был маленьким, они водили на меня в религиозное медресе получать знания, а когда я подрос — то уже сам стал регулярно их посещать. Осознание того, что я смогу и в Грозном регулярно — вот так из уст в уста, как это и необходимо — получать знания по Исламу, очень воодушевило меня и придало спокойствия.

Вознеся руки, мы читали молитву за этим молодым парнем, а когда старики вокруг стали немного отвлекаться, я решил заговорить с ним.

— Ас-саляму ‘алейкум, — поздоровался я, а вслед за мной это сделал и Арби.

— Уа ‘алейкум ас-салям, — ответил он, кивнув нам.

— Брат, ты регулярно даешь тут уроки?

— Да, — он улыбнулся мне. — Хочешь посещать?

— Очень.

— Получал знания?

— Да, слава Богу. Но не в Чечне. Я тут буквально пару дней.

— А откуда приехал? — заинтересованно вздернув подбородок, осведомился он.

— С Москвы.

— А тут надолго?

— Да, дай Бог. Поступил тут в университет и собираюсь тут учиться.

— Дал атто бойл²⁸, — улыбнулся он. — А куда поступил?

— В Медицинский Институт. Мой брат — Арби — тоже. Будем учиться вместе.

— Ма ша Аллаh! — одобрительно закивал молодой учитель. — Какие вы молодцы! И ты, Арби, тоже не отсюда?

— Да. Я из Ростова.

— Это хорошо, что вы вернулись. Меня и самого тут долго не было, а вернулся я не так давно. Теперь, дай Бог, осяду тут насовсем.

— Дай Бог. Только я не возвращался, — виновато улыбнулся я. — Я тут никогда и не жил, а только гостил у родственников.

Он приподнял руку, будто бы останавливая мою речь:

— Это неважно, брат. Все мы — чеченцы, находясь где-либо, кроме Чечни — гости. А Чечня — наш дом. Так что ты вернулся домой, даже если и не жил тут никогда.

Соглашаясь с ним и кивая ему, я думал о том, что эти его мысли и умозаключения опирались на его опыт, на его собственные ощущения.

Вблизи он казался даже моложе, чем поодаль, когда мне указывал на него Амир. На его голове была надета темно-синяя тюбетейка, а на плечи был накинут красивый темно-зеленый арабский бишт с золотистой тесьмой на кромках.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Я — Саид. А это — Арби.

— С Арби ты меня уже познакомил, — озарился понимающей улыбкой он. — Саид, хорошо. А мое имя — Муса. Будем с вами знакомы. Приходите на уроки, когда сможете.

— Да, это я и хотел спросить. По каким дням ты их даешь?

— В любой будний день можно приходить. Откровенно говоря, у меня тут нет никакого графика, но он, вероятно, будет, потому что много людей начинают сюда ходить. Но одно могу сказать точно — по будням в первой половине дня уроки слушают в основном дети. Так что ты просто не пропадай, а я буду сообщать тебе об изменениях. Наверное, определенное расписание мы все же установим. Повторюсь: я тут недавно, так что хорошенько обосноваться еще не успел.

Ближе ко времени утреннего намаза в Мечети собралось довольно много народу: по крайней мере четверть главного зала мы заполнили.

На следующее утро я получил сообщение от своего дяди Сулеймана. Он рассказал о готовящемся отборе в команду стоматологического факультета, который пройдет на университетском футбольном поле. Я видел его, когда мы с Арби ходили к директору Медицинского Института, и еще тогда наметил себе цель пропадать там часами.

— Тогда какой у нас план? — спросил Арби.

— Поедем на отбор. Там соберутся все кандидаты. Наверное, стоит поторопиться, пока ребята со старших курсов не расхватали все места.

— Там, выходит, будут студенты нашего факультета?

— Получается так.

— Это хорошо, сможем познакомиться с будущими однокурсниками.

С этим было нельзя не согласиться. Мне не терпелось познакомиться с людьми, с которыми я буду учиться. Для меня в целом было в новинку учиться в Чечне, ведь прежде я никогда этого не знал. Я был в предвкушении, но единственное, о чем я думал и чего не хотел — новых приключений. Отец наказал мне быть незаметным, быть тихим, а я уже навел суеты, еще и с таким размахом — прямо на пороге торгового комплекса в центре города, с вовлечением почти всех, кто был неподалеку.

У нас с Арби не было футбольных бутс, и мы поспешили в первый попавшийся спортивный магазин в «Гранд Парке», чтобы приобрести себе минимально необходимую экипировку. Выиграв в очередной комичной борьбе за оплату, я заказал такси по тому же адресу, что и в прошлый раз. Доехав до места, еще в машине мы увидели много бегающих по полю ребят под руководством моего дяди. Казалось, уже тут я слышу его оглушительные выкрики.

Завидев нас, Сулейман коротко махнул и указал на будку рядом с небольшим количеством зрительских мест, расположенных под прозрачным навесом в три ряда, продолжая регулировать тренировочным процессом. Будка была очень маленькой и тесной, она была завалена рюкзаками и сменной обувью. В ней пахло искусственным газоном, песком и потом.

Переодевшись первым, я вышел из будки и стал осматривать игровую площадку. Футбольное поле окружалось беговой дорожкой из резиновой крошки в пять полос, а белая краска, разделявшая эти дорожки, была почти полностью стерта. Справа за воротами — ближе к выезду с территории — находилась баскетбольная площадка за зеленым сетчатым забором.

Пройдя к полю через беговую дорожку и небольшой участок сухой пожелтевшей травы, я вышел на идеальный, свежий искусственный газон. Арби поравнялся со мной, опустившись к своим шнуркам.

— Вот мы и тут, — облегченно проговорил я про себя, осматриваясь вокруг.

Народу и впрямь было довольно много. Кто-то тренировался, устало сощуриваясь в лучах солнца, а кто-то сидел по краям, не участвуя в процессе. Тут также лежало много рюкзаков и обуви.

Сулейман, вновь повернувшись к нам со свистком в руках, жестом погнал нас совершить пробежку.

— Погнали.

Мы стали бегать вокруг поля, а я вновь ощутил эту непередаваемую умиротворенность и увлеченность, которую давали мне футбольные тренировки. Я делал все привычные упражнения, отточенные годами, а Арби повторял за мной.

Для меня футбол был чем-то большим, чем просто спорт. Тут — на поле — я всегда растворялся. Конечно, это было ничем иным, кроме как отвлечением, но эти мгновения абсолютной душевной безмятежности, добываемые физическим трудом тела, уносили на своих волнах, завлекали глубже в свои недра, будто бы убеждая тебя не возвращаться в реальность как можно дольше. Это вполне можно назвать зависимостью. Когда ты можешь часами напролет носиться по полю и бить по мячу, не взирая на усталость. Тренера не разрешали нам играть в футбол за пределами тренировочной площадки спортивной секции из-за существующей опасности получить ненужную травму, но я все равно играл. Я будто бы не мог без этого.

Мучительнее всего для меня в тренировках было то, что они были ограничены по времени. Большую их часть мы проводили в оттачивании техники, развивали выносливость, а в саму игру вступали лишь в самом конце. Каждый раз это было чем-то вроде поощрения, и сам я любил ощущение тяжелого, порой нудного труда, за щедрое вознаграждение в конце. Тем ценнее были эти игры.

Глубоко уйдя в эти свои размышления, я продолжал машинально повторять все известные мне упражнения, а очнуться мне пришлось, когда в момент разворота для бега спиной я сильно обо что-то ударился. Это был человек.

— Охренеть… — взвизгнув, тихо выругался он, когда мы оба свалились на газон. — И где теперь моя сигарета?

Вокруг пробежал смешок, кто-то издевательски захлопал в ладоши. А тот, в которого я врезался, потирая поясницу, проползал на четвереньках к выпавшей сигарете.

— Извини! — раскраснелся я, тоже утирая сильно занывший копчик и протягивая ему руку. — Я случайно.

— Да я знаю, — выпрямившись с моей помощью, усмехнулся он, подувая на сигарету. — Только ты давай осторожнее, а то я и так в футбол играть не умею, не хватало еще сломаться.

Он был самую малость ниже меня, но шире в плечах, и в целом был атлетически сложен — скорее, как боксер, нежели футболист. Руки и плечи у него были объемнее моих далеко не маленьких рук, трицепсами выдавливая синюю футболку с длинным рукавом. Короткие, аккуратно уложенные волосы и щетина у него были черными, как смола, а под длинными, но не слишком широкими бровями улыбались чуть раскосые светло-карие — почти красные, как закатная полоса горизонта — глаза.

— Да, не держи обиды. Я просто задумался.

— Ничего, — отмахнулся он. — Не местный?

Я опасался, что этот разговор вновь ведет меня к гневу.

— Да. Ты тоже? — не без доли мести, но все же по делу спросил я, потому как он был не сильно похож на местного.

Он рассмеялся.

— Нет, я целиком и полностью отсюда, — кивнул он, опустившись на газон рядом со своими друзьями и закурив сигарету.

— Не стремно тебе вот так курить? Тут ходят много взрослых людей, да и дороги вокруг. А забор — не стена. Оттуда тебя тоже видно.

Сделав затяжку, он пихнул рядом сидящего парня в бок и кивнул на меня.

— Смотри, ему не все равно, что обо мне будут говорить. А вы сидите и хоть бы кто меня поправил! — он вновь добродушно рассмеялся, и в этот раз была явная разница с тем, как смеялся Мовсар.

Сидевший рядом с ним парень, отвлекшись от тренировочного процесса, шедшего под руководством Сулеймана, устало перевел взгляд с меня на своего друга.

— Да плевать, тебя и так поносят все, кому не лень, — он говорил с совершенно нетипичным акцентом, и я решил, что он не чеченец.

— Приятно слышать, — саркастически отозвался первый.

— А вы чего не тренируетесь? — спросил успевший самостоятельно позаниматься Арби, подойдя к нам.

— Я с лечебного факультета, — ответил парень в синей футболке, указав на себя. — У нас отбор уже прошел. Я, кстати, не попал. Да и не сильно хотел. А вот этот, — он вновь пихнул второго в бок, — он вообще не с нашего факультета, курса, универа и даже не с нашего города, только живет у меня. Но я все равно взял его с собой поиграть.

— А так можно? — нахмурился я.

— Мне можно, — подмигнул он.

Арби усмехнулся.

— Что такое? — улыбнувшись в ответ на смешок, спросил курящий.

— Ты так своего друга описал, — ответил Арби, начав разминать шею круговыми движениями головы. — Примерно так можно описать и меня.

Мы вопросительно на него уставились.

— Ну, — объяснял он, обращаясь ко мне, — я тоже с другого города, ты тоже позвал меня сюда…

— Тогда уж и меня можно так описать, — перебил его я. — Ведь я тоже с другого города. А еще это я у тебя поселился, а не ты у меня.

— Ты поселился у него? Ого, это круто, — закивал парень, задумчиво сделав затяжку. — Еще круче, учитывая, что учитесь вместе. Удобно, — он выдул дым и без слюны сплюнул себе что-то под ноги. — Вы кто? Стоматологи? Педиатры? Лечебники?

— Стоматологи, — ответил я.

— Вы знаете, что ваш факультет только в этом году открылся?

— Так бывает, когда министерство образования решает добавить студентам еще вариантов для денежных профессий, — вставил его друг.

— Да, знаем.

— Классно. По сути, вы что-то типа первооткрывателей. Готовьтесь, — он сделал последнюю затяжку съежившейся сигаретой и скинул бычок на беговую дорожку. — В следующем году вам придется отбиваться от бедолаг-первокурсников.

— В смысле? — спросил Арби.

— Вас начнут донимать расспросами о преподавателях, о предметах, какие экзамены тяжелые, а какие — нет. Всякое такое. Кстати, запомните имя Макаев Рамди Аминович. Этот тип вам нервы заживо сожрет.

— Понятно, — я заканчивал разговор, который и начал-то лишь из вежливости к пострадавшему от меня парню. — Ладно, пойдем мы дальше тренироваться. И кстати я — Саид, а это — Арби.

— Я — Ибрагим, — сказал он, привстав и пожав нам руки. — А это — Ренат.

Тот уже увлекся разговором с остальными ребятами.

— Будем знакомы, — кивнули мы с Арби, побежав на второй круг.

После разминки Сулейман скомандовал нам присоединиться к остальным ребятам, и мы еще немного потренировались с мячом.

— Ну! — крикнул мой дядя, громко хлопнув в ладоши. — Теперь будем смотреть, что вы можете показать в самой игре!

Он был одет в спортивный костюм, в котором не будет холодно зимой, и от одного этого вида мне становилось дурно и душно.

— Я вас в команду уже и так запишу, но хорошо, что вы пришли. Лишних вопросов не будет, — подойдя к нам, он установил по руке у нас на плечах.

— Как тебе пацаны? — запыхался я. — Хорошо играют?

— ДIавал, — он выпятил нижнюю губу, кивая. — Некоторые тут вообще талантище, не понимаю, что они забыли в медицинском институте.

Он подозвал к себе всех, и стал распределять нас на две команды, оставив одних в своих футболках, а другим кидая кислотно-желтые манишки.

— Играем на все поле, одиннадцать на одиннадцать!

— Нас тут больше, — щурясь от солнца, подметил невысокий полный паренек с манишкой в руках.

— Поиграть успеют все, не бойся! Так! — он снова громко хлопнул, докидывая последние манишки. — Асхаб, Хасан, Заурбек, Али…

— Он уже запомнил их имена? — удивленно прошептал Арби.

— Он ведь регулярно держит свою память в тонусе, тренируя малышню.

Мы с Арби попали в команду без манишек, и Сулейман определил нам и остальным наши позиции на поле.

— Усман, давай в защиту слева, Хусейн — направо, в центре… — он потрепал бороду на подбородке, глядя на нас. — Давайте, Арби, Саид — в центре защиты. Бауди — в нападение, Малик — в пару к нему…

Я не был защитником, а играть на последнем рубеже обороны было не самой надежной задачей для меня. Я играл в центре поля и привык руководить игрой, имея подстраховку сзади. Теперь же этой подстраховкой выпало быть мне, но я не стал спорить: мне просто хотелось играть.

— Чего так загрузился? — пихнул мое плечо Арби. — Что-то не так?

— Все нормально, задумался просто… тебе удобно в защите?

Сулейман скомандовал занять свои места по обе стороны центрального круга.

— Да мне на самом деле без разницы, — пятясь к воротам и разминая ноги говорил Арби. — Толкаюсь хорошо. Наверное, это то, что нужно. — Он кивнул на меня. — А тебе в защите как?

— Увидим. Никогда в защите не играл.

— Скажи ему.

Я отмахнулся и Сулейман начал игру.

Поначалу все было вполне нормально, но мяч доходил до меня редко. Учитывая, что я играл на непривычной позиции, это было неплохо: мало ли что я мог учудить, находясь в неудобной игровой ситуации. А вот Арби меня удивил. Он был очень резвым, быстрым; очень высоко выпрыгивал — забирая верховые мячи и каждый раз срывая аплодисменты Сулеймана — а также действительно очень хорошо толкался, в пределах правил выводя соперников из строя. В нашей команде был миниатюрный парнишка, которого звали Малик. У него были сбриты виски и длинная зачесанная поблескивающая челка. Его техника была на уровне профессиональной футбольной академии: он оставлял соперников не у дел почти каждый раз, когда принимал мяч. На вид ему было будто бы лет двенадцать, настолько молодым он казался.

— МАЛИК, ПАС! — кричал Сулейман всякий раз, когда парень входил во вкус, продолжая накручивать бедолаг в манишках. — ПРОСТО ОТДАВАЙ ПАС!

Обратил на себя внимание и Хусейн, игравший в защите справа. Он буквально вспахивал свой фланг, одинаково хорошо отбирая мячи и успешно протаскивая их на чужую половину поля. Но при всей добротной работоспособности Арби и Хусейна, при всей техничности Малика, лидером казался другой человек — Бауди. Этот грузный, крепкий парень действительно был прямо типичным нападающим-столбом. Он был далеко не так уклюж с мячом, как остальные ребята, но габариты позволяли ему бежать напролом, не замечая пытающихся отобрать у него мяч оппонентов. Он забил первые два гола в начальные десять минут игры. В первый раз он, оттесняя защитников, пробежал с мячом в ногах до вратаря и катнул его ему под опорную ногу. Второй раз он замкнул пас на пустые ворота, который выдал ему Малик, представивший буквально цирковое представление из накручивания всех встречных игроков.

— Вот он вытворяет, да? — бросил я Сулейману, пробежав мимо него.

— Далеко не пойдет с таким отношением, — грубо огрызнулся тренер.

В какой-то момент наша команда, можно сказать, «просела по дыхалке», и мы стали пускать соперников слишком близко к воротам. Закончилось тем, что двое из них, эффектно обыграв меня распасовкой, точно так же обставили оставшегося Арби, а потом вышли на нашего вратаря, не оставив ему шансов. Второй их гол тоже не заставил себя долго ждать, но это уже была моя грубейшая ошибка: мы, сбив темп игры, медленно, через короткий пас пытались подобрать момент для того, чтобы выброситься в атаку, но получив очередную короткую передачу от Малика в центре поля, я промахнулся по мячу, заранее высматривая адресата. Конечно же, быстрые ребята из противоположной команды не могли не воспользоваться таким подарком. Они вновь выбежали вдвоем на вратаря, а нам с Арби и Хусейном лишь оставалось пытаться умчаться за ними.

Позиционные атаки требуют серьезной концентрации, потому что замедлившийся темп игры может привести к тому, что соперник, дождавшись удобного момента, неожиданно вспыхивает и всплескивает скоростным выпадом. Я должен был играть защитника, а потеряв бдительность и ощутив себя профессионалом после серии коротких пасов, я старался удивить всех своим видением поля. Я увидел Бауди, путавшего своим движением защитников, и хотел бросить мяч ему на ход, но в итоге растерялся и допустил глупейшую ошибку из всех возможных.

Некоторые ребята подбадривали меня. Арби сразу втащил мне по плечу, убеждая в том, что это ерунда, а Малик сразу подбежал, начав винить себя за неудобный пас.

— Нормально ты пасовал, не наговаривай, — отвечал ему я, пытаясь отвязаться от шума в ушах.

Мне было жутко стыдно, все в глазах расплывалось и укрывалось туманом, а щеки, работая на пару с солнцем, нагревались теперь еще и изнутри. Все становилось хуже, когда я видел, как Усман и Бауди недовольно крутят головой, а Заурбек, игравший в чужой команде, самодовольно хихикал.

Сулейман не стал ничего менять, и я был ему несколько благодарен. Потому что поменяй он мою позицию сразу после этого казуса — на какой-то момент я оказался бы в центре внимания, а это то, чего бы мне хотелось меньше всего.

Когда короткая сорокаминутная символическая игра завершилась с тем же счетом, который образовался после моей ошибки, Сулейман выстроил нас в полукруг, а сам, встав перед нами, начал перечислять имена тех, кто попали в команду. Все те, кто играли мало-мальски сносно (а кто-то и великолепно) — оказались в команде. Как и обещал, Сулейман внес нас с Арби в список.

— На самом деле это жестко, что у нас был только один отборочный день, потому что тут очень много толковых ребят, — сглаживал углы он. — Поэтому не расстраивайтесь, это не означает, что вы чем-то хуже. Но сегодня мой выбор таков.

Далее он продиктовал всем номер своего телефона, и попросил кого-то из нас заняться тем, чтобы мы создали групповой чат для обсуждения командных мероприятий и тренировок. Он обещал, что будет тренировать нас по высшему стандарту, и что сделает все возможное, чтобы мы выиграли турнир.

Когда мы освободили поле, наблюдавшие за тренировкой ребята вскочили с мест и помчали гонять мячи.

— Полная хрень… — запыхаясь, злобно выдул я.

— Чего ругаешься? — говорил Арби, разглядывая играющих. — Нормально было. Может, пойдем еще поиграем?

— Ты оставайся, я пойду с Сулейманом поговорю.

Арби пожал плечами и вернулся на поле, начав чеканить свободный мяч.

Сулейман, окруженный, стоял и отвечал на вопросы пролетевших мимо команды ребят. Они спокойно, без какого-либо недовольства спрашивали у него, за что они оказались вне состава. Я присел на трибуну ожидая, когда он закончит. Мне жутко хотелось оправдаться перед ним, чтобы он не считал меня бездарным, а еще мне казалось, что ему было стыдно включать меня в команду при всех, когда абсолютно каждый видел тот самый момент.

— Сулейман, — обратился к нему я, привстав, когда он направился ко мне. — Я хотел сказать…

— Я надеюсь, — он жестом разрешил мне сесть обратно и сам устроился рядом, — что ты не думаешь, что я зол на тебя из-за той помарки.

— То, что зол, не думаю. Но я хотел сказать… я ведь не защитник. И тем более не последний защитник… это вообще не моя позиция…

— Ты издеваешься? — он весело воззрился на меня. — Я не знаю на какой позиции играет единственный из моих родственников, кто любит футбол так же, как и я?

— Мало ли…

— Это чепуха, Саид! Я знаю, на что ты способен, просто я не знаю способностей других пацанов так хорошо, как твоих. Я тебя туда поставил из-за того, что не было альтернативы. А, учитывая, что ты почти профессионал — ты справился бы лучше всех. Или мне надо было этого шкета с челкой в защиту поставить?

Я приложил усилие, чтобы не вздохнуть с облегчением прямо на его глазах.

— Вот твой друг Арби — это прямо идеальный защитник! И в команде, которая была против вас, ему отлично в пару зайдет Увайс. А тебе будет твое место в центре поля, не переживай, — он подмигнул.

Мы попрощались и я, окончательно успокоившись, побрел к очереди, столпившейся у будки. Все вокруг были как будто давно знакомы друг с другом. Они общались, обсуждая не только отборочный матч, но и справляясь о делах родных и близких. В целом, нет ничего удивительного, что едва знакомые чеченцы расспрашивают друг друга о здоровье членов семьи или делах на учебе — или сразу об успехах на работе, если речь о взрослых — но их общение было куда более близким.

— Зря он так, конечно… — разговаривали стоявшие передо мной Малик и еще один парень, имени которого я не знал. — Это же игра всего лишь.

Я обернулся и увидел, что ребята, оставшиеся на поле, стали делиться на две команды, чтобы поиграть еще раз. Арби, заметив мой взгляд, жестом предложил присоединиться к нему, но я, улыбнувшись, покачал головой.

— А что он сказал именно? — фоном продолжался разговор стоявших передо мной в очереди ребят.

— А тебе сколько лет, Али? — спросил Малик.

— Семнадцать, — отвечал второй.

— А, ну ты не сильно старше, так что могу повторить это перед тобой. Он сказал что-то, что он кусок дерьма, что играть не умеет, а его все равно взяли…

— А мне восемнадцать, — шуточно вмешался я. — Может, я не должен был этого слышать?

Они обернулись ко мне, и я понял, что собеседник Малика — Али — точно ингуш. У него были светлые вдумчивые глаза, рыжеватая копна густых волос и выразительные брови. Сам он был рослым и худым, с донельзя выпирающим кадыком и светлой щетиной.

— О, брат, тебе точно не следовало это слышать, — Али понимающе кивнул.

— Почему? Я просто пошутил, — приподнял руки я и вздернул подбородок в сторону Малика. — Вряд ли и я сильно старше тебя.

— Нет, брат, мне шестнадцать, но он говорит о другом.

— А. Извиняюсь, я случайно подслушал вас.

— Просто речь шла о тебе, это про тебя так сказали, — без особой надобности неуверенно продолжил Малик.

— Что… в каком смысле? — опешил я, округлив глаза. — Вот это сказали? Кусок д-дерь… — от неожиданности я заикнулся. — Эти вещи? Про меня?

— Да, — сочувственно ответил он.

— Зря ты это сказал, — предосудительно воззрился на него Али. — Тебя никто за язык не тянул.

— Кто это был? — уставившись на них, сурово спросил я.

— Ой, — Малик явно понял лишь сейчас, к чему мог привести его незапланированный донос. — Это неважно!..

— Смеешься надо мной? Спрашиваю — кто это сказал?

— Если бы он хотел сказать в лицо — он бы сказал…

— Что ты несешь? Просто скажи мне, кто это был!

Несколько впереди стоящих ребят стали оглядываться на нас. Очевидно, что Малик боялся прослыть ябедой и уже пожалел об этом разговоре, но под моим напором совсем зеленый мальчуган не смог бы держаться слишком долго. Он коротко дернул головой в сторону поля. Я обернулся, увидев, как парни разводят мяч с центра и начинают игру.

— Кто именно? — вернувшись к Малику, уточнял я.

Мне было жаль его, когда я увидел, как он, обреченно опустив глаза, тяжело выдохнул.

— Не переживай, никто не узнает, что это ты мне передал, — заверил его я и с нажимом взглянул на Али.

— Это Бауди был…

Я ничего не понимал и ушам своим не верил. Тут никто меня толком не знал, почти ни с кем из принимавших участие в матче я и не разговаривал, был достаточно тихим и незаметным. Естественно, оставаться незамеченным после моей фатальной ошибки было бы трудно, но с какой стати меня вот так сразу оскорбляют за спиной?

— Он это лично тебе сказал?

— Нет, когда они на поле обсуждали кого взяли, а кого нет, он это среди остальных говорил. Они слышали. Я тоже там стоял.

— Ясно.

Выяснив последнее, что меня интересовало, я резко развернулся на сто восемьдесят градусов и пробежался к полю во время их игры. Я подбежал к владевшему мячом Хусейну и, подставив ногу, помешал ему отдать пас. Я взял мяч в руки, подбросил его и со всей силы пробил по нему ногой, запустив далеко от поля.

— Э-э-э! — загудели ребята.

Я направился к недовольно разведшему руки Бауди, а парни вокруг, почувствовав, что что-то намечается, посеменили ближе ко мне. Я собирался спросить его о том, что услышал и поначалу надеялся, что он станет отнекиваться. Однако наглая ухмылка, обнажавшая кривые белые зубы на чуть выпирающей нижней челюсти и пустой, стеклянный взгляд глубоко посаженных глаз-бусинок над длинным острым носом сразу сигнализировали мне о том, что нормального ответа мне от него не дождаться. Он выглядел как хулиган, как бывалый хулиган. Он был практически лысым, но летом многие брили голову, надеясь не перегревать ее на сильнейшей жаре.

— Я тут услышал, что ты меня обозвал. Это правда?..

Бауди ответил настолько быстро и хлестко, что почти перебил меня:

— Да, правда. Я сказал, что тренер, походу, твой отец, раз он взял тебя. Иначе даже не знаю, что здесь делает такой кусок дерьма.

Этого хватило. Я налетел на него так стремительно, что никто, включая его самого, не успел и глазом моргнуть. Сцепившись с ним в подобии вольной борьбы и почти повалив его на землю, я думал лишь о том, чтобы не бить его по лицу и не трогать его голову. Он весил достаточно больше моего, чтобы не свалиться под моим натиском, и потому я стал выбрасывать кулаки ему в живот, отчего он как-то странно хихикал. Мне на мгновение показалось, что он умалишенный, потому что его реакция была очень странной. Он вел себя точно ребенок, которому удалось довести старшего брата. Конечно же, на нас накинулась толпа, пытаясь разнять.

— Это ты дерьмо, понял?! — вопил я, продолжая молотить его по животу.

То, как меня подмывало сломать ему нос — это было похоже на желание расчесать комариный укус. Пусть это и было необыкновенным для меня, но что-то очень твердой стеной встало между мной и этим поступком. Как будто я не хотел окончательно испортить все свои отношения с этим городом, нанеся увечья еще одному первому встречному человеку.

Поняв, что это нужно заканчивать, я решил ударить его коленом. Занося ногу, я случайно ударил кого-то из тех, кто пытался меня оттащить, и, не обратив на это внимания, сильно вдарил коленом прямо в живот Бауди. Тут он уже не хихикал: простонав, он ослабил хватку, и я вытолкнул его из толпы. Он скрутился на газоне, держась обеими руками за живот.

— А сейчас как тебе?! Смешно?! — цедил сквозь зубы я, утирая пот из-под носа.

Арби и в этот раз грубо расталкивал всех тянущих ко мне руки людей, снова выкрикивая, что он разберется сам. Один из них, все же, оказался проворнее и, обхватив под мышками, начал нести меня. Это был Ибрагим. Он оттащил меня на угол поля, не выпуская из рук.

— Да что тебе надо? — вырывался я.

— Тихо-тихо-тихо, боец, свои ребята, — улыбнувшись, поднял руки он, когда выдавил меня достаточно далеко от заварухи. — Хотел убедиться, что ты успокоился. Ты что тут устроил?

Я устало закатил глаза. Все повторялось.

— Ты все видел. Оставь меня уже.

— Да я и не пристаю, просто не понимаю, что произошло. Такая суета — а причина какая?

— Он оскорбил меня. Хорошо, что это слышал не я один.

— Ну, это Бауди. Я его еще со школы знаю.

— И что?

— Да ничего, — его брови собирались в саркастичный треугольник, и я лишь закипал сильнее.

— Что тебе тут кажется смешным? — спросил я, грозно глядя ему в глаза.

— Бауди этот — очень тупой придурок, смысла с ним дело иметь нет никакого. Он неисправимый. Ударь ты его еще тысячу раз — он продолжит делать то, что делал. А этой нападкой, — он спародировал мой удар коленом, — ты все только усугубил.

— Мне наплевать! — я лишь отмахнулся от Ибрагима, увидев, что Арби общается с кем-то на повышенных тонах.

Я подбежал к ним и услышал, что он меня защищает, оправдывая мои действия тем оскорблением, которое Бауди прилюдно мне учинил.

— Тебя назвать так, ты промолчишь, хочешь сказать? — нагнетал Арби.

Сейчас он выглядел предельно угрожающе, отчего парень по имени Заурбек немного подсел.

— Не надо было так резко набрасываться… — приговаривал Заурбек.

— ДIавала, твоему дружку не надо было языком лишнее чесать. А раз сказал что-то — отвечай за свои слова!

Я встал между ними, оттолкнув Заурбека.

— Что ты ему объясняешь, Арби? — пренебрежительно спросил я. — Не видишь, что он такой же?

Заурбек, качая головой и ухмыляясь, пригрозил мне указательным пальцем.

— А с тобой мы еще не закончили, — по-чеченски сказал он, пятясь к сидевшему на газоне Бауди.

И вот, как обычно, я вновь обо всем пожалел. Бауди не был сумасшедшим, но словно делал все, чтобы таковым казаться. С другой стороны, я понимал, что вряд ли сумел бы не отреагировать на его оскорбление. Я корил себя за то, что не умею терпеть; за то, что отличаюсь от других чеченцев; корил себя за то, что я с Москвы; корил Сулеймана за то, что поставил меня в команду с этим Бауди; корил Малика за то, что он передал мне эти оскорбления; корил себя за то, что плохо провел этот матч, ведь из-за моей игры теперь и этот день был испорчен.

Все шло не так. Я вновь чувствовал себя маленьким мальчишкой, которого другие грозненские дети дразнили и задирали из-за того, что понимали, что он откуда-то издалека.

— Плевать на них! — Арби уводил меня к будке. — Заберем свои вещи и уезжаем отсюда.

Бросив еще один взгляд на поле, я увидел, что все наблюдают за нами: Бауди, морщившийся от болей в животе, его друг Заурбек, склонившийся над ним и держа руку у него на плече, и сочувственно ухмыляющийся мне Ибрагим — все они безмолвно провожали нас.

— Я снова выглядел странно? — тихо спросил я Арби, когда мы прошли к будке мимо расступившихся студентов. — Надеюсь, сейчас ты так не считаешь.

— Если кто-то и выглядел в этой ситуации странно — то точно не ты.

Я тебя поняла. 16:28

Припёрся в Грозный, а со мной даже не связался. 16:28

А ведь мы почти что родные брат с сестрой. 16:29

Ладно я. Тебе перед теткой своей не стыдно? 16:29

Теперь чтоб ноги твоей не видела! 16:29

Когда мы с Арби вернулись с отборочной тренировки, я сразу же, спасаясь от жажды, завалился спать в своей комнате, надеясь доспать до ифтара, но сообщения моей двоюродной сестры Лианы разбудили меня.

Ну, все, началось. 16:33

Во-первых: прости, что не написал тебе. 16:33

Во-вторых: сегодня приеду к вам. 16:34

Буду у вас есть и пить. 16:35

На фиг не нужен. 16:36

Если приедешь — огребешь бейсбольной битой. 16:37

Во-первых: э-э-э, ты как общаешься? 16:37

Во-вторых: откуда у тебя бейсбольная бита? 16:38

Во-первых: почему ты пишешь «во-первых» и

«во-вторых»? Это такой новый каламбур? 16:39

Во-вторых: когда будет «в-третьих»? 16:39

Я увидел всплывающее уведомление из другого чата — с мамой.

Ты серьезно не поехал к Асе? 16:39

Ты меня опозорить хочешь? 16:40

Я никого об этом не спрашивала. Думала, что ты сам

сделаешь все, как надо! 16:41

Алелай, и это мой сын… 16:41

Я вновь открыл чат с Лианой.

В-третьих: ты позорная ябеда и сегодня

ты у меня получишь. 16:42

Арби выполнял работу по дому, вынося в коридор вещи, которые нужно было выбросить, и освобождая в своей комнате место для пылесоса, чтобы он не мешал в коридоре и гостиной. Он отказался от моей помощи, после чего я сказал ему, что на ифтар поеду к тете с сестрой.

— Ты можешь поехать со мной, — предложил я.

Дунув на свою взлохмаченную челку, он показал мне свои пыльные от старой тумбы руки.

— Я тут слегка занят.

— А я и не видел, что у тебя в комнате есть старая мебель.

— Ты не заглядывал в угол — за дверь. А еще ты не видел, что творится на балконе.

— Вы же недавно ремонт делали? — вопросительно воззрился я на груду из старых книг, разобранный деревянный стол и старую обувь.

— Да, — ответил он, перемещая с моей помощью тумбу в коридор. — Но сначала мы заняли квартиру мебелью, которая уже была у нас. Мама не решалась ее выбросить. А теперь… — он осекся, вытерев нос чистой стороной ладони. — В общем, теперь я это все вынесу.

— Я тебе помогу.

Мы по очереди вынесли разваливавшиеся части стола и тяжеленую угрюмую коричневую тумбу с облезлой позолотой на ручках. Мы не стали забрасывать все это в мусорный контейнер, решив оставить лежать рядом на случай, если кому-то это понадобится. Книги и одежду, сложенные в плотные пакеты, он оставил дома. Я сразу понял, что он хочет раздать их нуждающимся, и потому не стал расспрашивать.

— Где живут твои родственники? — спросил он из ванной под шум воды.

— Дом на РТС.

— Это напротив Ипподромной?

— Да… ты картошку жарить будешь? Или это для супа.

Я сидел на кухне и увидел пару неочищенных картофелин рядом с миской, где плавали уже очищенные. Арби мыл руки в ванной и отвечал оттуда:

— Я пожарить думал. Но мне без разницы. Если хочешь, сделаем суп.

— Мне тоже все равно, — я дочищал оставшиеся клубни, бросая кожуру в ведро.

Арби вышел из ванной, вытирая руки полотенцем, наблюдая мной.

— Ты это у дяди привык наделать дел по дому, чтобы потом выйти без чувства вины?

Я удивленно уставился на него, осторожно указывая на него пальцем.

— Не говори мне, что сам делаешь так же.

— Тогда откуда, по-твоему, я знаю про этот психологический ход?

— Обалдеть, — засмеялся я. — Это поразительно.

— Только я — не дядя, — он взял миску с картошкой и стал нарезать ее на доске. — Так что можешь спокойно идти по своим делам.

— Ну, раз ты так много знаешь, то должен знать еще кое-что, — я пожал плечами. — Привычка — дело такое. Приобрести ты ее можешь где угодно, с кем угодно, и под влиянием чего угодно. А оставаться она с тобой будет и в других условиях.

— Значит, надо формировать новые.

Предупредив свою тетю, что я скоро приеду, я сел в такси и добрался до нужного дома. Меня встретила недовольная Лиана, и я вдруг понял, как сильно я по ней скучал. Все детство мы провели вместе, и о том, что мы не родные брат с сестрой, мы узнали достаточно поздно. Наших матерей мы воспринимали как общих, и если свою я называл «мама», то ее мама была для меня «хаз-мама», что можно перевести как «красивая мама». Подобные прозвища не являлись чем-то необычным для чеченцев, а напротив — встречались повсеместно. К человеку до конца жизни может прицепиться прозвище, которое он получил в детстве; или же ребенок — будь то племянник, сын или внук — как-то по-своему называет кого-то из старших, неосознанно увековечивая свой детский лепет среди родственников.

Отец Лианы умер еще до ее рождения, и потому наша родня, сильно сочувствуя, всегда помогала им. Их было всего двое, Асет и Лиана, мать и дочь, но за их спиной всегда стояли и будем стоять мы — сотня родственников, готовых подставить плечо.

С Лианой мы являлись практически родными братом с сестрой и по Шариату, так как будучи грудными малышами имели двух общих кормилиц. Мы родились в военное, тягостное время, а жизнь шла своим чередом. Болезни и прочие трудности не ждут, пока ты не обретешь положения, в котором тебе было бы легче с ними справиться. Так происходило, что Асет нужно было отлучаться от крохотной Лианы, чтобы залечить свои проблемы с сердцем, а случалось и так, что моей матери нужно было срочно отъезжать с отцом в Чечню. Таким образом мы с Лианой были молочными братом и сестрой, что практически приравнивает наше родство к единоутробному, а также мы были счастливыми обладателями двух матерей. Я очень любил своих тетю с сестрой.

— О, вот и явился главный олух и засранец этого города! — дружелюбно поздоровалась Лиана.

— Это ранит, — ответил я, приобняв ее.

— Хаз вукх хьо²⁹! — показалась из-за коридора Асет, с приукрашенным недовольством на меня взирая. — Вспомнил своих ненхой³⁰, неужели!

— Я сейчас возьму, развернусь, и уйду!

Мы обнялись с тетей.

— Ладно, сейчас ведь Рамадан, не будем жестить, — сказала Асет, успокоившись.

Асет была учителем русского языка по образованию и именно этим и занималась до войны. После тяжелых военных лет, которые для нее прошли особенно трагично, она вернулась сюда и занималась мебельным магазином, достигнув при этом действительно больших успехов. Не без небольшой помощи родни, она сумела устроить себе и дочке комфортную жизнь. Дом, в котором они жили, был редким для чеченской женщины случаем самостоятельной покупки, а не наследного владения, и я был безмерно рад за них.

— Голодный? — спрашивала она, уходя в кухню в своем развевающемся домашнем платье.

— А ты как думаешь? — шел я следом.

— А мы о тебе вообще не думаем. Или ты считаешь, что это только ты нас забыл, а мы тут сидим и плачемся по тебе? — язвила Лиана.

Гастрономический талант чеченских женщин был чем-то столь обыденным, что даже не вызывал особенного восхищения. «Если чеченка готовит невыносимо вкусно и много — значит, с ней и ее генами все нормально». Лиана корила меня за эту шутку, которую я считал безобидной.

Столы Асет, как и любой моей тети, были наполнены большим количеством разных блюд. Тут и три-четыре вида салатов: с гранатом, с грибами и грецкими орехами, с мясом и лимоном; котлеты из говядины, вареная баранина, чепалгаш, пироги с картошкой, пироги с мясом… все то, что не оставит равнодушным ни одного чеченца.

— Хаз-мам, это вообще кому столько всего? Вроде бы вы совсем недавно узнали, что я приеду.

— Ах ты негодяй! — засмеялась она, выкладывая галушки на тарелку из кастрюли. — Думаешь, ты единственный, к кому мы так готовимся? На! — она с чувством выставила мне дулю.

Я опешил, не понимая, обижаться мне или смеяться:

— Ты что, мать, берега попутала?

Они расхохотались, усаживаясь за стол и приглашая меня.

— Я тебе говорила, — Асет обращалась к дочери. — Слишком долго нам против него не устоять. Сколько там времени осталось?

— Через четыре минуты уже азан, — ответила Лиана.

Асет выставила по стакану воды и чашке фиников перед нами, и, как только наступило время вечернего намаза, мы совершили разговение финиками, а потом помолились. После молитвы мы вернулись за стол и принялись кушать и общаться.

— Как твои дела, Саид? Все хорошо? — спрашивала Асет.

— Да, слава Богу, все гладко.

— Поступил ты в свой институт? У твоего отца ведь там связи, насколько я знаю.

— Да, поступил.

— Подружился с кем-нибудь уже?

— Да! — перебила ее Лиана. — Еще как подружился. Мы же сами видели сегодня.

Я поднапрягся.

— В смысле — видели? — спросил я.

— А как еще мы узнали бы о том, что ты здесь, если не из интернета?

— Не понял… что это я делал в интернете?

— Там этот… Муслимови къант вар и³¹? — уточняла у Лианы Асет. — Ибряим бохш³².

— Ибрагим? — я взвел брови. — Познакомился я с одним таким сегодня. Откуда вы его знаете?

— А кто его не знает? — удивилась моему вопросу Асет. — Он же этого племянник… Шамсуддина, да.

Все, что я знал о Шамсуддине Муслимове — это то, что он несметно богатый чеченский бизнесмен. А если ты чеченец и богач — ты обречен быть на устах почти всех своих земляков. Даже я, будучи человеком, не интересующимся такими вещами, все равно не раз слышал это имя и примерно представлял, кто это такой.

— Так вот, ты был на странице этого Ибрагима, — заключила Лиана.

— Что я делал на его странице? Он поведал всем своим подписчикам, что познакомился со мной?

— Нет, балда, ты просто в кадр попал. Он снимал, как вы там в футбол играли. Я когда твою бегающую красную морду увидела, чуть не сдохла. Мы сразу твоей маме нажаловались.

— Да, об этом я уже знаю. Спасибо, кстати.

— А ты как хотел? Всегда тебя спалим и нажалуемся, не переживай, — успокаивающе кивала Лиана.

Наевшись, хаз-мама ушла в другую комнату, чтобы прилечь, а мы с Лианой продолжали разговаривать.

— Как тебе в Грозном? Ты давно об этом мечтал, — тон Лианы изменился: она снова стала моим другом.

— Да просто невероятно. Все еще не осознаю до конца, что я тут живу.

— Ничего, еще немного времени пройдет и с паникой вернешься в свою Москву.

— Вот постоянно ты это говоришь, — улыбнулся я, запивая галушки бульоном. — Все вы так говорите. Но я не знаю, что вообще вас может не устраивать тут.

— Да ну тебя, мы миллион тысяч раз об этом говорили, ты все не унимаешься. Сам все поймешь.

— Лиана, я уже и не сосчитаю, сколько раз услышал это «сам все поймешь». Объясни, у вас тут какой-то кастинг есть? Или отбор? Скоро я проснусь где-то в лесу, где меня заставят пройти какой-то тест? Предупреди меня, чтобы я хоть готов был.

— Да лучше бы тест, знаешь. Нет, Саид, я триллион раз тебе все говорила, просто покопайся в своей башке.

Меня уже порядком утомили эти беспочвенные предостережения, которых я успел наслушаться от всех, с кем говорил. Одни говорили о том, что тут невозможно вести бизнес (будто бы они не знали, что бизнес и я — вещи несовместимые), кто-то говорил, что в мою личную жизнь будут лезть все, кому не лень (будто бы они не знали, что личная жизнь, отношения и я — вещи несовместимые), и говорили, что тут невозможно развиваться. Часто говорили про слухи, какое серьезное влияние они могут оказать на человека, какими они бывают разрушительными, жестокими и подлыми. Но, учитывая, что я не планировал привлекать к себе внимания, следовательно, и слухов обо мне не будет никаких. Кому может быть интересен парень, большую часть времени проводящий дома? У людей просто не будет повода обо мне говорить.

— Эй, пойдем пройдемся? Тут весело в Рамадан, — предложила Лиана.

— С удовольствием. Хаз-мама отпустит тебя?

Лиана сорвалась с места, добежав до комнаты Асет, и я услышал, как тетя отвечает ей:

— С Саидом? Хоть до Урус-Мартана.

Тут, на улице, состоящей из частных домов, как в Мичурино, была куда более привлекательная атмосфера. Из открытых настежь окон домов доносился смех и громкие веселые разговоры. Откуда-то слышался запах шашлыка, а из ворот дома, мимо которого мы проходили, выкатился крупный, но легкий мяч, а за ним свора маленьких ребятишек. А девушки с прижатыми к ушам телефонами, тихо и одухотворенно расхаживающие взад-вперед, как я понял, были атрибутом любой улицы Грозного. Пройдя каменную холмистую дорогу, мы вышли на городской асфальт и направились в сторону центра. Духота стояла страшная, потому Лиана предложила заскочить в продуктовый магазин сразу под улицей, чтобы взять ледяной воды.

— А куда ты хочешь дойти? — спросил я, пиная камешек.

— Можем до центра. Хочешь? — с надеждой попросила она.

Я поморщился.

— Нет. Но пойдем.

— Отлично!

— Эй! Я проявил вежливость, согласившись, а вот ты должна была отказаться.

— Ты раз в тысячелетие приезжаешь, мне больше не с кем ходить так поздно по улице, так что потерпишь! — воскликнула она.

Я сдался.

— Пойдем, я ведь не против, — я продолжал пинать камешек. — А что еще было видно на странице того Ибрагима? Он что-нибудь еще снимал?

— А что должно было быть?

— Да ничего особенного… просто день был суетный, как и вчера.

— И что это за суета такая?

— Сначала ответь, было там что-нибудь еще?

— Да нет, вроде.

— Ну, хорошо. Теперь я хотя бы знаю, что он не местный корреспондент. Не хотелось бы, чтобы сегодняшние события попали на камеру.

— Ибрагим? Нет, ты чего, это вообще не про него. У него и фотографий-то на своей страничке нет. Да и по странице никак не понятно, что это он. Он ведет ее якобы от лица своей тачки.

— Э-э-э, странно… — протянул я, неуклюже пнув камешек так, что он покатился на проезжую часть. — Подожди-ка! А что за машина?

— Ну эта… Турне́не³³которая.

— Турнене?! Это его тачка?!

— Да! — оживленно подтвердила Лиана. — Ты не знал?

— Да откуда мне знать, я особо не слежу за этими социальными сетями. Но мало кто не знает эту машину.

Турнене — это потрясающе красивый черный «Мерседес» с принтом звездного неба по всей его площади. Мне всегда казалось, что принты на автомобилях — лишнее, но этот был таким качественным, таким талантливым и уникальным, что вбивался в голову и вызывал восхищение. Стоило паре фотографий этого автомобиля появиться в интернете, как он тут же стал хитом. После этого появился профиль неизвестного автора, который выкладывал фотографии и видеозаписи этой машины в разных местах. Особенно сильно мне нравилось ее фото на фоне ночного неба где-то в горах. На той фотографии виднелся черный силуэт человека, сидящего на крыше автомобиля. Освещено все это было лишь естественным светом луны и выглядело просто сногсшибательно.

— Очуметь. То есть это его машина и его страница?

— Да.

— А ты-то откуда об этом знаешь?

— Я училась с ним в школе.

— Сын Шамсуддина Муслимова учился в твоей гимназии? — пренебрежительно скривившись, спросил я не без доли поддразнивания.

— Во-первых: он ему не сын, а племянник, во-вторых: да, а что не так с моей гимназией? Драться хочешь?

— Да нормально все, просто странно. Обычно выходцы из богатых семей учатся в частных школах где-нибудь в Греции. Или где еще? Не разбираюсь.

— Нет. Этот — как говорят, «простой, как две копейки». По нему никто бы не сказал, что его дядя миллиардер.

— Вы были одноклассниками?

— Нет, он постарше.

— Понятно… дай-ка свой телефон, — я хотел снова взглянуть на Турнене, чтобы удостовериться в том, что мы говорим об одном и том же.

Открыв на ее смартфоне приложение социальной сети с фотографиями, моему взору предстала фотография двух девушек. Одна была блондинкой в красном платье, а другая — брюнеткой в синем. Кто-то запечатлел их со спины в момент, когда они фотографировались вместе на фронтальную камеру.

— Ого, это еще кто такая? — завороженно уставившись на светловолосую девушку, спросил я.

Чуть приподнявшись на носочках, она взглянула на экран и ответила:

— А, это Элла.

— Элла? — переспросил я.

— Да, — Лиана, спокойно шагавшая рядом, вдруг округлила глаза и резко выхватила телефон из моих рук.

— Ужас! Они же покрытые, а это закрытая страничка только для девочек! Как мне стыдно, — она сильно стукнула себя ладонью по лбу. — Ты ничего не видел, понял меня? — она угрожающе навела на меня палец.

— Элла… — хмуро повторил я, чуть замедлив шаг. — Она чеченка?

— Да-а-а, чеченка!

— А почему имя такое?

— Это укороченная версия ее полного имени.

— А какое полное имя?

— Даниэла.

— Яснее не стало. Разве у нас есть такое имя?

— У нее брат-близнец есть. Его зовут Даниял.

— А вот это уже попривычнее. Значит, Даниял и Даниэла? Видимо, у них креативные родители.

— У них прекрасная семья, — сказал Лиана и, заметив мою заинтересованность, стала дразниться. — А что это ты меня расспрашиваешь так? Это же ты тот самый мистер «Я Всегда Буду Один До Конца Своей Жизни»?

Переходя дорогу на зеленый сигнал светофора, мы рассмеялись.

— Я никогда не говорил, что планирую быть один. Я просто хочу жениться, избегая этих унизительных отношений. Когда вы делаете вид, что вы уже пара, сидите ковыряетесь друг в друге.

— М-да. Как будто у чеченцев бывает по-другому.

— Я постараюсь доказать тебе, что бывает, — убедительно кивнул я.

— Слушай, а можешь поведать мне свой план на жизнь в подробностях?

— Лиана, ты моя сестра, с которой я часто делюсь своими мыслями, и ты задаешь мне такие вопросы?

— Не беси меня.

— Ладно. У меня еще нет плана, но есть пара простых условий.

Мы обошли на следующем пешеходном переходе компанию ребят в шлепках и с семечками в руках, выйдя на аллею посреди длинной широкой улицы Шейха Али Митаева, ведшей в центр города.

— Я вся внимание.

— Я должен быть уже взрослым, состоявшимся мужчиной. У меня должна быть стабильная работа с зарплатой в сорок миллионов рублей в неделю, а также дом в Москве. Желательно — двенадцать. И это я говорю про жилые, многоквартирные дома. Автопарк из пяти… хотя, можно и пятнадцати спорткаров, почему нет? Собственный яблочный сад, теплица с овощами и всякое такое, серьезное, знаешь, — я увидел, что ее несильно впечатлили мои шутки, и решил отвечать по существу: — Ладно. Я состоявшимся быть должен, Лиана. Вот к чему я веду. Чтобы подойти к девушке и не номер у нее просить, а сразу замуж позвать. А для этого нужно чтобы было, «на что» звать.

— Фантазер! — громко сказала Лиана. — Такого у нас давно нет. Даже во времена наших родителей уже не было. И кто же согласится на такое?

— Вот та, кто согласится — это и будет мое, — улыбнулся я.

— Ясно. Значит, не видать мне племянников. Хорошо хоть есть запасной вариант в виде Лорса. Дождусь.

— Значит, Элла, говоришь, — снова вдумчиво глядел я перед собой. — А можешь фотографию лица показать?

— Ну уж нет! Ты от ее макушки сейчас отойти не можешь. Что будет с тобой, когда лицо увидишь? — вредничала Лиана и добавила уже сочувствующе: — Да и мне очень стыдно, что ты увидел эту фотографию. Они ведь покрытые, и подписаны на них только девчонки. А я теперь чувствую себя предательницей.

— Ну, это явно лишнее. Какое же это предательство? Ты же не сама показала мне.

— Да-да-да. Забыли. А по поводу Эллы… не думаю, что она станет ждать, пока ты все свои планы реализуешь. Она старше тебя года на три.

— Не беда. Да и это все шутки. Я не всерьез.

— Слушай, ты про какую-то сегодняшнюю суету говорил.

— Угу, — кивнул я. — Было дело. Но не очень хотелось бы рассказывать.

— Как в этом замешан Ибрагим?

— Да никак. Он меня успокаивал.

— Успокаивал? — Лиана удивленно воззрилась на меня. — А ты буйствовал?

Я поморщился, отмахнувшись:

— Немного… но ерунда.

— Ладно, дело твое. Я хотела сказать, чтобы ты с ним не связывался.

— Вот как? И почему же?

— Неважно. И не обижайся, что я не объясняю. Но связываться с ним не надо. Не тот человек.

— Да мне все равно, просто он мне показался довольно положительным.

— О, да. Впечатление он создать умеет, но за этим ничего нет. Короче. С этим человеком никаких дел не имей. Не побоюсь сказать, что он плохой, — отрывисто говорила она, словно боролась сама с собой. — Да, он плохой человек. А ты — нет. Свяжешься с ним — и либо вреда от него не оберешься, либо сам таким же засранцем станешь.

Мы говорили и говорили, и рядом с ней я чувствовал, что я здесь не один. Что город пускай и пытается сбить меня с ног и лишить сил — но этими силами я все равно буду разживаться рядом со своими родными людьми. Обладая мощью понимания того, что меня любят, ценят, и за меня переживают.

Несмотря на то, что мне не хотелось проходить такой большой путь пешком, я почти не заметил, как мы оказались на мосту в самом центре Грозного, остановившись над мелководной Сунжей. Отсюда все играло красками и бликами, а шум проезжей части заглушался шумом разговоров прохожих. Лиана продолжала предостерегать меня.

— Честно, я видела так много людей, которые испортились, превращались в монстров, что теперь мне ужасно страшно за тебя.

— Лиана, но ведь ты так сильно драматизируешь! Любишь ты это дело.

— Так ведь есть из-за чего драматизировать.

— Нет. Я бы понял, если бы ты меня не знала. Но ты ведь знаешь, кто я и что.

— Знаю. И пугает то, что прежнего тебя тут может и не остаться.

— Лиана! — с чувством воскликнул я. — Ты вынуждаешь меня говорить о самом себе! Своей единственной максимально отличительной чертой я считаю свою непоколебимость! Я — стена. Меня никогда не волнует то, что происходит вокруг. Я не проникаюсь окружением — я наблюдаю со стороны. Ты же прекрасно знаешь об этом, так зачем ты нагнетаешь? Все равно в конечном итоге произойдет то, что должно было произойти. Почему бы тогда не успокоиться и не игнорировать все эти страхи? Так или иначе это зависит от меня — поменяюсь я или нет. Естественно, все это с Волей Бога. А ты все сулишь мне, что я потеряю себя. Как-то мало в твоих словах веры в меня.

— Ты можешь не потерять себя, а найти себя в новом окружении. Как знать, что за окружение ты выберешь. Я лишь переживаю, что ты в силу своей наивности направишься не туда. Ты же сам знаешь: друг — это твой проводник либо в Рай, либо в Ад.

— Друг, — задумчиво произнес я. — Знаешь, ведь совсем недавно я думал, что никогда не смогу найти кого-то, кого назвал бы другом. А сейчас мне кажется, что друг у меня появился.

— Вот! ВОТ! ВОТ ОБ ЭТОМ Я ГОВОРЮ! — провозглашала она так громко, что на нас обернулась кучка фотографировавшихся на фоне «Грозный-сити» девушек. — Ты впечатлительный, импульсивный мальчишка! Ты был так фундаментален в своем отрицании дружбы, что я думала, что никогда ни с кем дружить ты не станешь. А теперь что?! Пара дней прошла — и у тебя, видите ли, друг объявился!

Я снова отмахнулся, уже который раз за день:

— Ничего ты не понимаешь. Ты же не думала, что я никогда в своей жизни не буду меняться? Изменения бывают хорошими и плохими. Что плохого в том, если я нашел единомышленника? Разве это плохое изменение? А ты говоришь о том, что я рискую стать подлецом. Это уже куда серьезнее. Если друга я подсознательно искал всегда, то удобного случая стать подлецом — ну уж нет. Мир не состоит исключительно из черного и белого. Не нужно уходить в крайности тогда, когда смысла в этом нет.

— Тогда посмотрим вместе, к чему тебя твое путешествие приведет.

— Ты звучишь так, будто желаешь мне облажаться, — нервно посмеялся я.

— Нет. Ты просто всегда очень убедителен, Саид, и тебе хочется верить. Я буду надеяться на то, что это не мир окажет влияние на тебя, а ты окажешь влияние на мир.

— Ох, как же масштабно это прозвучало, — я выпятил нижнюю губу.

— Осади, я имела в виду мир вокруг тебя, — поспешила уточнить Лиана. — А то ты, видать, уже чемоданы собрать решил, чтобы с тренингами гастролировать.

— Это было так заметно? — я усмехнулся, а она пихнула меня в руку.

— Я всегда буду за тебя, только не потеряйся. Ты очень добрый. Пусть ничто этого не изменит, — она смотрела на меня так, словно надеялась посеять эти слова в моем разуме, укоренить их. — А теперь провожай меня домой, — она, по-детски поманив меня пальцем, пошла в обратном направлении, и, резко обернувшись — так, что поля ее платка сделали эффектный зигзаг, — дерзко добавила: — И да, снова пешком. Мне нужно сбросить пару набранных за сегодняшний жор килограмм.

Примечания

27

Марша вогъийла! — «Добро пожаловать!» (чеч.)

28

Дал атто бойл — «Пусть Бог Дарует удачу» (чеч.)

29

Хаз вукх хьо! — дословно «Ты красивый!» (чеч.), но зачастую употребляется саркастически, выражая недовольство.

30

Ненхой — родственники со стороны матери (чеч.)

31

Муслимови къант вар и? — «Он ведь сын Муслимова?» (чеч)

32

Ибряим бохш — «Ибрагимом звать» (чеч.)

33

Турне́не — «Космос» (чеч.)