Или кормить акул, или быть акулой

Шон Чарт, 2023

Саид – молодой чеченец, родившийся и выросший в Москве. Окончив школу, он желает изменить свой привычный уклад жизни и понимает, что студенческие годы – лучшее время для перемен.Скептически относящийся к современным видениям дружбы и любви, Саид мнит себя сформированной и крепкой личностью, но, стоит ему переехать на свою национальную родину, он находит себя сложным, зависимым, импульсивным подростком. Оказавшись втянутым в тяжелые драмы людей, что его окружают, ему остается лишь наблюдать за тем, как его оплоты рушатся один за другим, а на их развалинах произрастает нечто совершенно неизведанное, в чем ему еще предстоит разобраться. Первая часть подросткового романа о перекройке и становлении личности, а также абсолютно новый взгляд на чеченскую молодежь и чеченцев в целом.

Глава 3

Кошмарное завершение отличного дня

В ночи сильнее всего прочего меня заботило то, что именно я скажу завтра в университете, и как все это будет выглядеть, ведь отец ничего мне не объяснил, сказав лишь: «Иди и покажись директору». Вспоминая о том, как прошлым летом я сопровождал своего знакомого в ГГНТУ по его делам, я сильно не хотел куда-либо идти. Там творился жуткий кошмар в период подачи документов, и что-то мне подсказывало, что в ЧГУ будет не меньший ажиотаж. Я вспомнил об Арби и мне стало жаль его за то, какие свирепые очереди ему придется выстаивать, но в этот же момент в голову пришла мысль, что надо бы позвать его вместе с собой: и мне скучно не будет, и ему услугу окажу. Так несмотря на то, что мы отложили нашу возможную встречу примерно на неделю, я решил, что уже следующим утром свяжусь с ним.

Я начал читать про себя суры из Кур`ана, которые желательно повторять перед сном и, занятый их чтением, я не заметил, как уснул.

Проснувшись, я услышал, как на моем смартфоне звучит призыв на утреннюю молитву. Первое, о чем я подумал — что я не успел на сухур, ведь утренняя молитва знаменует начало поста. Раздосадованный, я встал, нацепил домашние штаны и, протерев глаза, спустился по лестнице в ванную, чтобы совершить омовение. Несмотря на лето и дикую дневную жару Грозного, по утрам и вечерам тут было очень прохладно, особенно когда выходишь из ванной с влажными руками, ногами и головой. Приоткрыв стеклянную дверь, затемнявшую внешний мир, я увидел, что не такой уж он и темный, — пускай солнце еще не взошло — и мокрой ногой ступил на холодное крыльцо. Оглядев еще не проснувшийся город, что падал в поле моего зрения, я полной грудью вдохнул свежий утренний, чистейший — как стакан родниковой воды — воздух. Закрыв глаза, я вскинул руки, изнеженно потягиваясь, и получил приятный импульс бодрости по телу. Напоследок еще пару раз жадно наполнив грудь, я вошел обратно в дом и скользкими ногами взбежал по лестнице вверх. За окном раздался азан уже из Мечети. Очень красиво разливаясь по городу, он призывал людей оставить сон и совершить обязательную утреннюю молитву. Я подметил для себя и запомнил, что после азана на моем смартфоне стоит немного подождать, ибо он, как оказалось, немного спешит. Все же Мечети я доверял больше.

Я взял сложенный коврик для намаза с извивающегося подлокотника скамейки на втором этаже и, войдя в свою комнату, постелил его в направлении Каабы. Помолившись, я вернул коврик на скамейку и увидел, как дергается ручка двери напротив: оттуда вышел Амир, потирая глаза.

— Я надеюсь, ты собирался меня будить? — хриплым сонным голосом спросил он.

— Если честно, то нет. Я был уверен, что ты сам проснешься.

— Мужик.

— Ну а я пойду еще немного посплю.

— Давай, — он все еще потирал глаза, спускаясь по лестнице. — Эй, подожди, — Амир остановился. — Ты поел ночью?

— Нет.

— Походу мы все упустили этот момент.

— Ну, что уж теперь. Потерпим.

— Потерпим, — ухмыльнулся он и скрылся за лестницей.

Я пытался уснуть, но у меня уже не получалось. Мне почему-то стало очень тоскливо в этом доме. Я любил бывать здесь, мне всегда было комфортно находиться тут в качестве гостя. Теперь же я был тут, вроде как, постоянным жителем на ближайшие пять лет. Я чувствовал себя неуместным, а еще на меня давило присутствие ваши. Конечно, я очень любил своего дядю и уважал, но он казался некой несущей глыбой. Находясь в его доме, мне казалось, будто он стоит позади каждой пришедшей в мою голову фантазии. Все мои мысли — некоторые нелепые мечты, абсолютно сформулированные цели и смелые надежды — все это становилось чем-то стесняющим, позорящим, компрометирующим меня, когда проходило через призму дяди Висайта. Бывают люди, чья энергия, чье влияние преследует тебя, когда ты находишься с ними под одной крышей. Это чувство давит тебе на грудь и постепенно перекрывает горло. В голове образовывается туман, и ты начинаешь нервничать, будучи неспособным расслабиться. Даже лежа на кровати в предоставленной мне комнате, я ощущал себя неправильно и виновато, и думал, что он вот-вот зайдет сюда, а я буду вынужден встать. Хотя казалось бы — мне должно быть тут чрезвычайно комфортно, ведь все жильцы этого дома — этакая пародия на моих московских домочадцев. В роли папы выступал ваша, в роли мамы — Селима, в роли Лорса — Амир, а в роли Люлюки — Алима. Но это были не они, и ночевал я не в своих родных четырех стенах, а в комнате, которая ждет, пока подрастет ее подлинная хозяйка.

Я созвонился с Арби и поехал на встречу к нему на такси, долго отговаривая Амира и Висайта от того, чтобы они подвезли меня. В такси я снова позвонил своему будущему однокурснику, и он сказал, что будет ждать на остановке у «Гранд Парка» через пять минут. Когда мы подъехали к месту назначения, Арби уже стоял и хмуро сощуривал свои глаза, вглядываясь во все проезжающие машины. Увидев меня в одной из них, он направился к нам.

— Ас-саляму ‘алейкум, — протянул руку я.

— Уа ‘алейкум ас-салям! — его рукопожатие было очень крепким.

Я из чувства такта уговаривал его сесть вперед, но он отказался и в итоге мы оба сели сзади.

— Ты знаешь точный адрес места, куда нам надо? — спросил я. — А то я совсем забыл задать главный вопрос своему отцу, с которого вообще нужно было начинать.

— Бульвар Дудаева, дом семнадцать, — обратился он к таксисту.

Солнце стояло не так уж и высоко, но все равно жгло глаза, а от духоты я уже успел целиком вспотеть. Дряхлая машина такси была нагрета настолько, что выставить локти за спущенное окошко без ожогов было просто невозможно.

На Арби было темно-зеленое поло и тонкие льняные темно-бежевые брюки, а на ногах легкие кеды. Я коротко оглядел себя — все темное и грубое. Плотные штаны, от которых в такую жару прели ноги, длинная черная футболка и массивные темно-синие кроссовки с замшей на носках. Арби показался разумно подходящим к каждому аспекту своей жизни человеком, одевшись по погоде, в то время как я оделся так, словно на дворе стоит начало осени.

— Зачем мы едем туда, Саид? Ты сказал, что расскажешь по дороге.

— Да, точно. В общем, у моего отца немало знакомых и друзей, в том числе и полезных. Говорят, он в свое время очень многим помог и многие остались его должниками, хоть он ни от кого ничего и не требует. Они сами при удобном случае пытаются оказать ему помощь, подсобить где-то делом или своими связями и знакомствами. Один из таких его «должников» — директор Медицинского Института. Мы можем прийти к нему лично с документами и освободимся таким образом от того, чтобы стоять в очередях.

Водитель оскалил золотые передние зубы в улыбке и бросил на нас короткий взгляд через зеркало заднего вида.

— По-чеченски почему не говорите? — спросил он с сильным, но в то же время приятным акцентом.

— Никаких проблем, — улыбнулся Арби.

Дальше мы говорили только на чеченском языке.

— Так вот, — продолжал я. — Мне показалось, что я могу взять тебя туда с собой, чтобы ты не стоял и не парился в очереди.

— От такого я точно не откажусь, — он учтиво кивнул. — Если это не будет проблемой, то я был бы тебе очень благодарен.

— Я думаю, что никаких проблем не возникнет. Я же не толпу с собой притащу.

— Ты отцу сказал?

— Нет, а зачем?

— Он может посчитать, что это плохая затея, — стыдливо сказал Арби.

— Нет, тут никаких проблем не будет. Если что — я отвечаю. Но, опять же, никаких проблем.

Доехав и выйдя из такси, мы оказались у железных ворот с облезлой зеленой краской на прутьях. Молодые люди цепочкой продвигались от ворот в сторону учебных корпусов.

— И куда нам? — спросил Арби.

Я растерянно оглядывался, пытаясь понять, где тут приемная комиссия. Спрашивать никого вокруг я не решался. Хоть я и любил всех этих людей искренней, бескорыстной любовью, я всегда считал себя чужим среди них. Даже не столько чужим, сколько нежелательным.

— Туда, — сказал я, решив, что нам нужно следовать за цепочкой, что огибала ближайшее к соседней улице здание.

Пройдя немного, мы стали различать силуэт таблички, на которой большими буквами было напечатано «ПРИЕМНАЯ КОМИССИЯ». Картина была очень суетливой. Молодые ребята, сидящие на ступеньках, с прижатыми телефонами к одному уху, и рукой к другому; девушки, размахивавшие перед своими лицами сложенными в файле документами, отгоняя летний зной; крупные грузные мамы в длинных платьях и испаринами на лбах.

Я чуть потянул и растряс футболку над грудью, пытаясь охладиться.

— Ты бы в куртке еще пришел, — повел бровью Арби. — Зачем так утеплился?

— Утеплился? — хохотнул я. — Ты меня очень плохо знаешь. Я вообще почти не замерзаю никогда, и даже зимой хожу налегке.

— Значит, просто черное любишь?

— Да. Черные футболки — моя слабость.

Мы стали просачиваться через толпу гудящих абитуриентов и их родителей. Поначалу я пытался что-то бормотать в оправдание нашей наглости, но быстро понял, что никто не обращает на нас никакого внимания. Когда мы вошли в холл, то обнаружили, что людей здесь намного больше. Я стал оглядываться, прикидывая, кто мог бы помочь нам разузнать, где найти директора Медицинского Института. Лица посетителей были настолько напряженными, а лица принимающих были настолько суровыми, что я глубоко вздохнул: придется опять разговаривать с необоснованной позиции виноватого. Арби как хвостик ходил за мной, и я все ждал, когда он начнет что-нибудь расспрашивать, дополнительно сбивая меня с толку и раздражая. Но он молчал. Я уже было поднес палец к плечу стоявшего передо мной мужчины из приемной комиссии, как вдруг выхватил образ, не похожий на другие в этом суетливом месте. Единственное лицо в помещении, не выражавшее стресса. Эта молодая женщина, скрестив руки на груди, шла очень быстро. Промелькнув в коридоре, она скрылась за стеной.

— Пойдем! — поторопил я Арби.

Мы трусцой взбежали по лестнице и направились за женщиной. Она почти бежала, и мне пришлось буквально ее догонять, а ситуация в моих глазах стала потихоньку терять целесообразность. Но я зашел слишком далеко, окликнув ее.

— Йиша²⁰! — позвал я.

Она обернулась, и я обрадовался, что на ее лице действительно нет теней раздражения или усталости. Она была взбудоражена и возбуждена, явно из-за чего-то переживая или чего-то боясь. Крупные подведенные карие глаза на красивом лице с некой опаской осматривали нас с Арби.

— Да? — отозвалась она с прислоненным к уху телефоном.

Мы с Арби нагнали ее.

— Извините, я не видел, что вы говорите по телефону.

— Ничего. Какой-то вопрос? — отвечала она с небольшой одышкой.

Она выглядела не старше тридцати. На ней был медицинский халат, а рыжие волосы накрывал платок. У нее были тонкие выразительные губы и очерченные скулы.

— Мы хотели узнать, где можно найти директора? Нам нужен директор…

— На втором этаже свернете направо, пройдете до упора, и потом налево. Там будет дверь с табличкой… ну, сами увидите.

— Как к нему обращаться? — подсуетился Арби.

— Расул Ахмедович, — ответила она, коротко взглянув нам за плечо. Улыбнувшись, она спешно удалилась.

Выдохнув с облегчением, я, дождавшись, когда она отойдет от нас на достаточное расстояние, подмигнул Арби.

— Красивая, да? Очень даже.

— Красивая, — повторил он.

— Кстати, я знал, как зовут директора.

Арби только пожал плечами, и мы поднялись по лестнице на второй этаж, разминувшись с пролетевшим мимо нас мужчиной в белом халате, который чуть меня не сбил. Мы дошли до нужной двери с надписью «Директор

Медицинского Института: Батаев Расул Ахмедович». Она была приоткрыта и по доносящимся оттуда голосам я понял, что там проходит что-то вроде собрания.

— Посидим где-нибудь тогда? — рассеяно предложил я, вспомнив, что видел буфет на первом этаже.

— Да можем и тут постоять, если хочешь. Мало ли, упустим его — и приходили зря, считай.

Мы прождали какое-то время, и это было довольно неловко. Несмотря на то, что нам удалось поладить сразу же после знакомства, мы все еще были на стадии притирки. Первое впечатление вполне может оказаться обманчивым как для него, так и для меня. В глаза сразу бросалось некое сходство в поведении, ведь иной непохожий на меня человек стал бы много разговаривать, пытаясь заполнить эти некомфортные паузы. Люди редко осознают — или же их редко волнует — что меня намного сильнее тяготит пустая болтовня, нежели нависшая тишина. Видимо, с Арби так же.

Голоса из-за двери стали приближаться, и оттуда вышло с дюжину мужчин и женщин. Судя по халатам и костюмам, я решил, что это преподаватели института. Проводив их всех взглядом, я осторожно заглянул в кабинет, и увидел, что кто-то там все же остался. Приглядевшись, я узнал в собеседнике Расула Ахмедовича своего дядю Сулеймана.

–…потому что в этом году его хотят сделать максимально серьезным! Тот, кто это придумал, на самом деле, большой энтузиаст… — говорил Расул Ахмедович и, едва завидев меня, отвлекся от разговора. — Чем могу помочь?

Сулейман обернулся.

— Да это же Саид! — громогласно объявил он.

— Ничего себе! — тотчас вскочил Расул Ахмедович. — Это Саид?! Вот этот вот здоровый мужик?! — он подошел ко мне и приобнял по-чеченски. — Да уж, не ожидал я увидеть такого здоровяка!

— Да не такой уж я и здоровяк, — смущенно улыбался я, приспустив глаза.

— А что поделать? Я-то видел тебя вот таким малышом в последний раз! — он установил ладонь на уровне своих коленей. — А теперь ты больше меня!

— Ну, Расул, быть больше тебя не так-то сложно! — хохотнул Сулейман и с оглушительным треском схватил меня за плечи.

— Это Арби, — представил своего спутника я.

Арби тихонько вошел за мной в кабинет и поздоровался с ними. Сулейман вдруг заторопился, вероятно поняв, по какому делу я пришел.

— Расул, ты мне и одного слова не дал сказать, наверное, боялся, что если я не дослушаю тебя, то обязательно откажусь. Но как только я услышал про эту идею, у меня не возникло никаких сомнений в том, что я хочу в этом участвовать!

Я не понимал, о чем они говорят, но увидел, как Расул Ахмедович удовлетворенно выдохнул:

— Точно? Ты уверен?

— Да, мне только нужно будет немного подправить свое расписание, чтобы не возникало никаких проблем.

— Отлично! Только постарайся, чтобы это совпало со сроками начала сезона. Я ведь могу на тебя рассчитывать?

— ДА! — провозгласил Сулейман своим громким раскатистым голосом. — Ладно! Вы тогда тут общайтесь, а я пойду! Расул, — он поочередно обнимался с нами. — Не грузи их так, как грузил меня, ладно? Они тебе не скажут, но ты абсолютно невыносим!

Они рассмеялись, и Сулейман вышел. Я был удивлен их отношениями, ведь мой дядя был гораздо моложе директора, с которым общался как с ровесником. Было очевидным, что они знакомы с давних времен.

Расул Ахмедович был мужчиной в возрасте, старше моего отца. У него были прямоугольные очки в тонкой оправе, а на стройные руки, ноги, и выпирающий под рубашкой живот был надет строгий серый костюм. Он был гладко выбрит, а на его голове прямо посреди поляны седых волос обосновалась залысина.

— Так, садитесь, — устраиваясь в своем кресле, указывал нам на стулья он. — Напомнишь мне, Саид, кем вы с Арби друг другу приходитесь?

Он говорил уже серьезно, деловито, как если бы мой дедушка рассказывал о том, как правильно лечить простуду картофельными ингаляциями.

— Это… — я подумал, что было бы нагло вот так привести с собой друга, и потому меня в какой-то момент подмывало сказать, что это мой родственник. Лгать я все же не взялся. — Это мой друг.

Расул Ахмедович снял очки, и, улыбнувшись, сложил руки на столе, как первоклассник за партой:

— Понял. У вас с собой все, что нужно?

— Да, — ответил я.

Мы положили на стол свои документы в файлах. Надев очки, он взялся изучать. Глядя на копию паспорта Арби, он задумчиво произнес:

— Абдуллаh не говорил, что с тобой будет друг.

— А он и не знал. Я и сам не знал, что Арби будет поступать сюда. А потом решил, что неплохо будет взять его с собой.

— И правильно решил! — улыбнулся он. — Только, надеюсь, у тебя больше нет друзей, поступающих в наш институт.

Это было довольно хлестко, хоть и подавалось дружелюбно, но перед Арби мне стало немного стыдно.

— Так как твой деваш попросил меня вас не грузить, могу лишь сказать, что вы, считайте, уже студенты ЧГУ! Поздравляю вас! — торжественно заявил он и снова снял очки.

— Дел рез хийл, — хором сказали мы с Арби.

Я был удивлен тому, как быстро все прошло. Спустя пару минут после того, как мы вошли в кабинет, мы с Арби встали и направились к двери, а директор, держа руки в карманах, провожал нас.

— Дома все хорошо? — спросил он, положив руку мне на спину. — Как отец? Мама?

— Да, все нормально, слава Богу.

— Тебя он сюда отправил, — недовольно нахмурился он. — А сам когда объявится?! Столько раз сюда приезжал, так и не увиделись мы с ним.

— Ну, вы оба уже занятые люди, а отец мой приезжает стихийно в основном. Последний раз он был тут, когда…

— Да, — сочувственно кивнул Расул Ахмедович. — У Висайта случилось горе. Это было ужасно. Мы ведь все с детства знакомы, я тоже знал его жену. Мы все в одной школе учились.

— Да, папа рассказывал. Он еще говорил о том, как вы всех пытались утащить за собой в мединститут.

— Ха! — нервно рассмеялся директор. — Жук! Он, может, никогда этого не покажет, но будь уверен, что он жалеет, что не послушался меня! — он утер глаза. — Ладно, Саид, Арби, еще не раз увидимся с вами, больше не гружу!

После того, как наша аудиенция у директора завершилась, мы спустились и были вынуждены вновь протискиваться сквозь столпившихся у входа в корпус абитуриентов.

— Ты просто не представляешь, как я благодарен, что ты помог мне избежать этих очередей, — сдержано говорил Арби, окидывая взглядом толкучку.

— Пустяки, — ответил я. — Ничего особенного в этом нет.

— Саид! — услышал я громогласного Сулеймана.

Он стоял, скрестив руки на груди и опираясь на свой заведенный автомобиль. Его широкая белая улыбка, казалось, отражает и отблескивает в лучах палящего солнца. Он почти всегда носил спортивный костюм, в котором не будет холодно в середине осени, пусть на улице и разгар лета.

— Я чуть не уехал, но потом решил, что хочу рассказать вам, о чем я общался с Расулом!

Автомобиль стоял прямо у шлагбаума, а парень, дежуривший на пропускном пункте, терпеливо ждал, когда Сулейман уедет.

— О чем же? — вопросительно уставился я на него.

— Он рассказал, что в этом учебном году будет организован какой-то обалдеть какой серьезный футбольный турнир. Участвуют три университета. Сначала заруба будет между факультетами в каждом вузе. То есть чемпионом вуза будет команда только одного факультета.

Я глянул за спину Сулейману — парень, держа палец над кнопкой шлагбаума, натянуто мне улыбнулся.

— А дальше будут полуфиналы, где зарубятся уже разные институты. Но институтов-то у нас тут всего три, поэтому ерунда какая-то получается. Либо двум командам позволят представлять один вуз — что очень тупо даже звучит — либо все соперники проведут между собой по два матча. Кстати, есть возможность, что финал будет проходить на главном стадионе, но это еще обсуждается.

Признаться, такого шквала информации я от него не ждал. Услышанное страшно взволновало меня, ведь я всегда очень сильно любил футбол.

— Балдеж, да? Ты много лет занимался футболом, Саид, и тебе должно это понравиться! — самодовольно вещал он. — А ты как, Арби? Интересно? Играешь?

— Играть умею, только я никогда не занимался.

— Ну, что скажешь, Саид?

— Да я просто поверить не могу, что здесь будет проводиться что-то подобное!

Сулейман хлопнул в ладоши, хвастливо приподняв подбородок:

— Я не сказал главное! Расул попросил меня тренировать какой-нибудь факультет из Медицинского Института! Но я еще не выбрал и не дал свой ответ.

— Все настолько серьезно, что у нас еще тренера будут?

— Совершенно верно! Ну, что? Будешь рад, если тебя будет тренировать твой дядя?

— Да, конечно! А что с твоей группой?

— Что-нибудь придумаем, нестрашно. Буду совмещать или меня кем-нибудь заменят.

— Понятно. Ну, — широко улыбнулся я. — Мы поступаем на факультет стоматологии, так что выбирай его!

— Решено! — он по-ребячески потер руки и заговорил на чеченском. — Какие планы? Давайте домой подброшу.

— Давай, — быстро среагировал я, подмигнув парню, что уже устал дожидаться нас за пультом шлагбаума. — Садись, Арби.

Адресом Арби была улица Трудовая, дом сорок три, и я отметил, что она крайне уютная. Она располагалась прямо за многолюдным «Гранд Парком», но находилась как бы на отшибе от него, оканчиваясь крутым склоном над мелководной Сунжей.

Вероятно уюта добавляла атмосфера миниатюрного городка, где всего хватает. Длиннющий пятиэтажный дом, в котором жил Арби, нависал над проезжей частью, а со стороны двора — по всей длине сорок третьего дома — стояло еще четыре здания. Три из них также были жилыми, а одно — крайнее, что располагалось ближе к Сунже — было медицинским центром. В самом сорок третьем доме на первом этаже последнего подъезда был продуктовый магазин, и я приглядел еще один позади медицинского центра. Тут были и банкоматы прямо посреди улицы, а, пройдя вдоль одного из домов, стоящих напротив дома Арби, можно было наткнуться как на палатки с фастфудом, так и на окошки с шаурмой. Такие улицы меня привлекают больше, чем крупные известные достопримечательности. А жить здесь, вероятно, очень атмосферно. Я второй раз за утро поставил себе цель посетить подмеченное место в городе.

Провожая Арби, я договорился встретиться с ним вечером после ифтара.

— Давай сами дома сделаем разговение водой и финиками, а вот когда увидимся, тогда и наедимся, — предложил я.

— Я стараюсь сильно не наедаться, но заметано.

Когда Сулейман привез меня к дому ваши, я стал приглашать его зайти, но он отнекивался и только просил передать приветствие всем домашним.

Ваша сдержанно, но с интересом воспринял новость о том, что Сулейман будет тренировать меня в университетской футбольной команде. А вот новость о серьезном футбольном турнире удивила его сильнее.

— Неплохо-неплохо, только вряд ли вам будут платить, как футболистам, тогда и смысла этим заниматься нет, — говорил он.

— Да ладно тебе. Интересно же все равно. Амир, вроде как, тоже играет в футбол у себя…

— Да, в ГГНТУ у них секция есть, играют. Видимо, тоже будут участвовать. Глядишь — друг против друга еще попадетесь.

— Ну тут загадывать рано… а где он, кстати?

— Они с Селимой поехали в магазин.

— Понял, ваша, я пойду посплю немного. Разбудишь меня на намаз?

Сон во время поста — дозволенная и приятная мера, позволяющая не голодать большую часть времени. Такая роскошь, конечно, была доступна не всем, ведь большинство людей занято либо домашними делами, либо работой. Дядя Висайт в месяц Рамадан всегда брал себе отпуск. Он вообще когда угодно мог себе его взять, потому что занимал на работе руководящую должность. Где и кем он работал меня никогда не интересовало, да и окружающие сами об этом не говорили, так что эта тема теряла для меня какой-либо интерес.

В этот священный месяц я довольно часто спал днем, а утверждали, что в будущем я еще успею сполна ощутить все испытания поста, когда не буду столь беззаботен, как сейчас. Постясь, я не мог сказать, что испытывал тяжелую жажду. Я по большей части испытывал голод, потому что всегда любил поесть, из-за чего в детстве был полным ребенком. Обмен веществ, доставшийся мне от отца, мог бы помочь мне сохранить полноту и сегодня, если бы я не взялся за себя три года назад. Лишние часы в спортзале на занятиях по футболу, а также преимущественно правильное питание позволяли мне держать себя в хорошей физической форме. Я был стройным и крепким, с объемными мышцами груди и плеч, но никогда не ставил себе цели выглядеть красиво или внушительно — я лишь хотел быть в крепком и здоровом теле. Мне нравилось это наивное ощущение постоянного пребывания наготове. Часто в автобусах сквозь мои мысли проносились различные возможные сценарии: автобус заваливается и грохается набок, а я благодаря своей сноровке и физподготовке по одному вызволяю застрявших пассажиров; бандиты захватывают всех пассажиров в заложники и во главе я — их спаситель, способный на быстрые атаки и грамотно использующий сильные ноги, выбивая автоматы у них из рук, и всякое такое. Расскажи я кому такое, точно стал бы посмешищем, но самому себе я представлялся очень крутым и сильным.

Проснулся я от звука азана на моем телефоне. Я сел в заправленной кровати и пусто смотрел перед собой, вспоминая, где я нахожусь и какой сегодня день. Я не выспался. Хотелось поспать еще, но было нельзя, и поэтому я лишь прилег обратно, глядя в потолок. В комнату бесцеремонно вошел ваша и хотел было начать меня будить, но заметил, что я не сплю. Когда он скрылся за дверью я встал, протер глаза и посмотрел в зеркало. Оттуда на меня глядело два покрасневших голубых глаза под нахмуренными густыми угловатыми бровями. Волосы были взлохмачены недавним сном, а нос немного помят из-за того, что спал я, погрузив лицо в подушку. На щеках, над и под губами прослеживалась редкая, ранняя и совсем еще зеленая щетина, которую пока и щетиной не назовешь.

Зевнув и потерев шею, я спустился вниз, застав домашних в хлопотах на кухне.

— Ваша, что ты делаешь? Давай помогу, — сказал я хриплым голосом, пытаясь перехватить у него из рук стулья, которые он расставлял. — Зачем их так много?

— У нас будут гости, — улыбнулась Селима, спешившая разложить еду на столе.

— Кто? Сулейман? Йохк деца?

— Да какой там, — послышалось бурчание Амира из кухни, который выкладывал очередную партию продуктов из пакетов на кухонном столе. — Друзья папины.

Ваша еще при жизни своей жены всегда помогал ей по дому. Тем более, если он принимал своих гостей. Он не позволял своей жене уставать из-за того, что он позвал к себе друзей. Теперь ее с ним нет, но привычки остались: он никогда не брезговал помощью по дому.

— Ты зануда, — весело отвечал он Амиру. — Тебе тоже никто не запрещает кого-то сюда приглашать!

— Я никогда никого не вожу!

— Я сказал, что водишь? — рассмеялся ваша. — Я только сказал, что тебе это не запрещено!

Предчувствуя их недовольство тем, что на ифтар я не останусь, я очень неловко, неаккуратно заговорил:

— Я бы хотел… я, наверное, хотел бы выйти… я только финики поем, ладно?

— В смысле? — продолжая копошиться в пакетах, спросил Амир.

— Ну я только воды попью и фиников поем, потому что потом поеду встретиться с другом. С ним и поедим.

— Ну, валяй. Дело твое.

Селима цокнула, недовольно взглянув на Амира.

— С нами тебе уже не интересно? — улыбаясь, спрашивал ваша.

Увидев, как он подвязывает подстилки к стульям, я решил не ждать его разрешения помочь, и самостоятельно забрал у него несколько штук.

— Интересно, конечно, — я присел, обхватывая веревками спинку стула. — Просто это мой новый друг, с которым мне еще учиться. Познакомился бы с ним поближе.

— Иди, иди, все равно у нас впереди не один совместный ифтар, дай Бог.

Когда подошло время вечернего намаза, я пожевал фиников, выпил стакан воды, помолился, а потом выбежал из дома к ожидавшему меня такси. Арби написал мне:

Едешь? 19:10

Да. Буду через 7-8 минут. 19:11

Второй раз за день я застал Арби ожидающим меня у «Гранд Парка». Он стоял на белых ступеньках, облокотившись на перила, и держался очень робко. Стоя прямо у центрального входа в торговый центр, он глядел прямо перед собой, не рассматривая окружающих. Руки были сложены и сцеплены в пальцах, а подбородок приспущен вниз. Он выглядел так, как чеченские мужья выглядят в гостях у родственников своих жен.

— Если тебе так безрадостно со мной видеться, ты мог бы просто об этом сообщить, — весело окликнул его я, подойдя к нему.

— С чего ты так решил? — усмехнулся он.

Мы поздоровались.

— Стоишь такой грустный.

— Я не грустный, а задумчивый, — ухмыльнулся Арби.

Что снаружи, что внутри самого торгового центра было так много людей, что казалось, будто тут собрался весь город. В «Гранд Парке» всегда было полно народу, но в праздничные дни тут небывалый ажиотаж. Мне всегда казалось, что в карусели мелькавших вокруг лиц я вижу некоторые знакомые мне, но такое явление для Грозного всегда было столь же нормальным, как, например, дышать носом.

— Что будем есть? — спросил я, когда мы поднимались по эскалатору.

— Не знаю. Ты выбирай.

— Я достаточно всеяден, — пожал плечами я. — Так что выбирать тебе.

— Так и я тоже, — ухмыльнулся Арби.

Он вел себя в точности, как вел бы себя и я, но почему-то изначально наше взаимодействие складывалось так, будто он мой гость. Мне не нравилась позиция нападающего: я всегда любил быть тем, кто отбивается от любезностей, а не придумывает их.

— Ну, смотри. Я в основном ем дома и стараюсь есть правильно, но, приезжая в Грозный, я всегда первым делом ем столько фастфуда, сколько хватит, чтобы мне это надоело…

— Потому что в Москве мало халяльного фастфуда? — повел бровью он.

— Да его там вообще нет, — подтвердил я. — В общем: гастритом не страдаешь?

— Нет.

— Тогда бургеры.

Он не стал отпираться, только развел руки.

В ресторанном дворике на третьем этаже расположилось множество стоек с самой разной кухней: тут и тандыр, и шашлычная, и суши, и национальная кухня нашей и соседних республик, и замороженные йогурты с прочими сладостями. Вкусно поесть чеченцы любили всегда.

— А вот и бургеры, — я ткнул пальцем в меню, висевшем над одной из стоек.

— Саид, если что, то платить буду я.

— Если «что» — ладно. А если «ничего» — то я. Сейчас именно «ничего», — отмахнулся я.

Он рассмеялся:

— Нет-нет, без условий. Я буду платить.

— Интересно, кто тебе это сказал?

— Я ведь тебя сюда позвал.

— По-моему, тебя пригласил именно я.

— С чего ты взял?

Я и впрямь забыл, кто кого приглашал, поэтому решил искать другие аргументы:

— Ты мне уже оказал услугу, разбудив в аэропорту.

— А ты мне оказал услугу, взяв с собой к директору.

Мы безмолвно постояли, глядя друг другу в глаза, и в них читалось только одно: не проиграть.

— Арби, я голодный, я только фиников поел и воды попил, так что давай не будем тормозить. Я заплачу, и мы спокойно поедим.

— А я и фиников не ел, и воды не пил. Так что да, давай ты не будешь тормозить, и дашь мне все сделать, как надо.

— Дерзко.

— Ты сам это начал.

Неловкость и расшаркивания начинали отступать: совместное веселье всегда сильно сближает. Мы стояли у стойки и продолжали спорить под смешки кассирши.

— Сзади нас уже очередь образовалась! — сказал я.

— Так мы еще даже заказ не сделали из-за тебя.

— Из-за меня?!

Он повернулся к молодой девушке в фирменном фартучке с названием заведения и озвучил два комбо-обеда с бургерами и деревенской картошкой.

— А мне еще добавь, пожалуйста, ролл с курицей, — подытожил я.

Девушка ввела нужные позиции на своем экране.

— Что-нибудь еще? — словно намеренно выдавив высокий голосок, спросила она.

— Нет, сколько с меня? — я достал свой небольшой замшевый кошелек.

— Извини, не слушай его, он хотел сказать «сколько с Арби?», — он тоже завозился в кармане, доставая купюру.

Девушка озвучила сумму, и мы с ним одновременно выбросили руки, выставив свои купюры на стойку.

— Ну и какую мне брать? — давилась со смеху кассирша.

— Зависит от тебя, — улыбнулся Арби.

— Я возьму у тебя, потому что услышала твое имя, — обратилась она к нему.

Я нахмурился.

— То есть в этом было дело? Тогда меня зовут Саид.

— Ну, все-все, — она прикрывала рот рукой, смеясь, — пропустите следующих.

— Это твоя первая и последняя победа надо мной, — холодно сказал я Арби.

Мы отошли в сторону, а к кассе вышли две женщины в возрасте с маленькой девочкой.

— Халам дол шу шиъ²¹, — с напускным и шутливым недовольством произнесла одна из них.

— Ничего, было интересно, — подмигнула нам вторая. — Я болела за беленького.

Подавив смешок, мы с Арби нашли только что освободившийся столик. Предыдущие посетители — группа шумных парней — забрали свои подносы и направились к урне.

— В следующий раз тебе будет нечем оправдать свое право на то, чтобы платить.

— Да это пустяки, просто отпусти эту ситуацию, — улыбался он.

— Дал сах дойл²², — серьезно поблагодарил я.

— Ханал хийл²³, — рассеянно сказал он, чуть повертывая в руках чек с номером нашего заказа.

В Рамадан — то есть в праздничные дни — город жил очень интенсивной, насыщенной жизнью. Торговые центры, центральные площади и проспекты, а также маленькие и бедноватые улицы наполнялись народом, что пребывал в радостном, приподнятом настроении. Все наряжались в свои лучшие выходные одежды и прогуливались со своими семьями. Жизнь становилась вечерней, ведь именно вечером, когда заходит солнце, появляется возможность порадовать себя одним из основных удовольствий мирской жизни — вкусной едой.

— Ты сказал, что правильно питаешься? — спросил Арби, коротко кивнув на меня.

— Стараюсь. Но, если говорить в общем и целом, то да.

— А футболом ты больше не занимаешься? Не думал совмещать с медициной?

— Нет. Я и не представляю, как это совмещать.

— Ты ведь профессионально занимался?

Я усмехнулся.

— Ох, еще как. Даже ланы на жизнь я строил футбольные, грезил карьерой.

— А бокс, борьба?

— Это все тоже было, конечно, но только для того, чтобы уметь.

— Точно, ты ведь, кажется, все это мне уже рассказывал, извини.

— Да ничего, ты не обязан помнить. А с тобой все нормально?

Он поднял на меня свой взгляд, пристально и хмуро выглядывая подвох, которого не было.

— Да… — неуверенно ответил он. — Почему спрашиваешь?

— Ты какой-то несобранный, — заметил я.

— А, — он выдавил ухмылку. — Так я ведь голодный. Как будто ты сам этого не понимаешь.

Он уклонялся от ответа, и я хорошо знал, что это такое, так что допытываться не стал. Девушка за стойкой окликнула нас, и мы с Арби встали со своих мест.

— Ну уж нет! Все оплатил, так теперь хоть сиди спокойно, а я все принесу.

Он лишь поднял руки, не собираясь перечить.

Когда ешь после длительного голодания, вкус ощущается совсем иначе. Рецепторы ликуют, обрабатывая пищу, которую ты вкушаешь, а мозгу кажется, что ты способен есть и есть без остановки.

— Да, поесть я люблю, — оправдывался, пережевывая бургер.

— Да? — Арби запивал еду газировкой. — А по тебе не скажешь.

— Надеюсь, ты не хочешь сказать, что я тощий.

— Нет, ты не такой тощий, как я, но и не выглядишь человеком, который любит поесть.

— Любить поесть — не значит есть много.

— Не спорю.

— Да и ты не тощий. Ты явно жилистый, так что давай без самокритики.

— А кто сказал, что я недоволен тем, что я тощий? — его ожившие брови давали понять, что настроение у него и впрямь поднялось. — Я двенадцать лет занимался дзюдо. Мы на тренировках очень много бегали.

— Обмен веществ — наследственное. Вряд ли бег сильно влияет на телосложение.

— Но на здоровье влияет точно.

— Безусловно.

Мы немного помолчали, усиленно принявшись за еду. Наедаться я не любил, потому что ненавидел ощущение тяжести, но после голодания бывает трудно уследить этот момент, потому наелся я в этот раз знатно. Я глядел по сторонам, и взгляд упал на очень милого ребенка, которого молодая мама кормила каким-то фруктовым пюре из баночки: пока молодой отец развлекал ребенка рожицами, мама подносила крохотную ложечку ко рту малыша. Я просиял, созерцая эту картину, и увидел, что Арби тоже смотрит на них.

— В самолете ты говорил об обстоятельствах, которые тебя привели в Грозный, — прожевав, спросил я у Арби. — Что за обстоятельства? Если это не секрет.

Он повернулся.

— Знаешь, наверное, секрет, — не постеснялся пресечь он, чем сразу приумножил моего уважения. — Дело в том, что я на самом деле не так представлял свой переезд и проживание тут. В моих мыслях и планах все было иначе. Но случилось, как случилось. Не все зависит от меня, — он открепил салфетку от стопки, утерев ею рот. — Есть что-то, чего я не хотел бы обсуждать ни с кем.

— Я хорошо понимаю это, — кивнул я, глотнув холодного чая из соломки. — Твое дело, конечно. Может, тогда ты сможешь поведать, что не так с твоим, как ты сказал, «проживанием тут»?

— Ну… смотри, ты ведь поселился с дядей и двоюродным братом?

— Да.

— Но тебе было бы комфортнее, будь тут твои родители?

— Конечно.

— Вот и мне не хочется никого напрягать из своей родни, пускай я и знаю, что они примут меня с распростертыми объятиями. Слава Богу, что у меня тут есть родительская пустая квартира, и я могу жить в ней, но одному мне бывает скучно. Будь здесь и мои родители — все было бы отлично.

— А друзей у тебя тут нет, к кому бы ты мог заехать пожить?

— У меня в целом не так много друзей, и ни один из них не живет в Чечне. Я вырос не здесь, а когда приезжал погостить — связей не выстраивал.

— Арби, ты замечаешь, как много между нами сходств? Не знаю, видишь ли ты это, но я прямо поражаюсь, — мне было очень неловко это говорить.

— Это неловко слышать, — озвучил он. — Но да, замечаю.

— Говоришь, что живешь один? Тут, на Трудовой?

— Да.

Внезапно мне в голову пришла одна идея, которая стала обволакивать мой разум и очень стремительно заполнила собой все мои мысли; состыковалась с пробелами, переживаниями и ощущениям дискомфорта, которые я уже успел испытать, и к которым готовился в будущем: я хочу поселиться у него. Это могло бы сильно все для меня упростить, это могло помочь мне обрести самостоятельность. Я бы не уставал от гнетущих, раздражающих помыслов о том, что я нежеланен в доме ваши, что я мешаю семейной жизни Амира и Селимы, что я приехал и просто навязался людям, у которых свои жизни и свои дела.

— Может быть, — пожимая плечами, то убирая руки со стола, то снова складывая их на него, обременено заговорил Арби. — Если тебе это ничего не усложнит, или если это не обидит твоих родственников, и, конечно же, что важнее — если ты сам этого хочешь — ты мог бы заселиться у меня. Вместе веселее, да и ты, как я вижу на первый взгляд, парень без лишнего, — он выглядел нерешительно и уверенно одновременно. Арби оставлял ровно такое впечатление.

Я медленно поднял взгляд на него. Мне уже откровенно не верилось в происходящее, потому что по первой наша с ним связь казалась уже просто невероятной. Тяжело игнорировать сходство с человеком, который озвучивает мысли, которые только-только посетили твой разум. Тем не менее, будто бы боясь спугнуть его настрой, я говорил очень спокойно и осторожно:

— Это отличная идея. Если ты предлагаешь это не из вежливости — надеясь, что я откажусь, — то я согласен.

— ДIавала²⁴, — воодушевленно махнул он. — Мы ведь еще не доросли до того, чтобы предлагать такие вещи только лишь из вежливости, не думаешь?

— Верно, — подтвердил я.

Закончив с едой, мы стали собирать свой мусор и опустошили свои подносы у урны. Проходя мимо стойки, мы поблагодарили кассиршу под смущенной улыбкой ее порозовевших щек, и направились в уборную, чтобы помыть руки.

— Можешь сейчас зайти ко мне, если хочешь, — говорил Арби, намыливая руки над раковиной, глядя на меня через зеркало. — Ознакомишься, так сказать. Мало ли, может тебе не захочется там жить.

— Я зайду просто из интереса. Не знаю, что там должно быть такого, чтобы такой непривередливый человек, как я, решил передумать.

Он лишь пожал плечами и мы спустились вниз. На выходе образовался небольшой затор: кто-то уронил столик с детскими игрушками, которыми неподалеку от входа торговала дородная взрослая женщина в платке. Ей уже помогало несколько мужчин и толпа ребятни, потому мы с Арби отошли в сторонку, облокотившись о перила на крыльце, и осматривались вокруг.

— Это удивительно, — сказал я, наблюдая за веселящейся молодежью.

— Что? — спросил Арби.

— В момент, когда ты предложил поселиться у тебя, я размышлял над тем, чтобы предложить то же самое.

— Да ну? — он посмотрел на меня. — Здорово, что я не навязал тебе это. Рад, что не придется зависать в четырех стенах одному.

— Да уж, осталось только пройти через испытание моим дядей, — улыбнулся я и опустил взгляд на двух парней из той компании ребят, что занимали столик в ресторанном дворике до нас.

Один из них — тот, что покрупнее, — обтянутый белой футболкой, стоял ко мне лицом и смотрел прямо на меня. Что-то сказав своему собеседнику, он кивнул в мою сторону и оглушительно расхохотался. Его смех из-за шума вокруг было слышно не так хорошо, но, судя по до предела напрягшейся шее, он просто разрывался. Тот, что стоял напротив него, повернулся ко мне, обнажив зубы в небольшой снисходительной улыбке, и отвернулся обратно.

В моей голове все замерло и затихло. Казалось, будто все, что происходило с самого первого раза, когда мне в голову пришла мысль переехать сюда — шло именно к этой насмешке двух совершенно не знакомых мне парней надо мной. Я понятия не имел, что их так развеселило, но только понимал, что они совершили большую ошибку. На большую ошибку собирался пойти и я. В такие моменты ноги всегда несут меня сами, пускай я и пытаюсь себя отговорить.

Это было мне. Они смеются надо мной вот так, при всех. Нагло и неприкрыто, видя, что я на них смотрю.

Я понимал, что это могло быть простым совпадением.

Но он кивнул прямо на меня. Даже не на рядом стоящего Арби.

Я пытался проворачивать в голове моменты, когда и я мог выглядеть так, словно над кем-то смеюсь, при этом не подразумевая ничего плохого.

Он смотрел мне прямо в глаза. Или я хочу, чтобы любой мог вот так безнаказанно надо мной смеяться?

Меня посетила уверенность, что это точно какое-то недоразумение.

Одной наглости в его взгляде достаточно, чтобы действовать.

Арби что-то говорил мне, но я отклеился от перил, сбежав вниз по лестнице. Мой нахмуренный взгляд был устремлен прямо в здоровяка. Моя челюсть, пытаясь справиться со злобой, скользила по зубам взад-вперед. Я шел на него спокойно, размеренно, не замечая никаких преград: их почти и не было — все словно сами расступались передо мной, а кто-то успевал засмотреться на меня, увидев мои намерения. Я услышал озадаченный голос Арби и почувствовал его руку на плече, но, дернувшись, снял ее с себя.

Ну же, почему ты теперь на меня не смотришь?

Я был уверен на все сто, что он уже давно завидел мое приближение краем глаза, но продолжает упорно делать вид, что не замечает меня, и что очень сильно увлечен разговором со своим собеседником. Так делают, когда боятся.

— Саид!

В момент, когда я услышал оклик Арби, я уже подошел к тем парням слишком близко, чтобы кто-то смог меня остановить. Здоровяк лишь сейчас одарил меня своим вниманием, и я тут же отпихнул его от собеседника, чтобы вывести себя на чистый удар. Он немного засеменил, попятившись, и ошарашенно на меня взирал, и в этот момент, вложив всю возникшую как из ниоткуда ненависть и злобу, презрение и глубочайший гнев, я ударил его в челюсть правым боковым настолько сильно, что он, будто грубо подкошенный стебель подсолнуха, рухнул на землю. Зрелище всегда страшноватое.

Для меня всегда было странным то, как вообще могут в человеке совмещаться и главенствовать два ровно противоположных качества — неконтролируемый гнев и такой же, практически бесконтрольный порыв совести. В моих делах и ощущениях это всегда выражалось в практически аномальном отношении к происходящему. Вот я его ударил, вот он рухнул прямо на мраморные плиты крыльца, вот он не может ни на чем сфокусировать свое зрение, а напротив — я, вдруг решивший оскорбиться его смехом. Мне стало ужасно жаль этого человека за то, что он пал жертвой моей необузданной ярости, с которой я просто не сумел справиться.

Самым паршивым в таких ситуациях было то, что я, вопреки своим сменившимся чувствам — как выглянувшее солнце из-за туч после ливня — был будто бы обязан обществу держаться той планки, которую сам же установил. Мне хотелось подбежать к нему и помочь, но теперь я сохранял злобный, гневный и опасный вид.

После того, как он упал и перевернулся на спину, поднялась жуткая суета. Все, кто находились в непосредственной близости, в одночасье стали участниками происходящих событий. Женщины и девушки завизжали и запищали, а абсолютно каждый мужчина и парень на огромной скорости подлетел к нам. Они толпой схватили меня, уводя в сторону, и оттаскивали второго парня, стоявшего с тем, которого я вырубил. Он явно пытался добраться до меня. Тут во мне опять что-то крутанулось, будто бы тумблер снова переключился на другой показатель, и я стал рваться в его сторону. Меня раздражало, что после всего произошедшего он еще пытается ко мне подойти.

— Отпустите! — кричал я на чеченском тем миротворцам, что столпились вокруг меня. — ОТПУСТИТЕ, Я ВАМ СКАЗАЛ!

Я видел, как Арби с недюжинной силой успешно растаскивает толпу, и я тут же подкараулил момент и вывернулся из рук совсем молодого юнца, который думал, что сумеет удержать меня в одиночку.

— Халац и! Халац и²⁵! — закричали вдруг люди вокруг.

Я подлетел к другу здоровяка и неаккуратно, но сильно выбросил кулак, но только из-за всех тех, кто окружал его, угодил лишь ему в плечо. Он остервенело задергался, приседая и выпрямляясь, чтобы высвободиться от оков, но у него ничего не получалось.

— Хьо ху до гъертш ву²⁶? — нарочно нагло высмеивал я его потуги.

На меня снова чуть не навалилась толпа, но Арби, сурово взирая на всех, отталкивал их и говорил, что сам со мной разберется, и что никому лезть не надо.

— Все, Саид, — пытался успокоить меня он, крепко удерживая мои плечи и отводя подальше. — Что там такого случилось?

— Потом, — переводя дыхание, отвечал я. — Отпусти, отпусти меня, я ничего не буду делать.

Он ослабил хватку, но оставил руку у меня на лопатках. На нас двигались опоздавшие зеваки, которые спрашивали, что произошло и кто дерется.

— Уже никто, — ответил я, пытаясь проглотить загустевшую слюну.

— Пойдем сюда, — Арби указал мне за угол здания торгового центра.

Я оглянулся и увидел, что нас провожают, замедляя шаг, несколько мужчин, будто бы удостоверяясь, что продолжения драки не будет. Мы остановились у торца здания, и я присел на бетонный выступ, осматривая ноющий покрасневший кулак. Ударил я его очень сильно. Настолько, что мог повредить кости руки, но понять это будет легко: если не будет распухать — значит, ничего не сломал.

— Что у вас случилось, Саид? — вид у Арби был очень недовольный и даже раздосадованный. — Что, это твой какой-то давний враг, которому ты решил отомстить только сейчас?

Я осознал, если я скажу все, как есть, я буду выглядеть просто законченным глупцом. Но совершенного не воротишь.

— Мне просто показалось…

В этот момент из-за спины появился один из постовых. Эти люди в камуфляже всегда стояли вдоль центральных улиц. Вооруженные, они круглосуточно патрулировали улицы, сменяя друг друга. Конечно, такая суета на крыльце «Гранд Парка» не могла не привлечь их внимания.

— Что случилось, почему ты его ударил? — спросил высоченный смуглый мужчина с темными мешками под глазами и черной бородой.

Я смотрел на него с сожалением и стыдом за то, что мне нечего ему ответить. Кроме того, что на такой вопрос практически никогда не бывает достойного ответа — мой ответ мог вообще выставить меня идиотом. Глубоко вздохнув и дернув поднятой кверху ладонью, я все же решил сказать, как есть:

— Я стоял… а он стоял тоже… и он на меня смотрел, что-то говорил и смеялся.

Арби, нахмурившись еще сильнее, уставился на меня, а постовой, явно смущенный услышанным, иронично улыбнулся:

— Ты бьешь всех, кто смеется, или всех, кто на тебя смотрит?

— Нет, — дрогнул я в нервной усмешке. — Мне показалось, что он смеется надо мной.

— Ты у него спросил, над чем он смеялся?

— Нет.

— А вдруг он смеялся не над тобой?

Теперь мне только так и казалось.

— Мне так не кажется, — твердо сказал я.

Арби заговорил с постовым, а я опустил голову, вперив взгляд в асфальт.

Как же это было глупо и неотесанно. Как же это было неправильно. Действительно — я ведь мог просто спросить, над чем он смеялся. Мы могли бы поговорить об этом. Он бы сказал, в чем дело, мы бы дали по рукам и разошлись, подружившись. Но дело в том, что я никогда не умел разбираться в таких ситуациях на словах. Все эти «Что, проблемы?» или «Ты мне что-то сказать хочешь?» — это все не для меня. Я всегда поступал по принципу «задели — ударь», и никогда, помимо самих этих моментов помутнения, я не считал это правильным выходом из ситуации. Никогда, даже если противник был объективно виноват — я не злорадствовал и не считал себя хотя бы правым.

Да и я знаю таких, как он. Ведь подойди я к нему с расспросами и заведи с ним разговор, он бы стал на правах новоиспеченного товарища позволять себе какие-то вольности — прощупывая почву, — после которых я бы все равно так или иначе его ударил.

Договорив с Арби, постовой кивнул нам и ушел. Люди поочередно подходили к углу здания, посматривали на меня и удалялись — их мгновениями позже сменяли другие зеваки. Чеченцы любят суету, и я мог бы с уверенностью сказать, что где-то в глубине души они огорчены, что все закончилось.

Арби присел напротив меня. Он смотрел по сторонам, покачивая головой, отчего мне становилось только хуже.

— Саид, а что это было вообще? — спросил наконец он.

— Сам не знаю, Арби. Я понимаю, как это могло выглядеть…

— У нас было отличное настроение и в целом сегодня хороший день. И что ты сделал? Еще и в месяц Рамадан.

— Я просто не смог себя контр…

Из-за угла появился тот, второй. Его глаза были широко раскрыты в обезумевшем взгляде, а волосы были взъерошены. Он пошел к нам, и мы с Арби встали. Я был наготове вмазать ему хорошенько, но уже защищаясь, а Арби сразу двинулся на него.

— Уходи, — хлестко сказал Арби, став прямо у него на пути.

Тот не остановился даже когда Арби установил руку у него на груди.

— Я же сказал, уходи, — повторил Арби.

— Я ничего не собираюсь делать! — ответил наконец он, подойдя достаточно близко ко мне.

— Что нужно? — спросил я, попытавшись отодвинуть стоявшего между нами Арби.

— Что это было? — не отходя от шока, спросил меня парень.

— Вы все по очереди будете у меня это спрашивать?

— Ты знаешь Мовсара? — продолжал спрашивать он.

— Какого Мовсара?

Парень замер, в недовольстве поджав губы:

— Ты даже имени его не знаешь?

— Послушай, — я подошел к нему поближе, злобно его осматривая. — Ты что-то хочешь сделать или нет? Если да — то делай, а если нет — иди помогай другу.

— Он мне не друг, я вообще с ним час назад познакомился. Но то, что ты сделал — это как вообще понимать? Так дела тут не делаются, я по тебе вижу, что ты не местный. Не знаешь, наверное.

Ох, как меня это раздражало.

— Подожди, — заговорил я на чеченском, в этот раз успешно отодвинув Арби. — Местный, не местный, ты сейчас что сказать пытаешься?

— Я с тобой не ругаться пришел, я хочу понять, что случилось.

— Если ты не знаешь, что случилось, значит, это не твое дело.

Мы стояли, глядя друг другу в глаза. Мои выражали суровую решимость, а его были полны искреннего недоумения. Я увидел, что он не желает мне зла.

У него были яркие янтарные глаза и светло-русые волосы. Он был шире меня в плечах и чуть выше ростом. На щеках его проступала светлая щетина, а нос у него был прямым, но с небольшой горбинкой. Уголки тонких губ будто отражали призрак полуулыбки даже сейчас, когда он был на взводе, а глаза были немного сощурены в углах, что сразу произвело впечатление о нем как о человеке спокойном и рассудительном.

— В общем, ладно. Мое имя — Джохар.

— Я — Саид, а это — Арби.

Я всегда в такие моменты словно видел себя со стороны. Когда я на эмоциях или на каких-то разборках, даже говоря совершенно безобидные вещи, я выгляжу угрожающе. И это смешно. Как сейчас, метая пальцы на себя и Арби, стоя прямо перед Джохаром, я будто бы чем-то ему угрожал.

— Будем знакомы, — он пожал нам руки. — С Мовсаром все нормально, если интересно, но к врачу я его сейчас отвезу.

— Зачем? — встрепенулся я.

— Он ударился головой, она у него кружится, — недовольно глядел на меня Джохар. — Наверное, сотрясение. Ладно, мне надо поспешить.

— Подожди, — окликнул его я, когда он почти скрылся за углом. — Оставь свой номер, чтобы я был в курсе, что с ним.

Он удивленно воззрился на меня, но номерами мы обменялись.

Когда мы с Арби, пройдя сотню метров с небольшим вдоль квартала, вышли на улицу Трудовая, меня вновь захлестнул ее уют. Был вечер, и ощущение веселого празднества тут проявлялось даже в большей степени, чем на шумных центральных улицах. Тут все было реальным, домашним, без выставочных и витринных выкрутасов. У каждого из восьми подъездов стояли лавочки, и на каждой из них сидели самые разные компании: бабушки в домашних платьях, приглядывающие за носящимися по улице босоногими внучатами; бородатые старики с тросточками, мирно и тихо — точно престарелые волки, следящие за своей территорией — сидят с четками в руках, нашептывая зикр; молодые ребята в шлепках и с кепками на макушке, которым не хватает места на лавочке, и младшим из них приходится сидеть на корточках; девушка на свидании с парнем, держащая под руку двух своих сестер, а смущенный, но при этом напускающий на себя хамоватый и дерзкий вид кавалер стоит напротив, держа одну руку на своем крутом автомобиле, словно пытаясь таким образом придать себе больше уверенности; парни и девушки, расхаживающие по улице туда-сюда с телефонами у уха и боязливо оглядывающиеся вокруг, чтобы их никто не услышал.

Машины такси то и дело прибывали на эту улицу, либо выпуская мужчин и женщин у подъездов, либо увозя их.

— Тут прямо карнавал, — заметил я.

— Да, шумная улица.

Настроения у Арби не было, и мне показалось, что лучше бы сегодня мне сразу поехать домой.

— Арби, давай я сейчас домой поеду.

— Почему? Мы почти дошли.

— Я в не лучшем расположении духа. Да и ты, наверное, тоже.

— Со мной все нормально, просто это была адреналиновая ситуация, сам понимаешь.

— Да. И все же, день испорчен.

— Согласен, но это не означает, что теперь нужно зацикливаться на этом. Ты поддался эмоциям, поступил неправильно. Что — теперь не жить тебе?

Он говорил ровно то, что и я говорил бы. Я поймал себя на мысли, что все то время, что мы будем дружить, я буду всякий раз поражаться тому, сколь сильно мы с ним, все-таки, похожи.

Поразительное дело. Я относился к дружбе очень скептически, а теперь рассуждаю на тему того, что кто-то смог бы стать мне хорошим другом. Странно было предполагать, что во всем мире, в котором миллиарды людей, я не сумею найти человека, которого смогу назвать другом. Арби был не просто кандидатом на это место — это уже я надеялся сделаться ему другом.

— Я бы не хотел, чтобы кто-то думал, что я на самом деле такой. Что от меня можно ожидать чего угодно.

— Ничего особенно ужасного не случилось, просто ты слишком форсировал эту драку. Обычно сперва в ход идут хоть какие-то слова, — заключил он, улыбнувшись и кивнув кому-то из соседей. — Нам сюда.

Мы вошли в четвертый подъезд. Внутри не работали лампочки, и мы почти вслепую поднялись на четвертый этаж. Его квартира располагалась справа на лестничной площадке. Он крутанул замок и отворил дверь, издавшую царапающий барабанные перепонки визг.

— Вот сюда.

Арби включил свет в прихожей, и я увидел очень приятную и весьма просторную квартиру в современной отделке. Прямо напротив входной двери находилась первая комната, а слева через широкий дверной косяк с двумя распахнутыми дверями — которые, как казалось, никогда не закрывались — открывалась большая гостиная. Справа от прихожей уходил коридор — вдоль которого была дверь в ванную комнату — и упирался в кухню с балконом.

— Тут красиво! — воскликнул я. — А сколько комнат?

— Три, — сказал Арби, снимая обувь.

— Две я увидел, а где третья?

Он повел меня по квартире, показывая, где что находится. Меня удивило то, что ремонт здесь был, по всей видимости, сделан не так давно.

— Я думал, что вы тут толком не жили.

— А мы тут и не жили. Просто отец не любит оставлять что-то недоделанным, поэтому он тут все обставил.

— Здорово.

Он проводил меня в гостиную. Сразу справа была еще одна комната, которую Арби указал как свою. У окна гостиной стоял большой деревянный лакированный стол с закругленными углами, что придавало ему форму неполноценного овала. Справа, у стены, граничащей с комнатой Арби, на черной стеклянной тумбе располагался большой плоский телевизор, а под ним на полках тумбы лежали телевизионная приставка и, как я понял, интернет-роутер. Красивый узорчатый сиренево-серебристый ковер был выстлан под длинным серым диваном по другую сторону гостиной. Свободные от ковра углы обнажали линолеум древесного цвета, укрывавший пол во всей квартире. Под столом у окна я завидел движение.

— Да ну! У тебя есть кошка?! — восхитился я.

Кошка выглянула из-под стола и вышла на свет. По размерам я понял, что это кот. Огромный, роскошный, величественный темно-серый — почти синий — короткошерстный британец. Огромные миндальные глаза самого шоколадного цвета из существующих, то ли надменно, то ли оценивающе меня оглядывали.

— Ну прямо снежный барс, — я хотел было подойти к нему, но при первом же моем шаге он попятился, и я решил не торопиться.

— Да, я его очень люблю. Помнишь, после самолета вы отвезли меня на Розы Люксембург?

— Да.

— Я ездил в том числе и за ним. Это мой кот.

— Сколько ему лет?

— Семь, кажется. Точно не скажу.

— Взрослый. А кличка есть?

— Боксер.

— Откликается?

— Да.

— А порода какая классная… ладно, я еще успею с ним наиграться.

Мы пошли дальше. Он провел меня на кухню, обустроенную красивым серым гарнитуром с декоративно обрисованными прожилками. За плотными белыми занавесками, свисающими до пола, вела дверь на незастекленный балкон, а по центру кухни — у стены — стоял накрытый белой скатертью стол. За столом было четыре больших белых стула с высокими спинками. Далее он повел меня в комнату, которую я увидел первой, что была напротив входной двери. Именно ее он и собирался предоставить мне. Ровно так же, как и вся остальная квартира, она была полностью обустроена всей необходимой мебелью. Тут — слева от входа комнату — стоял шкаф-купе с тремя зеркальными дверьми, а рядом еще и обувной шкафчик с тремя выкатывающимися полками. Здесь был и диван, стоявший справа со стороны двери, а у окна с видом на Трудовую улицу — рабочий стол с выдвижными ящиками. Позади рабочего стола стоял массивный комод.

— Помимо того, что квартира и впрямь очень хорошая, ты сыграл на ожиданиях, — улыбнулся я. — Когда скромно предположил, что мне не понравится. Я в настоящем восторге.

— Я очень рад, — учтиво кивнул он. — Показать свою комнату?

Я кивнул, и он показал самую отдаленную по планировке комнату, что была того же размера, что и предыдущая. Она также имела практически зеркальную обстановку относительно окна, открывавшего вид проезжей части и длинного дома соседней улицы: тоже шкаф-купе, тоже рабочий стол (только тут он был не подле дивана, как в другой комнате, а напротив него), а также комод. Не было лишь высокой обувной тумбы.

— Тут уютно. Вообще на Трудовой очень уютная атмосфера. Здесь приятно находиться.

— Не могу не согласиться, — пожал плечами Арби.

— А это что?.. — спросил я, указав пальцем ему за спину.

За ним на стене было несколько коротких горизонтальных сечек на обоях, идущих вертикально друг за другом.

— Это? — неловко оглянулся он. — Это я свой рост фиксировал, пока мы тут ремонт делали. Тут, вроде как, три отметины, — задумчиво произнес он, проводя пальцем по сечкам. — Да, три. Последнюю делал года полтора назад.

— Давай еще одну поставим? — предложил я. — Интересно сравнить.

— Давай, — он потянулся к выдвижному ящику рабочего стола и достал канцелярский нож. — Держи.

Приняв нож у него из рук, я выдвинул лезвие и провел по стене ровно по уровню макушки вставшего у нее Арби. Он был выше, чем полтора года назад.

— Давай меня теперь! — мне вдруг стало интересно, насколько мы с ним отличаемся по росту.

Он повторил ту же операцию уже со мной, и немного нахмурился, сделав метку на стене в первый раз.

— Давай-ка чуть в сторону, — попросил он.

Я сделал шаг влево, и он снова провел ножом по обоям над моей головой.

— Ага, значит, так. Ну, смотри. Ты весь день этому удивляешься.

Повернувшись, я увидел, что у нас с ним одинаковые показатели. Один в один. Проведя в первый раз, он, видимо, угодил прямо в ту же отметку, которую мгновениями ранее сделал ему я. Проведя второй раз чуть подальше от первой сечки, новая осталась на том же уровне.

Я резко обернулся к нему.

— ТЫ СЕРЬЕЗНО? — громко удивлялся я.

— Да, — он рассмеялся. — Абсолютно. Могу и в третий раз ножом над твоей головой поводить.

— Это удивительно. Может, мы разделенные при рождении близнецы?

— Если бы я не был так сильно похож на своего отца, я мог бы предположить и это.

Мы снова засмеялись, и на наш шум пришел кот, все еще недоверчиво глядя на меня. Он ступил в комнату и смотрел мне в глаза, не отрываясь, а мы с Арби молча за ним наблюдали. Медленно, но целенаправленно двигаясь ко мне — будто бы охотясь и готовясь к броску — он вдруг коротко мяукнул и боднул мои ноги своей мордочкой, обтираясь шерстью о мои штанины.

— А, ну вот теперь все, — развел руки Арби. — Боксер тебя одобрил. Дело осталось за тобой. Готов составить нам компанию?

— Готов. Только теперь надо узнать, будет ли готов мой дядя.

Примечания

20

Йиша! — «Сестра!» (чеч.), аналогично слову «ваша» используется по отношению к посторонним молодым женщинам, но к родной тете этим словом не обращаются.

21

Халам дол шу шиъ — «Долго же вы возитесь» (чеч.)

22

Дал сах дойл — «Пусть Бог Воздаст» (чеч.)

23

Ханал хийл — «И тебе» (чеч.)

24

ДIава́ла — дословно «Отойди», но часто используется в значениях «Да ладно тебе/Хватит/Прекрати» (чеч.)

25

Халац и! — «Хватайте его!» (чеч.)

26

Хьо ху до гъертш ву? — «Ты что сделать пытаешься?» (чеч.)