Леди из Фроингема

Шарлотта Брандиш, 2021

Знойным летом 1935 года по пути в Северный Йоркшир Оливия Адамсон знакомится с эксцентричной пожилой дамой. Леди Элспет Понглтон уговаривает новую знакомую провести несколько дней в её старинном поместье, где собирается представить девушку своей компаньонкой. Дав согласие, Оливия и не подозревает, что в Йоркшире её надолго задержит расследование преступления, чьи корни уходят в далёкое прошлое. В Мэдлингтоне ей предстоит примерить на себя не только роль компаньонки, но и лицемерной интриганки, и подозреваемой, и сыщика. В расследовании ей будет помогать брат-близнец Филипп, молодая особа мисс Имоджен Прайс, мечтающая добиться славы на театральном поприще и, как это ни странно, инспектор полиции Грумс, придерживающийся весьма прогрессивных взглядов. Что скрывает прошлое семьи Понглтон? И что за секреты таит заброшенная часовня? Ответы на эти вопросы там, в Мэдлингтоне. Вторая книга в серии о расследованиях близнецов Адамсон понравится любителям классических английских детективов.

Глава седьмая, в которой Оливия узнаёт о семье Понглтон больше, чем когда-либо хотела, и вступает в тайный сговор с леди Элспет

Оливия поспешно преодолела высокие ступени и вошла под своды Мэдлингтона. Массивная дверь затворилась за ней совершенно бесшумно. Она постояла, наслаждаясь прохладой, которую хранили мраморные плиты с потускневшим рисунком. Когда-то они изображали сцены королевской охоты, но за прошедшие с того времени столетия по мрамору сотни тысяч раз пробежали слуги, на чьих плечах лежали заботы о порядке в доме или чинно прошествовали величавые лорды и леди Понглтон и их многочисленные отпрыски, и теперь невозможно было разглядеть ни гончих псов, рвущихся вслед за лисицей или оленем, ни кавалькаду королевской свиты в красных куртках, трубящих в охотничьи рожки.

О былом великолепии напоминала лишь скульптура, изображающая Геракла в тот момент, когда он поражал копьём эриманфского вепря. Дикое животное вид имело самый устрашающий, но и герой древнегреческих мифов выглядел не столько мужественно, сколько пугающе: тёмный провал рта, лицо, искажённое горячкой смертельной схватки.

Оливия подошла ближе, прижалась лбом к прохладному мраморному боку эриманфской бестии. После беседы с Викторией она не могла избавиться от чувства, будто угодила под колёса молочного фургона. Что она вообще здесь делает? Как очутилась среди этих неприятных и не слишком-то дружелюбно настроенных людей?

За спиной раздались деликатные шаги, а потом покашливание. Оливия отпрянула от скульптуры и резко обернулась. Ничего не выражающие глаза Хигнетта скользнули по ней, и он, откашлявшись ещё раз, медленно и манерно произнёс:

— Леди Элспет искала вас, мисс Адамсон. Она ожидает в гостиной. Я распорядился, чтобы Анна принесла туда прохладительное.

Дворецкий выжидающе смотрел на неё, и Оливии не оставалось ничего иного, как отправиться в гостиную, хотя она с удовольствием бы провела ещё какое-то время в прохладной тишине холла. По пути она раздумывала, говорить ли леди Элспет о том, какое грязное предложение она получила от Виктории Понглтон, и так, погрузившись в собственные мысли, не замечая никого вокруг, налетела на Присциллу, которая выходила из своей комнаты. Двигалась она как-то странно, боком, держа на весу вытянутые руки и не прикасаясь к дверной ручке.

От неожиданного столкновения обе женщины на мгновение опешили, и Оливия сочла необходимым принести извинения.

— Всё в порядке, мисс Адамсон, — прервала её Присцилла и, сокрушаясь, пояснила: — Я писала письма и опрокинула на стол чернильницу. Так неловко с моей стороны! А как вы сумели так быстро ускользнуть от Виктории? Наверное, предпочли пообещать ей всё что угодно, лишь бы поскорее сбежать?

— Но откуда вы?..

— О, я просто хорошо знаю Викторию, мисс Адамсон, — Присцилла добродушно рассмеялась. — Но мой вам совет: лучше держитесь от неё подальше. Виктория злопамятна и терпелива. Опасное сочетание, как мне кажется, — понизив голос, добавила она и направилась к лестнице для прислуги, ведущей в кухню.

В гостиной Оливия застала идиллическую картину. Леди Элспет сидела у окна, выходившего в тенистый сад, и, обмахиваясь старомодным кружевным веером, слушала, как старший из её внуков старательно, хоть и не слишком уверенно, читает вслух Святое Писание. На лице пожилой дамы застыло тщательно скрываемое скучающее выражение. Бернадетта же следила за сыном с ни на миг неослабевающим вниманием, губы ее непроизвольно шевелились, будто она проговаривала про себя каждое слово, прежде чем оно должно было слететь с губ ребёнка. Выглядела она заплаканной и хмурой, тонкие пальцы от волнения комкали батистовый платок.

Увидев Оливию, леди Элспет оживилась и на один короткий миг прикрыла глаза (что одинаково можно было принять и за приветствие, и за тайный крик о помощи), а потом заработала веером с удвоенной силой.

— Хигнетт передал, что вы хотели меня видеть, мэм, — воспользовалась Оливия паузой, пока мальчик перелистывал страницу.

— О да, мисс Адамсон! И по очень срочному вопросу! Дело не терпит отлагательства! Вы должны составить пару писем для моего поверенного и отправить их тотчас же, — леди Элспет поспешно поднялась из кресла и с гримасой сожаления обратилась к невестке: — Вынуждена покинуть вас, дорогая Берни. Дела не ждут.

Проходя мимо мальчика, она приласкала ребёнка и одарила его похвалой, но облегчение скрыть не сумела.

— Письма для поверенного? Но мне никогда не доводилось… — Оливия едва поспевала за хозяйкой Мэдлингтона.

Пожилая дама торопливо двигалась по коридору, подхватив пышные юбки, и девушке пришлось буквально бежать за ней.

— Ох, да не кричите вы так, — с досадой прошипела леди Элспет, обернувшись. — Не придётся вам составлять никаких писем, мне просто был нужен предлог, чтобы покинуть гостиную. Я уже дала Броттигену все необходимые распоряжения. Безусловно, Берни очень мила, да и дети просто чудо — удивительно, если знать, каков был их отец в этом возрасте! — но если что я и не переношу, так это… Скорее, сюда! — и леди Элспет толкнула неприметную дверь, — да быстрее же, что вы медлите?!

Перед тем как войти, Оливия обернулась и в самой глубине коридора увидела фигуру в чёрном. Леди Элспет решительно заперла дверь и шёпотом пожаловалась:

— Мне начинает казаться, что Берни и не думает уезжать отсюда. Сегодня она предложила мне помощь в обновлении осеннего гардероба. Осеннего, мисс Адамсон! — она в ужасе округлила глаза. — И она ходит за мной по пятам — в какой бы части поместья я ни укрылась, она настигает меня и заводит разговор о несчастном Монти. Судя по всему, она питала к нему сильные чувства и так и не оправилась от потери. Но не может ведь супруга скорбеть больше матери, правда? Это даже как-то неприлично, так выпячивать своё горе, — чопорно заключила она.

Оливии подумалось, что сама леди Элспет в этом отношении демонстрирует просто образцовую сдержанность. Пожилая дама отошла на цыпочках от двери и со вздохом произнесла:

— Я поступила так, как мне подсказывали и сердце, и совесть. Монти оставил жену и детей без гроша за душой — им просто некуда податься. И если я не приму меры, то они обоснуются в Мэдлингтоне навечно. Конечно, Джорджу будет нелегко с этим смириться, — и глаза леди Элспет злорадно блеснули в полумраке, — но я включила Бернадетту в завещание, а пока назначила ей небольшую ренту, чтобы она могла найти себе и детям пристойное жильё.

— Это очень щедро с вашей стороны, — искренне сказала Оливия. — А Джордж уже слышал об этом?

— Ещё чего не хватало! А то я не знаю, что он мне на это скажет! — леди Элспет рывком отдёрнула портьеры, и в комнату, будто не сдерживаемая ничем вода, хлынул свет, в котором долго ещё плясали мерцающие пылинки.

Оливия осмотрелась — все стены сплошь были заняты картинами. Солнечные лучи заскользили по золочёным рамам, высветили нежно-розовые лица представителей славного рода Понглтонов. Стараниями леди Элспет пала ещё одна пыльная преграда — и комнату, и обширный стол, заставленный фотографиями на небольших постаментах, вновь омыло светом.

— Артур называл это место Комнатой Памяти, — задумчиво произнесла она. — Последний раз я заходила сюда, когда Монти ещё был жив.

Леди Элспет взяла в руки фотографию, на которой был изображён рослый юноша в щегольском костюме — широкоплечий, с пышными усами, он стоял в непринуждённой позе, закинув на плечо крикетную биту, а за его спиной виднелись цветущие кусты жимолости и чугунная садовая скамейка. Монтгомери Понглтон был хорош собой, вот только его портила неприятная усмешка, застывшая на полных губах, и взгляд с прищуром, словно он вот-вот собирается отпустить непристойную шутку и не просто рассчитывает, а прямо-таки предвкушает всеобщее последующее неодобрение.

— Это единственная фотография, которую Артур позволил мне оставить, — леди Элспет легонько дунула на запылённое стекло. — Спасибо и на этом.

Взгляд Оливии лениво путешествовал по противоположной стене, на которой без всякого порядка висели портреты — надменная дама преклонных лет в пышной бонетке, удерживающая на коленях пучеглазого мопса, костлявый старик в костюме для верховой езды, юная леди в сапфирово-синем платье и в шляпе с пером, — все картины, несомненно, были написаны модными в своё время художниками. Самыми любопытными Оливии показались два полотна, расположенные в центре: одно изображало лорда Артура Понглтона, высокого жёлчного мужчину с волнистыми волосами и жёсткими складками у рта, а второе являлось групповым портретом его сыновей. Оба они были выполнены в барочном духе, и от обилия пышных драпировок, ребристых колонн, поджарых гончих с вытянутыми мордами и роскошных тёмно-рубиновых одежд с золотым шитьём рябило в глазах. Пухлощёкому Джорджу, державшему в руках книгу, художник придал мечтательный вид, Монтгомери был изображён с луком и стрелами, а в лице Седрика угадывались те черты, что отличали его сейчас — неприкаянность и брюзгливость.

— Когда-то давно, сразу после замужества, я не любила сюда приходить, — призналась леди Элспет негромко, встав у Оливии за спиной. — В этой комнате я никогда не ощущала себя одной. Мне казалось, что все Понглтоны силятся сойти со своих холстов и указать мне на то, что Мэдлингтон не место для таких, как я.

— А теперь? — Оливия не поворачивалась, так и стояла к леди Элспет спиной, и та тоже оставалась неподвижной.

— А теперь я — хранительница Комнаты Памяти. И они, я вижу, смирились с этим, как смирились, что Мэдли теперь принадлежит мне. Им придётся смириться ещё и с тем, что когда-то владельцами поместья станут сыновья французской модистки. Джордж и Виктория не могут иметь детей, знаете ли.

— А как же Седрик и Присцилла?

— Седрик — наш приёмный сын. Отец Седрика, который приходился Артуру кузеном, вместе с женой отправился в плавание из Саутгемптона в апреле 1912 года, но до Нью-Йорка, как вы понимаете, они не добрались. Седрик идёт в списке наследников вторым, сразу после Джорджа, но его дети, если они появятся, не смогут претендовать на поместье. Так что когда-то владельцами земель Понглтонов станут потомки французской швеи.

Леди Элспет глухо рассмеялась, и в недобром этом смехе звучало ликующее злорадство. Оливия обернулась — движение вышло резким, неуклюжим.

Пожилая дама с вызовом смотрела на неё, хотя Оливия не произнесла ни слова. Добродушие и чувство юмора, свойственные ей обычно, сменились насторожённостью, горечь воспоминаний исказила мягкие черты её лица.

— Вы, мисс Адамсон, наверное, осуждаете меня.

— О нет! Жизнь не так уж проста, чтобы кого-то осуждать.

— Да, мисс Адамсон, жизнь не так уж проста, — вздохнула леди Элспет, — моя так уж точно, даже если окружающим кажется иначе. — Отступив на шаг, она заговорила сбивчиво, сопровождая свою речь бурной жестикуляцией: — Признаться, мисс Адамсон, я так завидую вам! Завидую вашей молодости, тому, что всё у вас впереди. Поверьте, я бы душу дьяволу продала, чтобы снова стать молодой и бедной! Тогда бы я прожила свою жизнь совсем, совсем по-другому!

— И что бы вы изменили в своей жизни?

— Я бы не вышла замуж за Артура, — ответила леди Элспет. — Пошла бы на что угодно, даже сбежала бы из дома, уехала бы так далеко, что он бы не смог меня отыскать. Я никогда не была с ним счастлива, да и ни одна женщина не сумела бы стать с ним счастливой. Он… Он был дурным человеком, мисс Адамсон. Ещё до того, как жениться на мне, он очень жестоко обошёлся с одной девушкой. У неё не было родных, кроме старой матери, и защитить её было некому. Со мной вышло по-другому — на мою защиту встали отец и братья. Тогда, много лет назад, я была молоденькой смазливой дурочкой и не понимала, в какую западню угодила. Артур получил меня как трофей, как если бы долго преследовал и подстрелил одного из оленей в своих охотничьих угодьях. Он не любил меня — о нет, это чувство ему было незнакомо! Он умел лишь испытывать жажду обладания. Он брал то, что ему было нужно, и становился полноправным владельцем, а чувства всегда считал уделом слабаков. Когда у Седрика появились затруднения, он без колебаний выставил его из Мэдлингтона. Одному богу известно, чего тот натерпелся, пока не встретил Присциллу. Она спасла его, мисс Адамсон, буквально спасла! Бедный мальчик погибал, и я ничего не могла для него сделать.

— С Монтгомери вышло так же?

Леди Элспет прикрыла глаза и кивнула. Щёки её окрасил румянец, и она нехотя призналась:

— Монти был сущим наказанием, что правда, то правда. Но мы и помыслить не могли, что он… Я, конечно, слышала о таком… Порой юноши не могут разобраться в себе и допускают некоторые вольности. Но для Артура, конечно, он просто перестал существовать.

Оливия не слишком стремилась знать все тайны семьи Понглтон, но и прервать леди Элспет она сейчас не смела. Пожилая дама так разволновалась, что её пришлось усадить в кресло, стоявшее возле стола с фотографиями, и распахнуть высокое окно. Ветер тут же ворвался в Комнату Памяти, заиграл кистями портьер. Стали слышны звуки, доносившиеся с лужайки — стук молотков и голоса рабочих. Ветер откуда-то принёс обрывки песни, но у Оливии всё равно было такое чувство, будто они с леди Элспет находятся наверху самой высокой башни, и всё, происходящее там, внизу, не имеет к ним сейчас никакого отношения.

— Артур раскаялся только после несчастного случая, когда жить ему оставалось считаные часы, — продолжила леди Элспет бесстрастно. — К тому времени миновал уже год, как бедный Монти, высланный с родины без права возвращения, лишённый всякой связи с домом, упокоился с миром. Из-за падения с лошади на Артура было страшно смотреть — я до сих пор без содрогания не могу вспоминать всё случившееся! У него мутилось сознание, и он всё хрипел одно и то же — что видит тех, кого уже нет в живых, что знает, на этот раз пришли за ним. Умирал тяжело, не дай бог никому так мучиться. Хватал меня за руки, сжимал их и заставлял себя слушать. Не отпускал ни на миг, точно хотел забрать с собой в могилу. Мне пришлось ещё несколько недель после похорон носить перчатки, так ужасно выглядели мои руки — распухшие, в синих пятнах.

Леди Элспет расцепила руки — всё время, что она исповедовалась, крепко сжатые в замок, — и приподняла их, и Оливия, повинуясь порыву, приняла её ладони в свои и поразилась их ледяной неподвижности.

— Вы такая славная, мисс Адамсон, — пожилая дама, вроде бы успокоившись, благодарно ей улыбнулась. — Мне стыдно, что я так расчувствовалась перед вами. В этой комнате на меня всегда находит страшная тоска, поэтому я здесь почти не бываю. Вот, выболтала вам все грязные семейные тайны, хотя вы ничем не заслужили такого наказания.

— Вы можете называть меня Оливией, леди Элспет. И не стоит так переживать. За годы скитаний по дешёвым пансионам чего только не узнаешь о людях, — Оливия не хотела продолжать, но собеседница так пытливо на неё смотрела, что ей пришлось: — Двери чуть толще картона, стены — кажется, ткни пальцем, и появится дырка. Все людские слабости видны как на ладони. Да и от детей никто не скрывается. Их мало замечают. Порой я чувствовала себя невидимкой. Достаточно было сидеть тихо и не вмешиваться в разговоры взрослых, и тогда они начинали болтать о том, что их на самом деле волновало. Некоторые пансионы походили на вокзальный перрон — совершенно разные люди оказывались в одном месте и были вынуждены беседовать друг с другом. Однако всех жильцов объединяло что-то общее — какое-то сиротское бесприютное чувство, заставляющее их каждые несколько дней снова собирать чемоданы и спешить в следующий городок, где будет в точности такой же пансион с отсыревшими обоями над кроватью и плоскими подушками в засаленных наволочках. И мы с братом вслед за матерью непрестанно собирали и разбирали чемоданы, даже не пытаясь запомнить, как зовут наших соседей или хозяйку пансиона. В своих странствиях мы встречали и дурных, и хороших людей — подчас их было не отличить друг от друга, в таком отчаянии они находились. Кто-то из них ещё пытался сохранить достоинство и надежду на лучшую участь, но были и те, кто хорошо понимал, что утратил возможность вернуться в прежнее общество. Нам с братом принадлежали роли наблюдателей, и нельзя сказать, чтобы мы этим пренебрегали. Подобная жизнь рано раскрывает глаза на неприглядные стороны человеческой натуры, леди Элспет.

Конец ознакомительного фрагмента.