Ахульго

Шапи Казиев, 2008

В книге писателя Шапи Казиева в художественно-историческом плане воссоздаются события времен Кавказской войны в Дагестане (первая половина XIX века). Героями увлекательного повествования стали многие известные исторические личности, а также образы, созданные воображением автора. Книга представляет интерес для широкого круга читателя.

Глава 29

Ахульго грелось в лучах осеннего солнца, которое дарило свое последнее перед зимой тепло. На вершинах хребтов, окружавших Ахульго, уже лежал снег.

Джавгарат качала люльку, в которой лежал ее маленький Саид, и напевала колыбельную. Она пела сыну о том, как он вырастет и станет отважным джигитом, как его полюбит самая красивая девушка, как он победит всех врагов и прославится на весь Дагестан.

Младенец улыбался, будто понимал, о чем поет его мать. А может, от того, как весело кружилось веретено в руках Патимат, которая сидела рядом и пряла шерсть.

В накинутых поверх платков теплых шалях они сидели на шубе, разостланной на большом плоском камне.

— Когда же он вернется? — вздыхала Джавгарат, глядя на уходящую вдаль дорогу.

— Это нам он муж, а для остальных — имам, — отвечала Патимат, сноровисто скручивая нитки.

— То одни зовут, то другие.

— А для нас он разве не имам? — говорила Джавгарат.

— Давай и мы его позовем.

— Вот погоди, — улыбнулась Патимат.

— Будут у тебя еще дети, скучать станет некогда.

— Я не об этом думала, — смутилась Джавгарат.

— Саид его ждет.

— Да он еще ничего не понимает, — сказала Патимат.

— Вот мои дети — да, им давно пора отведать отцовской плетки. Совсем от рук отбились.

— Понимает, — погладила ребенка Джавгарат.

— Говорить не может, а вдруг так посмотрит, будто спрашивает, где его отец.

— Приедет, — тяжело вздохнула Патимат.

— Сама знаешь, какой у нас народ. Одним достаточно сказать слово или письмо написать, а до других, пока кинжал не покажешь, ничего не доходит.

— Ему своих сыновей воспитывать некогда, как же ему столько дурных людей исправить?

— На то он и имам, чтобы наставлять народ на верный путь. И нас он спрашивать не станет.

— А меня спросил, — сказала Джавгарат.

— О чем? — встревожилась Патимат. Она едва заставила себя относиться к Джавгарат как к равной, но ее превосходство было бы для Патимат невыносимо.

— Хорошо ли мне здесь.

— А ты что ответила?

— Я сказала, что мне хорошо там, где мой муж и моя семья.

— Правильно сказала, — кивнула немного успокоившаяся Патимат.

— Ты ведь тоже так отвечаешь.

— Я? — удивилась Патимат.

— А как еще я должна отвечать?

— А еще хотела сказать…

— Что?

Патимат опустила веретено, и Саид тут же заплакал.

— Вот видишь, этим мальчишкам всегда нужно, чтобы что-то делалось.

Она снова закружила веретено, и Саид успокоился.

— Я хотела сказать… — Джавгарат старалась подобрать слова поточнее.

— Что хорошо, когда Шамиль дома, и плохо, когда его нет.

— Думаешь, ему без нас лучше? — сказала Патимат.

— Он, хоть и имам, но тоже живой человек. И видеть своих жен, не говоря уже о сыновьях, ему куда приятнее, чем своих врагов.

— О Аллах, — снова вздыхала Джавгарат.

— Когда же это кончится?

— Посмотри-ка, — сказала Патимат, прикладывая ко лбу ладонь.

— Едет кто-то.

Джавгарат даже встала, чтобы получше разглядеть вереницу всадников, приближавшихся на Ахульго со стороны Ашильты.

— Кажется, это знамя Сурхая, — всматривалась в даль Джавгарат.

— Вон он и сам едет.

— А Шамиль? — спросила Патимат.

— Ты его видишь?

— Нет, — ответила Джавгарат.

— А это, наверное, жена Сурхая.

— На арбе?

— Да нет, позади арбы, — показывала Джавгарат.

— На лошади, с ребенком на руках.

— Теперь вижу, — кивнула Патимат.

— И мюриды с ними.

— И еще люди, — продолжала Джавгарат.

— И пожитки свои везут.

Казалось, этой веренице не будет конца.

Сурхай возвращался со своей семьей. С ним пришли люди, решившие переселиться на Ахульго из своих аулов, находившихся в опасной близости от ханских владений. Многие ушли к родственникам и кунакам, но те, кто горел желанием бороться, приходили сюда. Возвращались на Ахульго и те, кто уходил, чтобы закончить осенние работы, заготовить для скотины сено, а овец отправить на зимние пастбища, в предгорья.

Следом за Сурхаем ехал его взрослый сын, унаследовавший от отца мастеровитость и тягу к знаниям. На арбе помещались родители Сурхая и давно ослепший дед, которому перевалило за сто лет. Жена Сурхая везла пятилетнюю дочь Муслимат. Синеглазая девочка была удивительно красива. Казалось, что от нее исходил свет, освещая путь в наступавших сумерках.

У тропинки, поднимавшейся на Ахульго, повозки пришлось оставить. Женщины принялись разбирать свой скарб, водружали на головы большие узлы, поднимали на спины маленьких детей и колыбели, прихватывали кувшины и посуду. И тонкой цепочкой взбирались на гору. Одна старушка несла на себе вязанку дров, другая — сноп сена: не пропадать же добру понапрасну. Несколько женщин гнали перед собой ослов, навьюченных высокими корзинами с кизяком.

Мюриды брали на плечи и несли тяжелые мешки с мукой и пшеницей, бочонки с маслом, туши вяленых баранов.

Слепой старик поискал на арбе и извлек из под груды вещей пандур — деревянный музыкальный инструмент с двумя струнами.

Его правнук, сын Сурхая, хотел взять старика на руки, но тот отказался:

— Сам дойду.

— Ты же ничего не видишь, — сказал юноша.

— Не дай Аллах тебе увидеть то, что я видел, — ответил старик и двинулся вперед, ощупывая дорогу палкой.

— Тут очень узкая дорога, а по бокам пропасть, — пытался быть полезным юноша.

— Я знаю, — кивал дед.

— Я ее чувствую.

— Хорошо, — сказал юноша, видимо, привыкший к причудам аксакала.

— Тогда я пойду помогу другим.

Но не ушел, а остался позади прадеда, опасаясь, чтобы тот не сделал неверный шаг. Но аксакал шел спокойно, только иногда останавливался, чтобы прислушаться.

— Внизу одна река или две? — обернулся старик.

— Две, — выдал себя юноша.

— Андийская река огибает Ахульго, а Ашильтинка делит Ахульго надвое.

— На что похоже? — спросил старик.

— На курдюк, — ответил юноша.

— Как две его половинки.

— А твой отец говорил, что Ахульго — это два кулака, которые выставили горы.

Аксакал поднял пандур, ударил по струнам и прислушался.

— Слышишь? — спросил он.

— Что? — не понял его правнук.

— Я поздоровался с Ахульго. И гора ответила.

— Я ничего не слышал, — улыбнулся юноша.

— Ты разве глухой? — сердился старик.

— Гора ответила на мой салам.

И они продолжили путь.

Первыми на Ахульго взобрались мальчишки.

— А где аул? — недоумевали они.

— Голая гора!

— Здесь же ничего нет!

Но вдруг, как из-под земли, начали появляться их сверстники, держа наготове луки со стрелами и кинжалы, кто деревянные, а кто и настоящие. Удивленные новички схватились за свои кинжалы, а у кого их не было, подняли с земли камни. Но тут вперед вышел Джамалуддин и важно сказал:

— Салам алейкум!

— Ва алейкум салам, — ответили гости.

— Зачем пришли? — спросил Джамалуддин.

— А вы что тут делаете? — в свою очередь спросил тот из гостей, который был постарше.

— Охраняем крепость.

Гости рассмеялись.

— Где же ваша крепость?

— Она что, невидимая?

— Да, — заявил Джамалуддин.

— Она подземная.

— Ты не шутить? — удивленно произнес мальчишка.

Джамалуддин свистнул, подавая знак, и еще с десяток мальчишек появились из-под земли позади гостей.

— Ва! — удивлялись гости.

— И вправду подземная?

— А что вы умеете? — спросил Джамалуддин.

— Мы умеем бороться, — ответил мальчишка.

— И камни кидать, — добавили его друзья.

— И хвастунов можем проучить.

— Это я хвастун? — вспыхнул Джамалуддин, снимая кинжал с пояса и засучивая рукава.

— Давай бороться.

Мальчишка тоже снял кинжал и приготовился к схватке.

— Эй, богатыри! — окликнул их проезжавший мимо Сурхай.

— Разве так встречают гостей?

— А чего они… — опустил голову Джамалуддин.

— Пожмите руки! — велел Сурхай. Ребята начали пожимать друг другу руки. И через минуту это была уже одна ватага. Затем они устроили состязания в бросании камней. Было интересно, кто бросит камень дальше, тем более что камень летел в пропасть и падал в реку. Когда мимо проходил слепой аксакал, он повернулся к ребятам и велел:

— Перестаньте. Эти камни еще могут понадобиться.

Состязание было в самом разгаре, но дети не смели ослушаться старика.

— Лучше давайте стрелять, — сказал Джамалуддин.

Он взял лук, натянул тетиву и выпустил стрелу в мишень, которой служил дырявый глиняный кувшин. Стрела попала в цель и отскочила.

— Лучше по-другому, — сказал мальчишка, снимая пояс.

Он сделал из него пращу, вложил небольшой камешек и метнул его так метко, что кувшин разлетелся вдребезги.

— Вот это выстрел! — восторженно воскликнул Джамалуддин.

— А я смогу так?

— Запросто, — сказал мальчишка.

— А тебя как зовут? — спросил Джамалуддин, сооружая пращу.

— Гамзат А чей ты сын?

— Абдуллы, — насупился мальчишка.

— Его отца ханские нукеры убили, — сообщили новички.

— Когда аул грабили.

— Я им еще отомщу! — пообещал мальчишка, надевая свой пояс.

— А мы тебе поможем, — сказал Джамалуддин, дружески кладя руку ему на плечо.

— А тебя как зовут?

— Джамалуддин. Я теперь твой друг.

— Это сын Шамиля, — сказали новичкам.

— Имама сын.

— Самого Шамиля? — удивился Гамзат.

— А это — мой младший брат, — показал Джамалуддин на Гази-Магомеда.

— А мы его мюриды! — объявили юные жители Ахульго.

— Мы тоже, — сказали гости.

Джамалуддин раскрутил свою пращу и метнул камень. Следом полетели камни, которые метали его друзья.

— Я попал! — сказал Джамалуддин.

— Нет, это я попал! — спорили другие.

— Нет, я!

— Когда научитесь, все будете попадать, — успокоил спорщиков Гамзат.

— А вы нам подземную крепость покажете?

— Пошли, — сказал Джамалуддин.

И новички со страхом и любопытством последовали за своими новыми друзьями в тайные подземелья.

К маленькой Муслимат подошла ахульгинская девочка. Она во все глаза разглядывала ее красивое платье, перехваченное серебряным пояском, белый платок, а главное — куклу, которую она испуганно прижимала к себе.

— У меня тоже была такая, — сказала девочка.

— Неправда, — сказала Муслимат.

— Была.

— Где же она тогда?

— Сгорела.

— Почему? — удивилась Муслимат.

— Когда наш дом сгорел.

— Его сожгли враги? — спросила Муслимат.

— Мама сказала, что в дом попала молния, — утирала слезы девочка.

— Раз — и все сгорело.

Муслимат протянула ей свою куклу.

— Возьми.

Девочка радостно схватила куклу.

— А тебе?

— Я новую сделаю.

— Ты умеешь? — не верила девочка.

— Конечно, — кивнула Муслимат.

— Надо только взять ложку и несколько лоскутков.

Девочка нырнула в подземелье и скоро вернулась с деревянной ложкой и тряпицами. Муслимат завернула ложку в ткань, повязала сверху ярким лоскутком, пририсовала угольком глаза, и кукла была готова. Муслимат положила ее на руки и начала убаюкивать:

— Спи, моя золотая…

Девочка-ахульгинка принялась баюкать свою куклу:

Конец ознакомительного фрагмента.