«Кто ты?». Часть 1

Чингиз Алиев

Уважаемые читатели, эта книга издана в память о дедушке, которого уже давно нет с нами. Он автор рукописи.Берегите своих родных.Спасибо тебе, дедушка, за всё. Прости нас.

Глава 4

Осень эта в Ставрополе была на редкость жаркая. Об этом говорили все, даже старожилы. Начиная с семи-восьми часов вечера, жители города выходили на единственную в то время приличную улицу, где находился городской парк, допоздна (до одиннадцати-двенадцати часов ночи) гуляли между парком и кинотеатром на Комсомольской горке или в самом парке, пользуясь услугами многочисленных кафе и уличных торговцев. Что характерно (или нехарактерно), пьяных не было. За моё время пребывания в Ставрополе я не видел ни одной пьяной разборки, дебоширов или пьяных выходок в центре города. Правда, один раз тихие ночные гуляния нарушил мощный хор. Пели, как потом выяснилось, студенты-ставропольчане сельскохозяйственного института. Человек эдак двадцать-двадцать пять. Пели на мотив «Огонька». Мне запомнился один куплет:

Я бродил среди скал,

Хрущева искал.

Говорят, Хрущев

В сортир упал.

Самогон, самогон,

Ты помоги Хрущева найти.

Пели громко, звонко, хорошо поставленными и приятными голосами. Делать было нечего, я пристроился сбоку и пошел с ними, не так уж близко, но и не отставал. Еще не дошли до кинотеатра, как подъехал милицейский газик и остановился перед группой. Остановились и студенты, петь перестали. Из газика вышли трое милицейских. Один из них с помощью громкоговорителя попросил всех разойтись и не нарушать отдых людей, чему тут же все подчинились.

В один из таких дней я, слегка позавтракав, решил зайти в институт, чтобы узнать, скоро ли начнутся занятия. Около ворот маячила физиономия неизменной и бесплатной охраны институтских ворот — Гуро. Я уверен, что этот Гуро за все время пребывания в Ставрополе не видел ничего достопримечательного, кроме институтских ворот и прилегающих к ним мест.

Хотя я уже знал о нем. Знал что хоть он и из северных народностей, но вполне нормальный человек. Несмотря на все это, при виде его во мне просыпалось какое-то непонятное чувство, рефлекс самосохранения, что ли?

Культурно поздоровавшись с Гуро, услышав его гортанное хрюканье, я благополучно прошел в институт.

В институте я узнал, что конкретной даты начала занятий пока еще не установлено, хотя прибыли уже свыше тридцати слушателей. Я решил пойти на главпочтамт. Ждал зарплаты (перевода) из Республики, а адрес давал городского главпочтамта — так будет целее.

На почтамте ответили коротко:

— Пишут.

Пойти обедать еще рано, домой тоже не хочется. Я стою на верху лестницы почтамта и решаю эту проблему.

— Здравствуйте.

Рядом лицом ко мне стоит юная и очень красивая девчонка.

— Здравствуйте, — отвечаю я.

Она стоит и смотрит прямо мне в глаза. Первое, что я заметил, это ее, стального цвета, серые и почти без зрачков глаза. Они были какими-то пугающе холодными, но удивительно гармонировали с ее круглым, чуть рыжеватым лицом, соломенного цвета волосами, переплетенными в толстые и довольно длинные косы (косы у женщин — моя слабость), со стройной юной фигурой. Простое, чуть просвечивающее сатиновое платье еще более подчеркивало ее статность. Все в ней было естественно и красиво.

— Я вам не мешаю?

— Нет, пока нет.

— Вы очень похожи на моего брата.

— Правда? Ну, если брат ваш от соседа, то может и статься.

Она громко смеялась. Ровные, с голубизной, зубы напоминали бриллианты чистой воды.

— Нет. Просто он похож на отца, а отец мой чернявый, наподобие вас. Я же как мать, она у меня донская казачка.

— Ну вот, сначала на брата, теперь на отца, а на деда вашего я не похож?

— Деда я не видела. Он погиб молодой, на войне.

— Простите.

Долгая пауза. Чувствуется, что подходить к первопопавшимся мужчинам и заводить знакомство не в ее привычке. Тогда что это значит? Не похожа она на уличных девиц.

— Меня зовут Аза. Я убежала из дома и… второй день ничего не ела.

— Что?

Виноватая и натянутая улыбка.

Если бы меня ударили кувалдой по голове, и тогда эффекта было бы меньше. Как же так? Второй день голодная. Я-то каков, а? Оглядываю, примеряю, вопросы этакие задаю… Тьфу!

Она что-то еще говорила, но я уже не слушал. Я тащил её за собой. Раза два она пыталась вырваться, но я держал ее цепко. Благо пятая столовая, где я почти ежедневно обедал и ужинал, была недалеко. Видя, что я тащу ее в столовую, она успокоилась. После она говорила, что ей показалось, что я собираюсь сдать ее в милицию, поэтому и вырывалась.

Во время обеда, состоявшего из плохо прожаренной котлеты с макаронами и стакана сметаны, она рассказала, что родители ее живут где-то на Северном Кавказе (точное название республики забыл) и она училась там в медицинском училище на третьем курсе. Там жили ее дядя по отцу со своим сыном, который большую часть времени находился в тюрьме, чем дома. Возвратившись с последней отсидки, как раз этим летом, когда Аза сдавала экзамены за третий курс, он дал торжественную клятву в мечети, положив руку на Коран, что больше никаких преступлений не совершит, будет работать и жить как все честные люди. Честную жизнь сей человек решил начать с женитьбы, а в качестве невесты выбрал ее — Азу, которая была почти в два раза моложе. Она была против, о чем несколько раз публично заявляла и отцу своему, и дяде — что уже можно считать за геройство при кавказском образе жизни, — но никто её и слушать не хотел, за исключением только матери, которая кроме слез ничем не могла помочь дочке. Уже было назначено время помолвки и свадьбы, уже было приобретено все необходимое для успешного соединения жизни двух людей. Она сбежала. Собрала небольшой чемоданчик свой (так называемый «банный» чемодан) и сбежала.

— Не тот ли это брат, на которого я похож?

— Нет. Упаси бог. Это мой родной брат. Он моложе меня на два года и как две капли воды похож на вас. Когда я собралась уехать, он один был дома. Я сказала ему, что еду в столицу, где я училась, чтобы получить свой студенческий билет с вкладышем об окончании третьего курса, и, может, побуду там дня два-три. Чемодан этот я всегда брала с собой, когда ехала в город, и не должна была вызвать подозрение. Но по-моему, он каким-то образом чувствовал, что я обманываю его. Может, выдавало мое состояние, что-то, видимо, было в моей внешности, что настораживало его. Все же нелегко бросить родной очаг. Он все вертелся вокруг да около, а когда я вышла из дома, шел за мной до самой остановки автобуса, что раньше никогда не делал.

Пока она говорила, слезы текли у нее без перерыва. На последних словах она уже рыдала. Мы были на улице, и на нас обращали внимание. Я как мог успокаивал её.

— Ну а студенческую книжку не получила?

— Нет. Я торопилась. Я боялась, что родители узнают и сообщат в город. Я ведь несовершеннолетняя, и меня могли запросто вернуть обратно.

Сев на первую попавшуюся машину, она приехала в город Краснодар, надеясь, что найдет какую-нибудь работу. Куда бы она ни обращалась, требовали документы. Узнав, что документов нет, с ней даже разговаривать не хотели.

Набравшись смелости, с последней надеждой она зашла в краевое управление здравоохранения. Там её принимал какой-то дядя. Слушал ее сочинение о том, что ей хочется работать именно в Краснодаре, что чуть ли ни с детства она мечтает работать в одном из медучреждений этого края хоть бы кем и прочее, и прочее… Но дяденька довольно быстро прервал ее и потребовал справки об окончании третьего курса медучилища и другие документы. Их, конечно, у неё не было.

— Вы можете затребовать их, — почти умоляла она.

На что дяденька, ехидно улыбаясь, заметил что-то вроде того, что им больше делать нечего, а затем просто выгнал её из кабинета.

Пока она мытарствовала по учреждениям Краснодара, потратила все деньги, что были у неё. На оставшиеся копейки взяла билет на Ставрополь. И вот она здесь.

Мы подходили к дому, где я квартировал. Хозяйка наша, Домна Макаровна, что-то делала в сарае напротив дома. Она была категорически против того, чтобы пустить её к себе хотя бы на несколько дней. На мои обещания, что я заплачу ей, сколько она скажет, она просто зыкнула:

— Миллионер какой нашелся! Я тебя-то толком не знаю, а ты еще и девчонку какую-то приволок. А ты знаешь, сколько грабежей, убийств и прочего всякого случается здесь ежегодно, особенно в теплые времена года?

— Побойся бога, Домна Макаровна, какая же она разбойница? Она же…

— Знаю, знаю. Такие-то как раз и занимаются всем этим. Будь она урод какой-нибудь, ты не таскал бы ее с собой. Вам, кобелям, мордочки симпатичные давай, да чтобы задом умела вилять, и вы на всё готовы, а нам горе хлебать.

При этом она приводила конкретные примеры с называнием адреса и имен, кто якобы пострадал от таких вот ангелов, как этот. Я уже потерял надежду и подумывал, где бы ещё её можно устроить, как подошли Саша и Магомед. Разговор возобновился, и общими усилиями мы всё же уломали хозяйку принять девушку в дом.

— Только на пару дней! — кричала она. — Слышите, только на пару дней, и при свидетелях говорю: если она натворит тут что-нибудь или унесет чего, то за всё отвечаешь ты, — указывала она пальцем на меня.

Вечером я взял Азу, и пошли мы в город поужинать. За время, которое они были вдвоем, Аза, видимо, кое-что рассказала хозяйке про свою жизнь. На мой вопрос, не купить ли ей что-нибудь из посуды, хозяйка бурно возражала. Не в лесу, мол, живем, в доме есть всё, продукты тоже, и нечего таскать её по грязным столовым. Вообще, она очень милая девчонка и будет жить у неё, сколько захочет.

— На сегодня я вам разрешаю, а в общем-то, ты не беспокойся, сами управимся.

Это меня очень даже устроило бы.

Через несколько минут Аза вышла. Она очень эффектно выглядела. Темно-голубое платье с глубоким вырезом на шее было ей особенно к лицу. На ногах красовались почти новые туфли на высоких каблуках (днём были запылённые сандалии), делающие более выразительным упругое тело. Настроение у нее тоже было хорошее. Она рассказывала, как прошло первое знакомство с нашей хозяйкой.

— Очень добрая женщина, — говорила она, — как услышала, что я обижена и окончательно порвала со своими, взялась успокаивать меня, даже прослезилась. «Мы, — говорит, — не дадим тебя в обиду», так и говорит: «мы». Я-то не поняла, думала, что она имеет в виду тебя, начала хвалить. На что она нахмурилась, перестала волосы мне поглаживать, даже отодвинулась от меня, а потом говорит, что «он, — то есть ты, — в общем-то неплохой мальчик, но закончит учебу свою — и ищи ветра, да похоже, что у него есть невеста на родине, слишком уж он замкнутый». Я недоуменно смотрю на нее. А она, представляешь, оказывается, имела в виду своего сына. Правда, что у нее есть сын?

— Да, есть, — ответил я.

— Правда, что он офицер?

— Да, правда.

— Так вот, она говорит, что её сын очень хороший молодой человек, талантливый офицер, но только не хочет жениться. Не нравятся ему местные вертихвостки, очень уж он серьезный, недаром что офицер… и прочее, и прочее…

Я слушал её и не знал, обрадоваться мне или наоборот… Володя, сын нашей хозяйки, был вылитый цыган. Крепыш среднего роста, черноволосый и кудрявый, он больше походил на бравого грузчика, чем на офицера. Но он на самом деле был офицером и служил где-то недалеко, так как по воскресеньям иногда приезжал домой. В последний раз он приехал ближе к вечеру. Хозяйки дома не было. Он зашел к нам. Я был один и собирался в город. Он спросил, не знаю ли я, где его мать, рассказал пару пошлых анекдотов, пока я возился со своими ботинками, умудрился стащить из моего нагрудного кармана пиджака шесть рублей (две тройки) и был таков.

— А у тебя есть невеста на родине?

— Нет.

— Почему?

— Ну как почему? У меня не только невесты, вообще ничего нет, ни на родине, нигде.

После ужина, состоявшего почти из тех же кушаний, что и обед, мы пошли в сторону парка. Я попробовал уговорить ее, чтобы она вернулась домой, ну хотя бы к каким-нибудь дальним родственникам. Она долго молчала, слушая мои доводы. А доводы я приводил убедительные: намекал на то, что она юная и неопытная девчонка, а живем мы среди людей, большая часть которых состоит из коварных и подлых обманщиков; что таких, как она, без жизненного опыта, средств существования и даже без определенных видов на будущее, может ожидать одно — трагедия. Много чего я еще говорил ей. Говорил искренне, но, видимо, это не доходило до неё.

— Знаешь, Чингиз, если я тебе в тягость, то так и скажи, и я сегодня же уйду куда-нибудь. Но домой или к каким-то там родственникам я никогда не вернусь.

Если бы Аза знала, как только что она напророчила свою судьбу!

Было прохладно, и люди всё прибывали. Уже вовсю работали аттракционы, слышались музыка, громкий смех и юношеские крики типа «Купите мороженое!» или «Лимонад!», «Газированная вода!». Кое-где стояли тетки средних лет с лотками с надписью: «Горячие пирожки». Но люди сюда приходили в основном после ужина, и поэтому работы у этих женщин почти не было. Они стояли и смотрели на гуляющих.

Мне было скучно. Не привык я гулять с кем-либо. То ли дело один — думаешь себе о чём угодно, идешь куда хочешь и как хочешь. Раза два Аза делала мне замечания, что она не успевает за мной. Другой раз её не устраивало, что довольно долго стою на одном месте, рассматривая что-нибудь.

Время было не такое позднее, я успел бы отвести её домой и вернуться обратно, и уже думал, как бы это сделать поделикатнее, когда увидел их. Олег и Наташа шли, как всегда, под руку, элегантно и гордо одновременно. Они были самыми красивыми молодыми людьми среди всех посетителей парка. Высокие, атлетически сложенные блондины, одетые безукоризненно и богато, они были примерами мужской и женской красоты. Они гуляли здесь почти каждый вечер, гуляли допоздна. Знакомые им кланялись, незнакомые оглядывались и провожали долгими взглядами. Я смотрел на них как на что-то совершенное и недосягаемое. А Наташа была для меня эталоном женственности, о котором можно только мечтать. По всему было видно, что они оба люди состоятельные. Одежда у них была дорогая и солидная.

Примерно неделю тому назад я, съев свою котлету с макаронами, поднимался в сторону парка. Людей было мало, и я сразу увидел её, идущую впереди. Она была одна, шла медленно и бесцельно. Скоро я догнал её и поздоровался. Она смотрела на меня, как мне показалось, рассеянным взглядом и через секунду улыбнулась:

— А, Чингиз, это ты? Не погулять ли нам вместе?

Я насторожился. Откуда она знает, как меня звать? Всё так же улыбаясь, она подошла ко мне и взяла под руку точь-в-точь как Олега.

— Где твой муж?

— Муж? Ха-ха. Какой муж? А, этот… Он мне не муж, а просто знакомый. Ну, скажем, хороший знакомый.

— Пусть будет так. Где он?

— Не знаю. Может быть, где-то здесь, может, еще где-нибудь? Зачем он тебе нужен? Обними меня за талию.

Видимо, я сильно смутился. Дело в том, что я никогда не гулял с женщинами под руку, не говоря уже о талии. Она громко, почти истерически, хохотала, прижимаясь ко мне поплотнее, взяла мою руку и положила себе на ягодицу, сосредоточив при этом взгляд на моем лице. Мы уже были в парке, люди с удивлением смотрели на нас. Я совсем не знал, что делать, и сильно растерялся, а Наташа же, всё более входя в раж, прижималась ко мне всё сильнее. Она шла почти вполоборота, левая её сторона, можно сказать, слилась со мною, и упругая грудь ходила вдоль рёбер, приводя меня в бешенство. При этом она умудрялась не мешать мне, и сама шла легко.

— Хочешь мороженое?

Я не успел ответить. Сильная рука загребла меня сзади за шиворот, оторвала от Наташи, и в следующее мгновение я летел по воздуху. Удар этот мог бы свалить быка, но я устоял. Видимо, сказывались навыки, полученные мною на боксерских рингах в студенческие годы. Коснувшись земли, я что есть силы побежал к выходу из парка. Убедившись, что никто меня не преследует, я остановился. Вокруг не было никого. Я сел на лестницу, ведущую к зданию мединститута, и подождал, пока пройдет дрожь. Я, конечно, не был драчуном, но и битым не был никогда. Пару-другую раз, которые я участвовал в драке, или меня били, или я бил, но такое… позор какой-то!

На следующий день ближе к обеду, когда я только проснулся, Саша Халманов спросил, что случилось, так как, по его словам, я целую ночь ныл. Как можно коротко я рассказал ему о вчерашнем случае. Он внимательно выслушал меня, а потом сказал:

— Я знаю их, часто вижу в парке. Её звать Наташа, его — Олег. Он партийный работник, чемпион олимпиады то ли по каратэ, то ли по самбо. Она дочь какого-то туза.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. У меня есть кое-какие знакомые здесь, и мы часто вместе гуляем по парку. Они мне и говорили про них. Так вот, у них много друзей и денег. Так что тебе не следует с ними связываться. Это опасные люди. Хотя я много дал бы, чтобы пройти с ней в обнимку хотя бы метров десять.

Мы посмеялись.

Двое суток я в парк не ходил. Так же ходил в столовую, обедал, ужинал, но после этого возвращался обратно. Побыв немного дома, я шел на улицу Лермонтова и гулял там допоздна. Улица Лермонтова была параллельна с нашей улицей, но более оживленная. Здесь находилось несколько магазинов, пивные и прочие места, которые делали её привлекательней. В отличие от нашей улицы, здесь встречались кирпичные особняки с большими и ухоженными дворами, большими заборами, с гаражами для частных машин и другими атрибутами. На воротах одного из таких особняков висела медная дощечка и на ней надпись: «Н. В. Карась». Я прочитал эту надпись и запомнил, потому как чудная.

Была суббота, время послеобеденное. Кирюхин Юра лежал на койке, в чём пришел с улицы, и храпел в пьяном угаре, Магомед с хозяйкой где-то шуры-муры, Саша был, как всегда, неизвестно где, а я, открыв окно и дверь, лежал на койке и читал книги. В дверь постучали.

— Войдите…

Зашел Олег во всей красе и с улыбкой во весь рот.

— Браток, извини, виноват-с. Ради Христа или Магомеда, кто ты там есть, прости великодушно, виноват-с. То есть виновата, конечно, она, но я тоже виноват, неосмотрительно вышло, а потому раздирают, в клочки раздирают. Вопят вовсю, мол, «нашего Пушкина избил», то бишь тебя. Мы ведь тебе прозвище дали и между собой так и называем — «Маленький Пушкин». Почему маленький? Да потому, что ненастоящий. Всякие ненастоящие, хоть и великаны, все равно «маленькие». Так вот теперь вся эта орава баб проходу мне не дает, как только не обзывают: и изверг, и зверь, и чего-то ещё. Требуют, чтобы я извинился перед тобой и чтобы это было публично, при них-с. Я и так, и сяк — ни в какую. Ведь ты тоже хорош, тоже виноват-с…

— В чем я виноват?

— Как в чём? Да ты явно шутишь! Так тискать мою невесту за э… одно место! Посмотрел бы ты со стороны на это безобразие! Чистое безобразие-с. Весь парк на вас смотрел…

— Если она ваша невеста, то почему не женитесь?

— Да всё тянет. Я уже давно ей предлагаю, а она тянет. То ей надо было институт окончить, а теперь диссертацию защитить, тьфу… В общем, тянет, оттого и творится всякое такое безобразие.

В тот день во время обеда они сильно поссорились, что довольно часто у них случается, особенно в последнее время, и кончается всегда одним и тем же, то есть избиением очередного «кавалера» и расставанием. Он, Олег, объясняя себе это тем, что она наверняка нашла какого-то другого, еще с раннего вечера начал караулить у парка и увидел нас. Обычно такие сцены быстро забывались, и после некоторых кривляний мир между ними бывал восстановлен. Но на этот раз вышло по-другому. Наташа ещё в парке начала буянить, оскорблять его и требовала, чтобы он вернул меня и извинился.

— Раньше она никогда так не поступала. А тут начала защищать тебя, что, мол, ты ни при чем и все эти облапывания, сюсюканья устроила она сама, а ты просто жертва. Я-то знаю, что она врёт, что она просто защищает тебя и не унимается.

Он и слушать не хотел об извинении и прочем, в результате они еще сильнее поругались, и она убежала. На следующий день попытка восстановить мир также провалилась, и она поставила жесткие условия: или он найдет меня и публично (то есть при них) извинится, или пусть забудет про неё. Вчера и позавчера он ходил один по парку с надеждой увидеть меня, но я не показывался. От своего условия же она не отступает. Мало того, к ней присоединились её тётя с дочерью. Они же дали мой адрес…

— А кто они такие?

— Тётю её звать Нина Александровна. Вы с ней встречались в институте. Она будет преподавать вам про шерсть, что ли?

— Да, есть такой предмет «Шерстоведение». Значит, вы говорите, что Наташа племянница Нины Александровны?

— Да.

— У них порода, что ли, такая? Все как один рослые, хорошо развитые блондинки.

— Вот именно, что порода. Это, наверное, единственные сильно броские люди по всему Ставрополю. Только вот характер у них, как бы сказать, не очень покладистый…

— Ладно, Олег, можете сказать своим дамам, что мы встретились и я никаких претензий к вам не имею. Видимо, и я малость провинился, как бишь вы изволили сказать — «неосмотрительно вышло-с».

— Нет уж, уволь, мы пойдем вместе, ты там так и скажешь.

— Вместе? Куда?

— А это что за труп? — вопросом на вопрос ответил он, показав головой в сторону спящего Юры.

— Да так. Занятия никак не начинают, ну и позволил человек себе малость, исключительно от безделья.

— Ха-ха-ха! Бедняжка. Я бы врезал ему раз-другой, чтобы он так не храпел.

— Оставь. Он нам не мешает. Так куда ты меня приглашаешь-то?

Оказывается, сегодня у Нины Александровны был день рождения. Дали женщины ему поручение, чтобы он зашел за мной и обязательно взял с собой к ним, заодно, мол, поест человек что-нибудь домашнего приготовления. Я долго отпирался, не хотел идти, но Олег был неумолим, начал бить по слабым местам, повторяя о мужской солидарности и чтобы я ничего не боялся. В конце концов я согласился, и мы договорились, что в семь часов вечера он меня подождет около мединститута, и мы вместе пойдем к ним.

До семи часов вечера было ещё много времени, и я решил, что вполне успею зайти на почту и купить что-нибудь в подарок. Я понимал, что они не ждут от меня подарка, но приличия ради что-нибудь-то надо купить. На почте меня ждал перевод с места работы и письмо от сестры.

Нас приняли хорошо, можно сказать, даже радушно. Людей было немного, человек десять, в основном молодые. Был один благообразный старик с женщиной такой же аристократической внешности. Минут пять ушло на то, чтобы Нина Александровна, а затем и гости изложили мне своё отношение к случившемуся, при этом не стесняясь в выражениях в адрес Олега. Очкарик, по всему муж одной из блондинок все той же породы, долго разглагольствовал об исторической гносеологии ревности, он так и говорил: «ревность в онтогенезе», «разнообразность её проявлений…», еще много чего мудреного, и вывел, что мордовать людей, не разобравшись в ситуации, так же возмутительно, как опорожняться, не дойдя до туалета.

Возмущенные возгласы, а Олега прорвало:

— Да шли-то они, обнимаясь на виду у всех.

— Не надо, — восклицала Наташа, — я сама обнимала его, а он совсем ни при чём.

— Ну хорошо, — чуть повысил голос Олег. — Раз так, в следующий раз я тебя буду нокаутировать, так и знай.

— Попробуй хотя бы пальцем тронуть.

— Вот-вот, где ключ-то, — тихим басом заметил пожилой господин. — Видите ли, молодой человек, — это мне, — у вас на родине конфликты с женами или вообще с женщинами не возникают. Поэтому вы не замечаете всех пагубных действий наших законов, направленных на урегулирование бытовых отношений. Вы слышали, что она сказала, мол, попробуй тронуть. Даже пальцем нельзя её тронуть, когда сама же говорит, что виновата она. А ведь она не шутит. Заяви она в милицию, и ничто его не спасет. Таков закон у нас. В любом, слышите, в любом конфликте с мужчинами, — причём не важно, кто он: муж ли, любовник ли, или просто прохожий, — права женщина, какая бы она ни была. Вот свежий пример. Буквально на той неделе судили мужика. Он из нашего дома, подъезды наши рядом, и я знаю его лично. Дом-то наш номенклатурный, так сказать, элитный, но исключительно для протокола несколько квартир в последнем подъезде дали рабочим. Разумеется, не первым попавшимся, а на выбор. Так вот, мужик этот — член партии, отличный станочник, передовик производства — с месяц тому назад, возвращаясь с работы, застаёт свою несовершеннолетнюю дочку в объятьях соседского хмыря. Сосед-то тю-тю, шмыг — и нет его, ну и мужику приходится отвесить пару оплеух дочке. Дочь бегом в другую комнату, закрывается, а мужик в кухню чего-нибудь поесть. Мужик этот хоть и рабочий высшего эшелона, но традиции соблюдает, в том плане, что данный ему женой рубль на обед он бережно хранил до конца смены, чтобы по дороге домой, как и другие его товарищи, «потратить». Поскольку после сей процедуры голод и усталость ещё больше чувствуются, он почти забыл о случившемся за приёмом пищи, но в это время приходит жена с работы. Услышав это, дочь ринулась на неё с криком, мол, пьяный отец чуть не убил её, показывая при этом покрасневшее лицо. Жена, не разобравшись, бежит на кухню и, также крича всякую брань, начинает колотить его туфелькой, которую только что сняла с себя. Мужик как может обороняется, что-то хочет объяснить, но не тут-то было. В конце концов, терпение его лопается, и он не так сильно, но всё же чувствительно двигает ей под глаз. Ну а дальше дело техники: звонок в милицию, показания пострадавших, справка врача — и мужика в каталажку. Справедливости ради, замечу, что коллектив завода долго бился, чтобы освободить его, следователь в нарушение закона пытался уговорить женщин, чтобы они забрали жалобы, но в ответ слушал угрозы, что если тот изверг не получит по заслугам, то они будут жаловаться куда следует. Так вот и состоялся суд. Я сам присутствовал в суде, очень уж был заинтригован. Дочь в суд не пришла, жена обвинила мужа в постоянном пьянстве и во всех грехах. Муж же не мог доказать, что он не верблюд, и загремел на три года. Вот так-то. И как вам всё это нравится? Ведь это один из многочисленных случаев, которые имеют место в необъятной России.

Наташа возражала, что она вовсе не несовершеннолетняя, а взрослая дама, и дает себе отчёт в своих действиях. На что пожилой джентльмен ответил, что он рассказал эту историю, чтобы было понятно, насколько несовершенны наши законы и как общество страдает от этого.

— Семья без мужчины, скажу я вам, не совсем нормальное явление.

Потом он долго объяснял, что, мол, мужчина, в отличие от женщины, воспитывает семью, а женское воспитание — это не что иное, как проявление защитного рефлекса от всевозможных опасностей для детей и других близких ей людей. Такое воспитание скорее порождает эгоизм. Привел пример, что, когда ссорятся соседские дети, женщины ругаются, а мужчины, разобравшись, наказывают виновного, а это не одно и то же. Он остановился на причинах того, что в наше время мужчины лишены права проявлять свой долг.

— Для того, — сказал он, — чтобы мужчина имел возможность воспитывать семью, нужно чтобы он имел вес. А вес этот даёт государство. Ну какой вес у мужика, на зарплату которого небольшая семья не может и неделю-то прожить? Какой у него вес, если ему законом не дано превосходства, а? А государство? Государство потом в десять раз больше платит за содержание тюрем, за лечение наркоманов, проституток и других социально опасных больных. А сколько дебилов, других более скрытых от глаз опасностей, исходящих от неполноценно воспитанных поколений? Уйма, и их станет ещё больше, пока женщины, вот так, как Наташа, будут знать, что их и пальцем-то тронуть нельзя, какими бы они виноватыми ни были.

Разглагольствования подобного рода несколько раз прерывались, провозглашались тосты, в основном за здоровье виновницы. Так что к этому времени уже было выпито немало спиртного, и разгоряченные люди обсуждали свои проблемы с теми, кто сидел рядом, а потому конец тирады пожилого господина почти никто не слышал, кроме если только меня. Он это заметил, ухмыльнулся и спросил, не читал ли я «Босоногого Монаха». Я ответил, что нет, после чего он совсем сник и подключился к сидящей рядом старухе, которая бойко о чем-то рассказывала своей соседке. Очкарик только что завершил очередной танец и бестолково улыбался. Я сидел между Ниной Александровной и ее дочерью (тоже, между прочим, Наташей). Воспользовавшись общей суматохой, я попросил разрешения у Нины Александровны откланяться. Она посмотрела на часы и посоветовала мне выйти с её дочерью погулять часок на свежем воздухе, а затем та меня и проводит. Чего, мол, ей сидеть здесь с пожилыми.

На улице было свежо и приятно. Мы шли по улице Мира. Наташа рассказывала, как она отдыхала этим летом в пионерлагере где-то в Анапе или Туапсе, уже не помню, и что мальчик по имени Дима на соревнованиях по бегу постоянно приходил последним, даже после девчат. Она находила это очень смешным и удивлялась, почему я не смеюсь. Я в свою очередь рассказал ей пару эпизодов из «Происхождения видов», и, по-моему, они её заинтересовали. Особенно ей понравились обычаи южноафриканских племён, где вместо поцелуев мужчины и женщины трутся друг об друга животами. Она хохотала что есть силы. Я тоже сначала смеялся вместе с ней, гордясь своим остроумием. Но смех этот слишком затянулся и переходил уже грани приличия. Я остановился и удивленно посмотрел на неё, то же самое сделала она, закрыла рот ладонью, прыснула еще сильнее, повернулась и убежала прочь. Ну а я отправился к себе.

После этого несколько раз мы с Олегом и Наташей встречались в парке. Пару раз вместе скушали мороженое. В одну из этих встреч Олег дал мне свою визитную карточку и сказал, чтобы я звонил ему, если будет нужна какая-нибудь помощь.

А теперь, гуляя с Азой и думая о том, как бы поделикатнее отправить её домой, я увидел их и сразу понял, что вот они-то и помогут нам. За порцией мороженого я рассказал им всё, что случилось с Азой, и продолжил:

— Ты, Олег, работаешь в краевом комитете партии, следовательно, у тебя обширные связи. Может, поможешь, ну хотя бы в провинции устроиться ей на какую-нибудь работу.

— Ты же говоришь, что у неё ни документов, ни прописки, ни жилья — ничего нету?

— Да. Потому-то и обращаюсь к тебе за помощью.

Он молчал. Наташа, до сих пор молча слушавшая, вдруг сказала:

— Может у Карася, а Олег?

— Ты думаешь, она сможет там работать?

— Почему нет? Во всяком случае, можно попробовать. Карась всё время жалуется, что не хватает младшего медперсонала, а ей всё равно, где работать. Там жильё дают, три раза в день бесплатное питание, зарплата больше, чем в обычных больницах. Мне кажется, что это самый идеальный вариант, во всяком случае, пока она восстановит свои документы.

Я уже догадывался, о каком учреждении идет речь.

— Знаете, есть у нас один знакомый, очень хороший человек. Звать его Анатолий Васильевич. Он главврач психиатрической больницы. Не скрою от вас, это обычный сумасшедший дом, и находится он в полутора-двух километрах в сторону от дороги Ставрополь — Невинномысск, в лесу. Я, правда, деталей не знаю, но понимаю, что работа там не сахар. Так что, если это вас устраивает, я могу поговорить с ним. Там тоже люди работают.

Я смотрел на Азу. Она сказала, что ей всё равно, лишь бы было, где жить и работать.

— На улице Лермонтова на одних из ворот я заметил фамилию Карась, не там ли он живет?

— Нет, он живет в центре, рядом с домом Нины Александровны. На Лермонтова живет его младший брат. У него особняк там. Кстати, он начальник краевой милиции. Подлец, каких свет не видел.

— Они родные братья?

— Да. Ну так бывает: родные братья, а разные люди. Природа тоже ошибается.

— В чём его подлость?

— Да во всём. Особенно он падкий на молодых и красивых женщин. Ходят слухи, что он от взяток тоже не отказывается. Всё это вкупе с его должностью делает его общественно опасным. Его давно бы скинули не только с должности, но и из города, но он в большой дружбе с Бородой, это его и спасает. Впрочем, это дело времени.

— А кто эта Борода?

— Борода? Ха-ха-ха, да это наш первый. Между собой мы его так величаем.

Мы договорились, что завтра в три часа пополудни я позвоню ему, и он скажет, как быть дальше.

— В общем, ты не горюй, мы обязательно устроим её куда-нибудь.

Через день в одиннадцать часов мы встретились с Карасём в кабинете Олега. Накануне он сказал нам, что Карась завтра в это время будет у него, и если мы не передумаем, то он сразу же возьмёт Азу с собой. Чемодан с её нехитрыми пожитками был у меня. Туда же мы положили книгу «Граф Монте-Кристо», взятую мной из библиотеки по её просьбе. Прежде чем зайти в кабинет, я отдал ей двадцать рублей, на всякий, мол, случай. Она колебалась, но взяла. Так что к отъезду она была в полной готовности.

Карась был высоким худощавым мужчиной лет сорока пяти — пятидесяти. Он не выразил ни восхищения, ни отвращения, а бегло взглянув на Азу, кивнул головой и, повернувшись в мою сторону, сказал:

— Ваши проблемы мне известны. Надеюсь, и вы знаете, что учреждение наше закрытого типа. Так надежнее обеспечить должную дисциплину и безопасность людей. Любое посещение производится лично по моему разрешению и по очень важным на то причинам. Письма, посылки — пожалуйста. Почта к нам прибывает два раза в неделю. А вообще-то у нас есть все условия, чтобы нормально жить. Так что беспокоиться по этому поводу не следует, нас беспокоить — тем более. Больница наша специфическая, работникам надо без отвлечения работать. Чем быстрее привыкнешь, тем вольготнее будешь себя чувствовать. Телефон мой есть у Олега. Это на всякий случай, а адрес ваш Олег мне дал.

С этими словами он попрощался с нами и ушёл, взяв Азу под руку.

Где-то в глубине сознания я понимал, что поступил неправильно — не такая помощь нужна была ей. Но я понимал и то, что других возможностей помочь у меня не было. В конце концов, я не виноват, что она сбежала из дома, да и на эту работу никто её не заставлял идти, могла и отказаться.

Так я думал, поднимаясь по Комсомольскому проспекту. Пойти в институт, что ли? Скорее бы начались занятия.