«Кто ты?». Часть 1

Чингиз Алиев

Уважаемые читатели, эта книга издана в память о дедушке, которого уже давно нет с нами. Он автор рукописи.Берегите своих родных.Спасибо тебе, дедушка, за всё. Прости нас.

Глава 2

Первое знакомство с Россией произвело на меня удручающее впечатление. Сойдя с поезда Баку — Москва в городе Невинномысске, первым делом отыскал автобусную остановку на Ставрополь. Было раннее утро, часов около пяти утра. Шел мелкий дождь, кругом было грязно, дул холодный ветер. Одна женщина подошла к остановке и также стала ждать автобус. Я впервые в жизни видел женщину в таком одеянии. Грязный, потертый брезентовый костюм, надетый на какие-то толстые материалы, и из всего этого хлама выпирающие грудь и зад. Другие редкие прохожие были одеты не лучше. На этом фоне мой модный чешский костюм с белой итальянской сорочкой и шелковый галстук в горошек, а также мои чешские супермодные туфли желтого цвета, наверное, выглядели не менее смешными.

Помните, как писал Герцен в «Былом и думах»: «Каждый раз после общения с этими дураками я возвращался домой с таким впечатлением, что я дурнее их».

Я уже начал замерзать и с завистью смотреть на этих, хоть и неуклюжих, но тепло одетых жителей Невинномысска, как подъехал автобус. Какие были автобусы в шестидесятых годах, наверное, известно всем, а какие в России дороги — тем более. Чтобы не пачкать костюм, я вытащил из чемодана купленный ещё в студенческие годы черный плащ и надел его. Давно бы так: и теплее, и предохраняет новый костюм от пыли на сидениях. На каждой остановке кто-то выходил, кто-то заходил. Заходило больше людей, чем выходило, и скоро автобус был полон. Эти люди, видимо, были знакомы многие месяцы, а то и годы, потому как заходили и сразу начинали вести оживленные разговоры между собою, перекрикивая шум от тряски автобуса.

Мой скудный запас знаний русского языка все же позволял мне понимать, что эти люди, в основном женщины, разговаривая друг с другом, очень часто употребляют названия мужских и женских половых органов. Я внимательно посмотрел в лица нескольких говорящих и не заметил никаких следов смущения. Неужели прав был доцент Мирзо Алекпер, наш преподаватель по разведению сельхозживотных, настаивая на том, что на лекции, да и в практических занятиях, названия интимных органов следует произносить не по латыни, как это принято, а по-азербайджански, по-своему, дескать. Но тогда, при первом же упоминании о пенисе и вагине на нашем языке, все девчата убежали из класса, а оставшиеся мальчики подняли невообразимый шум и улюлюкивания. Пришлось вмешиваться декану факультета академику Агабейли, и права латинского языка на предмет употребления были восстановлены.

Здесь же без всяких эмоций, шумов и гамов идет общение, вроде бы обычный разговор, но с применением названий половых органов и прочих матерных слов. Тогда я думал, что, видимо, слова эти, кроме того, что я знаю, обозначают ещё что-то, что мне неизвестно. Спустя некоторое время я спросил об этом у Халманова Саши, довольно грамотного на мой взгляд молодого человека из Ульяновска, с кем мне предстояло жить вместе во время учебы в Ставрополе. Он объяснил, что других значений у этих слов нет. Но в русском простонародье они употребляются в разговоре как связки слов, и никто на это не обращает внимания, тем более что никто не обижается.

— Но ведь у нас живет немало русских. Со многими я лично знаком, вместе учились, общались, и никогда я не слышал о таких связках, — возразил я.

— Я тоже знаком со многими русскими, которые живут в других республиках. Знаю, что они не меньше тебя удивляются подобным вещам, но уж такая привычка у народа, и с этим ничего не сделаешь. Ты сам видишь, что мы же так не разговариваем друг с другом или с преподавателями. Так что это уличный язык, как бы попроще объяснить, мужицкий язык, который тебе надо знать, но необязательно употреблять.

— А что за слово «кашмар»? — спросил я у него, так как очень часто слышал это слово, а значения не знал.

Тут он описал такой бедлам, что значение этого слова я запомнил на всю жизнь.

Вообще, от этого Халманова, с которым мы жили вместе почти год, я позаимствовал очень много положительного и полезного. Он терпеливо и очень доходчиво объяснял значения разных непонятных мне слов, выражений, происшествий, помогал заглянуть в их корень именно с позиций русского менталитета.

Однажды утром он говорит мне, что у меня прогресс.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я.

— Ты ночью разговаривал во сне, — отвечает он.

— Ну и что же тут прогрессивного?

— Понимаешь, ты говорил во сне не просто так, а на русском языке. А это значит, что ты думаешь на этом языке, и, стало быть, ты его освоишь.

Он же посоветовал мне читать художественную литературу на русском языке. Просто читать, если даже значения прочитанного сразу не пойму.

Первой художественной книгой на русском языке, которую я, по совету Халманова, взял из институтской библиотеки и читал, был двухтомный роман «Иван Иванович», автора которого я теперь не помню, а затем уже многие другие.

Дело в том, что, когда читаешь литературу, особенно если читаешь внимательно, воспринимаются эпизоды в целом, о значении же отдельных слов в этих эпизодах догадываешься, и они откладываются в памяти. Уже после, когда ты слышишь разговоры с такими словами, то память сама по себе выдает значение их, отчего они еще больше запоминаются в разнообразном применении. Так оформляется обширное освоение языка. Ни один человек, как бы он хорошо ни знал значение отдельных слов, всякие там грамматические правила и прочее, не может быть хорошим оратором или писарем, если у него отсутствует художественный запас этого языка. Это достигается путем чтения, причем внимательного чтения классиков. Мне лично этот совет очень помог, особенно в дальнейших моих работах.

Но всё это потом. А сейчас вроде бы подъезжаем к Ставрополю. Автобус прыгает, трещит, дымит, но все же неустанно приближается к конечному пункту. Ругань, то бишь разговоры, постепенно утихли, а затем вообще прекратились, кое-кто из пассажиров даже умудрился уснуть.

Редкие прохожие, которых я останавливал и спрашивал, как мне пройти к Зоотехническому переулку недоуменно пожимали плечами и проходили дальше. Тут я вспомнил, что кто-то в Баку в Министерстве сельского хозяйства говорил, что институт, где я должен учиться, расположен напротив Ставропольского сельскохозяйственного института. Первый же остановленный мною мужик подробно объяснил, как пройти в сельхозинститут. И в действительности, напротив этого института находились огромные ворота, на которых было написано, что это Зоотехнический переулок, 15, ВНИИОК, то есть то, что мне нужно.

Время было около восьми утра, а потому ворота были закрыты. На обведенном железными цепями выступе ворот висел огромный амбарный замок, а рядом стояло… нечто необъяснимое, существо, с виду похожее на человека, а скорее на человекообразную обезьяну. Я это пишу абсолютно точно, без какого-либо преувеличения. Увидь его сразу, я ни за что не стал бы подходить к этим воротам. Но пока я читал вывеску на воротах, он возник около нее, и мне просто деваться было некуда. Я оглянулся. Вокруг никого. Тут он подошел поближе, придал губам своим трубообразный вид (точь-в-точь как обезьяна), издал какой-то гортанный звук. В самый раз было дать мне драпу, но вовремя заметил, что к нам подходит очень, даже очень красивая и элегантно одетая женщина средних лет и улыбается. Она поздоровалась за руку с этим — теперь уже, наверное, можно назвать — человеком и спросила:

— Много народу набралось, Гуро?

Он опять сложил губы в трубку и, показывая на меня, еле внятно изрек:

— С этим будет семнадцать голов.

Я аж подпрыгнул от такого, но женщина эта еще больше засмеялась и, взяв меня под руку, повела за собой внутрь двора. Во дворе было два строения. С левой стороны желто-белое трехэтажное строение служило административным зданием, где размещались директор, его заместители, бухгалтерия и прочее. Женщина же направилась в правую сторону, где стояло одноэтажное неопрятное строение, чем-то напоминающее красноармейскую конюшню, в которой мы жили, когда учились в восьмом классе.

Мы зашли в одну незакрытую комнату. Женщина разъяснила мне насчет учебы и порядков в институте. В частности, рассказала, что учиться на курсы по бонитировке приезжают люди из многих стран, в том числе зарубежных. Так что у меня будет возможность увидеть много всяких внешностей и характеров.

Профессор Колганов явился примерно через час. Он представился как директор курса, коротко познакомился с моими документами, почему-то поинтересовался, кем были мои родители, вызвал какую-то женщину и дал указание о моем устройстве. Так я стал жить на улице Мира, 344, недалеко от Ставропольского мединститута. Нас было четверо в двух смежных комнатах: я, Халманов Саша из Ульяновска, о котором я уже кое-что написал, Мусаев Магомед из Дагестана и Кирюхин Юра из Ленинграда.

Юра оказался алкоголиком, почти каждый день он в пьяном виде приставал ко мне. В то время я почему-то считал, что пьяного человека, так же, как и инвалида, нельзя трогать, и потому как-то не реагировал на его приставания. Однажды Саша спросил меня, почему я терплю это, на что я ответил:

— Он же пьяный. Что мне делать с пьяным человеком?

— Ну и что, что пьяный? — сказал Саша. — Пьяный-то он пьяный, но помнит все. Так что, если ты и дальше будешь терпеть его приставания, он скоро тебе на голову будет садиться.

Я запомнил это, и в очередной раз, когда Юра, качаясь из стороны в сторону, подошел ко мне с какой-то издевкой, я так врезал ему между глаз, что он долго оставался лежать около нашего забора. Действительно, после этого он ни разу не подходил ко мне, каким бы пьяным ни был.

Занятия ещё не начались. Каждый занимался чем попало, а я в основном читал роман «Иван Иванович», взятый мною из библиотеки института по совету Саши Халманова. Так начался мой российский отрезок жизни.

Отрезок ли, и что она мне приготовила?