Женщины

Чарльз Буковски, 1978

Чарльз Буковски – один из крупнейших американских писателей XX века, автор более сорока книг, среди которых романы, стихи, эссеистика и рассказы. Несмотря на порою шокирующий натурализм, его тексты полны лиричности, даже своеобразной сентиментальности. Роман «Женщины» написан им на волне популярности и содержит массу фирменных «фишек» Буковски: самоиронию, обилие сексуальных сцен, энергию сюжета. Герою книги 50 лет, его зовут Генри Чинаски, и он является неизменным альтер эго автора. Роман представляет собой череду более чем откровенных сексуальных сцен, которые объединены главным – бесконечной любовью героя к своим женщинам, любованием ими и грубовато-искренним восхищением.

19

Ди Ди надо было встретить сына в аэропорту. Тот возвращался домой из Англии на каникулы. Ему 17, рассказала она мне, и его отец — бывший концертный пианист. Но подсел на спиды и кокс, а потом сжег себе пальцы в какой-то аварии. Играть на фортепиано больше не может. Они уже некоторое время в разводе.

Сына звали Ренни. Ди Ди рассказывала ему обо мне по телефону через всю Атлантику. Мы добрались до аэропорта, когда с рейса Ренни уже выпускали пассажиров. Ди Ди и Ренни обнялись. Он был высок и худ, довольно бледен. Прядь волос свисала на один глаз. Мы пожали руки.

Я пошел за багажом, пока Ренни и Ди Ди болтали. Он обращался к ней «мамуля». Когда мы вернулись к машине, он забрался на заднее сиденье и спросил:

— Мамуля, ты забрала мне велик?

— Заказала. Утром возьмем.

— А он хороший, мамуля? Я хочу с десятью скоростями, ручным тормозом и креплениями на педалях.

— Это хороший велосипед, Ренни.

— А ты уверена, что он будет готов?

Мы поехали обратно. Я остался на ночь. У Ренни была своя спальня.

Утром все сидели в обеденном уголке, дожидаясь прихода горничной. Ди Ди в конце концов поднялась сама готовить нам завтрак. Ренни сказал:

— Мамуля, а как разбивают яйцо?

Ди Ди взглянула на меня. Она знала, о чем я думаю. Я не проронил ни звука.

— Ладно, Ренни, иди сюда, я покажу. Ренни подошел к плите. Ди Ди взяла яйцо:

— Видишь, просто разбиваешь скорлупу о край… вот так… и яйцо само вываливается на сковородку… вот так…

— О…

— Это легко.

— А как его готовить?

— Мы его жарим. В масле.

— Мамуля, я не могу есть это яйцо.

— Почему?

— Потому что желток растекся!

Ди Ди обернулась и посмотрела на меня. Ее глаза умоляли: «Хэнк, черт возьми, ни слова…»

Несколько утр спустя мы снова собрались в обеденном уголке. Мы ели, а горничная хлопотала на кухне. Ди Ди сказала Ренни:

— Теперь у тебя есть велосипед. Сегодня съездишь за кока-колой? Мне иногда хочется одну-другую вечером выпить.

— Но, мамуля, эти кока-колы такие тяжелые! Ты что, сама их взять не можешь?

— Ренни, я работаю весь день и устаю. Кока-колу купишь ты.

— Но, мамуля, там же горка. Мне придется через горку педали крутить.

— Нет там никакой горки. Какая еще горка?

— Ну, глазами ее не видно, но она там есть…

— Рении, купишь кока-колы, ты меня понял? Ренни встал, ушел в свою спальню и хлопнул дверью.

Ди Ди смотрела в сторону.

— Проверяет меня. Хочет убедиться, что я его люблю.

— Я куплю кока-колы, — сказал я.

— Да нет, все в порядке, — сказала Ди Ди. — Я сама.

В конце концов ее никто не купил.

Мы с Ди Ди заехали ко мне через несколько дней забрать почту и осмотреться, когда зазвонил телефон. Лидия.

— Привет, — сказала она, — я в Юте.

— Я получил твою записку, — ответил я.

— Как живешь? — спросила она.

— Нормально.

— В Юте летом славно. Ты бы приехал? В поход сходим. Все мои сестры здесь.

— Я прямо сейчас не могу.

— Почему?

— Ну, я с Ди Ди.

— С Ди Ди?

— Ну, да…

— Я знала, что ты позвонишь по этому номеру, — сказала она, — я же тебе сказала, что позвонишь!

Ди Ди стояла рядом.

— Скажи ей, пожалуйста, — попросила она, — чтобы дала мне до сентября.

— Забудь о ней, — говорила Лидия. — Ну ее к черту. Приезжай сюда со мной повидаться.

— Я же не могу все бросить только потому, что ты позвонила. А кроме того, — добавил я, — я даю Ди Ди до сентября.

— До сентября?

— Да.

Лидия завопила. Долгим громким воплем. Потом бросила трубку.

После этого Ди Ди не пускала меня домой. Как-то раз, когда мы сидели у меня и просматривали почту, я заметил, что телефонная трубка снята.

— Никогда так не делай, — сказал я Ди Ди.

Она возила меня на длинные прогулки по всему побережью. Брала путешествовать в горы. Мы ходили на гаражные распродажи, на рок-концерты, в кино, в церкви, к друзьям, на ужины и обеды, на представления иллюзионистов, пикники и в цирки. Ее друзья фотографировали нас вместе.

Путешествие на Каталину оказалось кошмарным. Я ждал вместе с Ди Ди на причале. Бодун меня мучил подлинный. Ди Ди нашла алказельцер и стакан воды. Помогло же только одно — молоденькая девчонка, сидевшая напротив. С прекрасным телом, длинными хорошими ногами и в красной мини-юбке. К этой мини-юбке она надела длинные чулки, пажи, а под низом виднелись розовые трусики. Даже туфли на высоком каблуке у нее были.

— Ты ведь на нее смотришь, правда? — спросила Ди Ди.

— Не могу оторваться.

— Она профурсетка.

— Конечно.

Профурсетка встала и пошла играть в пинбол, виляя задницей, чтобы помочь шарикам попадать куда нужно. Потом села снова, приоткрыв еще больше, чем раньше.

Гидросамолет сел, разгрузился, а затем мы вышли на пирс ждать посадки. Гидросамолет был красным, постройки 1936 года, с двумя пропеллерами, одним пилотом и 8 или 10 местами.

Если не травану в этой штуке, подумал я, можно считать, что я обул весь мир.

Девчонка в мини-юбке садиться в него не стала.

Ну почему каждый раз, когда видишь такую бабу, ты всегда с какой-то другой бабой?

Мы сели, пристегнулись.

— О, — сказала Ди Ди, — здорово! Пойду посижу с летчиком!

— Давай.

И вот мы взлетели, и Ди Ди встала и пересела к летчику. Я видел, как она болтала с ним, себя не помня. Она поистине наслаждалась жизнью — или же просто делала вид. В последнее время мне это было по барабану — это ее возбужденное жизнелюбие: меня она несколько раздражала, но по большей части я не ощущал ничего. Мне даже скучно не было.

Мы полетели и приземлились, посадка оказалась грубой, мы пронеслись низко мимо каких-то утесов, нас тряхнуло и поднялись брызги. Как в моторной лодке сидишь. Затем мы дотелепались до другого пирса, и Ди Ди вернулась и рассказала мне про гидросамолет, летчика и их беседу. Из палубы там вырезали здоровенный кусок, и она спросила пилота:

— А это безопасно?

И тот ответил:

— А черт его знает.

Ди Ди заказала нам номер в гостинице на самом берегу, на верхнем этаже. Холодильника не было, поэтому она купила пластмассовую ванночку и напихала туда льда, чтобы я мог студить пиво. Еще в номере стоял черно-белый телевизор и была ванная. Класс.

Мы пошли прогуляться вдоль берега. Туристы наблюдались двух типов: либо очень молодые, либо очень старые. Старые везде расхаживали попарно, мужчина и женщина, в сандалиях, темных очках, соломенных шляпах, прогулочных шортах и рубашках диких расцветок. Жирные и бледные, с синими венами на ногах, лица их вспухали и белели на солнце. У них все ввалилось, со скул и из-под челюстей свисали складки и мешочки кожи.

Молодые были стройны, точно их отлили из гладкой резины. Девчонки безгрудые, с крошечными задиками, а мальчишки — с нежными мягкими лицами, ухмылялись, краснели и смеялись. Однако все выглядели довольными: и студенты, и старики. Делать им было почти нечего, но они нежились на солнышке и казались осуществленными.

Ди Ди пошла по магазинам. Она ими наслаждалась — покупала бусы, пепельницы, игрушечных собачек, открытки, ожерелья, статуэтки, и похоже было, что торчит она абсолютно от всего.

— У-у-у, смотри! — Она беседовала с лавочниками. Похоже, те ей нравились. Она пообещала писать одной даме письма, когда вернется на большую землю. У них оказался общий знакомый, игравший на ударных в рок-группе.

Ди Ди купила клетку с двумя неразлучниками, и мы вернулись в гостиницу. Я открыл пиво и включил телевизор. Выбор был ограничен.

— Пойдем еще погуляем, — предложила ДиДи. — Так хорошо снаружи.

— Я буду сидеть здесь и отдыхать, — сказал я.

— Ты не против, если я без тебя схожу?

— Валяй.

Она поцеловала меня и ушла. Я выключил телевизор и открыл еще пиво. На этом острове делать больше нечего — только напиваться. Я подошел к окну. На пляже подо мной Ди Ди сидела рядом с молодым человеком, счастливая, болтала, улыбалась и размахивала руками. Молодой человек ухмылялся ей в ответ. Хорошо, что я не участвую в этой фигне. Я рад, что не влюблен, что не счастлив от всего мира. Мне нравится быть со всем остальным на ножах. Влюбленные часто раздражительны, опасны. Утрачивают ощущение перспективы. Теряют чувство юмора. Превращаются в нервных, занудных психотиков. И даже становятся убийцами.

Ди Ди не было часа 2 или 3. Я немного посмотрел телевизор и на портативной машинке напечатал пару-тройку стихотворений. О любви — о Лидии. Спрятал их в чемодан. Выпил еще пива.

Потом постучалась и вошла Ди Ди.

— О, я изумительно провела время! Сначала я каталась на лодке со стеклянным дном. Мы видели разную рыбу в море, там до самого дна все видно! Потом я нашла другой катер, который возит людей туда, где их яхты стоят на якоре. Молодой человек разрешил мне кататься несколько часов всего за доллар! У него спина вся сгорела от солнца, и я втирала ему в спину лосьон. Он ужасно сгорел. Мы развозили людей по яхтам. Видел бы ты, что на яхтах за люди! Старичье в основном, ветхое старичье с молоденькими девчонками. Девчонки все в сапогах, все пьяные или накуренные, взвинченные, стонут. У некоторых стариков мальчишки были, но у большинства — девчонки, иногда по две, по три, по четыре. От каждой яхты кумаром несло, киром и развратом. Чудесно!

— В самом деле неплохо. Мне бы твой дар откапывать интересных людей.

— Съездишь завтра? Там можно весь день за доллар кататься.

— Я пас.

— Написал что-нибудь сегодня?

— Немножко.

— Хорошо?

— Этого никогда не знаешь, пока восемнадцать дней не пройдет.

Ди Ди подошла и посмотрела на попугайчиков, поговорила с ними. Хорошая она женщина. Мне нравится. По-настоящему за меня беспокоится, желает мне только добра, хочет, чтобы я хорошо писал, хорошо ебал, выглядел тоже хорошо. Я это чувствовал. Это прекрасно. Может, когда-нибудь слетаем вместе на Гавайи. Я подошел к ней сзади и поцеловал в правое ухо, возле самой мочки.

— О, Хэнк, — вымолвила она.

Снова в Лос-Анджелесе, после недели на Каталине мы сидели как-то вечером у меня, что необычно само по себе. Уже было очень поздно. Мы лежали на кровати, голые, когда в соседней комнате зазвонил телефон.

Лидия.

— Хэнк?

— Да?

— Где ты был?

— На Каталине.

— С ней?

— Да.

— Послушай, после того, что ты мне про нее сказал, я разозлилась. У меня был роман. С гомосексуалистом. Это было ужасно.

— Я скучал по тебе, Лидия.

— Я хочу вернуться в Л. А.

— Это хорошо.

— Если я вернусь, ты ее бросишь?

— Она хорошая женщина, но если ты вернешься, я ее брошу.

— Я возвращаюсь. Я люблю тебя, старик.

— Я тебя тоже люблю.

Мы продолжали разговаривать. Уж и не знаю, сколько мы проговорили. А когда закончили, я ушел обратно в спальню. Ди Ди вроде бы уснула.

— Ди Ди? — спросил я и приподнял ей одну руку. Очень вялая. На ощупь тело — как резина. — Хватит шуток, Ди Ди, я знаю, что ты не спишь. — Она не шевелилась. Я огляделся и заметил, что ее пузырек снотворного пуст. Раньше он был полон. Я пробовал эти таблетки. Одной хватало, чтобы тебя убаюкать, только больше похоже, будто тебя огрели по башке и похоронили заживо.

— Ты наглоталась таблеток…

— Мне… все… равно… ты к ней уходишь… мне все… равно…

Я забежал на кухню, схватил тазик, вернулся и поставил его на пол у кровати. Потом перетянул голову и плечи Ди Ди за край и засунул пальцы ей в глотку. Ее вырвало. Я приподнял ее, дал немного подышать и повторил процедуру. Проделывал то же самое еще и еще. Ди Ди блевала. Когда я приподнял ее в очередной раз, у нее выскочили зубы. Они лежали на простыне, верхние и нижние.

— У-у-у… мои жубы, — произнесла она. Вернее, попыталась произнести.

— Не беспокойся о зубах.

Я опять засунул пальцы ей в горло. Потом снова втащил на кровать.

— Я не хошю, — сказала она, — штоб ты видел мои жубы…

— Да все в порядке, Ди Ди. Они у тебя не гнилые.

— У-у-у-у.

Она ожила ровно настолько, чтобы вставить зубы на место.

— Отвези меня домой, — сказала она, — я хочу домой.

— Я останусь с тобой. Я тебя сегодня ночью одну не брошу.

— Но в конце концов бросишь?

— Давай одеваться, — сказал я.

Валентино оставил бы себе и Лидию, и Ди Ди. Потому и умер таким молодым.