В злом

Чаласлав, 2023

Справедливость. Есть ли она в механике мироустройства? Чудом выживший в перестрелке пограничник хотел бы верить в высшее благо, но жизнь не баловала его ответами. Гоняясь за чувством причастности к чему-нибудь возвышенному, он меняет места работы и заводит беспорядочные знакомства, пытаясь унять зуд подсознательной жажды заглянуть за кулисы жизни. Но получит ли он то, что ищет, ввязавшись в расследование странного убийства, которым безрассудно занялась таинственная девушка. Ведает ли она о грозящих опасностях? Но не оставлять же её одну выпутываться из клубка затягивающихся как петля кошмаров?

Досье второе

Нежно vox омерты

Populi сдавил.

Не везёт мне в смерти,

Повезёт в любви.

Сознание Дэна собралось с силами, выползло из расслабляющего марева сновидений, и Дэн понял, что его разбудил телефонный звонок. Он выпростал руку из-под одеяла и дотянулся до тумбочки. Прежде чем ответить, успел заметить цифры на экране: 06:10. До срабатывания будильника оставался ещё часик.

— Денис! — Римма едва узнавалась по голосу. Он показался слишком взволнованным.

— Да, — не с первой попытки прохрипел Дэн.

— Денис, просыпайся! Приезжай срочно в колледж, у нас ЧП.

Что-то у вас ЧП, как грибов.

— Ладно. Хорошо.

— Только давай быстрей, ты нужен тут.

Как обычно.

— Ладно, выезжаю.

Он пошёл в ванную. После тридцати просыпаться стало значительно легче, чем в юности. Так что с первой же пригоршней воды в лицо он стал чувствовать себя значительно бодрее. Но была и оборотная сторона — становилось значительно сложнее уснуть.

Завтракать он не стал. Хоть бабуля и говорила, что ужин отдай врагу, а завтрак съешь сам, с возрастом необходимость начинать день с чашки чего-нибудь горячего прошла. Эту чашку потом приходилось сгонять на тренажёрах, чтобы не было противных жировых складок под кожей. Дэн, вообще, в общаге, помнится, жил с соседями, питавшимися только пивом и брикетом «доширака» в день. И при этом абсолютно не худеющими.

Дэн оделся, запер дверь и сбежал по лестнице к машине.

Что у них там могло случиться? — хмуро размышлял он, привычно съезжая с трассы на объездную сквозь лес. Утром в сторону столицы можно было застрять часа на два. Дэн перебирал в голове события вчерашнего дня. «Может, я двери не запер, и их драгоценные коробки спёрли?» Да нет, он точно помнил, как поворачивал ключ. Может, Мирзахонян вернулся и… и что? Взял в заложники уборщицу? Блин, по-любому со вчерашней поездкой связано. Может коробку забыли или взяли не то? Сторож ключи потерял? Надо проверить, идёт ли запись на флэшку, чё-то я забыл совсем. Дёма, вроде, говорил, что запись на серваке будет три месяца храниться. Или это мне продавец говорил про лимит батареи? Джаляпь, страшно представить, как этот отснятый материал просматривать. А реально, как? Какую-нибудь прогу для визуализации видеодорожки надо установить, чтобы на видеофайл смотреть как на киноплёнку. Где-то я такое видел… В видеоредакторе, что ли. Так гораздо легче найти какой-нибудь нужный кадр, чем на быстрой перемотке. Особенно в том тупичке после уроков: пустота, пустота, пустота, потом — хоп — что-то появилось. Сразу заметно будет. Или так не бывает? Интересно, Дёма шарит в этом? Как звали того минского помощника режиссёра, который у нас водителем подрабатывал? Вот он разбирался в софте для видеомонтажа. Сколько лет прошло, странно будет с ним связываться и спрашивать совета — он подумает, разводила какой-то. А если бы мне кто-то из прошлого позвонил и спросил что-нибудь? Или мне и так звонили? Помню Олег писал, денег просил. Антоха предлагал встретиться, когда в Михайловск приезжал, да меня уже там не было. И всё. Да кому я нужен? Точнее, что я знаю, кто у меня что спрашивать догадается? Только придурки из армейки под синим делом. А по гражданке у всех своя голова на плечах. Да и Интернет. Сейчас любой туториал можно на стоках посмотреть, на практике, в подробностях. Не то, что в моё время. Пришёл на электростанцию после колледжа: «А-а-а, так вот как выглядит теплообменник — это, на хрен, трубка в трубке, а мы, джаляпь, пять лет делили энтальпию на удельную теплоёмкость…». Экономайзер в глаза не видели, даже не представляли, что он выглядит как обычная бочка. Образование называется. Хотя, в институте с этим делом получше было. Однажды училка по математике заболела, мы пару проваландались, приходим на геологию, а там надо построить функцию предполагаемого объёма породы. Мы сидим и друг на друга смотрим, куда попали, типа? Эх, был такой один случай. У нас все профильники по горной добыче, один я из теплоснабжения, все эти «материаловедения» для меня тёмный лес, вообще не интересно было учиться. А однажды препод заходит, спрашивает, «Эн211»? Мы такие, да, как бы… Он, отлично, тема лекции: теплопотери на зольность. И давай по адиабатным процессам спрашивать. Я один ему отвечал. Он, по сути, весь урок со мной проработал. А на перемене прибегает Толпина: Павел Борисович, у вас группа Эк211, а не Эн211. Он такой: ой, извините, я пошёл. А я: эй, вернитесь, а как же я? Бросите опять в этом болоте сопромата?.. И Толпина со своими телами вращения меня в бездну уныния опять — бац. А, да, кстати, о «телах вращения». Геологичка нас спрашивает, а вы почему не решаете задачу? Мы: а как её решать? Первый раз видим. И она такая: а вы разве не проходили ещё функцию объёма тел вращения, у вас предыдущим занятием по математике эти вычисления должны быть. Мы: Толпина заболела. И геологичка: а, ну, понятно теперь. Жаль, тогда вернёмся к предыдущей теме. Для меня тогда откровением это было. Математика небесполезна?! Учебные дисциплины могут быть связаны друг с другом?! Обучение может чему-то обучить?!!

Дэн припарковался рядом с воротами, открыл их своим ключом и направился в главный корпус. Осень выдалась сухая и ветреная. Заморозков ещё не было, но тополиные листья уже скапливались ворохами у бордюров.

Дэн набрал Риммин номер телефона.

— Денис? Ты приехал?

— Что тут за ЧП?

— Ты где?

Дэн остановился.

— Э-а… у первого входа главного.

— Стой, подожди меня.

Дэн застегнул куртку поплотней, немного постоял и всё же решил зайти внутрь и ожидать в тепле. Но не успел он подойти к дверям, как Римма уже выскочила. На ней лица не было, верней, оно как-то обвисло, будто она лет на десять постарела. Губы плотно сжаты, стеклянный взгляд.

— Здравствуйте. А что…

— Пойдём, — она схватила его под руку и потянула в нужную ей сторону. Даже не схватила, а просто повисла на его локте.

Дэн гадал.

— Что-то украли?

Римма его не слышала.

— Ты запер ворота за собой?

Он как-то не запомнил. Опять те же грабли.

— Н-нет, вроде просто прикрыл…

Римма дёрнула головой.

— Нельзя никого впускать.

Она принялась звонить охраннику. Попросила того проверить все калитки, ведущие на улицу. Дэн растерянно семенил в её темпе.

— Да что случилось-то?

— Почти пришли.

Она тянула его прямо к тому закутку, над которым он установил камеру. Дэн пытался убеждать себя, что никаких серьёзных последствий его инициатива не могла вызвать, но вся эта ситуация провоцировала в нём нехилую тревожность. Он оглядывался по сторонам, пытаясь заметить какие-нибудь намёки на произошедшее. Дверь, через которую он проносил лестницу, они миновали, так что причина скорее всего была не в его забывчивости, но от сердца не отлегло. Нашли видеокамеру? Ну и что, подумаешь…

А потом он увидел. Примерно посреди пятачка на асфальте рядом с клумбой. Так неожиданно и неуместно, как будто у проходившего мимо великана просто выпало из кармана.

Они остановились. Римма вглядывалась в лицо Дэна снизу вверх, будто пытаясь проверить, видит ли он то же, что и она.

— Что за?.. — пробормотал Дэн, щурясь.

Ему самому хотелось убедиться в реальности того, что он видит. Римма стояла на месте. Он шагнул вперёд, надеясь, что рука выскользнет из её объятий, но та уцепилась накрепко, не пуская от себя.

— Ничего не трогай! — почти крикнула она.

Дэн вкрадчиво ответил:

— Я просто посмотрю.

Римма едва не плакала. Он подбадривающе похлопал по тыльной стороне её ладони, и Римма разжала хватку. Она что-то бормотала, всхлипывая, её руки, как плети, безвольно упали вдоль тела.

Пологий пирамидальный треугольник лаково поблёскивал в утренних лучах фрактальными узорами. Это напоминало застывшую расплющенную каплю. Дэн приблизился к конструкции.

Сперва он подумал, что это декорация к фильму. Реквизит. Может, студенческий киноклуб оставил. Потом понял, что сходство с фильмом лишь случайно, точнее фильм был бы вторичен по сравнению с этим. Обычно киношники не упускают возможности снять так называемый «байопик» по горячим следам.

Дэн повернулся к Римме:

— Это что… это ученица?

У Риммы дрожали губы, она просто долго смотрела в одну точку. Наконец выговорила:

— Яночка.

И зарыдала.

Впрочем, тут же взяла себя в руки и перевела дух.

— Полицию вызвали? — спросил Дэн, вглядываясь с ужасом и недоверием в картину под окнами спецкорпуса.

— Да. И скорую.

— Ну, скорая тут уже не поможет, — неслышно высказал предположение Дэн, подбираясь поближе.

В тупичке посреди площадки находился довольно большой, метра три в поперечнике, жиденький круг из металлических деталек, похожих на советский детский конструктор. Тонкие маленькие сочления крепились друг к другу, выстраиваясь в длинные прямые и кривые линии. Сочетая в себе несколько сложных геометрических фигур, концентрические слои поднимались пологой пирамидкой сантиметров на пятнадцать над асфальтом, а в центре резко уходили вверх, превращаясь в крестообразный шпиль. На этой оказавшейся удивительно крепкой структуре, хоть и состоящей из тысячи, наверное, мелких соединений, валялись ненужными забытыми тряпками яркая красная курточка, явно женская, пара матерчатых сумок, их еще называют, кажется, шопперами, и небольшая кроссовка, застрявшая в этом каркасе. А ещё кровь. Накапавшая с нанизанного на крест лицом вниз тела.

Студентка. Еще совсем девочка. Яночка, как выразилась Римма Мироновна.

Дэн сглотнул, осторожно обходя место происшествия.

Крест был высотой с метр. Его верхушка пробила Яне грудину и топорщила куртку сверху. Куртка, кстати была похожа на ту, что валялась рядом, а так как Яна вряд ли была в двух сразу, то тут явно вчера присутствовал кто-то ещё. Обувь тоже была на обеих ногах погибшей.

Руки девочки свободно свисали по сторонам. Она будто сделала это сама. Например, спрыгнув с подоконника. Дэн поднял взгляд на стену спецкорпуса и вспомнил про свою камеру. Её чёрный глазок смотрел из-под отлива прямо на него. Дэн сглотнул снова. Он понял, что оставивший куртку и кроссовку некто — не единственный свидетель случившегося. Если камера проработала этой ночью исправно, то запись произошедшего должна лежать на сервере учебного интранета.

От ворот донёсся такой характерный гудок полицейского экипажа.

Дэн обернулся к Римме. Она разговаривала по телефону. Её взгляд теперь стал серьёзным и непроницаемым. Она кивала, слушая собеседника.

Дэн пошёл к ней, Римма заметила это и зашагала от него, сохраняя дистанцию. Дэн остановился. Ладно, подумал он, охранник откроет. Дэну вдруг остро захотелось сохранить запись для себя, до того, как её извлекут полицейские и сделают недоступной. Что делать? Бежать за лестницей и вытаскивать камеру? А вдруг поймут, что там что-то было, найдут его отпечатки? А вдруг решат, что он ведёт себя слишком подозрительно с лестницей на месте преступления? Ну, нет, здесь ничего трогать нельзя, Римма права, просто надо скачать файл с сервера.

Можно перейти по ссылке, как вчера, со смартфона, но с компьютера будет больше возможностей манипулировать записью. Дэн развернулся и поспешил в свою каптёрку. Римма его не окликнула. Там он спешно включил компьютер и тем временем скинул себе на электронную почту ай-пи-адрес, присланный Калишем. Когда интрасеть загрузилась, Дэн вставил в ю-эс-би-разъём чистую щепку, скопировал в адресную строку нужный набор символов и зашёл на страницу записи. В одной из папок он нашёл серию четырёхгигабайтных видеофайлов, сконвертированных камерой за ночь, и поставил их на скачивание.

Кажется, получилось. Он чувствовал себя нарушителем закона и не понимал, как к этому относится. Но в глубине души отдавал себе отчёт, что делал всё правильно. И ему это нравилось.

Он подошёл к полкам с инструментами. Там, за банками эмалевой краски на верхней полке, он спрятал нагревшуюся за время загрузки данных щепку и вернулся на улицу, к месту происшествия, выяснить, не нужно ли чего.

В закутке было полно народу, но знакомых лиц не было. Один из проездов загораживал синий фургон. Дэн обошёл его и остановился, удивлённо глядя на то, как всё преобразилось.

Криминалисты тряпочками подтирали кровь с асфальта. Тупичок был чист, как будто ничего и не было. Ни девочки, ни металлической конструкции, ни креста, соединявшего их вместе. Как понял Дэн, их довольно спешно погрузили в «бусик», дверцы которого закрыли прямо перед его появлением. Команда специалистов поредела на глазах. Завёлся двигатель, и фургон рванул прочь. Дэн уступил ему дорогу и подошёл к криминалистам. Его заметил полицейский и подоспел наперерез.

— Вы кто? — спросил сержант.

Дэн остановился, заглядывая ему через плечо, убеждаясь, что территорию не только подчистили от следов происшествия, но даже забросали её квёлой листвой и окурками, как моджахеды, когда минировали места засады на патрули.

— Э-э, я… — решил всё же ответить на вопрос полицейского Дэн, — заведующий хозяйственной частью.

Полицейский кивнул:

— Ясно, идите к ректору, она вас проинструктирует.

— А что…

— Идите.

Дэн сдался.

— Так точно.

Он, оглядываясь, пошёл к главному корпусу. Око видеокамеры, будто бы, ещё чернело под окном, никем не обнаруженное. Дэн не стал вглядываться так, чтобы убедиться в этом наверняка, боясь привлечь чьё-нибудь внимание. Он не смог бы объяснить даже самому себе, почему просто не сказал полицейскому, что у него есть запись происшествия. Нежелание связываться с органами правопорядка (да хоть бы в качестве свидетеля) являлось какой-то общенациональной чертой, подмеченной ещё в «Золотом телёнке». Впрочем, толика вины самой полиции в этом была тоже — в какой-то мере она выполняла функцию контрразведки, априори подозревая всех и каждого в подрывной деятельности и вдобавок возводя секретность своей работы в абсолют. Дэн был уверен, что Римма сейчас по-человечески объяснит, что произошло, и что будет дальше. То есть перескажет ту же информацию, которую ей сообщил следственный комитет. И что стоило полицейскому рассказать то же самое, когда его начал расспрашивать Дэн? Не хотите идти на контакт, ладно, распутывайте всё сами, как умеете, а мы потянем клубок за другую нить.

Сторож закрывал ворота за выехавшим фургоном. В колледж уже начали подтягиваться преподаватели и спрашивать, что случилось, у пытающегося проскользнуть мимо них Дэна. Слухи летели, как всегда, на опережение. Дэн пожимал плечами и говорил, мол, сам бы хотел знать, а потому спешит к ректору.

У кабинета Риммы образовалась пробка. Добрейшая Зинаида Яковлевна стояла в проломе, то есть в проёме, и билась насмерть, сдерживая натиск любопытствующих. Впрочем, никто в двери не рвался, а просто вжимался в соседа для лучшей слышимости и смаковал плодящиеся сплетни. В стрессовые моменты толпа дышала в одном ритме, и в тесноте тел некоторым было гораздо легче, чем поодиночке. Дэн пробился сквозь душный скоп в конец приёмной, кивнул секретарю, Зинаида Яковлевна повела плечом, освобождая где-то разом полметра до двери, в которые Дэн и не преминул просочиться.

У Риммы в кабинете сидел возле стены усатый мужичок, а над столом стоял, руки в карманы, Меркадзе. Дэн поздоровался, узнав знакомое лицо, и потом лишь до него дошло: стоп, сам замминистра?

— Здравствуйте-здравствуйте, — ответил Меркадзе, изучая Дэна, чуть приподняв голову. Как бы сверху вниз. Как жука.

Дэн отвернулся. Желание быть вежливым пропало.

— Римма Мироновна, полицейские не отвечают на вопросы. Что у нас произошло?

Римма сидела собранная и спокойная.

— У нас? Ничего, — сказала она.

— Так ведь…

— Горе, — встрял Меркадзе патетично. — Горе для семьи, скорбь для педсостава, трагичное событие для колледжа. А для остальных — что-то непонятное, какое-то странное событие, косвенно затрагивающее наше учебное заведение.

Дэн всё-таки повернулся к нему.

— Как «косвенно»? Ведь…

— «Косвенно», это значит, что не на нашей территории. Но нюансы, конечно, есть. Наша ученица? Да. В учебное время? Нет. Каким-то образом колледж причастен? Возможно, идёт следствие. А пока оно идёт, не стоит сеять панику, пусть большинство остаётся в неведении, судачат и перемывают вымыслы, допытываются до крошек истины у родных и полиции. А колледж войдёт в положении, окажет всяческое содействие, организует сбор средств, предоставит автотранспорт для панихиды. Но — во внеурочное время. На учебном процессе это никак не отразится.

Римма рассеянно переводила взгляд с одного на другого, казалась отвлечённой, но карандаш в её пальцах дробно постукивал по органайзеру.

— Риммиронна… — проговорил Дэн растерянно.

Римма посмотрела на него и тихо произнесла:

— Обязательно появятся журналисты, будут вылавливать всех, кто может что-то знать. Нельзя допустить, чтобы они написали, будто Яна погибла на территории колледжа. Пресс-служба полиции укажет, что происшествие случилось на близлежащей территории, и суицид, возможно, был совершен с одного из зданий колледжа. Это большее, что они могут для нас сделать. Этой версии будем придерживаться и мы.

— Не совсем так, — вновь встрял Меркадзе, — мы будем придерживаться только слухов об этой версии. По типу: нас поставили в известность, в полиции сообщили и тому подобное. Какой-то неизвестный нам свидетель обнаружил тело, вызвал полицию, а мы узнали обо всём уже после того, как скорая девочку увезла.

Римма кивнула и упёрла глаза в Дэна.

— Денис Фаридович, вам понятна логика? Вы ничего не видели и ничего не знаете.

Дэн вздохнул и спросил:

— Значит, сегодня будут занятия?

— Как обычно, — ответил Меркадзе. — Ведь ничего не случилось. Семён, — он повернулся к усатому мужичку, — знакомьтесь — это завхоз основных трёх корпусов, Денис Фаридович. Любить и жаловать.

Мужичок подскочил и поручкался.

— Лирков, — представился он, кивая.

— Бергенов, — в той же манере ответил Дэн и забрал руку. — Завхоз спецкорпуса? Забирайте его скорей. Впрочем, как выяснилось: на вверенной мне территории за эти сутки происшествий не обнаружено.

Лирков похихикал. Римма то ли улыбалась, то ли морщилась. Меркадзе поглядывал на них, как собаковод, ожидающий, когда они уже доделают свои дела.

— Что ж, ладно, — всплеснул он руками, не дождавшись, — раз уж всё обговорено, я растворяюсь. Семён, проводите меня. До свидания, — он подумал и всё-таки протянул Дэну руку, а потом пожал ладошку и Римме. — Крепитесь.

Когда Лирков раскрыл дверь, с той стороны ворвался мощный говор, мгновенно смолкший при появлении Меркадзе.

— Распоряжения? — спросил Дэн.

— Будь на связи.

И для чего тогда меня в шесть утра с постели сгоняли?

— Понял. Пойду.

Зинаида Яковлевна просунула голову.

— Завучей пущщать?

Римма закатила глаза. На секунду.

— Ох. Пущайте.

Дэн пропустил колонну разновозрастных дам и вышел в приёмную. Стол секретаря оккупировали самые стойкие несколько преподавателей, остальные разбрелись по кафедрам готовиться к парам. Дэн вышел в коридор. Неподалёку от двери стояла студентка. Увидев Дэна, она пошла к нему навстречу. Дэн и не подумал, что она именно к нему, но оказалось — именно так. Сестра? Подруга? — пронеслось в голове прежде, чем девушка поравнялась с ним. Она заглянула ему в глаза искательно. Поймала взгляд. Сказала:

— Не показывайте им видеозапись.

И, пройдя мимо, скользнула в приёмную. Дэн был шокирован. Он остановился как вкопанный, переваривая услышанное. Воспоминание, конечно, не к месту, но похожий случай заторможенной реакции у него был, когда он, однажды вышел из здания вокзала, и женщина, проходя мимо, что-то проговорила. Наверно, сама про себя, подумал тогда Дэн, отмахиваясь от впечатления, что незнакомый человек обращался именно к нему. Причём, не просто обращался, а именно так, странно, как будто, боясь быть услышанной. И только спустя пару кварталов его мозг разобрал, что пробормотала она: «девушку на час?». Похожим образом на рынке бормочут: «золото, доллары, телефоны». И помыслить, что из-под полы, словно валютой, кто-то торговал людьми, ну, ладно пусть услугами людей, но услугами такого рода, какой приравнивает человека к вещи, — это просто не вмещалось в рассудке. В такие моменты Дэн чувствовал себя за кулисами. Он, как работник сцены, выглядывал из-за портьер, также, как зрители в зале, наслаждаясь представлением, но в то же время мог повернуть голову и увидеть суфлёра, оркестр, механизмы, двигающие декорации, гримёрки и декораторов, суетящихся вокруг готовящихся к выходу на сцену актёров. То есть изнанку жизни. Но он не мог оторваться от представления. Не знал как. Не был по-настоящему рабочим сцены, а всего лишь случайным зевакой. Однако жил в предвкушении когда-нибудь отличить всё-таки персонажей от артистов и увидеть не срежиссированный сценарий, а истинную действительность.

Дэн обернулся, соображая. Повязанные в хвост волосы студентки энергично пропрыгали мимо и скрылись за захлопнувшейся дверью. Дэн крутанулся и резво рванул дверь на себя. Студентка уже нырнула в преподавательскую гущу и завела разговор с химичкой. Дэн, растеряв пыл, постеснялся подходить и прикрыл дверь, оставшись в коридоре. Она явно спряталась, чтобы он не лез к ней с расспросами. Ладно. Дэн побрёл в каптёрку. Откуда девчонка узнала про съёмку? Была там? Свидетель? Или убийца? Это её кроссовка осталась на месте преступления? Увидела камеру и сбежала, а теперь хочет избавиться от улик? Или Дэну надо поменьше смотреть телешоу?

«Кто знал о записи? — размышлял Дэн. — Я и Дёма.»

Дэн набрал номер Калиша.

— Даров.

— Дём, ты в курсе, что произошло?

— Ты про студентку? Суицид вроде.

— А где, знаешь?

— Нет. А что?

— Я тоже не знаю. Думал у тебя спросить. Ладно, пока.

Так, Дёма, вроде, отпадает.

Остаётся только просмотреть саму видеозапись. Дэн заперся в каптёрке, включил компьютер и перешёл по ай-пи-адресу видеокамеры. Запись велась. Трогать щепку он не стал, решив по-новой загрузить файлы куда-нибудь в память системы. Ничего страшного не будет, даже если кто-нибудь их обнаружит — Дэн устанавливал средства видеонаблюдения для охраны, так что на его винчестере полным полно валялось всяких тестовых съёмок. Он перешёл во вкладку сохранения видеофрагментов, выделил те, что начинались с десяти вечера до пяти утра, и скачал на жёсткий диск «С» в отдельный каталог где-то в системной директории между локалками какой-то второсортной программы. Когда копирование завершилось, он закрыл браузер, выдернул из системника кабель интрасети, чтобы никакой любопытствующий не смог проследить за ним удалённо, и начал просматривать каждый видеоролик подряд на обычном проигрывателе с функцией быстрой перемотки. Это оказалось довольно просто — картинка не менялась до трёх ночи. Она темнела, потом стала ярче, когда зажглись фонари и стабилизировалась. А затем в казавшийся до этого статичным кадр с пустым асфальтом и куском стены ворвались люди. Дэн снизил скорость воспроизведения до ста процентов и покликал по полосе прокрутки до их появления. И приник к экрану.

Дэн угадал с местом видеозахвата совершенно чётко. Почти всё время происходящее попадало в фокус.

А происходило следующее. Три девушки принесли шесть одинаковых тряпичных сумок с длинными ручками, поставили их в одну кучу и, нависнув над ними, стали изучать содержимое. На одной из девушек была курточка, похожая на ту, что осталась на месте происшествия. Да и кроссовки выглядели похожими, хотя Дэн уже и не помнил особенностей дизайна. Он пожалел, что украдкой не сфоткал улики. Вряд ли его посадили бы, если б полиция нашла эти фото в телефоне — сейчас любой первым делом хватается за смартфон, чтобы сорвать хайп в блогосфере.

Девушки отставили одну сумку, остальные разнесли на относительно одинаковые расстояния друг от друга и вывернули их наизнанку. Из низ выпали поблескивающие комки соединений металлических деталек. Девушки со знанием дела начали раскатывать их, как рулоны, в подобие полутораметровых кусочков пиццы. Пока две из них занимались сцепкой этих треугольников друг с другом в напоминающий звезду символ, третья девушка подошла к шестой сумке, вытащила её содержимое и стала собирать складной крест примерно метровой высоты. Весил он довольно мало даже со своим круглым постаментом, на котором он оказался, когда девушка закончила работу, потому что та без видимых усилий подняла его одной рукой и понесла в центр той металлической узорчатой пентаграммы, сборы которой как раз закончились. Было сложно поверить, что довольно обширный круг, по которому смело топтались студентки, да ещё и со штативообразным крестом посередине, только что помещался в шести сумках. Впрочем, Дэн в армейке так же не верил, что «утюг семьдесят четыре» поместится в трёхлитровой банке, пока старшина не продемонстрировал это наглядно.

Пока две девушки ломали голову над тем, как присоединить площадку креста к основной конструкции, третья достала из кармана пухлый пластиковый пакет, который используют в больницах для переливания крови, откупорила трубочку и стала мазать верхние детальки конструкции тёмной жидкостью. Закончив устанавливать крест, две девушки вытащили по такому же пакету и, глядя на прогресс соседки, так же стали окрашивать площадку в чёрный. Закончив поливать, по-видимому, кровью металл, первая девушка сошла с конструкции, оглядывая результат совместных трудов, сунула опустевший пакет в один из шопперов и туда же, скомкав, запихнула парочку валявшихся рядом сумок. Остальные студентки подошли к ней, вытерли руки салфетками и спрятали их всё в тот же шоппер. Затем втроём подошли ко кресту, окружили его, взявшись за руки, и, судя по движениям губ, начали что-то петь или говорить хором.

Через пару минут правая от зрителя девушка покачнулась и стала падать. Одна её рука выскользнула из ладони напарницы, а вот вторая её удержала, и девушка просто осела, потеряв сознание. Студентки, всполошившись, подскочили к ней, поддержали затылок, чтобы голова не болталась, как перезревший плод, и принялись приводить её в чувство, как могли. То есть трясли за плечи и хлопали по щекам. Упавшая, не меняя неудобной позы, открыла глаза, с минутку поразглядывала окружающих, не отвечая им, а потом что-то сказала. Девушки убрали от неё руки, растерянно переглядываясь. Упавшая посмотрела на себя, потом на свою руку и покрутила ею в воздухе, не упуская из виду. Потом резко поднялась, сделала шаг и, запнувшись, покачнулась. Девчонки подскочили поддержать её, но она из согнутого в три погибели положения вдруг повернула голову так, что они отступили на шаг. Затем она выпрямилась и встала, прогнув спину, как солевые наркоманы из стоковых видосов. На прямых как палки ногах качнулась вперёд, свободно болтая будто безжизненными руками. Глядя вниз, девушка сделала пару шагов, высоко поднимая колени, потом пару раз переставила ноги нормально, стремительно набирая скорость свободного падения, зашагала и вдруг стукнулась о воздух. Дэн моргнул. Он перемотал чуть назад и снова включил воспроизведение. Девушка, действительно, на полном ходу ударилась о невидимую преграду, проходящую ровно по внешней границе металлической пентаграммы, и обмякла, будто скатилась по стенке вниз. Странно поднявшись (сначала выпрямив ноги, а лишь затем туловище), студентка снова шагнула в пустоту, и откинулась назад, отброшенная невидимой перегородкой. А затем как французский мим какое-то время хлопала по ней ладонями. Две её напарницы не проявляли желания подходить к ней, даже когда она упала, а стояли, переглядываясь с явными признаками растерянности на лицах. У пошатнувшейся же студентки перекосило лицо. Она как в тумане около минуты разглядывала узоры под ногами, двигая одной только шеей, и, вдруг, расщерив в яростной гримасе рот, кинулась к ближайшей девушке. Та (и Дэн отлично её в этот момент понимал) бросилась наутёк, в два прыжка достигнув границы конструкции. Догонявшая бежала не слишком устойчиво, но всё равно успела схватить подол курточки убегавшей. По инерции куртка потянула преследующую девушку за собой, и они обе застряли. Беглянка засеменила на месте, удерживаемая девушкой, всем телом вжавшейся в вертикальную только для неё вдруг ставшую удивительно прочной границу круга. Беглянка в панике извернулась, выворачивая руки, вытащила их из рукавов, освобождаясь от куртки, которая тут же была втянула в круг разъярённой студенткой. Она в гневе бросила куртку под ноги и повернулась к другой девушке. Но та уже стояла на асфальте, потому что бросилась бежать одновременно со всеми. Только немного замешкалась, когда обувь застряла в промежутке между детальками. Девушка в круге подошла к этой кроссовке и, видимо, предложила её владелице вернуться и забрать её. Но девчонки не повелись на уловку. Они, находясь в ужасном шоке, что было видно по их лицам, подхватили по пути валявшийся шоппер и бросились бежать, пожертвовав и курткой, и кроссовкой, и всем остальным.

Оставшаяся в одиночестве девушка стала резкими шагами мерить свою странную темницу. Её походка заметно изменилась, девушка ссутулилась и стала округло размахивать руками, как самбист. В роте Дэна служила парочка кавказских борцов, и Дэн сразу подметил забавное сходство. Но на этом забавы закончились. Не пытаясь выбраться из невидимой клетки, например, начав разбирать конструкцию под ногами, о чём в первую же очередь подумал Дэн, девушка вдруг замерла перед крестом и отклонившись сильно назад, прогнув спину, будто пытаясь встать на «мостик», резко подалась вперёд, сложилась пополам и налетела на плоское незаострённое навершие креста. Дэн был не уверен, что получил бы какую-нибудь более серьезную, чем ушиб грудины травму, если бы проделал этот трюк самостоятельно, но вот хрупкая студентка налетела на металлическую вертикаль с такой силой, что её падение остановилось, только когда тело наткнулось на поперечину.

Дэн вздрогнул, услышав звонок с урока. Он сидел и пялился на мёртвое тело студентки уже несколько минут. Он-то этого не замечал, погруженный в размышления, но что если бы его застал кто-нибудь за этим занятием? Дэн закрыл окно видеоплейера и выключил компьютер. Сердце билось под горлом. Кулисы. Вот тебе и кулисы — заглядывай, не хочу.

Дэн встал, что-то поискал глазами, не понял что, и вышел из каморки. Он побрёл в сторону столовой, потирая лицо ладонью. Эта девочка. «Яночка», кажется, произнесла Римма. Это была не игра. Это было безумие. Она… Ей как будто. Как будто другая личность. Да, что-то шизофреническое. Как… Да. Точно так же, как тогда.

Яна Шахмаран, погибшая студентка, вела себя так, будто она стала другим кем-то. Дэн уже видел подобное. Не притворство, а именно глубокую убеждённость, настоящее перевоплощение до последнего вздоха. Так сыграть, наверное, невозможно. Невозможно войти в роль настолько, чтобы лишить себя жизни. «Иц нот профешинал». В фильме «Шоу Трумана» эту фразу кричала «жена» Трумана, когда обстоятельства поставили её перед выбором: играть роль до конца или позаботится о своей безопасности. Для обычного актёра ответ прост — это непрофессионально. Сами рискуйте, если это вам так надо. Но грань обычности всё же есть. И Дэна всегда интересовал вопрос: эта обычность рождается на сцене, за кулисами или в зале? Что если за кулисами важно, чтобы свою роль играли также и зрители? Чтобы не выходили из образа и не лезли за портьеры? Для этого и существует шоу, а люди, заворожённые представлением марионеток, и не думают о цели, преследуемой кукловодом. Что если нормальность определена либретто? Расписана каким-то сценаристом, а не продиктована здравым смыслом?

Дэн дошёл, лавируя между студентами, заполнившими коридоры на перемене, до столовой, в сомнамбулическом порыве сел возле входа и стал осмысливать кадры увиденного, глядя сквозь толпу входящих и выходящих студентов. До его собственного сознания дошло, зачем он здесь примостился, только когда на глаза попалась она.

Она впорхнула и, чирикая с кем-то, заняла очередь к раздаче. Дэн встал и быстро подошёл к ней наперерез через весь зал.

— Здравствуйте, — сказал он, соображая, а что ему, собственно, надо.

— Здрасьте, — смущённо затихшие поздоровались несколько студентов.

Дэн за несколько лет работы в учебном учреждении научился нескольким мимическим приёмам, подсмотрев их у педагогов.

Он молча стоял и выжидательно смотрел на неё в упор, всем видом показывая, будто ждёт, чтобы она тут же изменилась в лучшую сторону.

— О, здрасьте, Денис Фаридович, — сказала она позже всех с затаённым смешком.

— Здравствуйте, здравствуйте, — покивал Дэн и спросил грозным тоном: — и что, мы это так и оставим?

— Конечно, нет, что вы, ни в коем случае, — веселилась она в ответ.

Не дрогнув мускулом, Дэн (ему, и правда, было не до смеха) продолжил:

— Тогда, может быть, вы вернётесь и всё исправите? Вы, надеюсь, знаете, где находится каптёрка с инвентарем?

Она с готовностью закивала:

— О, да. А, может, я сначала поем?

— Потом поедите. Я жду вас.

Она состроила гримасу обречённости:

— Ладно. Ладно. Пока, девчонки.

Она пошла к выходу. Дэн изменил выражение лица на озадаченное и спросил у студенток, с которыми она попрощалась:

— Девушка, с которой я разговаривал… Вы с ней вместе учитесь?

— С Риткой? — спросила одна. — Нееет. Чё она натворила?

— Сама вам расскажет, если захочет, — отрезал Дэн, уходя.

Рита ждала его в коридоре.

— Чё вы вечно так долго?

Дэн понизил голос, приближаясь к ней вплотную:

— Откуда знаешь про запись?

Рита хмыкнула:

— Что, заинтриговала?

— Кто ещё знает?

— Да, никто, расслабься. Не шипи мне в ухо. Не хочу тут торчать у всех на виду. Пошли в эту твою кабинку.

— Каптёрку.

— Да госсспади, пошли уже.

Она затопала вперёд.

— Мог бы чё-нить менее позорное придумать. Инструмент, говорит. Инструмент! Хоть бы преподом притворился.

— Все знают, что я завхоз.

— Ахах, да кому ты… Кхгм. Я три часа узнавала, кто у нас завхоз, а потом шарилась по всем корпусам искала этого Фаридыча.

Возле двери она остановилась. Дэн растерялся.

— Хочешь зайти? — спросил он недоверчиво.

— Да, — ответила она раздражённо, — открывай.

— Слушай, если это пранк…

— Да какой пранк, блин, давай быстрей уже!

— У меня ничего нет, и я никому ничего не делал, если это месть или…

— Ты достал. Я знаю, что произошло. Где Яна суициднулась. Увидела камеру спрятанную. Кто ещё её мог повесить? Только наш дорогой Денис Фаридович. Давай, открывай — поговорить надо.

Дэн выдохнул:

— Ну, смотри.

Он отпёр замок и пропустил её внутрь. Рита, в первую очередь, увидела компьютер и сказала:

— Покажи мне запись.

— Ха-ха, — воскликнул Дэн, — ну, а ещё что?

— Кофе. Пожрать ты мне так и не дал.

— Кофе ей. — Он взболтыхнул чайник, проверить достаточно ли в нём воды, и щёлкнул включатель. — Почему сказала не показывать никому?

Рита отодвинула скрипучий офисный стул от стола, критически осмотрела обивку и плюхнулась.

— Потому что могло не остаться копий. Конечно, я понимаю, ты должен запись ментам отдать. Только и мне сперва покажи.

— Зачем?

Дэн открыл тумбочку, где хранил провиант, нашёл какую-то шоколадную плитку, распаковал фольгу и положил на стол. Рита оглядела её с безопасного расстояния:

— Это с двадцать третьего февраля ещё что ли?

— Нормальная шоколадка, не хочешь, не ешь. Почему я должен тебе показывать запись?

— Мы с Яной дружили. Она же не одна была там?

Дэн помедлил и выдавил осторожно:

— Не одна.

Рита выпрямилась на стуле, придавая себе менее расхлябанный вид, чтобы слова не прозвучали саркастично:

— Я могу помочь, — вкрадчиво заверила она.

Дэн кивнул:

— Молодец. Ментам и помоги.

Рита покачала головой:

— Нет уж, я проведу собственное расследование.

— Девочка, клуб любителей детективов — вторая дверь направо.

Засвистел чайник. Дэн ополоснул кружку кипятком и полез ложкой в банку растворимого кофе. Рита настаивала:

— Покажи мне. И всё. Я должна знать. Чего ты боишься?

Она, покрутив шеей, рассмотрела компьютерный стол, нашла системник, наклонилась боком и нащупала кнопку включения питания.

— Быстро покажи, и разбежимся. Я не требую копий, не буду втихаря снимать. Просто посмотрю.

— Нет, — сказал Дэн твёрдо.

Жужжащий компьютер прогрузил картинку заставки.

— Ну, чего ты упёрся…

— Нет, не разбежимся. Я тоже хочу участвовать.

Рита с сомнением посмотрела на него:

— В моём расследовании?

Он поставил чашку на стол рядом с шоколадкой, придвинул второй стул поближе и уселся.

— Да, расследовать. Одна голова хорошо, а мы вместе распутаем это.

— И кому ещё в клуб детективов надо, — пробормотала Рита, глядя в экран.

Дэн усмехнулся:

— Да-да, а ты на это посмотри.

Дэн нашел видеофрагмент нужного отрезка времени и включил воспроизведение. Рита влипла в монитор, а он встал, подошёл к двери и закрыл дверь на замок. Если кто-то видел, как студентка к нему заходила, а потом они ещё и заперлись, то у него могли возникнуть проблемы, однако Дэн сейчас вообще об этом не думал. В этот момент он снова прижимал ладонь к ментальной «марнитке», терпел внутреннюю боль, но не прекращал искать, копаясь в древних пластах воспоминаний. Он снова был ребёнком, и его бабуля была ещё жива.

Бабуля была классной. Работящая, душа компании, любила и умела зарабатывать. И отдыхать. Она подарила Дэну приставку и не скупилась на карманные. Но после дефолта всё изменилось. Дедушка из председателя облпрома стал никем, возил в Фергану в багажнике легковушки тушёнку на продажу, не выдержал перемен и быстро истаял. И после его кончины бабуля изменилась. Родители Дэна взяли её жить к себе, так как ей ещё вполне бодрой и не старой женщине потребовался уход. И Дэну было страшно вдруг увидеть перемены в близком человеке. Среди ночи она включала свет и кричала, что мебель двигается. Отец обводил пол вокруг ножек кровати мелом, чтобы доказать обратное, но бабушке становилось всё хуже. Однажды, вопя, что тот хочет забрать дедушкину квартиру себе, бабуля ударила двенадцатилетнего Дэна пальцами по лицу, метясь ногтями в глаз.

Вообще, насколько помнил и слышал Дэн, советский период не был атеистическим. Не смотря на все старания «воинствующих безбожников». По крайней мере в семье Бергеновых. Мама в молодости баловалась спиритическими сеансами, папа называл Бога «боженькой» и не прочь был помолиться, прибегая к этому средству в крайних случаях, как к магическому заклинанию. Но если его предки были обычными крестьянами (обрусевшие дехкане — по отцовской, переселённые кулаки — по материнской линиям), то вот фамильные истоки Дэновой мамы казались более загадочными. Прадед Дэна служил старостой в церкви. Мама говорила это запросто, называя обычной практикой тех лет, но, когда Дэн уже в сознательном возрасте поинтересовался этой церковной должностью, то выяснил, что иметь в приходе старосту — традиция скорее раскольников, чем ортодоксов. Вообще мамины корни были из Польши, то есть из католичества, так что вполне возможно, что в настоящее православие её предки переходить просто не захотели, оставаясь религиозной оппозицией. Семейное древо по материнской линии было весьма запущенным, обрастающим сплетнями и легендами. Старшие, с кем общался на эту тему Дэн, в его основание ставили пятерых сестёр, троих из которых удочерили, а другие вели весьма суровый образ жизни. Например, рассказывали, что одну из них во время дойки корова лягнула в бремя, но выкидыша не последовало, и папаша велел ей сделать аборт, потому что ребенок вряд ли мог уродиться нормальным. Но женщина заупрямилась, замкнулась в себе, поселилась на печке, сама родила и сама же выходила малышку. И подобных историй было довольно много, не религиозного, но по большей части околомистического толка. В этом мире варилась мама Дэна. И, наверное, неспроста в девяностые она потянулась в сектантство. Но, если в детстве она дружила с немками, которых после войны заселяли целыми улицами, то вот в Фергане лютеран не было, а из похожих верований маме попались только молокане.

Так Дэн открыл для себя странную сферу религиозного космополитизма. На улице он бегал с мальчишками, обзывавшими молокан «бахтистами», а по воскресеньям ходил в воскресную школу и слушал библейские рассказы, прерываемые совместными псалмопениями и «исполнением духом святым».

Это первый раз, когда Дэн почувствовал себя за кулисами. До этого его посещало порой чувство «ненастоящести», как он это пытался сформулировать детским своим умом. Однажды приезжал он к родственникам на Смоленщину, и двоюродные братья брали его с собой в «поиск» — так называли они своё увлечение чёрной археологией. Одетые по-походному, они забредали глубоко в чащу по чавкающей трясине, надеясь поживиться извлекаемыми из топи трофеями сражений последней мировой войны. Когда металлоискатель взвывал словно вожделеющий секач, братья «прощупывали» длинными немецкими штык-ножами границы находки, а затем в водянистую почву вонзалась садовая лопата, чтобы отнять у болота солдатскую амуницию полувековой давности. Предметы в зыбких суглинках почти не ржавели, и было трудно поверить, что этот новенький котелок или каска пролежали с самой великой отечественной, а не являются реквизитом современного фильма. Удивительно одинаковая местность, по которой они петляли: ручейки, лужи, берёзки, осинки, ветровал, тишина и однообразность действий в сумме вдруг сложились у Дэна в ощущение «ненастоящести», будто всё вокруг — декорации. Может быть, виной служило то, что братья ничего стоящего в своих блужданиях не находили. «Пищит же», говорил Дэн, но братья уже знали тонкости звуковых сигналов металлоискателя и махали рукой: «Да не, осколок, наверняка». Когда они всё же принимались копать, то предполагали в зависимости от шкрябающих звуков: «максим», наверное, нет, «мосинка», но в итоге всегда извлекалась на свет божий какая-нибудь ерунда, вроде расколотой стенки печки-буржуйки. Дэн на самом деле так не думал, но подсознательно, скорее всего, считал их хобби бессмысленным. «Трофеи», которые они ему демонстрировали, походили на трофеи скрипача из «Кин-Дза-Дза». Топорища, кружки, мятая фляга и ворохи гильз. Декорации раздражали, попытки братьев показаться в его глазах (или в их собственных) кладоискателями и авантюристами (они всё время боялись наткнуться на полицейский рейд, хотя вокруг царствовала бесконечная глушь) были жалкими и даже не смешными. Хотелось узнать, что кроется за этой странной игрой, кто поставил декорации, кто научил братьев корчить из себя неизвестно что. И однажды Дэн почувствовал, что кулисы рядом, и краем глаза можно за них заглянуть.

Молокане считали себя не просто христианами, а духовно исполненными христианами. Всё по Библии: Иисус вдувал в учеников Дух Божий, то есть духовно «наполнял» их, и на пятидесятый день после Пасхи Дух излился через них так, что они чудеса могли творить, то есть они становились духовно «исполненными». Таким образом за определённым учеником закреплялся дар свыше, например, дар исцеления, или пророчества, учительства, благовестия, говорения иным языком. В православии есть такое понятие, как предания отцов, — в основном, это воспоминания о чудесах древних святых людей, которые сейчас уже не встречаются на земле. Евангельские свидетельства о духовных дарах также могли показаться такими же сказочками. Но не для молокан. Они верили, что «духовное исполнение» наделяет сверхъестественной силой достойных христиан и поныне. И Дэн, начав посещать их священные собрания, вдруг оказался среди пророков, целителей, экзорцистов, проповедников, которые во время молитвы естественным для себя образом переключались с узбекского или русского на другой, ангельский, как они его называли, язык, могли повернуться к тебе и сказать: «Иссякли водоёмы веры твоей, поправь светильник свой», а то и вовсе возложить на тебя руки и призвать Господа излечить «неверие этого дитя Божьего».

Искусство, роль или всё-таки кулисы? Изменение поведения бабули молокане однозначно признали бесноватостью, и родители пригласили пресвитеров к себе домой совершить обряд изгнания злых духов.

Жил да был советский мальчик, и однажды дома довелось ему поглядеть на экзорцизм. Примерно так всё и произошло. Буднично и просто. Бабуля всегда оставалась в здравом рассудке, просто иногда срывалась в каком-то истерическом припадке и могла совершить что угодно. И припадок мог случиться в любой момент времени. А, так, она была самой обычной. Только больше не смеялась и до жути быстро постарела. Дэн стоял на коленях рядом с отцом и матерью, молился и смотрел на то, как два пресвитера, закрыв глаза, протягивали руки над сидящей на стуле бабушкой и призывали Бога изгнать из неё демонов. Дэн должен был молиться с закрытыми глазами, но, подглядывая, видел, что мать произносит молитвы, внимательно следя за происходящим, поэтому тоже смотрел и поражался, насколько бабуля постарела. Настоящая бабулька. От той своевольной и знающей себе цену женщины, какой она была до смерти мужа, не осталось и следа. Будто кто-то, и правда, вселился в неё и изнутри вытягивал понемногу жизнь.

Пресвитеры пришли будто в гости. В пиджаках без галстуков, как обычно, потому что молокане, как и все протестанты, не признавали дресс-кода для богослужений, они улыбались и спрашивали, как дела. У бабушки, между прочим, тоже. В этот день все они держали пост, то есть не ели и не пили ничего, поэтому к столу гостей не позвали, а прямо приступили к процедуре. Готовы? Да, пройдёмте в зал. В гостиной поставили стул посреди комнаты, на который села бабуля, а остальные члены семьи встали у стены на колени, поддерживая молитвой священников. Молитесь с нами, сказали пресвитеры бабушке и возложили на неё руки. «О, сын Господень, взываем к тебе, изгони дух нечистый!» — громко нараспев обращались к небесам священники, а бабуля, понуро скрючившись под их ладонями, сначала что-то смирно бормотала вполголоса, но постепенно стала свирепо вскрикивать, не меняя позы, а затем хрипло завыла, клокоча слюнями в горле. Она сидела как сидела, не раскрывая глаз, лишь только рот её выхаркивал из себя то рёв, то смех, то ругательства. Священники, распаляясь, уже кричали в полный голос, и от их криков кожа Дэна будто горела. Внезапно, он почувствовал, что это жжение ушло, и пресвитеры потихоньку замолкли. Может, последовательность была и другая, но Дэн запомнил, как запомнил.

Священники сняли пиджаки, оставшись в мокрых под мышками рубашках, и подсказали маме Дэна дать бабушке воды. Дэн с отцом поднялись, разминая затёкшие ноги. Мама поставила стакан перед стулом на пол. Бабуля открыла глаза, медленно потянулась за стаканом выпила его и подала обратно, в руки. Мать сделала движение забрать его, но священник остановил её и взял сам. Бабуля зыркнула на него из-под бровей и замерла, сложив ручки на коленках.

Ну, что, давайте продолжать? Они снова стали на колени и процесс повторился. Бабуля отрывисто гавкала, пресвитеры, крича, взывали к Богу, мать плакала, отец со скорбным лицом стоял, молча, на коленях. В следующий перерыв бабуля открыла глаза и посмотрела прямо на Дэна. Затем поманил рукой. У неё было такое странное выражение лица, такое незнакомое движение манящей руки, что у Дэна абсолютно точно сложилось впечатление, что перед ним совсем другой человек. Это не бабуля.

«Подойди», — сказала она чужим голосом. Пресвитер, оказавшийся рядом, отрицательно помотал головой, давая Дэну понять, чтоб не рыпался. Бабуля приложила палец к губам, подмигнула ему и поманила снова. Она так живо и лукаво поглядывала по сторонам и ухмылялась прищуренными глазами, как бабуля никогда бы себя не повела. Дэн, холодея и стараясь не смотреть ей в лицо, остался на месте, усиленно прося Бога прекратить это всё. Вернулся второй пресвитер, и сеанс продолжился.

В тот день так ничего и не поменялось до самого позднего вечера. Бабулю уложили спать и назначили новую процедуру на следующую неделю. Но бабушка не дожила. Дэн так к ней и не подошёл попрощаться. Ему объяснили, что дух искал, в кого переместиться, поэтому бабуля и подманивала его к себе. Вроде как демону нужен был тактильный контакт. Странно всё это было. Бабулю похоронили, но вопросами, куда делся дух, попадёт ли она в рай, как можно допустить или избежать бесноватости — никто вслух не задавался. Сказать, что пережитое оказало на Дэна впечатление, — понятное дело, ничего не сказать. Тайна одержимости человека чем-то потусторонним не отпускала воображение парня долгие годы. Он изучал этот вопрос, читал литературу соответствующей направленности и донимал расспросами проповедников. Это же просто снос башки, буквально, как можно было игнорировать столь поразительную сторону бытия? Но оказалось, что молокане не удивлялись чудесам, однако выводили их из некоего пропорционального соотношения с верой. Будто бы достаточная величина веры позволяла чудесам набрать критическую массу и случиться. И когда Дэн спрашивал про духовные дары, про изгнание бесов, например, то проповедники и священники пожимали плечами, мол, соблазнов много, церковь недостаточно сильна, чтобы «исполнение Духом» было сколько-нибудь заметным или действенным. Да бесы одолевают, но фактов одержимости несравнимо меньше внешних факторов, заглушающих веру, заставляющих христиан вместо поста и молитвы во исполнение слова божьего распыляться на мелкие бытовые заботы. Где-то вспылишь, где-то обманешь, кого-то обидишь, не проследишь за лексикой, проигнорируешь кого-нибудь, забудешь попросить благословения или Библию почитать, поспешишь куда-то, забьёшь голову ерундой, и всё — вера улетучится, её нужно будет накапливать вновь после покаяния, исповеди, раскаяния и просьбы о прощении. Суета одолевает, говорили братья-молокане, а для познания и ведения Господнего нужно гореть любовью, светиться святостью, ставить праведность во главу угла. «А у нас то бахча, то родительское собрание, то шабашка. Вот и получается, что церковная жизнь не бурлит горным потоком, а застаивается водой в луже». И это болотце размеренной приходской жизни, когда своя рубашка к телу ближе, чем бездна богатств и премудрости Господней, оно постепенно укачало Дэна. Со временем он отошёл от всей этой религиозности, затянутый на дно поиском средств пропитания, житейскими заботами и прочей суетой. Подвигов веры в церкви он не наблюдал, экзорцизмом, как чем-то заслуживающим пристального внимания, никто не интересовался, а воскресные собрания, куда все приходили обменяться новостями и посмотреть друг на друга, не приносили морального удовлетворения. Дэн начал задумываться о будущем, уехал учиться в колледж. В жизни появлялись новые устремления.

Дэн, всё ещё стоя у двери, начал рассуждать, какую лепту в его расцерковление внесло участие в военных действиях на границе, когда голос Риты вдруг вывел его из раздумий.

— А я права была… — произнесла она медленно, глядя на пустой монитор.

Запись закончилась, и неизвестно сколько времени они провели в полной тишине, каждый в своих мыслях.

–…нельзя им это показывать, — закончила она фразу.

Дэн снова сел рядом.

— Ты узнала девчонок?

Рита кивнула.

— Танька Сизых и Тая Кёльнер. Если менты за них примутся, то уже ничего вытрясти не получится. Не отдавай запись. Я попробую с ними сблизиться, и сама найду заказчика.

— Заказ… — до Дэна дошло, что она сказала. — Думаешь, их кто-то нанял?

Рита потрясла щепотью пальцев перед его лицом:

— Конечно! Ты эту хреновину на асфальте видел?!

Дэн откинулся на спинку, размышляя. Проговорил:

— Они так слаженно и чётко её собирали. Явно репетировали не раз.

— И кровь, — с жаром согласилась Рита. — Попробуй найди.

Дэн покачал головой:

— Нет, пакет в любой медтехнике можно купить. И, если постараться, то и наполнить. Это не проблема… Я в этом месте, знаешь, сколько дохлых собак находил?

Рита поморщилась:

— Фу.

— Фигасе «фу»! Ты видела, чё они творили? Это ж переклин наглухо. И ты всё ещё хочешь в это ввязываться? Ты хорошо подумала? Не боишься в этом пакете потом оказаться?

Рита, хмурясь, потёрла подбородок.

— Нет. Тут что-то другое. Ты заметил, как они испугались? Мне кажется, поначалу всё это их смущало, но, видимо, репетиций было столько, что они отважились провернуть всю эту хрень ночью. Не похожи они на сатанисток. Тут кто-то маячит за их спинами, и я попробую навязаться к ним в компашку, чтобы и меня на похожую… м-м…

— Ритуал, — подсказал Дэн.

–…на похожий ритуал наняли.

Дэн вздохнул:

— Ладно. Ты, в натуре, какая-то безбашенная. Может, и прокатит. А мне что делать? Хочешь, буду подстраховкой, незаметно сопровождать тебя на задании? В случае чего — вступлюсь. Я выслеживал наркодилеров в Термезе, могу быть незаметным, если надо.

— Не надо, — пресекла Рита. — Пока что. Скажу, если понадобишься.

— Обменяемся цифрами?

— Ага, щас. Дверь открой, заперся тут со студенткой…

Дэн поднялся.

— Ладно, понял. Но в курсе меня держи, а то могу не вытерпеть и в полицию побежать.

— Я, в общем-то, тоже, — пробормотала Рита, покидая каптёрку.