Не отпускай

Харлан Кобен, 2017

В небольшом городке, где все друг друга знают, при невыясненных обстоятельствах погибают парень с девчонкой, ученики выпускного класса. Прошло пятнадцать лет, однако та трагедия все не дает покоя детективу Напу Дюма. Он не может принять ни одну из версий следствия, у него вообще не складывается целостная картина тех дней, когда его жизнь столь роковым образом переломилась. Ведь тогда он потерял не только своего бра-та-близнеца – ровно в тот же день неожиданно пропала его любимая девушка, и попытки найти ее ни к чему не привели. Но вдруг спустя столько лет отпечатки ее пальцев всплывают в деле об убийстве полицейского, по странному совпадению – некогда их общего одноклассника. И в старом школьном альбоме обнаруживается некая зацепка, которая может привести к очередным смертям… Впервые на русском языке!

Глава восьмая

Мы идем по старой тропке за средней школой Бенджамина Франклина. Когда мы учились, эта дорожка называлась Тропинка, или Тропа. Оригинально, правда?

— Не могу поверить, что Тропинка еще здесь, — улыбается Элли.

— Ты ходила сюда? — вскидываю я бровь.

— Я? Никогда. Это дорожка для безбашенных.

— Безбашенных?

— Я не хотела говорить «плохих» или «хулиганистых». — Элли притрагивается пальцами к моей руке. — Ты сюда ходил, да?

— В основном в выпускном классе.

— Алкоголь? Наркотики? Секс?

— В одном флаконе, — отвечаю я. А потом с грустной улыбкой добавляю кое-что — никому другому я бы это не сказал: — Но алкоголь и наркотики меня особо не интересовали.

— Маура…

Подтверждения не требуется.

Лесок за средней школой был тем местом, куда ребята ходили покурить, выпить, уколоться или заняться сексом. В каждом городке есть такое место. Внешне Вестбридж ничем от них не отличается. Мы начинаем подниматься по склону холма. Лесок обдувается ветром и вытянут в длину, нельзя сказать, что он широк. Чувствуешь себя так, будто ушел на много миль от цивилизации, а на самом деле ты всего в нескольких сотнях ярдов от городской улицы.

— Городской поцелуйник, — говорит Элли.

— Да.

— И даже больше…

Нет нужды отвечать. Мне не нравится, что я здесь. Не заходил сюда после той ночи, Лео. И дело не в тебе. Не совсем в тебе. Ты погиб на железнодорожных путях в другой части города. Вестбридж довольно большой. У нас тридцать тысяч жителей. Шесть начальных школ, две средние и одна старшая. Город занимает площадь почти пятнадцать квадратных миль. Чтобы доехать отсюда до того места, где погибли вы с Дайаной, мне нужно не меньше десяти минут, да и то если попаду в «зеленую волну».

Этот лесок напоминает мне о Мауре. Напоминает о том, что я пережил с ней. Напоминает о том, что ни с кем другим после нее — о да, я понимаю, как это звучит, — я ничего подобного не чувствовал.

Я говорю о физических ощущениях?

Да.

Назови меня свиньей, мне все равно. Моя единственная защита в уверенности: физическое переплетено с эмоциональным, ведь смешные сексуальные высоты, достигнутые восемнадцатилетним парнем, заключались не в технике, не в новизне, не в экспериментаторстве, не в ностальгии, но в чем-то более глубоком и сложном.

Но я к тому же человек достаточно искушенный, чтобы согласиться с тем, будто все это полная ерунда.

— Я толком не знала Мауру, — говорит Элли. — Она приехала — когда? — к концу предпоследнего года?

— Да, в то лето.

— Я ее типа побаивалась.

Я киваю. Как я уже сказал, Элли была отличницей. В том альбоме есть фотография, на которой мы вместе с Элли, — потому что нас назвали: «Наиболее вероятные претенденты на успех». Смешно? Нет. До того как сфотографироваться, мы почти не знали друг друга, но я всегда считал, что Элли — маленькая зануда. Что у нас может быть общего? Я, вероятно, смог бы составить в уме этапы становления нашей с Элли дружбы, после того как был сделан этот снимок: мы сблизились, потеряв Лео и Дайану; поддерживали дружеские отношения, когда она уехала в Принстонский университет, а я остался дома… Короче, все эти дела. Но вот так чтобы с ходу — нет, подробностей я не помню, не могу сказать, что мы увидели друг в друге, кроме скорби, огороженной дорожными знаками. Я просто благодарен ей.

— Она казалась старше нас, — говорит Элли. — Это я о Мауре. Более опытной. Ну, не знаю… сексуальной.

Мне трудно с этим спорить.

— Знаешь, у некоторых девчонок просто есть это. Будто все, что они делают, нравится тебе или нет, имеет второй смысл. Это, наверное, звучит сексистски?

— Немного.

— Но ты меня понимаешь.

— Да, хорошо понимаю.

— Двумя другими членами Конспиративного клуба были Бет Лэшли и Хэнк Страуд. Ты их помнишь?

Я их помню.

— Они дружили с Лео. Ты их знала?

— Хэнк был математическим гением, — говорит Элли. — Я помню его на уроках математики в девятом классе, а потом для него составили специальную программу. Он, кажется, поступил в Массачусетский технологический.

— Да, — отвечаю я.

Интонация Элли становится мрачной:

— Ты знаешь, что с ним случилось?

— Кое-что. В последний раз, когда я о нем слышал, он был в городе. Он играет в стритбол у стадиона.

— Я его видела — когда? — шесть месяцев назад. У вокзала, — трясет головой Элли. — Болтает сам с собой, заговаривается. Это ужасно. Такая грустная история, правда?

— Да.

— Давай-ка перечислим членов клуба. — Элли останавливается, прислоняется к дереву. — Допустим, Дайана тоже вступила в его ряды.

— Допустим, — отвечаю я.

— Значит, у нас есть шесть членов: Лео, Дайана, Маура, Рекс, Хэнк и Бет.

Я иду дальше. Элли догоняет меня, продолжая говорить:

— Лео мертв. Дайана мертва. Рекс мертв. Маура пропала. Хэнк, ну, Хэнк… как мы его назовем? Бездомный?

— Нет, — говорю я. — Он амбулаторный больной в «Эссекс-Пайнс».

— Значит, он — душевнобольной?

— Скажем так.

— Остается Бет.

— Что ты о ней знаешь?

— Ничего. Уехала учиться в колледж и не вернулась. Я координатор нашего выпуска, поэтому пыталась ее найти, получить адрес электронной почты, ну, пригласить на встречи одноклассников. Ничего.

— А ее родители?

— Последнее, что я о них слышала, — они переехали во Флориду. Я и им написала, но они не ответили.

Хэнк и Бет. Нужно поговорить с ними. А что им сказать?

— Мы куда идем, Нап?

— Недалеко, — отвечаю я.

Я хочу кое-что показать ей, а может, хочу увидеть сам. Я посещаю старых призраков. Воздух наполнен запахом сосновых шишек. Время от времени нам попадаются разбитые бутылки или пустые пачки из-под сигарет.

Мы уже совсем рядом. Я знаю: это мое воображение, но воздух вдруг словно замирает. Ощущение такое, будто здесь кто-то есть, наблюдает за нами, затаив дыхание. Я останавливаюсь у дерева, провожу рукой по коре. Нащупываю старый ржавый гвоздь. Перехожу к следующему дереву, провожу рукой — еще один ржавый гвоздь. Я думаю.

— Что? — недоумевает Элли.

— Я сюда никогда не приходил.

— Почему?

— Доступ сюда был закрыт. Эти гвозди… Тут всюду висели знаки.

— Типа «Проход воспрещен»?

— На знаках было написано: «Запретная зона» — надписи большими красными буквами, — говорю я. — А под ними множество пугающих маленьких буковок, сообщающих, что место закрыто в соответствии с каким-то законом под номером «та-та-та» и все может быть конфисковано, фотографировать запрещено, вы будете обысканы, бла-бла-бла. Заканчивалось все следующими словами, напечатанными курсивом: «Разрешено применение летального воздействия».

— Так и было написано? Про летальное воздействие?

Я киваю.

— У тебя хорошая память, — отмечает она.

Я улыбаюсь:

— Маура украла один из знаков и повесила у себя в спальне.

— Шутишь.

Я пожимаю плечами.

— Ты любил плохих девочек! — Элли подталкивает меня плечом.

— Может быть.

— И до сих пор любишь. В этом-то и проблема.

Мы идем дальше. Странное ощущение — быть там, где висели запрещающие знаки, словно какое-то невидимое силовое поле наконец исчезло и позволило двигаться вперед. Через пятьдесят ярдов видим остатки колючей проволоки. А когда подходим ближе, становятся видны руины сооружений, торчащие над подлеском и зарослями.

— Я в одиннадцатом классе писала доклад об этом, — вспоминает Элли.

— О чем?

— Ты ведь знаешь, что здесь находилось?

Я знаю, но хочу, чтобы она сама мне сказала.

— База ракет «Найк», — говорит она. — Многие в это не верят, но так оно и было. Во время холодной войны — я говорю о пятидесятых годах — армия прятала эти базы в таких городках, как наш. Их открывали на фермах или в лесах вроде этого. Люди думали, что это сплетни, но база здесь была.

В воздухе тишина. Мы подходим ближе. Я вижу то, что прежде, вероятно, было казармами. Пытаюсь представить себе солдат, машины, стартовые площадки.

— Отсюда могли запускать сорокафутовые ракеты «Найк» с ядерными боеголовками. — Элли прикладывает ладонь козырьком ко лбу и смотрит, словно все еще может видеть их. — Это место, вероятно, всего в сотне ярдов от дома Карлино на Даунинг-роуд. «Найки», как предполагалось, должны защищать Нью-Йорк от советских ракет или бомбардировщиков.

Я с удовольствием слушаю это напоминание.

— Ты знаешь, когда отказались от программы «Найк»? — спрашиваю я.

— В начале семидесятых, кажется.

— Эту закрыли в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году, — киваю я.

— За четверть века до того, как мы были школьниками.

— Верно.

— И что?

— А то, что большинство людей, если ты спросишь старожилов, скажет тебе: если базы были секретными, то этот секрет был самым плохо охраняемым в Нью-Джерси. Все знали об этой базе. Один человек говорил, что одну ракету протащили на параде в День независимости. Я не знаю, правда это или нет.

Мы идем дальше. Я хочу проникнуть на территорию базы — не знаю почему, — но ржавая ограда все еще крепка, как старый солдат, отказывающийся уходить на покой. Мы стоим и смотрим сквозь сетку.

— База «найков» в Ливингстоне, — произносит Элли. — Там теперь парк. Для художников. Прежние казармы переделали в студии. База в Восточном Ганновере была снесена, и на этом месте развернули жилищное строительство. Есть еще одна база в Санди-Хук, где можно совершить экскурсию, посвященную холодной войне.

Мы подаемся вперед. Лес абсолютно недвижим. Молчат птицы. Не шуршат листья. Прошлое не просто умерло. То, что случилось здесь, все еще витает над этой землей. Иногда нечто подобное можно почувствовать, когда посещаешь древние руины или старые имения. Или когда ты один в таком вот лесу. Отзвуки еле слышны, они замирают, но полной тишины нет.

— И что же случилось с этой базой после ее закрытия? — спрашивает Элли.

— Именно это и хотел узнать Конспиративный клуб.