Не отпускай

Харлан Кобен, 2017

В небольшом городке, где все друг друга знают, при невыясненных обстоятельствах погибают парень с девчонкой, ученики выпускного класса. Прошло пятнадцать лет, однако та трагедия все не дает покоя детективу Напу Дюма. Он не может принять ни одну из версий следствия, у него вообще не складывается целостная картина тех дней, когда его жизнь столь роковым образом переломилась. Ведь тогда он потерял не только своего бра-та-близнеца – ровно в тот же день неожиданно пропала его любимая девушка, и попытки найти ее ни к чему не привели. Но вдруг спустя столько лет отпечатки ее пальцев всплывают в деле об убийстве полицейского, по странному совпадению – некогда их общего одноклассника. И в старом школьном альбоме обнаруживается некая зацепка, которая может привести к очередным смертям… Впервые на русском языке!

Глава седьмая

У меня есть жизнь и работа, поэтому я заказываю такси до дома.

Звонит Элли, спрашивает, что новенького, но я говорю — потом. Мы договариваемся позавтракать в дайнере^[10] «Армстронг». Я отключаю телефон, закрываю глаза и сплю остальную часть пути. Я плачу́ водителю, предлагаю добавить еще, чтобы он мог переночевать в мотеле.

— Не, мне нужно вернуться, — отвечает водитель.

Я даю чаевые с избытком. Для копа я довольно богат. А почему нет? Я единственный наследник отца. Некоторые люди говорят, что деньги — корень всех зол. Вероятно. Другие говорят: не в деньгах счастье. Может, так оно и есть. Но если правильно с ними обращаться, то за деньги можно купить свободу и выиграть время, а это гораздо более осязаемо, чем счастье.

Уже первый час, но я все же сажусь в машину и направляюсь в Медицинский центр Клары Маас в Беллвиле. Я показываю удостоверение и поднимаюсь на этаж, где лежит Трей. Заглядываю в его палату. Трей спит, его нога висит в воздухе в огромном гипсе. Никаких посетителей. Я показываю удостоверение медсестре и говорю, что расследую нападение на него. Она говорит мне, что Трей сможет самостоятельно ходить не раньше, чем через полгода. Я благодарю ее и ухожу.

Потом возвращаюсь в свой пустой дом, ложусь на кровать, разглядываю потолок. Иногда я забываю, насколько странно холостяку жить в таком районе, но я уже привык к этому. Я думаю о том, какими обещаниями начался тот вечер. Я вернулся домой после победы над Парсиппани-Хиллз, исполненный надежд. Разведчики из Лиги плюща^[11] были тем вечером на матче. Двое из них там же сделали мне предложение. Как мне не терпелось сказать об этом тебе, Лео. Я сидел в кухне с отцом и ждал твоего возвращения. Хорошая новость становилась хорошей новостью только после того, как я делился ею с тобой. Я разговаривал с отцом и ждал, мы оба прислушивались — не подъезжает ли твоя машина. У большинства ребят в городе был комендантский час, но нас отец никогда не ограничивал. Некоторые родители считали, что он отлынивает от отцовских обязанностей, но он только пожимал плечами и говорил, что доверяет нам.

Но ты не вернулся в десять, в одиннадцать, в двенадцать. И когда машина наконец появилась на нашей дорожке около двух часов ночи, я побежал к двери.

Только это, конечно, был не ты. Это был Оги в патрульной машине.

Я просыпаюсь утром и долго принимаю горячий душ. Хочу, чтобы мне ясно думалось. За ночь никаких новых фактов о Рексе не добавилось. Я сажусь в машину и направляюсь в дайнер «Армстронг»». Если желаете узнать, где лучше всего перекусить в городе, всегда спрашивайте у копа. «Армстронг» — своего рода гибрид. Внешне это типичный небольшой ньюджерсийский ресторанчик в стиле ретро — внутри хром и неон, большие красные буквы на крыше сообщают: «БУФЕТ». Бар с лимонадным фонтанчиком, на доске от руки написаны названия блюд дня, полукабинеты отделаны искусственной кожей. Но кухня — высший класс, причем социально ориентированная. Подают кофе с сертификатом «Справедливой торговли»^[12]. Еда — «с местной фермы», и когда вы заказываете яйца, то не думаю, что они из какого-то другого места.

Элли ждет меня за угловым столиком. Какое бы время я ей ни назначил, она всегда приходит первая. Сажусь напротив нее.

— Доброе утро! — говорит Элли с воодушевлением, которого, как всегда, в избытке.

Я морщусь. Ей это нравится. Элли сгибает ногу и усаживается на пятку, чтобы казаться выше. Когда смотришь на Элли, кажется, что она двигается, даже если сидит. Ее переполняет энергия. Я никогда не измерял ее пульса, но готов поклясться, что он зашкаливает за сотню, даже когда она в спокойном состоянии.

— С кого начнем? — спрашивает Элли. — С Рекса или Трея?

— С кого?

— С Трея. — Элли смотрит на меня, наморщив лоб.

У меня непроницаемое лицо.

— Трей — бойфренд Бренды, он ее нещадно колотит.

— Верно. Так что с ним?

— Кто-то напал на него с бейсбольной битой. Он теперь долго не сможет ходить.

— Какая жалость! — говорю я.

— Да, вижу, тебя эта новость просто сломала.

Я чуть не добавляю: «Сломала, как ногу Трея», но успеваю прикусить язык.

— Но тут есть и положительная сторона, — продолжает Элли. — Бренда вернулась в его дом. Она забрала свои вещи и вещи детей и наконец смогла уснуть спокойно. Мы все за это благодарны. — Элли задерживает на мне взгляд на секунду дольше привычного.

Я киваю. Потом говорю:

— Рекс.

— Что?

— Ты спросила, с кого я хочу начать — с Рекса или Трея.

— С Треем мы уже все выяснили, — говорит она.

Теперь я смотрю на нее:

— Значит, с Треем мы покончили?

— Да.

— Хорошо, — отвечаю я.

Банни, официантка, — мы учились с ней в одном классе — подходит с карандашом за ухом и наливает нам «честный» кофе.

— Вам как обычно — фермерские? — спрашивает Банни.

Я киваю. Элли тоже. Мы здесь постоянные посетители. Чаще всего мы заказываем сэндвичи с проколотой глазуньей. Элли предпочитает «простой»: два яйца на дрожжевом хлебе с белым чеддером и авокадо. Я беру то же самое, но с добавкой бекона.

— Так расскажи мне про Рекса, — просит Элли.

— Они нашли отпечатки на месте преступления, — отвечаю я. — Это отпечатки Мауры.

Элли моргает слишком широко раскрытыми глазами.

В моей жизни хватало несчастий. У меня нет ни семьи, ни подружки, ни хороших перспектив, друзей можно по пальцам перечесть. Но эта замечательная личность, эта женщина, чья открытая доброта так ослепительно сияет в самой черной из ночей, — мой лучший друг. Подумать только. Элли выбрала меня на эту роль — роль лучшего друга, — и это значит, как бы я ни напортачил, кое-что я все же делаю правильно.

Я рассказываю ей все.

Когда дохожу до Мауры, которая знакомится с мужчинами в баре, Элли морщится:

— Ах, Нап!

— Все в порядке.

Элли смотрит на меня со скептицизмом, которого я обычно заслуживаю.

— Я не думаю, что она клеила мужиков, — качаю я головой.

— А что тогда?

— В некотором роде это может быть хуже.

— Каким образом?

Я отметаю ее вопрос. Не имеет смысла строить догадки, пока Рейнольдс не позвонит мне с новой информацией.

— Когда мы говорили вчера, — уточняет Элли, — ты уже знал об отпечатках Мауры?

Я киваю.

— Я поняла это по твоему голосу. То есть когда умирает наш старый школьный приятель, да, это серьезно, но в твоем голосе… Как бы то ни было, я взяла на себя инициативу. — Элли залезает в свою сумку размером с армейский рюкзак и вытаскивает оттуда большую книгу. — Я нашла кое-что.

— Что это?

— Твой школьный выпускной альбом.

Она роняет альбом на пластиковую столешницу.

— В начале выпускного класса ты заказал себе альбом, но так его и не забрал — по очевидным причинам. И я хранила его для тебя.

— Пятнадцать лет? — восклицаю я.

Теперь настала очередь Элли пожимать плечами.

— Я была главой комитета по выпуску ежегодника.

В школе Элли была вся такая аккуратная и правильная, носила свитера и жемчужные сережки, училась на отлично, однако вечно стонала, что завалит контрольную, которую всегда сдавала первой и получала безупречное «А», а потом до конца урока сидела в классе, делая домашнее задание. Она на всякий случай таскала с собой несколько идеально заточенных карандашей, а ее тетрадь неизменно выглядела так, будто Элли — первый день в школе.

— И почему ты теперь даешь его мне? — спрашиваю я.

— Мне нужно показать тебе кое-что.

Я замечаю, что некоторые страницы заложены розовыми стикерами. Элли облизывает палец и перелистывает страницы почти до конца.

— Ты никогда не спрашивал себя, как мы обошлись с Лео и Дайаной?

— Как обошлись?

— В ежегоднике. Комитет разделился. Оставить ли их фотографии на обычных местах, в алфавитном порядке, со всем классом, как и фото любого другого выпускника. Или расположить их в специальном разделе типа некролога, в конце.

Я отпиваю воды.

— Вы и в самом деле спорили об этом?

— Ты, вероятно, не помнишь — мы тогда не знали друг друга настолько хорошо, — но я спросила тебя, что ты об этом думаешь.

— Помню.

Я тогда рыкнул на нее, сказал, что мне все равно, хотя выразился, вероятно, более красочно. Лео умер. Мне было плевать, как будет выглядеть выпускной альбом.

— В конце концов комитет решил извлечь их из общего списка и создать некролог. Секретарь класса… Ты помнишь Синди Монро?

— Да.

— Она иногда бывала просто анальником.

— Хочешь сказать — геморроем?

— Разве анальник значит не то же самое? — Элли подается вперед. — Как бы то ни было, Синди Монро напомнила нам, что, технически говоря, главные страницы были отданы выпускникам.

— А Лео и Дайана умерли до выпуска.

— Да.

— Элли…

— Что?

— Мы можем теперь перейти к сути?

— Два сэндвича с проколотой глазуньей, — говорит Банни и ставит перед нами тарелки. — Приятного аппетита!

От сэндвичей поднимается аромат, который попадает в ноздри, теребит желудок. Я тянусь к сэндвичу, аккуратно беру его обеими руками, откусываю. Желток начинает растекаться по хлебу.

Амброзия. Манна. Божественный нектар. Выбирай термины сам.

— Не хочу погубить твой завтрак, — произносит Элли.

— Элли…

— Отлично. — Она открывает ежегодник на странице, которая почти в самом конце.

И я вижу тебя, Лео.

На тебе моя поношенная спортивная куртка, потому что, хотя мы и близнецы, я всегда был крупнее. Кажется, я купил эту куртку в восьмом классе. Галстук отцовский. Узлы ты категорически не умел завязывать. Тебе галстуки всегда завязывал отец, делая это с изяществом. Кто-то попытался уложить твои непокорные волосы, но они плохо слушались. Ты улыбаешься, Лео, и я не могу удержаться, улыбаюсь тебе в ответ.

Я не первый, кто преждевременно теряет брата или сестру. И не первый, кто теряет брата-близнеца. Твоя смерть стала катастрофой, но моя жизнь на этом не кончилась. Я восстановился. Вернулся в школу через две недели после той ночи. И даже участвовал в хоккейном матче в следующую субботу против «Моррис Ноллс» — это пошло мне на пользу, хотя, вероятно, играл я с чрезмерной яростью. Получил десятиминутное удаление за то, что чуть не вмял в стекло одного из команды противников. Тебе бы это понравилось. Я, конечно, был слишком мрачен в школе. Несколько недель все относились ко мне с повышенным вниманием. Когда у меня снизились отметки по истории, я помню, миссис Фридман по-доброму, но твердо сказала мне, что твоя смерть меня не оправдывает. Она была права. Жизнь продолжается, как ей и следует, хотя она и стала кошмаром. Когда ты скорбишь, у тебя, по крайней мере, есть что-то. А когда скорбь утихает, что остается? Ты продолжаешь жить дальше, но я жить дальше не хотел.

Оги говорит, что я поэтому одержим подробностями и не хочу принимать то, что очевидно другим.

Я смотрю на твое лицо. Когда я начинаю говорить, голос мой звучит странновато:

— Почему ты мне это показываешь?

— Ты посмотри на лацкан Лео.

Элли протягивает руку над столом и показывает пальцем на маленькую серебряную булавку. Я снова улыбаюсь.

— Скрещенные «К», — говорю я.

— Скрещенные «К»?

Я все еще улыбаюсь, вспоминая твое глупое увлечение.

— Это называлось Конспиративным клубом.

— В вестбриджской школе не было Конспиративного клуба.

— Да, официально не было. Предполагалось, что это нечто вроде тайного общества.

— Значит, ты об этом знаешь?

— Конечно.

Элли берет в руки ежегодник. Открывает на одной из страниц в начале и поворачивает ко мне. Я вижу свою фотографию.

Поза напряженная, улыбка натянутая. Бог ты мой, я похож на фаллоимитатор! Элли показывает на мой пустой лацкан.

— Я не входил в клуб.

— А кто входил?

— Я же говорю — предполагалось, что это тайное общество. Никто не должен был знать. Организовали такую дурацкую группу ботаников-единомышленников…

Я замолкаю, когда она снова принимается переворачивать страницы.

Я вижу фото Рекса Кантона. У него стрижка ежиком и щербатая улыбка. Голова чуть наклонена набок, словно кто-то его удивил.

— Вот я о чем, — начинает Элли. — Когда ты назвал Рекса, я первым делом нашла его в ежегоднике. И увидела вот это.

Она показывает на крохотный значок «КК» на его лацкане.

— Ты знал, что он состоял в клубе?

— Но я и не спрашивал, — качаю я головой. — Я же тебе сказал — предполагалось, что это маленькое тайное общество. Я не особо этим интересовался.

— А других членов ты знаешь?

— Они не должны были говорить об этом, но… — Я встречаюсь с ней взглядом. — А Маура есть в альбоме?

— Нет. Когда она перевелась, мы изъяли ее фотографию. Она была членом клуба?..

Я киваю. Маура приехала в Вестбридж к концу предпоследнего года учебы. Она была для нас загадкой — высокомерная суперсексапильная девица, которая, казалось, не проявляет ни малейшего интереса к школьным обычаям. На уик-энды она ездила на Манхэттен. С рюкзаком путешествовала по всей Европе. Она была непонятная, таинственная, и ее влекли опасности. В общем, девицы подобного типа встречаются со студентами колледжей и преподавателями. Мы все были для нее слишком провинциальными. Как тебе удалось с ней подружиться, Лео? Ты мне никогда не говорил. Помню, я как-то пришел домой, а вы вдвоем делали домашнее задание за кухонным столом. Я глазам своим не поверил. Ты с Маурой Уэллс!

— Я… мм… посмотрела фото Дайаны, — произносит Элли.

У нее перехватывает горло. Элли со второго класса начальной школы была лучшей подругой Дайаны. Наша дружба с Элли завязалась и на этом — на общей скорби. Я потерял тебя, Лео. Она — Дайану.

— У Дайаны нет булавки. Я думаю, она сказала бы мне о клубе, если бы состояла в нем.

— Она бы не стала вступать в клуб, — возражаю я. — Разве что присоединилась, когда начала встречаться с Лео.

— Ну хорошо, так что это за Конспиративный клуб? — Элли принимается за свой сэндвич.

— У тебя будет несколько минут, когда мы позавтракаем?

— Да.

— Тогда давай прогуляемся. Это облегчит объяснение.

Элли кусает сэндвич, желток стекает ей на руки, она вытирает ладони и лицо.

— Ты думаешь, есть какая-то связь между этим и…

— Тем, что случилось с Лео и Дайаной? Может быть. А ты что думаешь?

Элли берет вилку и размазывает желток.

— Я всегда думала, что их смерть — несчастный случай. — Она смотрит на меня. — Считала, что иные твои гипотезы… маловероятны.

— Ты мне никогда этого не говорила.

Элли пожимает плечами:

— А еще я думала, что тебе лучше иметь союзника, чем кого-то, кто будет тебе твердить, что ты рехнулся.

Я не знаю толком, как реагировать на это, а поэтому просто говорю:

— Спасибо.

— Но теперь… — Элли морщится, погружаясь в размышления.

— Что теперь?

— Мы знаем судьбу по меньшей мере трех членов клуба.

— Лео и Рекс мертвы, — киваю я.

— А Маура, исчезнувшая пятнадцать лет назад, оказалась на месте убийства Рекса.

— А кроме того, — добавляю я, — Дайана могла стать членом клуба после того, как сделали снимок.

— Это означает, что мертвы уже трое. В любом случае… ну, я бы сказала, самонадеянно считать, что их судьбы никак не связаны.

Я беру сэндвич, кусаю еще раз, опустив глаза, но чувствую: Элли смотрит на меня.

— Нап?

— Что?

— Я просмотрела весь альбом с увеличительным стеклом. Проверила все лацканы на предмет этой булавки.

— Нашла еще кого-то? — спрашиваю я.

— Еще двоих, — кивает Элли.

Еще два наших одноклассника носили булавку.

Примечания

10

Дайнер — тип ресторана быстрого обслуживания.

11

Лига плюща — ассоциация восьми ведущих частных американских университетов, расположенных в семи штатах на северо-востоке США.

12

«Справедливая торговля» («Fair Trade») — общественное движение, направленное на помощь производителям развивающихся стран и отстаивающее справедливые стандарты международной торговли.