Ромовый дневник
Пуэрто-Рико. Остров, на котором невозможно работать – а можно сойти с ума, спиться или влюбиться. Или все сразу. Здесь теплая компания журналистов коротает время в местном кабаке, где они методично наливаются ромом и ведут беседы о том, как дошли до жизни такой. Здесь молодой репортер Пол Кемп получает важные профессиональные и жизненные уроки. Здесь скучно и нечего делать. Именно поэтому то, что начиналось как ленивый южный адюльтер, семимильными шагами мчится к настоящей трагедии… Любовь, выпивка, смерть – а что, собственно, нужно еще?
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Ромовый дневник предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Один
Моя нью-йоркская квартира располагалась на Перри-стрит, в пяти минутах ходьбы от «Белой лошади». Я частенько там выпивал, но не вписывался в компанию, потому как носил галстук. Настоящий народ не хотел иметь со мной дела.
В тот вечер, когда я вылетел в Сан-Хуан, я тоже там пил. За эль платил Фил Роллинз, с которым мы вместе работали, и я лакал из стакана, пытаясь достаточно набраться, чтобы в полете заснуть. С нами был Арт Миллик, самый отчаянный таксист Нью-Йорка. И еще пришел Дюк Питерсон, только что вернувшийся с Виргинских островов. Помнится, Питерсон дал мне список людей, с которыми следует повидаться на Сент-Томасе; листок этот я потерял и ни с кем из них так и не встретился.
Стояла промозглая погода середины января, но на мне был лишь легкий вельветовый пиджак. Все остальные носили плотные куртки и фланелевые костюмы. Последнее воспоминание: я стою на грязном бордюрном камне, жму руку Роллинзу и кляну ледяной ветер с Гудзона. Затем я забрался в такси Миллика и проспал всю дорогу до аэропорта.
Я слегка запоздал, и к стойке уже выстроилась очередь. Я занял место за доброй дюжиной пуэрториканцев и одной миниатюрной блондинкой, что стояла в нескольких шагах от меня. Она смахивала на туристку, бойкую молоденькую секретаршу, отправляющуюся за двухнедельным разгульным приключением на Карибы. Небольшая изящная фигурка и нетерпеливая манера держаться, говорившая о массе запасенной энергии. Я не спускал с нее глаз, чувствуя эль в жилах, и поджидал, что она вот-вот обернется, и мы на миг встретимся глазами.
Девушка получила билет и направилась к самолету. Передо мной оставалось еще три пуэрториканца. Двое из них обилетились и пошли дальше, а вот третий застрял из-за того, что клерк отказывался признавать его громадную картонную коробку за ручную кладь. Пока они спорили, я скрипел зубами.
Наконец я не выдержал:
— Эй! Что за дела вообще? Тут люди на самолет опаздывают!
Клерк вскинул глаза, пропуская вопли коротышки мимо ушей.
— Фамилия? — спросил он.
Я назвал ему мою фамилию, получил билет и кинулся к выходу. Добравшись до самолета, я ловко вклинился впереди пяти-шести человек, что поджидали очереди на посадку, показал билет ворчливой стюардессе и очутился внутри салона, где тут же обежал взглядом кресла по обеим сторонам прохода.
Ни единой блондинки в виду. Тогда я поспешил вперед, думая, что из-за ее маленького роста голова вообще могла не высовываться за спинку. Однако ее не оказалось на борту, а к этому времени из свободных мест оставалось лишь два сдвоенных кресла. Я упал на ближайшее и положил свою пишущую машинку на сиденье возле иллюминатора. Двигатели уже запускали, когда я посмотрел в окно и увидел, как она бежит поперек летного поля, отчаянно махая стюардессе, которая собиралась закрыть дверь.
— Стойте! — крикнул я. — Вон еще один человек!
Я следил за ней, пока блондинка не достигла нижних ступенек трапа. Только я обернулся с обаятельной улыбкой и сунулся было за своей пишмашинкой, чтобы поставить ее на пол, как некий старец нагло протиснулся мимо моих коленей и плюхнулся на сиденье, которое я так старательно сберегал.
— Занято, — быстро сказал я, хватая его за руку.
Он ее выдернул, огрызнулся по-испански и повернул голову к окну.
Я схватил его снова.
— Вставайте!
Он разорался, а девушка тем временем как раз прошла мимо и остановилась в нескольких футах впереди, подыскивая место.
— Вот свободное, — сказал я, резко дергая старика с кресла. Не успела она обернуться, как на меня накинулась стюардесса.
— Да он на мою пишущую машинку сел, — объяснил я, уныло следя за тем, как девушка подыскала себе место далеко впереди, в носовой части салона.
Стюардесса потрепала старика по плечу и помогла ему усесться обратно.
— Что вы за хулиган такой? — сказала она мне. — По-хорошему, вас бы с рейса надо снять!
Я ворчливо откинулся на спинку. Старик же смотрел прямо перед собой до самого взлета.
— Козел ты старый, — пробормотал я ему.
Он даже не моргнул.
Наконец я закрыл глаза и попробовал заснуть, время от времени посматривая на светловолосую голову, что виднелась впереди. Потом свет вырубили.
Когда я проснулся, уже брезжило. Старик пока что спал, и я перегнулся к иллюминатору. В нескольких тысячах футах под нами океан был темно-синим и спокойным, как озеро. Впереди виднелся остров, ярко-зеленый в рассветном солнце. Вдоль его кромки шла полоска пляжей, а вглубь тянулись бурые болота. Самолет пошел на снижение, и стюардесса велела пристегнуть ремни безопасности.
Через несколько минут мы пронеслись поверх пальмовых деревьев и подрулили к большому терминалу. Я решил оставаться в кресле, пока мимо не пройдет та девушка; тогда я бы встал и пошел рядом с ней по летному полю. А поскольку, кроме нас двоих, белых людей на борту не было, то и выглядело бы это вполне естественно.
Народ уже стоял, болтал и смеялся, поджидая, пока стюардесса откроет выход. Тут старец вдруг вскочил и попытался пролезть прямо по моим коленкам как собака. Не думая, я отшвырнул его назад к окну, и он приложился с тяжелым глухим звуком, от которого все притихли. Не желая угомониться, он вновь попытался пролезть по мне, издавая истерические крики на испанском.
— Ты! Психованный старый ублюдок! — заорал я, отталкивая его одной рукой, а вторую протягивая за пишмашинкой. Дверь уже открыли, и пассажиры струились наружу. Мимо прошла та девушка, и я улыбнулся ей, придерживая старца пришпиленным к окну, чтобы я смог вылезти в проход. Он же устроил такое представление своими воплями и размахиванием руками, что я испытал искушение перетянуть его ремнем за горло.
Тут появилась стюардесса, а за ней по пятам и второй пилот, который потребовал объяснить, чем я тут занимаюсь.
— Он этого старика избивает прямо с вылета из Нью-Йорка, — заявила стюардесса. — Садист, наверное.
Они задержали меня минут на десять, и поначалу я даже думал, что закончится все арестом. Я попробовал рассказать, в чем дело, но был таким измотанным и обескураженным, что то и дело сивался. Когда же меня наконец отпустили, я удрал с борта как преступник, моргая и истекая потом под солнцем, пока шел по летному полю к залу выдачи багажа.
Там было полно пуэрториканцев, а девушка как сквозь землю провалилась. Сейчас надежда ее увидеть иссякла вконец, да и не испытывал я оптимизма насчет будущих перспектив. Мало найдется девушек, которые благосклонно отнесутся к типам вроде меня, сущим насильникам, любящим издеваться над престарелыми. Я припомнил то выражение, с каким она меня разглядывала, пока я прижимал старца к иллюминатору. Бр-р… Тогда я решил перекусить, а багаж забрать попозже.
Сан-хуанский аэропорт — элегантное модерновое сооружение, полное ярких красок, загорелых людей и латиноамериканских ритмов, гремевших из динамиков, что были развешены на голых стальных фермах под потолком. Я поднялся по длинной эстакаде, с пишмашинкой и пиджаком в одной руке и маленьким кожаным портфелем — в другой. Указатели привели меня к еще одной эстакаде, а затем и к кафе. Входя внутрь, я в зеркале мельком увидел себя самого: неряшливого замарашку, бледного бродягу с красными глазами.
Поверх моего неопрятного внешнего вида витал перегар. Эль сидел в пищеводе как комок прогорклого масла. Стараясь не дышать на людей, я сел за стойку и заказал ананас ломтиками.
За окном в раннем солнце сияло летное поле, а еще дальше между мной и океаном стояли плотные пальмовые джунгли. В нескольких милях мористее на фоне горизонта медленно шла парусная лодка. Я уставился туда на несколько минут, даже в транс впал. Все такое мирное, да, мирное и пышущее жаром. Потянуло уйти к пальмам и уснуть; запастись кусочками ананаса и забрести в джунгли, чтобы там забыться.
Вместо этого я заказал еще кофе и вновь прочитал ту телеграмму, что получил вместе с авиабилетом. В ней говорилось, что за мной забронирован номер в гостинице «Кондадо-Бич».
Не было еще семи утра, но в кафе царила давка.
За столиками под панорамным окном сидели группы мужчин, потягивали белесое пойло и энергично разговаривали. Кое-кто в деловых костюмах, хотя на большинстве было нечто вроде местной униформы: солнечные очки в толстой оправе, лоснящиеся темные брюки и белые сорочки с короткими рукавами.
С разных сторон до меня доносились обрывки разговоров: «…дешевых углов с видом на море не осталось… э-э, здесь вам не Монтего, господа… ничего, этого добра у него навалом, надо только… на мази, но лучше не тянуть, пока Кастро со своей бандой не сунулся в…»
Минут через десять такого суфлерства я начал подозревать, что попал в притон для «деловых». Большинство из них вроде поджидали восьмичасового рейса из Майами, который — насколько я смог уяснить из разговоров — будет трещать по швам из-за набившихся на него архитекторов, консультантов, нудистов и мафиози, дающих деру с Кубы.
Их голоса начинали действовать на нервы. Не то чтобы у меня имелся повод держать зуб на «деловых», во всяком случае обоснованный, нет… мне омерзителен сам акт купли-продажи. Так и тянет врезать какому-нибудь коммивояжеру по морде, чтоб до хруста, до багровых «очков» вокруг глаз…
Как только я начал прислушиваться хотя бы вполуха, все остальное отошло на второй план. В результате ощущение ленивой истомы пропало, а потом я так разозлился, что махнул остатки кофе и убрался прочь.
Багажный зал был пуст. Я отыскал свои два баула и нанял носильщика до такси. Пока мы шли, он всю дорогу дарил мне неувядающую улыбку и раз за разом повторял: «Si, Puerto Rico esta bueno… ah, si, muy bueno… mucho ha-ha, si…»[6].
В такси я откинулся на спинку сиденья и раскурил небольшую сигару, купленную в кафе. Сейчас я себя чувствовал куда лучше, мне было тепло, уютно — и абсолютно вольготно. Мимо проносились пальмы, пухлое солнце палило асфальт впереди, а на меня накатило чувство, которого я не испытывал с тех первых месяцев, что провел в Европе: смесь из неведения и неукротимой свободы — «да плевать я на все хотел!», — эдакая уверенность, которая нападает, когда поднимается свежий ветер и человек делает первый шаг на той прямой, что ведет к неизведанному горизонту.
Машина мчалась по четырехполосной автостраде. По обеим сторонам тянулся обширный комплекс желтых жилых кварталов, прорезанных высокими противоураганными стенками. Через несколько минут мы миновали что-то вроде нового жилого района, застроенного одинаковыми розовыми и голубыми домишками. На въезде располагался рекламный щит, сообщавший всем путешественникам, что они-де оказались на территории пригородного поселка «Эль Хиппо Урбанизасьон». В нескольких ярдах от щита стоял крошечный сарай, сделанный из пальмовых веток, листьев и расплющенных кусков жести, а рядом с ним — столбик с намалеванной от руки табличкой «Сосо Frio»[7]. Облокотившись на доску-прилавок, из сарая выглядывал мальчишка лет тринадцати и пялился на проносившиеся машины.
Появиться полупьяным в заграничном городе — порядочная встряска для нервов. Такое чувство, будто что-то не так, никак не получается освоиться. Поэтому, добравшись до гостиницы, я первым делом лег спать. Проснулся в половине пятого, голодный, грязный и не вполне в своей тарелке. Вышел на балкончик и уставился на пляж. Подо мной, в набегающем прибое, плескалась толпа женщин, детей и пузатых мужиков. Справа стояла еще одна гостиница, а за ней другая — и перед каждой был свой переполненный пляж.
Я принял душ, затем спустился на террасу. Ресторан оказался закрыт, так что я попытал счастья в баре. Судя по всему, его перенесли сюда нетронутым прямо с горнолыжного курорта в Аппалачах. Я проторчал там два часа за выпивкой с орешками, разглядывая океан. В баре сидело еще с дюжину человек. Мужчины напоминали больных мексиканцев, с усами ниточкой и в шелковых костюмах, отливавших пластиковым глянцем. Большинство женщин были американками — хрупкие, в годах, и все до единой в коктейльных платьях с короткими рукавами, которые облегали их как резиновые.
В этой компании я чувствовал себя куском невесть какого мусора-плавника, выброшенного волной на берег. Моему измятому пиджаку лет пять, ворот его обтрепался, на брюках не осталось стрелочек, и хотя идея надеть галстук не пришла мне в голову, без него я был здесь явно белой вороной. Тогда, чтобы не казаться лицемером, я бросил ром и заказал пиво. Бармен угрюмо смерил меня взглядом, и я понял причину: на мне не было ничего, что отливало бы глянцем. Надо думать, среди местных это считается каиновой печатью. Если я хочу чего-то здесь достичь, придется, видно, разжиться блестящим гардеробом.
В половине седьмого я покинул бар и вышел наружу. Вечерело, и главный туземный проспект — Авенида Понс-де-Леон — смотрелся внушительно и элегантно. На той стороне стояли дома, которые некогда выходили на пляж. Ныне же они выходили на гостиницы, к тому же большинство строений укрылись за высокими живыми изгородями и стенами, что отрезали их от улицы. Тут и там я примечал патио или веранду, обнесенную сеткой, где сидели люди и глушили ром. Откуда-то донесся перезвон колокольчиков, сонливое бренчание брамсовой «Колыбельной».
Я прошел с квартал, вживаясь в местную атмосферу, и с каждым шагом колокольчики становились ближе. Вскоре показался автофургон мороженщика, медленно кативший посреди улицы. Из его крыши торчало гигантское эскимо, расцвеченное мигавшими лампами; красные неоновые взрывы освещали всю округу. Из недр этого грузовичка как раз-то и происходила мелодия мистера Брамса. Проезжая мимо, водитель счастливо мне улыбнулся и нажал на клаксон.
Я немедленно остановил себе такси и велел шоферу ехать в центр. Здешний старый город — узенький островок, соединенный с остальной частью несколькими насыпными дамбами. Мы выехали на ту, что ведет от района Кондадо. Вдоль ограждения стояли десятки пуэрториканцев, удивших рыбу в мелкой лагуне, а справа от меня торчала белая громада под неоновой вывеской: «Карибский Хилтон». Это, как я знал, и был краеугольный камень местного туристического бума. Сначала пришел Конрад — явился как Иисус, — а за ним приплыли золотые рыбки. До «Хилтона» здесь не было ничего; нынче же хоть звезды руками срывай. Мы миновали безлюдный стадион и вскоре очутились на бульваре, что проходил вдоль крутого берега с набережной. По одну руку темнела Атлантика, а по другую, через узкую полоску города, сияли тысячи цветных огоньков на пришвартованных круизных судах. Мы свернули с бульвара и остановились на площади, которая, если верить таксисту, называлась Плаза-Колон. За проезд он потребовал доллар тридцать, и я дал ему две бумажки.
Он посмотрел на деньги и помотал головой.
— Чего? — спросил я.
Таксист пожал плечами:
— Нет сдачи, senor.
Я пошарил в кармане — один лишь пятицентовик. Я знал, что он врет, но возиться с разменом долларовой банкноты не хотелось. «Грабят внаглую», — сказал я, швыряя бумажки ему на колени. А он опять дернул плечом и уехал.
Плаза-Колон служила своеобразной ступицей, куда колесными спицами сходилось несколько узких улиц. Здания в два-три этажа были скучены, балконы нависали над мостовой. В воздухе царила духота; вонь пота и мусора вплывала на крыльях едва заметного ветерка. Из распахнутых окон слышалось журчание голосов и музыки. Тротуары были до того узкими, что ноги так и норовили угодить в сточную канаву, да еще улицы забили торговцы фруктами, чьи чищеные апельсины шли по никелю[8] за штуку.
Я шел где-то с полчаса, рассматривая витрины галантерейных магазинов с костюмами «Лиги плюща»; заглядывал в двери грязных баров, забитых шлюхами и матросами; увертывался от встречных людей — и думал о том, что в любой момент могу свалиться, если не найду себе какой-нибудь ресторан.
Наконец я сдался. Похоже, в Старом городе вообще нет ресторанов. Единственная забегаловка, попавшая на глаза, называлась «Нью-Йорк дайнер», да и то была закрыта. В отчаянии я махнул рукой проезжавшему такси и попросил доставить меня в офис «Дейли ньюс».
Водитель тупо уставился мне в лицо.
— Газета! — крикнул я, хлопая за собой дверцей.
— Ah, si, — пробормотал он. — «El Diario», si.
— Да нет же, черт! — сказал я. — «Дейли ньюс»… американская газета… «Эль ньюс».
Он явно о ней и не слышал, так что пришлось доехать обратно до Плаза-Колон, где я высунулся из окна и обратился к местному «фараону». Тот опять-таки ничем не помог, но тут с автобуса слез какой-то мужик и сказал нам, куда ехать.
По булыжной мостовой мы добрались до набережной. Никаких вывесок насчет газеты. Я даже подумал, что таксист нарочно завез меня в такое место, чтобы теперь избавиться от невыгодного клиента. Мы свернули на перекрестке, и вдруг он ударил по тормозам. Перед носом машины шла какая-то бандитская разборка: орущая толпа пыталась ворваться в зеленоватое здание, смахивавшее на склад.
— Езжай давай, — сказал я таксисту. — Обогни их сбоку.
Он что-то буркнул и помотал головой.
Я вдарил кулаком по спинке его сиденья:
— Езжай, говорю! А не то на денежки не рассчитывай!
Он опять забормотал, однако все же включил первую передачу и подкатил к противоположной стороне улицы, по возможности подальше от воинственной толпы. Когда машина остановилась впритык к зданию, я увидел, что местных было человек двадцать, и они пытались атаковать какого-то высокого американца в желтовато-коричневом костюме, что стоял на ступеньках, размахивая доской уличного указателя как бейсбольной битой.
— Гнилые уроды! — орал он.
Я услышал свист рассекаемого воздуха, затем смачный шлепок и чьи-то вопли. Один из нападавших повалился на мостовую с окровавленным лицом. Громила отступил к дверному проему. Парочка пуэрториканцев попыталась его разоружить, и тогда он хватил одного из них поперек груди, сбив с крыльца. Остальные стояли поодаль, что-то выкрикивая и показывая ему кулак. Он рявкнул в толпу:
— А ну! Кто еще хочет?
Никто не двинулся с места. Он немного обождал, затем замахнулся вывеской через плечо и метнул ее в самую середину. Доска попала кому-то в живот, сбила с ног и впечатала спиной в остальных. Я услышал хохот, после чего американец исчез внутри.
— Ладно, — сказал я, оборачиваясь к таксисту. — Хорош глазеть, едем дальше.
Он опять потряс головой, показал на зеленый склад, потом ткнул пальцем в мою сторону.
— Si, esta «News»[9], — кивнул, вновь показал на то же здание. — Si, — мрачно добавил он.
Тут до меня и дошло, что стоим мы как раз перед входом в «Дейли ньюс» — мой новый дом. Я разок кинул взгляд на грязную банду, что торчала между мной и входом, и решил вернуться в гостиницу, но тут опять поднялась суматоха. Сзади подкатил «фольксваген», оттуда выскочили три «фараона» и принялись махать дубинками, что-то вопя на испанском. Часть хулиганов разбежалась, хотя другие остались и вступили в перепалку со стражами порядка. Я еще понаблюдал, затем сунул водителю доллар и бегом ворвался в здание.
Указатель дал понять, что «Дейли ньюс» располагается на втором этаже. Я залез в лифт, почти уверенный, что попаду в самую гущу очередной свары. Дверь, однако же, открылась в полутемный коридор, и слева донесся шум, типичный для любой газетной редакции.
Стоило ступить внутрь, как я почувствовал себя много лучше. Здесь царил привычный, дружелюбный бардак; стрекотали пишущие машинки и телетайпы, даже запах был знакомый. Помещение оказалось таким просторным, что выглядело безлюдным, хотя я сразу заметил добрый десяток людей. Единственный, кто из них не работал, сидел за столом возле двери. Некрупный, темноволосый мужчина развалился в кресле и разглядывал потолок.
Я подошел к нему и только собрался обратиться, как он дернулся, развернувшись ко мне всем корпусом.
— Ну? Какого хрена надо?
Я смерил его взглядом.
— С завтрашнего дня я здесь работаю. Меня зовут Кемп, Пол Кемп.
— Извини… Я подумал, что ты хочешь стибрить мою пленку.
— Чего-чего? — не понял я.
Мужчина что-то буркнул насчет «грабежа среди белого дня» и еще добавил, что, дескать, «за ними нужен глаз да глаз».
Я огляделся.
— С чего это? Нормальные вроде люди.
Он фыркнул.
— Жулье проклятое… тащат чего ни попадя. — Он встал и протянул руку. — Боб Сала, штатный фотограф. А ты чего сегодня приперся?
— Ищу, где бы поесть.
Он улыбнулся.
— На мели, что ли?
— Да нет, денег хватает… Просто не могу найти ресторан.
Боб упал обратно в кресло.
— Считай, тебе повезло. Здесь первейшее правило такое: держись подальше от ресторанов.
— А почему? — спросил я. — Дизентерия?
Он рассмеялся.
— Дизентерия, лобковые вши, гонорея, сифилис… да здесь что угодно можно подцепить. — Он поглядел на часы. — Обожди-ка минут десять, и я отвезу тебя к Алу.
Я сдвинул фотоаппарат чуток в сторону и присел на край столешницы. Боб опять впился взглядом в потолок, время от времени почесывая жесткую, кудрявую шевелюру и, судя по всему, уплывая мыслью в более счастливую страну, где есть хорошие рестораны и нет жулья. Здесь он смотрелся как бы не к месту: напоминал скорее билетера на карнавале где-нибудь в Индиане. Плохие зубы; побриться бы не мешало; грязная рубашка, а башмаки, верно, отыскал у старьевщика.
Мы посидели молча, потом из офиса на том конце зала вышли двое мужчин. Один из них оказался тем верзилой-американцем, что давеча воевал на улице, а второй был лысым коротышкой, очень говорливым и склонным жестикулировать обеими руками.
— Это кто? — спросил я Боба, показывая на высокого.
Он повернул голову:
— Который рядом с Лоттерманом?
Я кивнул, решив, что коротышка и был пресловутым Лоттерманом.
— Его фамилия Йимон, — сказал Сала, поворачиваясь обратно к столу. — Новенький… Появился две-три недели назад.
— Я сейчас видел, как он на улице дрался. Там толпа пуэрториканцев на него напала, прямо у входа.
Сала покачал головой.
— Охотно верю. Потому что он псих! — Фотограф сам себе покивал. — Наверное, сцепился к ихним бандитским профсоюзом. У нас тут сейчас какая-то «дикая» забастовка… а почему да отчего, никто понятия не имеет.
В этот миг Лоттерман крикнул через всю комнату:
— Сала, ты чем занимаешься?
Тот даже головы не повернул.
— Ничем. Через три минуты сваливаю.
— А это кто с тобой? — спросил Лоттерман, подозрительно зыркая в мою сторону.
— Судья Крейтер[10], — бросил Сала. — Глядишь, и репортажик сбацаем.
— Судья… что-что?! — Лоттерман двинулся к столу фотографа.
— Не важно, — сказал Сала. — Его зовут Кемп, и он утверждает, что намерен на вас работать.
Лоттерман выглядел ошарашенным.
— Судья Кемп?.. — пробормотал он. Затем расплылся в улыбке и вытянул обе руки вперед. — Ах да! Кемп!.. Рад вас видеть. Вы когда приехали?
— Сегодня утром, — ответил я, спрыгивая со столешницы, чтобы пожать ладонь. — Только почти весь день проспал.
— Отлично! Очень умная мысль. — Он энергично покивал. — Что ж, надеюсь, вы готовы и рветесь в бой.
— Не сейчас, — сказал я. — Мне поесть надо.
Лоттерман рассмеялся.
— Да нет, я про завтрашнее. Нынче вечером я вас запрягать не буду. — Он опять рассмеялся. — Конечно, ребята, питайтесь на здоровье, вы мне еще нужны. — Он улыбнулся фотографу. — Я так понимаю, Боб собрался показать вам город, а?
— Ясное дело, — кивнул Сала. — Как всегда, за счет конторы?
На это Лоттерман издал нервный смешок:
— Боб, ты знаешь, что я имел в виду… Старайтесь только вести себя в рамках приличий.
Он повернулся и помахал Йимону, который стоял посреди комнаты, критически разглядывая разъехавшийся шов под мышкой.
Йимон подошел к нам скользящей походкой кривоногого ковбоя и вежливо улыбнулся, когда Лоттерман меня представил. Высокий парень, с лицом то ли нахальным, то ли… даже не знаю, как сказать.
Лоттерман потер ладошки.
— Вот так-то, Боб, — ухмыльнулся он. — Команда подбирается что надо, а? — Он шлепнул верзилу по спине. — Старина Йимон только что надавал тумаков коммунистическим ублюдкам. Дикари… Под замок бы их упечь.
Сала кивнул:
— Вскорости они кое-кого из нас укокошат.
— Не надо так, Боб, — пожурил его Лоттерман. — Все будут живы и здоровы.
Сала неопределенно пожал плечами.
— Сегодня я насчет этого дела звонил комиссару Рогану, — пояснил Лоттерман. — Мы не можем больше закрывать глаза на такие вещи.
— Золотые слова. И к черту комиссара Рогана. Что нам надо, так это несколько парабеллумов. — Сала поднялся и надел пиджак, что висел у него на спинке кресла. — Ладно, пора идти. — Он взглянул на Йимона. — Мы собрались к Алу… Ты голоден?
— Подскочу попозже, — ответил Йимон. — Надо забежать, проведать Шено. Поди, спит еще.
— Ладно, — опять сказал Сала. Он поманил меня к двери. — Давай. Выбираться будем через черный ход. Не люблю я мордобои.
— Поаккуратней там, ребята! — крикнул Лоттерман нам вслед.
Я проследовал за Бобом в коридор. В конце коридора обнаружилась лестница, что привела нас к железной двери. Сала сунул в щель у замка перочинный ножик и отжал ригель. Дверь распахнулась.
— Снаружи так не получится, — сообщил он на ходу.
Выяснилось, что Сала водил крошечный проржавевший «фиат» с откидным верхом. Мотор заводиться отказался, так что мне пришлось вылезти и подтолкнуть машину сзади. Наконец, стартер сработал, и я прыгнул внутрь. Двигатель до того натужно ревел на подъеме, что я решил было: не доедем. Впрочем, автомобильчик мужественно перевалил через вершину, и тут его ждала очередная крутая горка. Боб вроде и не беспокоился, только вовсю орудовал рычагом переключения передач, когда мотор хотел заглохнуть.
Мы припарковались перед «Аловым двориком» и прошли вглубь, к патио.
— Я возьму себе три гамбургера, — объявил Сала. — Ничего другого тут не подают.
— Годится. Лишь бы побольше.
Боб вызвал повара и сказал ему, что мы хотим шесть штук.
— И два пива, — добавил он. — Одна нога здесь, другая там.
— Я бы рому взял, — сказал я.
— Два пива и два рома, — крикнул Сала. Затем он откинулся на спинку стула и зажег сигарету. — Так ты репортер?
— Типа да.
— А сюда зачем решил податься?
— Отчего бы и нет? — ответил я. — Карибы вовсе не самый отстой.
Он хмыкнул.
— Тут тебе еще не Карибы… Хочешь туда, езжай дальше на юг.
Повар тем временем уже семенил к нам с выпивкой.
— А до этого ты где был? — спросил Сала, принимая пиво с подноса.
— В Нью-Йорке, — сказал я. — А еще раньше в Европе.
— Где в Европе?
— Да везде… В основном Рим и Лондон.
— «Дейли американ»! — полувопросительно воскликнул Сала.
— Ну да, — сказал я. — Подменял одного типа на шесть месяцев.
— А ты знаешь такого Фреда Баллинджера?
Я кивнул.
— Так вот он здесь. Богате-ет…
Я простонал:
— Господи, вот ведь сукин-то сын, а?
— Ты его еще увидишь, — пообещал Сала с кривой ухмылкой. — Он частенько у нас ошивается.
— Чего ради? — нахмурился я.
— К Доновану подкатывает. — Боб издал смешок. — Заверяет, будто вел-де спортивную колонку в «Дейли американ».
— Да бездельник он, — сказал я.
Сала расхохотался.
— Донован как-то раз спустил его с лестницы… так что тот пока носу не кажет.
— Вот и хорошо. А этот Донован, он кто? Спортивный редактор?
Боб кивнул.
— И пьяница. Вот-вот заявление подаст, «по собственному».
— Почему?
Он расхохотался.
— Да потому! У нас все увольняются — и ты тоже уйдешь. Мало-мальски нормальный человек тут корячиться не будет. — Боб покачал головой. — Народ бежит, как мухи дохнут. Я вот дольше всех продержался… кроме разве что Тиррелла, нашего редактора городской колонки… Да и он вскорости свалит. Лоттерман об этом пока не знает… что нам всем придет каюк. Тиррелл-то ведь единственный остался, кто умеет работать. — Он коротко рассмеялся. — Погоди, увидишь главреда — этот вообще заголовок на полосу сочинить не может.
— А кто здесь главред? — спросил я.
— Сегарра… «Скользкий Ник». Сидит, рожает биографию нашего губернатора. Когда к нему ни подойди — хоть днем, хоть ночью, — он пишет губернаторскую биографию. И отвлекать его не смей, вот так-то.
Я отхлебнул из бутылки.
— И как долго ты здесь? — спросил я.
— Куда уж дольше… Почитай, поболе года.
— Ну, это еще ничего.
Он улыбнулся.
— Да ради бога. Разве я что говорю? Может, тебе тут глянется… Кое-каким типам здесь вообще лафа.
— Например?
— Рэкетирам, — ответил он. — Или всяким там дельцам. Ох, им тут нравится.
— Угу, — кивнул я. — Это я еще в аэропорту приметил. — Я внимательно на него посмотрел. — А что тебя здесь держит? Ведь билет до Нью-Йорка каких-то сорок пять долларов.
Боб фыркнул.
— Да я столько за час зарабатываю. Нажимаю свою пипку на камере, и все.
— Ты, должно быть, жадный, — заметил я.
Он ухмыльнулся.
— Это да. Более корыстного субчика не сыщешь. Иногда даже тянет самому себе дать по промежности.
Появился Трубочист с нашими гамбургерами. Сала схватил свою долю с подноса, разъял булочки и пошвырял листья салата вместе с кружками помидоров в пепельницу.
— Чудище ты безмозглое, — устало заявил он. — Сколько раз тебе втолковывать, чтобы не клал всякую дрянь в мое мясо?
Негр молча удалился.
— Тысячу раз повторял! — крикнул Сала. — Я тебе каждый долбаный день повторяю!
— Эй, — сказал я, улыбаясь. — Ты явно тут засиделся; видишь, как это место тебя достало?
Боб отхватил громадный кусок гамбургера.
— Смейся-смейся, сам потом все увидишь, — пробурчал он с набитым ртом. — На пару с этим Йимоном…
Тот вообще псих капитальный. Ему тут долго не протянуть. Да тут никто не протянет… — Он ударил кулаком по столу. — Трубочист! Еще пива!
Трубочист высунулся из кухни и глянул в нашу сторону.
— Пару пива! — крикнул Сала. — Да поживее!
Я с улыбкой откинулся на спинку стула.
— А что такое с этим Йимоном?
Он посмотрел на меня так, словно более идиотского вопроса в жизни не слыхал.
— Ты что, сам не понял? Ты глаза-то у этого сукина сына видел? Лоттерман с перепугу обделался, точно тебе говорю… Да ты что, и впрямь не разобрался?
Я помотал головой.
— Да нормальный он вполне.
— «Нормальный?» — воскликнул Боб. — Эх, тебя бы сюда пару вечеров назад! Он же этот стол перевернул ни с того ни с сего!.. Вот этот самый стол! — Для верности Боб хлопнул по столешнице. — Невесть почему, — повторил он. — Сгреб нашу выпивку на пол, а потом — раз! — и опрокинул стол на одного злосчастного дурня, который и сам-то не понимает, что говорит… А вдогонку пообещал его растоптать! — Фотограф покачал головой. — Вот уж не знаю, откуда Лоттерман его выкопал. Бедняга до того его боится, что с ходу одолжил сотнягу, а Йимон пошел и махнул ее на какой-то мотороллер. — Он горько рассмеялся. — А теперь выписал себе девицу, чтоб она с ним жила.
Появился негр с пивом, и Сала мигом снял бутылки с подноса.
— Только безмозглые дуры и могут сюда ехать. Девственницы чертовы… Истерички. — Он погрозил мне пальцем. — Смотри, Кемп, заедут у тебя шарики за ролики в этом месте, попомни мои слова. Тут любой свихнется.
— Ну, не знаю. На самолете была одна хорошенькая молоденькая штучка… — Я улыбнулся. — Пожалуй, попробую завтра ее отыскать. Наверняка где-то на пляже загорает.
— Лесбиянка, поди. Тут их знаешь сколько? Так и кишат. — Он потряс головой. — Тропическая гниль — вот что такое вечная выпивка без секса! Я уже с ума схожу… того и гляди распсихуюсь!
Пришел Трубочист с двумя свежими бутылками пива, Сала жадно их схватил. В ту же секунду в дверях показался Йимон, увидел нас и направился к нашему столику.
Сала издал мученический стон.
— О господи, только его не хватало, — пробормотал он. — Йимон, не топчи меня, а? Я ничего плохого в виду не имел.
Йимон улыбнулся и присел рядом.
— До сих пор скулишь из-за Моберга? — Он рассмеялся и повернулся ко мне: — Роберт считает, что я с Мобергом жестоко обошелся.
Сала что-то проворчал насчет поехавшей крыши.
Йимон вновь рассмеялся.
— Наш Сала — самый древний старец во всем Сан-Хуане. Тебе сколько, Роберт, под девяносто?
— Что ты ко мне лезешь со своей дурью? — выкрикнул Сала, вскакивая с места.
Йимон кивнул.
— Роберту нужна женщина. Ему болт давит на мозги и не дает думать.
Сала простонал и зажмурился.
Йимон побарабанил пальцами по столу.
— Роберт, улицы полны шлюх. Ты бы хоть разок кругом себя осмотрелся. Пока я сюда ехал, видел их столько, что захотелось схватить себе штучек шесть, да и завалиться голышом прямо в середку, чтоб они по мне ползали как щенята.
Он рассмеялся и знаком позвал официанта.
— Скотина ты, — буркнул Сала. — Та девочка здесь и дня не пробыла, а ты уже размечтался, как по тебе шлюхи будут ползать. — Он рассудительно покивал головой. — Наживешь себе сифилис… Пошатайся по проституткам, потопчи своими ножищами и в скором времени вляпаешься в кучку.
Йимон оскалился в ухмылке.
— Ладно, Роберт. Считай, что меня предупредил.
Сала вскинул лицо.
— Так она еще спит? Я когда смогу вернуться в свою собственную квартиру вообще?
— Как только мы с нее съедем, — ответил Йимон. — Конечно, придется одолжить твою машину: на мой-то скутер пожитки не влезут.
— Господи, — прошептал Сала. — Йимон, ты чума, вот ты кто… Паразит вампирский.
Тот расхохотался.
— Зато ты, Роберт, добрый самаритянин. Тебе воздастся. — Он пропустил мимо ушей фырканье фотографа и вновь повернулся в мою сторону: — С утренним рейсом пожаловал?
— Ну, — сказал я.
Он усмехнулся.
— Шено говорит, что с ней в самолете летел один молодчик и всю дорогу избивал какого-то старика… Это был ты?
Я простонал, чувствуя, как меня вместе со столиком накрыл невод греха и дурацких совпадений. Сала подозрительно на меня уставился.
Тогда я объяснил им, что сидел возле престарелого психа, который вздумал прямо по мне пролезть.
Йимон расхохотался:
— А Шено решила, что ты псих… Говорит, ты еще в аэропорту на нее пялился, а потом набросился на несчастного старика… и продолжал его избивать, даже когда она выходила из самолета.
— Иисусе Христе! — вскрикнул Сала, даря мне гадливый взгляд.
Я покачал головой и попробовал обратить все в шутку, недовольный сложившимся образом: хам-приставала, склонный к рукоприкладству, да еще в отношении престарелых. Нет, такого рода рекомендации человеку на новом месте ни к чему.
Йимон вроде бы позабавился историей, но вот Сала совершенно определенно смотрел недоверчиво. Я заказал еще выпивки и поторопился сменить тему.
Мы просидели несколько часов за разговором и ленивым потягиванием из стаканов, убивая время под дребезг убогого пианино. Нотки выплывали из патио, придавая ночи безысходный, меланхоличный тон.
Сала был убежден, что газета обязательно загнется.
— Я лично унесу ноги, — заверил он нас. — Через месячишко. — У него имелось еще два крупных фотозаказа, а потом он собирался смыться, вероятнее всего, в Мехико. — Даю где-то месяц, а потом начнем паковаться.
Йимон покачал головой.
— Роберт хочет, чтобы газета загнулась, и у него появился повод свалить. — Он улыбнулся. — Ничего, она еще продержится. Мне надо-то всего три месяца… Тогда хватит денег переехать куда-нибудь на острова.
— Куда на острова? — спросил я.
Он пожал плечами.
— Да все равно. Лишь бы островок был хорошим, да крыша над головой подешевле.
Сала прошипел:
— Ты говоришь, как пещерный житель, Йимон. Что тебе надо, так это нормальную работу в Чикаго.
Тот рассмеялся.
— Ничего, Роберт. Вот завалишь какую-нибудь девку в койку, и все у тебя как рукой снимет.
Фотограф что-то пробурчал и прильнул к своему пиву. В общем-то он мне понравился, несмотря на вечное брюзжание. Хотя он был на несколько лет постарше меня, где-то тридцать два или три, казалось, я знаю его очень давно.
Йимон тоже напоминал нечто привычное, хотя и не в такой степени. Ему, пожалуй, было двадцать четыре или двадцать пять, и он чем-то смахивал на меня самого в том возрасте. Слушая его, я вдруг понял, как много времени утекло с тех пор, когда я считал, что держу весь мир за причинное место… сколько быстролетных дней рождений минуло после моего первого года в Европе, когда я был до того наивен и самоуверен, что каждая щепочка, что швыряла мне Удача, заставляла чувствовать себя всесильным победителем.
Такого я не испытывал очень давно. Наверное, прошедшие годы выбили из меня эту дурь, но вот сейчас она припомнилась и заставила ощутить себя постаревшим и слегка нервозным оттого, что за столь долгое время мне удалось сделать так мало.
Я откинулся на спинку стула и принялся посасывать выпивку. Повар чем-то звенел и громыхал, а пианино неизвестно почему умолкло. Из кухни несся бурный поток на испанском, размытый фон для моих путаных дум. Впервые я осознал всю чуждость этого места, дистанцию между мной и последним моим пристанищем. Причин беспокоиться не было, но тяжесть все равно накатила: давление душного воздуха и текучего времени, подспудное внутреннее напряжение, которое возникает в тех местах, где люди обливаются потом двадцать четыре часа в сутки.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Ромовый дневник предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
