Убийство в состоянии аффекта

Фридрих Незнанский

Из окна выбросилась молодая девушка. Казалось бы, что может заинтересовать Генеральную прокуратуру и «важняка» Александра Борисовича Турецкого в этом трагическом, но заурядном происшествии?.. Бывший сотрудник Службы внешней разведки в состоянии аффекта убил своего бывшего сослуживца… Неожиданно для следователя по особо важным делам Турецкого эти два происшествия оказываются связанными. А невидимые нити от них тянутся к высшему руководству Российской Федерации…

Глава 2

Решение пришло неожиданно. Оно внезапно появилось в голове, быстро обрело законченную форму, и даже появились пути для его воплощения в жизнь.

«Надоело, — подумал Юра Гордеев, адвокат московской Юрконсультации № 10, — пора уходить».

Закончив чистку плиты, Гордеев тщательно вымыл руки, вытер их свежим полотенцем, огляделся — не нужно ли чего на кухне еще сделать, убедился, что не нужно, прошел в спальню, достал из бельевого шкафа чистую сорочку, новый галстук, черный костюм и только после этого, медленно одеваясь, спокойно ответил:

— А мне, Миша, спокойная старость какого-нибудь деда, у которого грудь в орденах, а пенсия — меньше тысячи рублей в месяц, гораздо важнее, чем склоки в верхних этажах власти. Ну набьет какой-нибудь депутат другому морду прямо в зале заседаний, подумаешь…

— Что ты говоришь? — Лыков появился на пороге спальни в купальном халате Гордеева и в одном носке.

— Ничего, Миша, ничего. Думаю, с моей точкой зрения ты все равно не согласишься. Одевайся. Нам пора.

— Пенсионеры ждут?

— Они, они, родимые. Одевайся, старик. Действительно пора. Тебе сейчас куда? Если по пути — подброшу на машине.

— До метро подбрось. У меня отсюда — прямая ветка. С Танькой поеду разбираться.

— С какой Танькой?

— Как это с какой? С женой своей. С Татьяной Лыковой. В девичестве — Николаевой. Ты небось помнишь — она с характером. Еще в университете к ней не подступиться было. Ты года два увивался — и ничего. А я вот покорил. Завидуй теперь. — Лыков снова хохотнул.

Через пятнадцать минут Гордеев высадил его из своей машины возле ближайшей станции метро, махнул рукой на прощание, потом отъехал подальше, свернул в третий или четвертый по счету переулок, заглушил мотор, с минуту сидел, навалившись грудью на руль, и только после этого вытянул из кармана мятую сигарету и закурил. Главное — делать все медленно. Медленно и спокойно. Тогда все будет хорошо. Все будет хорошо…

Но, все-таки, вот скотина! О чем только не успел рассказать: и про подвиги свои в оперативке, и про чуть ли не ежедневные любовные победы, и про то, что может перепить кого хочешь…

А вот про то, что на Тане Николаевой женился, — ни слова. Как будто это само собой разумеется. Да он же ей ноги целовать недостоин! Был — рохля, троечник, трус, каких мало. Стал — трепач, жалкий фрондер. Черт!.. А она?.. Да сколько же ей сейчас?..

Гордеев прикрыл глаза: Таня, тогдашняя, неприступная двадцатилетняя красавица, умница, мечта всей мужской части факультета… Вспомнился общий выезд за город: песок, набившийся в дешевые сандалии, солнце, пляжный волейбол… Его рука тянется к Таниной и — не встречает ее. Черт! Черт!..

Гордеев поперхнулся дымом. Ишь каким лихим парнем стал этот Лыков! А он, Юрий Петрович Гордеев?.. Даже курить толком до сих пор не выучился. Кто он такой? Адвокатишка? Съезды — разъезды… Разводы… Черт!

Нет, пора. Плюнуть на все — и начать новую жизнь. Деньги зарабатывать начать. Его любая солидная фирма возьмет юристом. Уже через месяц — самые дорогие рестораны, самые соблазнительные женщины. Все в его руках. И гори они синим пламенем, все эти мелкие людишки — с их проблемами, болячками, мизерными пенсиями и колоссальными долгами. Чихать он на них хотел! Все! Все! Решил.

Гордеев запустил мотор. Медленно поехал по улицам. Все решено.

Через двадцать минут он уже был в своей конторе на Таганке. Юридическая консультация № 10. Прощай, проклятая дыра!

«Сейчас просто напишу заявление. Да нет, просто скажу, и…»

Гордеев вошел в приемную.

Навстречу ему с трудом поднялся Федоров, тот самый пенсионер, о котором он утром рассказывал Лыкову:

— Здравствуйте, Юрий Петрович, вы уж простите великодушно, что с самого утра…

Гордеев медленно провел ладонью по лбу, потом опустил руку и устало улыбнулся:

— Василий Васильевич, дорогой мой, ничего, от меня не убудет. А вот то, что вам пришлось рано подниматься и через весь город ко мне — это действительно нехорошо. Не бережете вы себя.

Лицо старика просветлело:

— Да мне-то что!.. У меня все равно бессонница. Об вас забочусь. Вот сами посудите — случись с вами что — кто за нас, стариков, заступится? По совести разобраться — один вы у нас на всю Москву благодетель. Чай, не только я за вас Бога молю…

Гордеев улыбнулся. Секретарша Катя, наблюдавшая за всей этой сценой, тоже оскалила зубки:

— Не вы один, дедушка, это точно.

И потом, обращаясь уже к Гордееву:

— Юрий Петрович, вам кофе? Как обычно?

— Да, Катюша. Как обычно. И проверьте список. Остальных — в живую очередь. Идемте, Василий Васильевич. Бумаги у вас с собой?..

И адвокат Юрий Гордеев приступил к выполнению своих ежедневных обязанностей…

…В два часа дня секретарша Катя принесла ему пиццу из забегаловки на углу. Прямо в кабинет. Вообще-то о желудке своем тоже стоит заботиться — ведь не первый раз такое случалось. Так и язву заработать недолго. Но уж больно много было дел. Сидя на краю своего рабочего стола и уплетая пиццу (верх несолидности! В богатой фирме такого поведения своего юриста не одобрили бы, а здесь Гордеев сам себе хозяин), Юрий Петрович пояснял очередному клиенту: «Они не имеют права… да не нужно никакого суда, не беспокойтесь… сошлетесь на меня… да нисколько это не стоит… пожалуйста… уберите, говорю, деньги… все! Следующий!..»

К вечеру работы стало меньше. Катя попросила разрешения уйти пораньше. Гордеев разрешил — чего там! Черт, как же прекрасна жизнь! Банальное заявление? А господину адвокату Гордееву время от времени начинают нравиться банальности. Из них состоит жизнь. А жизнь прекрасна. Значит, прекрасны и банальности. Стоп! Это возвращение к началу мысли. Ну что ж, начнем с начала…

— Да! — Гордеев с улыбкой обернулся на робкий стук в дверь своего кабинета. — Да, входите, не стесняйтесь. Секретаря сейчас нет. Но я еще работаю. Да, я адвокат. Да, Гордеев. Да не волнуйтесь вы так, бабушка. Ах, вы не одна? И сестра пускай проходит. Ну, в чем проблема? Садитесь. Садитесь, садитесь!..

— Шурочка, это, наверное, не тот, — Вера Коробкова робко поглядела на сестру. — Про того говорили — солидный такой. А этот…

— По-вашему, я недостаточно солиден? — Гордеев продолжал весело улыбаться.

— По-нашему — недостаточно, — баба Шура Коробкова, старшая из сестер, сурово поджала губы. — Нам нужен очень хороший специалист.

— Всем нужен хороший специалист.

— Нам нужен самый лучший.

— По правам собственности на жилье?

— По убийствам.

…На следующий день адвокат Гордеев ехал в собственном автомобиле в сторону знаменитой Дубны.

«Смотри-ка, — думал он, — научились дороги строить. Настоящее шоссе — без рытвин, без ухабов. Черт, словил какую-то ямку. Перехвалил отечественных дорожников, перехвалил… Зато пейзаж вокруг… Впрочем, нормальный русский пейзаж. Без излишеств. То, что надо. Сколько на спидометре? Э, нет! Спокойнее, господин адвокат, спокойнее. Тише едешь — дальше будешь. Так, о чем я…? Да, пейзаж. Неплохо. А теперь, что нам известно? Исходная информация. Сигарету? Нет, обойдемся без введения ядов в хрупкий человеческий организм».

Гордеев сбросил скорость и медленно, во всех деталях, стал припоминать вчерашний разговор…

— Значит, Вера Васильевна, именно вы встретили гостя вашего сына в дверях?

— Да. Представительный такой… Улыбался… Разве ж я знала тогда?..

— Успокойтесь. Вот, выпейте воды. Спокойствие — это главное. Простите, что задаю такой вопрос, но почему вы уверены, что ваш сын не виноват в совершении убийства?

Ответила Гордееву Александра Коробкова:

— Мы и не говорим, что не виноват. Он ударил — больше некому (при этих словах Вера Коробкова залилась слезами, пришлось протянуть ей еще стакан воды), просто что-то во всем этом не то. Не верится нам как-то, что мог наш Володя вот так убить человека. Он мухи за всю жизнь не обидел. А этот, пацан желторотенький, во внуки мне годится, а туда же: «Все ясно, — говорит, — дело хоть завтра в суд передавать. И расследовать нечего».

— Это вы о ком?

— О следователе, о ком же еще?

— Значит, прямо так и сказал?

— Стара я врать. Вот, записано у меня: Василий Николаевич, следователь прокуратуры Центрального округа. Ишь, Николаевич! От горшка два вершка!

— Уважаемая Александра Васильевна, к сожалению, у нас нет времени на то, чтобы обсуждать достоинства и недостатки следователя Волочаева.

— А вы знаете его, что ли?

— Непременно с ним познакомлюсь, в том случае, если возьмусь за это дело. Ведь мне, если не ошибаюсь, оказана честь: Юрию Гордееву предлагают стать адвокатом совершившего убийство Владимира Коробкова. Верно?

— А почему это вы так с нами разговариваете?

— Я разговариваю с вами достаточно вежливо. Просто хочу напомнить, что адвокату для прояснения обстоятельств дела кроме эмоций родственников клиента нужны факты. Вы меня понимаете? Где работал ваш племянник?

— В научно-исследовательском институте.

Гордеев посмотрел на протянутый листок бумаги со скудными сведениями о работе Владимира Коробкова.

— Дубна? Он, вероятно, редко бывал дома?

— Да нет — не часто он в эту Дубну отлучался.

— Внештатный консультант? Денег, конечно, немного зарабатывал?

— Вы знаете, много. Правду скажем. Сказать, что хуже соседей живем, не можем. А соседи у нас — сами понимаете. На Арбате-то…

— Почему не указана должность?

— Да не знаем мы.

— Он не говорил никогда?

— Нет.

— Ладно, узнаем.

Переставшая к тому моменту плакать Вера Коробкова обернулась к сестре:

— Вот видишь, сразу хорошего специалиста видно. А тот адвокат, которого Володе назначили, — ничего толком не спрашивал.

— Уже назначили адвоката? — Гордеев вытянул из пачки сигарету.

— Да уж дело к концу идет. Говорят, суд скоро. А неделя всего прошла. Разве так можно — не разобравшись. Всего неделя следствия — и уже суд. — Вера Коробкова снова заплакала.

Гордеев задумчиво жевал незажженную сигарету:

— Нет, так действительно нельзя. И какой бы плохой следователь не вел дело, он об этом прекрасно знает. И адвокат знает. И любой, любой юрист знает. Но вы утверждаете, что суд состоится в самое ближайшее время?

— Да, говорят, в пятницу, — Вера Коробкова еще раз всхлипнула.

— Значит… Значит…

…Что это значит — и предстояло выяснить адвокату Гордееву. Именно ради этого, отложив остальные дела, он и спешил в Дубну. Три дня до суда. В общей сложности — десять дней от начала следствия, от момента совершения преступления. И нешуточного преступления — убийства! Торопятся коллеги, торопятся. Кто ж их так торопит, а? Вот что узнать интересно…

Автомобиль Гордеева уже въезжал в знаменитый город физиков.

Нужный научно-исследовательский институт Гордеев нашел сразу — заметное здание. И кстати, хорошо ему, Юрию Гордееву, памятное…

— Вы к кому? По какому вопросу?

Надо же, охрану выставили. Настоящую. Раньше бабушка божий одуванчик сидела.

— К Валентину Константиновичу Петрову. По личному.

— По личному у нас не положено.

— Позвоните. Скажите — Пупс пришел. И узнаете — положено или нет.

— Вы пьяны? Какой еще Пупс?

— Я трезв. Абсолютно нормален. Не вооружен. И мало что понимаю в физике, следовательно, не покушаюсь на тайны вашего института. Звоните.

Но звонить не пришлось. Через секунду Гордеев утонул в объятиях огромного, добродушного, похожего на сенбернара Вальки Петрова:

— Пупс! Ну! Выбрался! Свинья ты все-таки! Совсем нас забыл. Ах черт, день рабочий начался только. А может, ну его к бую? Махнем ко мне! Нина блинов напечет.

— Потом махнем, Валя. Мне с тобой о деле переговорить нужно. Да вот — охрана не пускает.

Валя, он же Валентин Константинович Петров, директор НИИ, посмотрел на ошалевшего охранника так, будто его оскорбили в лучших чувствах:

— Это же Пупс! Как вам, голубчик, не стыдно!

И посчитав, что произнесенной отповеди вполне достаточно, потащил друга в свой кабинет.

…Через двадцать минут Валентин Петров откинулся в кресле и оторвал взгляд от дисплея:

— Нет, Юра, такого сотрудника в нашем институте никогда не было. Да я и так помню — незачем лезть в компьютер.

Гордеев задумчиво кивнул, а потом твердо посмотрел собеседнику прямо в глаза:

— Да, Валя. Я знаю, что его нет в основном списке. Точнее, сначала догадывался, а когда ты так засуетился в ответ на мой, в сущности, невинный, согласись, вопрос, узнал точно. Искать нужно в другом списке, правда?

Петров снял очки и стал медленно протирать их очень чистым носовым платком. Теперь он еще больше стал похож на старого, доброго, усталого пса…

— Сколько же мы не виделись с тобой, Пупс?

— Знаешь, Валя, недавно один человек задавал мне точно такой же вопрос. Скверно, когда старые друзья не видятся по многу лет. Очень скверно.

— Помнишь Крым? Пионерский лагерь? Ты на Пупса тогда обижался.

— А ты — на любое прозвище. Потому что любое касалось твоего излишнего веса. И ни одно к тебе так и не прилипло с годами. А вот весу еще набрал. И не только в килограммах — известный ученый, руководитель научно-исследовательского института…

— Что называется — широко известен в узких кругах.

— Тебя это задевает? Выйди в Москве, не в Дубне, конечно, а в Москве, на улицу и спроси у какого-нибудь школьника, кто такой академик Капица. Не ответит точно так же, как на вопрос о физике по фамилии Петров.

— Это верно. Мало кто знает и адвоката Гордеева.

— И это верно… Как Нина?

— Нормально.

— А Славка?

— А что ему сделается? В шестой класс перешел… Юра. — Теперь Петров тоже взглянул прямо в глаза собеседнику: — Юра, о чем мы говорим?..

— Все правильно, Валя. Мы говорим как старые друзья. Друзья детства. Помнишь: «Только в детстве мы встретим старых друзей, и новых старых не будет…» Валя, мне нужна помощь. Очень нужна, старик.

Помедлив, Петров снова повернулся к компьютеру и несколько раз щелкнул клавишами:

— Вот. Коробков Владимир. Этот?

Гордеев внимательно посмотрел на дисплей:

— Откуда мне знать? Здесь кроме имени и фамилии — одни символы. Китайская грамота. Что все это значит?

— Это значит, что у нас действительно числится сотрудник по фамилии Коробков. И, заметь, ежемесячно он получает от института очень крупную зарплату. Очень. Мне и не снилась такая. Может быть, Коробков — великолепный физик? Может быть. А скорее всего, не помнит и формулировки закона Ома.

— Думаю, помнит. Насколько мне известно, он с блеском закончил Военно-инженерное училище.

— Юра, значит, ты знаешь о нем гораздо больше, чем я.

— Кто он такой, Валя?

— Пупс, я просто хочу попросить тебя об одной вещи… Нет, давай-ка выйдем в курилку.

На лестничной клетке, где пол был усеян окурками, несмотря на строгую надпись «Не курить!» на стене, Петров продолжил прерванную фразу:

— Юра, я понимаю, что теперь не те времена и все такое, но… Я хотел тебя попросить — ни в коем случае не ссылайся на меня. Если тебя спросят: откуда информация, что ты ответишь?

— Пока не знаю. Но обещаю, что твоя фамилия не будет названа никогда.

— Ладно. Тогда слушай. Я действительно ничего не знаю. Вот в этом месте (Валентин Константинович быстро написал что-то на листе блокнота) тебе ответят подробнее. Если вообще захотят с тобой говорить.

Гордеев взглянул на протянутый листок. В следующее мгновение собеседник скомкал этот листок и поджег его. Потом виновато посмотрел на адвоката:

— Какие-то шпионские страсти. Но ты же знаешь, я всегда был трусом. Наверное, все это выглядит очень смешно?

Гордеев покачал головой:

— Нет, старина. Совсем не смешно.

…Между прочим, кто, интересно, придумал консервы? Француз какой-то. Точно, француз. Фамилия — Пастер. Кажется, Луи Пастер. Отсюда слово пастеризация. Специально для Наполеона придумал. Точнее, для его армии. Но если француз придумал консервы, то уж точно не эти самые. Такой дряни ни Наполеон, ни его солдаты жрать не стали бы. Ну что за дрянь! Напихают сои вместо мяса, а потом люди мучаются.

Вываленное на горячую сковородку содержимое консервной банки растеклось, забулькало и стало источать совершенно непотребные запахи. Э! Да тут, похоже, не в количестве сои дело!

Гордеев взглянул на этикетку пустой банки, потом на крышку. Так и есть — прошел срок годности. Так. Главное — спокойствие. Эту пародию на пищевой продукт — в унитаз. Нет, правильно: не в помойное ведро (чего оно до утра вонять будет!), а в унитаз. Так. Сковородку — вымыть. Сделано. Так. А теперь, чем бы поужинать? Эх, зазывал же Валька на блины — не пошел. Зря. В Москву заторопился. Хотя знал, что все выйдет именно так, как вышло… Где-то, кажется, яйца были. Вот. Черт, совершенно пустой холодильник. Ну-с, яйца. Опять сковородку на огонь. Так. Где масло? Господи, ну почему в доме нет даже масла? Может, тебе, Гордеев, все-таки жениться? Кандидатки на пост супруги есть. Вот хоть Марина. Готовит неплохо. Тогда с утра какой омлет с клубникой отгрохала — объедение!.. Куда ты, дурень, полез? Откуда под раковиной, возле помойного ведра, масло? Гм! А оно, масло-то, именно там и есть. Ну, точно — жениться пора. Так. Масло на сковородку. Задымилось. Ох, да еще и брызжется! Спокойно. Убавить огонь. Руку — под холодную воду. Хорошо. Так. Теперь — разбить яйца на сковородку. Сколько? Три?

Весь день не жрал. Тогда — четыре. Ну, с Богом. Ах, черт, тухлое! Ну и вонь! Стоп. Чего ты швыряешься? Сковородка не виновата. Опять — в унитаз. Сковородку вымыть. В сущности — все правильно…. Вымыть сковородку, говорю. Так. Я продолжаю: все правильно. Холодильник пустой — его отключили. Сам же и отключил. Два дня назад. А что делают яйца в отключенном холодильнике? Ясное дело — тухнут. Вот и стухли. И ты — без ужина. К тому же — уже за полночь. Значит, спать… Завтра будет трудный день. Труднее, чем сегодня. А сегодня был, не дай Бог никому…

Гордеев подошел к бару (домашний бар Гордеева — предмет зависти всех его знакомых), вынул бутылку «Наполеона», плеснул в бокал немного ароматной маслянистой жидкости. Достал сигарету. Неудачный день. Ничего. Почему, собственно, неудачный? Ведь знал же, уже после того как поговорил с Петровым, знал: все так и будет. Но бросился к машине (а Валька предлагал остаться, пообедать вместе!) и поехал в Москву. Уже по дороге почувствовал, что голоден. Но не остановился нигде. Мелькали шашлычные, шоферские закусочные — не остановился. И в Москве ни перед одним рестораном не задержался. Сразу — туда.

Когда впустили, обрадовался. Подумал — дело на лад идет. На какой лад? Полтора часа в приемной. Потом десять минут в кабинете. Потом еще час в другой приемной и двадцать минут в другом кабинете. И там отказ. И везде отказ: «Нет такого, информацией не владеем, к сожалению, помочь не можем». К машине своей вернулся — вечер уже. Пока до дому добрался — ночь. Все закрыто. Купил в круглосуточном банку тушенки — дрянь оказалась. Без ужина остался. Неудачный день. Гордеев затянулся сигаретой и глотнул из бокала. А чего он ждал? Что нужную информацию ему преподнесут на блюдечке? Зря спешил. Зря не ел целый день. И понимал, что зря, с самого начала. Когда узнал, куда придется обратиться. Когда всего на несколько секунд увидел на протянутом Валькой Петровым листке блокнота три буквы. Только три буквы: СВР. Служба внешней разведки.