Когда выходит отшельник

Фред Варгас, 2017

Детективы прославленной француженки Фред Варгас, переведенные на тридцать два языка, читают во всем мире. Среди ее многочисленных литературных премий целых три драгоценных “Кинжала” – три знаменитые награды британской Ассоциации писателей-криминалистов, причем Варгас – единственная, кто удостоился их трижды. А в 2018 году ей была присуждена почетнейшая премия принцессы Астурийской, которую называют “испанским Нобелем”. “Когда выходит отшельник” – девятое головоломное расследование блистательного комиссара Адамберга, который не доверяет логике, зато умеет “видеть в тумане”, ловя сигналы интуиции. Серия смертей от укусов паука-отшельника взорвала соцсети на юге Франции. Поползли панические слухи о резком увеличении популяции этих пауков или об опасной мутации – до сих пор их укус не считался смертельным. У Адамберга само их название вызывает необъяснимую тревогу, и комиссар, вопреки здравому смыслу, начинает несанкционированное расследование, не подозревая, какие бездны злодейства разверзнутся перед ним.

Глава 8

Данглар решительно отказался съесть хоть одну тарелку гарбюра: он считал его чем-то вроде супа из отходов, которым могут питаться только ко всему привычные горцы. Он неспешно наслаждался фаршированным молочным поросенком. После закуски — утиной печени с вином из Жюрансона — его напряжение стало спадать. Лучший способ справиться с зарождающимся недовольством майора — пригласить его поужинать, вкусно поужинать. Но Данглар никогда не сворачивал с намеченного пути. И вино никогда не заставляло его хоть что-нибудь забыть. Впрочем, майор вообще был не робкого десятка. Только он сам мог себя напугать.

— Не ходите вокруг да около, Данглар, — сказал ему Адамберг, чувствовавший себя свободно. — Выкладывайте все начистоту.

— А я и не хожу. Я ем, пока не остыло.

— Так советует мать Вуазне.

— Так советуют все матери, — заметил Вейренк, приступая ко второй тарелке гарбюра.

— Его название — паук-отшельник, или паук-скрипач, — с нажимом проговорил Адамберг.

— Его название — Loxosceles rufescens, — уточнил Данглар. — В Америке Loxosceles reclusa, у нас — rufescens. Существуют сотни видов пауков.

Хозяйка заведения Эстель, женщина лет сорока, подошла к Вейренку и спросила, не хочет ли он, чтобы она подогрела гарбюр, ведь он невкусный, когда холодный. При этом она легонько положила ему руку на плечо. Вейренк отказался с улыбкой, которая, видимо, обладала магнетическими свойствами, потому что ладонь Эстель задержалась на плече лейтенанта. Адамберг поймал беглый взгляд карих глаз Вейренка. Когда-то они были соперниками и боролись за одну женщину, но все это давным-давно прошло.

— Вы что-то знаете, майор? — спросил Адамберг, повернувшись к Данглару.

— О ком, о хозяйке? Да нет, но я ее видел, когда вы однажды попытались накормить меня этим супом, причем именно здесь.

— Я имею в виду маленькую тварь — паука-отшельника. Вы о нем что-то знаете?

— Нет, но кое-что читал.

Адамберг не сомневался, что Данглар за два часа мог прочитать в тридцать раз больше, чем сам он — наспех просмотреть.

— А почему вы стали о нем читать? — осведомился он, знаком попросив Эстель принести сыр, зрелый овечий томм. — Насекомые вас, кажется, не волнуют.

— Секундочку, комиссар, я только закажу к сыру красное вино.

— Здесь подают мадиран.

— Я знаком с винами вашего края.

Когда Данглару наполнили стакан и принесли полную тарелку томма, он почти расслабился.

— Потому что я видел ваши заметки, листок лежал у вас на столе, — сказал он.

— Я знаю. Поэтому вы здесь.

— Имена “жертв”, возраст, профессия, дата смерти — все это очень напоминает начало расследования, разве нет? Быть в курсе того, чем будет заниматься комиссариат, — это моя работа.

— Не притворяйтесь, Данглар. И это не расследование.

— В таком случае я ошибся. Если это просто игра, тогда другое дело.

Лицо Адамберга внезапно стало жестким.

— Это не игра.

— О чем же тогда идет речь?

— Пять жертв, три покойника, — проговорил Вейренк, — за такое короткое время. Может…

— Может? — перебил его Данглар.

— За всем этим маячит тень? — закончил Вейренк.

— Которая готова расправить крылья? — добавил Адамберг.

Данглар покачал головой и отодвинул пустую тарелку.

— Три покойника, совершенно верно. Но это дело врачей, эпидемиологов, зоологов. Никоим образом не нас. Оно не в нашей компетенции.

— Вот это и надо проверить, — заявил Адамберг. — Поэтому-то завтра у меня и назначена встреча со специалистом по паукам — не знаю, как он правильно называется, то ли аренолог, то ли арахолог, не важно, — в Музее естественной истории.

— Не хочу, не хочу в это верить, — горестно проговорил Данглар. — Опомнитесь, комиссар! Черт возьми, в каком тумане вы блуждаете?

— В тумане я вижу прекрасно, — довольно сухо ответил Адамберг, положив обе ладони на стол. — Я в нем вижу лучше, чем где-либо. Буду выражаться определенно. Данглар, я не верю в увеличение численности пауков. Я не верю в изменение состава их яда, такое значительное и такое внезапное. Я думаю, что эти трое были убиты.

Пока Данглар приходил в себя от услышанного, все молчали. Большие руки Адамберга лежали неподвижно, плотно прижатые к деревянной столешнице.

— Убиты? — повторил Данглар. — Пауками-отшельниками?

Адамберг немного помолчал, прежде чем ответить. Он снял руки со стола и стал описывать ими какие-то фигуры в воздухе.

— В каком-то смысле — да.

Вейренк и Адамберг медленно шли по улице, расстегнув куртки и наслаждаясь теплом первых июньских дней. Они предусмотрительно проводили до дома Данглара, которого развезло, но не от выпитого вина, а от заявления комиссара.

— По поводу твоей завтрашней встречи, Жан-Батист, — заметил Вейренк. — Правильно говорить “арахнолог”.

— Секундочку, я лучше запишу.

Адамберг открыл блокнот и в темноте записал слово в точности так, как ему продиктовал Вейренк, потом мгновенно изобразил паука во всю страницу.

— Нет, у пауков восемь ног, восемь, я же тебе говорил.

— А у насекомых шесть, — проговорил Адамберг, старательно поправляя рисунок, — теперь я вспомнил.

Он сунул в карман блокнот, и его рука нащупала старую помятую сигарету, из которой наполовину высыпался табак, — сигарету, украденную у Кромса. Он достал ее и закурил.

— Получается, ты видишь это в тумане, — совершенно спокойно констатировал Вейренк, когда они снова тронулись в путь.

— Да. Как ты считаешь, что мне с этим делать?

— То, что уже делаешь. Я ничего не вижу в тумане. Но иногда у меня получается заглянуть немного вперед.

— И что ты видишь там, впереди?

— Я вижу тень, Жан-Батист.