Камея Дианы. Повесть

Федор Метлицкий

Авторитарного лидера маленькой славянской страны, отделившейся от Большого соседа, пытаются сместить, уличив в связи с любовницей. Но в глазах друзей он совсем не такой, каким его видят. Он мучается над загадкой природы человека: способен ли он, вернее, его избиратели, изменить свое «коллективное подсознательное», или цепляются за устоявшееся, как бы чего не вышло? Это не праздный вопрос. Необходимо реформировать страну, стоящую перед мировыми угрозами, но это грозит гражданской войной.

3

День Главы государства был таким плотным, что у него не было личного времени. Он был в стремительном потоке, в котором приходилось напрягаться, чтобы удерживаться на плаву. Но он был защищен от бурунов многослойной защитой — кольцом передвижных пусковых ракетных установок на границах, правда ржавых, оставшихся после дележа с Большим соседом, и цепями национальных гвардейцев, стерегущих его думы о народе от напора националистов и «пятой колонны» внутри страны.

Сухой желчный Глава, когда-то не желавший сакрализации своей должности, но насильно возведенный в ранг короля архаическим подсознанием людей, был объят тревогой.

Он не любил свою работу, она связана с постоянным изнурительным напряжением, иссушаюшим душу. Может быть, это не его? Конечно, были и замечательные стороны, когда догадки озаряли его сознание, и он заражал всех, убежденный в истине.

Работая с документами и глядя на молодых чиновников, ждущих его подписи, читая письма жалобщиков, он завидовал им: они счастливее его, не окунаются с головой в дерьмо политики, как он, хотя легковесно проникаются ею сидя перед телевизором. Их упорядоченный труд не оседает ночной бессонницей, они не знают той непомерной ответственности, что гложет лидера, у них короткая ответственность — за своих близких. Погружены в уютное существование, личные переживания любви и страданий, восхищаются волшебным мельканием пальцев пианиста, расслабляются в ресторанах в интимной обстановке, горделиво кушая контрабандные не импортозамещенные вкусности, радуются туристическому отдыху в отпусках, надеются на власть и клянут ее, обвиняя во всем, и мало думают о том, что за чертой. А как иногда гордятся, снимая с себя любую другую ответственность!

Но и он, наверно, тоже чего-то не видит. Мы просто не знаем того, что вне досягаемости наших интересов. Невзгляд в небытие, отрезанное от нас, — это когда не посмотрел в ту сторону и пропустил. И где тут грань ответственности? Может быть, она в широте кругозора? В погоне юркой реальности за успехом ценность поисков смысла жизни безумцев не от мира сего — на последнем месте. Главное — туповатая жажда жить, процветать и подольше не умирать. И не надо идеализировать человека. Пока мы живы, надо жить и благодарить Создателя!

Ответственность обратно пропорциональна бездумному наслаждению жизнью. Чем она больше, тем меньше обычных человеческих связей и близости. Дружелюбно спорящие друзья, если бросить их на вершину власти, могут стать идейно непримиримыми, даже со смертельным исходом, ибо будут решать уже не свои проблемы, а всего общества. Ему, лидеру, дана тяжкая мука глобальной ответственности. Может быть, его сакрализируют за это — атлантово несение тяжести ответственности за всех. Как сакрализовали Иисуса.

Отсутствие ответственности (кроме той, что в узком луче тепла, обращенного только на близких и свои интересы), порождает зияния пустот и нестыковок в структуре общества, отчего Глава ощущал, что управление уходит из его рук. Как тренер футбольной команды обнаруживает, что игроки «себе на уме» пинают мяч нехотя, имея свою цель, как в «договорном матче». И он ничего не может сделать, хотя виноватым будут считать только его.

Дай таким волю, без ручного управления, — развалят страну, — думал Глава. — Массы еще не готовы.

Недаром он всегда жил под стрессом обвинений и угроз цветной революции. Казна всегда на пределе, и приходилось с кровью резать разделы бюджета, только не дай бог социальные — тогда сместят, и неизвестно, что с ним будет.

Ну, уж этого он не допустит! Правда, смерть с автоматом наперевес — это не его. Надо делать так, чтобы не повесили за ноги, и дали дожить на пенсии.

В юности он хотел быть литератором, ему снились метафорические образы его судьбы, как Лермонтова преследовал образ Демона. Но пришлось заниматься политикой.

*

Живая сознающая энергия, как выражается мой друг писатель Нелепин, в своем бытии подобна мечущемуся психически больному, постоянно наносит себе раны.

Вечное противостояние — между силами творения и сдерживания. Сдерживающие силы хотят удержать энергию в стабильном состоянии, пусть это дает возможность только тления. А безумные молодые языки энергии рвутся в пространство нераскрытых возможностей. Вроде бы никто не хочет разрушения, кроме «свободных радикалов», жаждущих выхлестнуть свой адреналин.

Люди, как и в прежние времена, пашут поля, изматывают себя на конвейере мануфактуры, отдавая налоги государству, а оно занимается своими подозрительными делами: готовится к отпору чужих народностей, иногда, если те зазеваются, прихватывает земли, которые по прошествии десятилетий делаются неотделимыми от родной земли, уже не оспариваемой никем.

Мировой политикой двигают эгоистические интересы, на поверхности проявляемые не проясненными предрассудками и предубеждениями.

Особенно смысл человеческой активности проявляется в стремлении людей обладать «версалями» с их парками, садами и прудами. Это тысячелетняя сублимированная жажда человека найти блаженный рай, отгороженный от земной юдоли неприступными валами.

Человечество изобретает все новые изощренные формы самосохранения. Невольно вовлекается в неведомое, веря, что там ему сделают лучше.

Энергия живого во вселенной — коварна, в ней нет совести, как у природы.

Я не могу сдвинуть структуру тысячелетней человеческой истории. Она кажется незыблемой — в ее сердцевине, видимо, скрывается равновесие борьбы обладателей благ, устроивших себе роскошный скучный рай, и не имеющего ничего, кроме своих цепей, пролетариата, полунищих слоев чиновничества на зарплате, малого и среднего бизнеса, работников интеллектуального труда, которые сомневаются в справедливости мира.

Сейчас внутри страны, после разборок друг с другом местных этнических групп, воцарилось перемирие, нечто вроде гармонии: государство народу — ничего, и народ государству — ничего. Народ разложился — в новую эпоху Золотого тельца, некому защищать родину, не дай бог! — в предстоящей войне. Недаром некоторые клерикальные «бесогоны» призывают к войне с враждебными соседями, чтобы не одрябла окончательно душа паствы.

Неужели мы расслабляем людей, добиваясь их свободного развития? И нужна мобилизация духа сплоченности, который помог победить в последней великой отечественной войне с посильным участием и моего маленького народа?