Луна и шесть пенсов

Уильям Сомерсет Моэм, 1919

Потрясающая история художника, бросившего все ради своей мечты. Его страсть – свобода. Его жизнь – творчество. Его рай – экзотический остров Полинезии. А его прошлое – лишь эскиз к самой величайшей его работе, в которой слилось возвышенное и земное, «луна» и «шесть пенсов».

Глава восьмая

Перечитав то, что я написал о Стриклендах, я вижу, что супруги выглядят безжизненными фигурами. Я не смог наградить их теми характерными особенностями, которые дают возможность персонажам книги жить собственной жизнью, и, понимая, что это целиком моя вина, ломал себе голову в поисках живых черт, которые сделали бы их существование реальным. Я чувствовал, что, используя специфический оборот речи или необычную привычку, придал бы характерам вес и сделал их более живыми. Пока они выглядели как сливающиеся с фоном фигуры на старом гобелене, которые на расстоянии вообще утрачивают очертания, становясь просто приятными для глаза мазками. Единственное оправдание в том, что они мне такими и казались. В них была неопределенность, свойственная людям, чьи жизни являются частью социума, в нем и благодаря ему они только и существуют. В этом они сродни клеткам нашего организма, очень важным для нас, но о которых в здоровом состоянии не думаешь. Стрикленды — обычное семейство среднего класса. Милая, гостеприимная жена с невинной симпатией к литературной богеме; скучный муж, честно исполняющий свои обязанности на месте, определенном ему судьбой; двое очаровательных, здоровых детишек. Ничего необычного. Их жизнь не могла бы заинтересовать любопытного читателя.

Когда я размышляю о поздних событиях, то задаюсь вопросом: не был ли я просто толстокожим идиотом, раз не разглядел в Чарльзе Стрикленде ничего необычного. Может быть. За годы, прошедшие с того времени, я довольно хорошо узнал людей и все-таки не уверен, что даже приобретенный опыт изменил бы мое отношение к Стриклендам. Разве что, познав к этому времени всю непредсказуемость человека, я не был бы так ошарашен новостью, услышанной по осени, когда вернулся в Лондон.

Я и дня не провел в городе, как столкнулся с Роуз Уотерфорд на Джермин-стрит.

— У вас подозрительно оживленный вид, — сказал я. — Что тому причиной?

Литературная дама улыбнулась, а глаза ее блеснули хорошо знакомым мне злорадным блеском. Это означало, что у кого-то из ее друзей случилась скандальная история и она не может скрыть своего волнения.

— Вы ведь знакомы с Чарльзом Стриклендом?

Не только лицо, но все ее тело жаждало сообщить новость. Я кивнул. Шевельнулось нехорошее предчувствие, что бедняга мог проиграться на бирже или попасть под автобус.

— Жуткая история. Он бросил жену.

Мисс Уотерфорд считала невозможным раскрыть всю подноготную истории, стоя на обочине Джермин-стрит, и потому со свойственной ей артистичной бесцеремонностью огорошила меня одним лишь фактом, умолчав о подробностях. Я не хотел верить, что такое незначительное обстоятельство помешает ей рассказать мне все до конца, но она стояла на своем.

— Говорю вам, ничего я не знаю, — только и ответила она на мои взволнованные расспросы, а потом, передернув плечиком, прибавила: «Думаю, судьба у какой-нибудь малышки из закусочной изменилась к лучшему». Послав мне нежнейшую улыбку, она удалилась, сославшись на визит к зубному врачу. Полученное известие не столько расстроило, сколько заинтересовало меня. В те дни я мало что знал о реальной жизни, и меня потрясло, что между знакомыми людьми произошло нечто, о чем я раньше читал только в книгах. Признаюсь, теперь я уже привык к подобным ситуациям в кругу своих знакомых, но тогда случившееся вывело меня из равновесия. Стрикленду было не меньше сорока, а в таком почтенном возрасте, на мой взгляд, уже неприлично заводить связи на стороне. С высокомерием юнца я считал, что крутить романы после тридцати пяти могут только глупцы. Впрочем, это известие неприятным образом касалось меня лично, ибо я сообщил из деревни миссис Стрикленд о дате своего приезда, присовокупив, что в определенный день приду к ней на чай, если не получу письменного отказа. Сегодня был как раз этот день, но никаких известий от миссис Стрикленд я не получал. Хочет она меня видеть или нет? Возможно, среди нахлынувших волнений она просто забыла о моей записке, и будет разумнее воздержаться от визита. А может, напротив, она не хочет разглашения этой истории, и тогда мое отсутствие станет доказательством того, что эта странная история мне известна. Я разрывался между страхом причинить боль достойной женщине и страхом показаться бестактным. Она наверняка страдает, а зачем смотреть на чужое горе, если не можешь помочь? И в то же время меня обуревало постыдное желание видеть, как она справляется с этой бедой. Словом, я не знал, как поступить.

Наконец мне пришло в голову, что я могу явиться как ни в чем не бывало и спросить через горничную, может ли миссис Стрикленд меня принять. Удобный случай отказать, если она не готова меня видеть. Но дожидаясь ответа в темном холле после того, как передал горничной заготовленную фразу, я напрягал всю свою волю, чтобы не сбежать самым постыдным образом. Горничная вернулась. В своем возбужденном состоянии я почему-то увидел в поведении прислуги нечто, говорящее о том, что все полностью осведомлены о постигшем семью несчастье.

— Не угодно ли вам пройти за мной, сэр? — сказала она.

Я последовал за ней в гостиную. Шторы были частично задвинуты, отчего в комнате было темновато. Миссис Стрикленд сидела спиной к свету. Ее зять, полковник МакЭндрю, стоял перед камином, словно согревая спину несуществующим огнем. Я чувствовал себя неловко, вообразив, что мой приход для них неожиданность и миссис Стрикленд пригласила меня войти только потому, что забыла написать отказ. А уж полковник, не сомневался я, просто разгневан моей бестактностью.

— Не совсем уверен, что вы ожидали меня, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал беспечно.

— Конечно, ожидали. Сейчас Энн принесет чай.

Даже в полутьме нельзя было не заметить, что лицо миссис Стрикленд опухло от слез. Ее кожа, и раньше не отличавшаяся свежестью, была теперь землистого цвета.

— Вы ведь знакомы с моим зятем? Помнится, незадолго до моего отъезда на море вы встречались за обедом.

Мы обменялись рукопожатием. Я настолько оробел, что молчал как истукан, но тут ко мне на помощь пришла миссис Стрикленд. Она поинтересовалась, что я делал этим летом, и с ее помощью я продержался до того, как внесли чай. Полковник спросил виски с содовой.

— Тебе бы тоже не помешало, Эми, — сказал он.

— Нет. Лучше чай.

Это был первый намек на то, что произошла какая-то неприятность. Я делал вид, что ничего не замечаю, и всеми силами старался втянуть миссис Стрикленд в разговор. Полковник по-прежнему молча стоял у камина. Так и не поняв, какого черта миссис Стрикленд вообще позволила мне прийти, я прикидывал, когда прилично откланяться и ретироваться. В комнате впервые не было цветов, убранные на лето безделушки еще не успели расставить по местам, и комната, всегда производившая радостное впечатление, выглядела теперь такой унылой и холодной, что возникало сомнение, не лежит ли за стеной покойник. Я допил чай.

— Хотите сигарету? — спросила миссис Стрикленд.

Она поискала взглядом пачку, но ее поблизости не оказалось.

— Боюсь, ничего не осталось.

Неожиданно она разразилась слезами и выбежала из комнаты.

Я был обескуражен. Думаю, отсутствие сигарет, покупкой которых всегда занимался муж, пробудило в ней воспоминания, и новое чувство, что теперь она лишена маленьких, привычных удобств, вызвало внезапный прилив боли. Прежняя жизнь ушла, осознала она, все кончено. Теперь не до светских условностей.

— Полагаю, мне лучше уйти, — сказал я полковнику, поднимаясь.

— Вам, конечно, известно, что этот негодяй бросил ее, — горячо выкрикнул он.

Я колебался, не зная, что сказать.

— Сами знаете, слухами земля полнится, — ответил я. — Кто-то намекнул, что у них не все в порядке.

— Он сбежал. Удрал в Париж с какой-то особой. Эми осталась совсем без средств.

— Мне очень жаль, — промямлил я, не зная, что сказать.

Полковник залпом выпил виски. Это был высокий, худощавый мужчина лет пятидесяти, с длинными, свисающими усами и седой головой. Голубые, водянистые глаза, невыразительный рот. Еще с прошлой встречи мне запомнилось его глуповатое лицо и тщеславная фраза, что до отставки он десять лет играл в поло три раза в неделю.

— Думаю, миссис Стрикленд сейчас не до меня, — сказал я. — Передайте ей мое сочувствие. Если я чем-то могу помочь, то сделаю это с радостью.

Полковник меня даже не слушал.

— Не знаю, что с ней теперь будет. И с детьми. На что они будут жить? Семнадцать лет.

— Семнадцать лет? Что вы хотите сказать?

— Они женаты семнадцать лет, — отрезал он. — Мне Стрикленд никогда не нравился. Конечно, он свояк, и я, как мог, старался держаться с ним дружелюбно. Но разве можно назвать его джентльменом? Ей вообще не стоило выходить за него.

— Думаете, это окончательный разрыв?

— Ей остается только развестись с ним. Когда вы вошли, я как раз говорил об этом. «Немедленно начинай дело о разводе, дорогая Эми, — сказал я. — Не только ради себя, но и ради детей». Лучше ему никогда не попадаться мне на глаза. Отутюжу по первое число.

Я непроизвольно подумал, что полковнику МакЭндрю придется непросто: Стрикленд производил впечатление крепкого, сильного человека, но я предпочел промолчать. Грустно, когда праведное негодование не обладает мощными кулаками, чтобы обуздать грешника. Я предпринял еще одну попытку удалиться, но тут вернулась миссис Стрикленд. Она утерла слезы и припудрила носик.

— Простите мою несдержанность, — сказала она. — Рада, что вы не ушли.

Миссис Стрикленд села. Я не знал, что сказать. Неловко заговаривать о вещах, не имеющих к тебе отношения. Мне была еще неведома женская страсть — обсуждать личные проблемы со всяким, кто готов слушать.

Казалось, миссис Стрикленд сделала над собой усилие.

— Значит, все об этом говорят? — спросила она.

Я был ошарашен ее убежденностью в том, что мне известно все о постигшем ее горе.

— Я только что вернулся. И видел только одного человека — Роуз Уотерфорд.

Миссис Стрикленд стиснула руки.

— Передайте мне в точности то, что от нее слышали. — И, видя мою растерянность, проявила настойчивость: — Мне надо это знать.

— Ну, люди всякое говорят. Нельзя полагаться на их слова. Она сказала, что вас оставил муж.

— И это все?

Я не смог повторить последние слова Роуз Уотерфорд о «малышке из закусочной» и солгал.

— Она не говорила, с кем он мог уехать?

— Нет.

— Это все, что я хотела знать.

Я был несколько озадачен, но теперь хотя бы понимал, что могу уйти. Пожимая руку миссис Стрикленд, я заверил ее, что всегда с радостью приду на помощь. Она грустно улыбнулась.

— Благодарю вас. Не представляю, кто и чем тут может помочь.

Робость не позволила мне и дальше выражать сочувствие, и я повернулся, чтобы попрощаться с полковником. Он не протянул мне руки.

— Я тоже иду. Если вы идете вдоль Виктория-стрит, то нам по пути.

— Отлично, — сказал я. — Тогда вперед!