Желание

Трейси Вульф, 2021

«Желание» – третья часть серии, продолжение бестселлеров «Жажда» и «Искушение» Трейси Вульф. Серия-бестселлер № 1 New York Times. Выбор Amazon в категории «Лучшая YA-книга месяца». Самая популярная вампирская сага 2022 года. Для поклонников «Сумерек» и «Дневников вампиров». Наверное, я достигла поворотной точки. Статус моих отношений превратился из запутанного в настоящую катастрофу. Как будто попытка окончить академию была недостаточно сложным для меня уровнем. Ах да, еще Кровопускательница решила сбросить на всех нас бомбу невероятных размеров… С другой стороны, разве в Кэтмире бывает хоть один спокойный день? Джексон стал холоднее зимы на Аляске. Круг расколот из-за моей предстоящей коронации. Ордер на арест за наши с Хадсоном предполагаемые преступления, вероятно, означает пожизненное тюремное заключение со смертельным нерушимым проклятием. Нужно принять слишком много непростых решений. И я боюсь, что выживут не все. Трейси Вульф – американская писательница, автор 64 книг в разных жанрах, некоторые из них стали бестселлерами по версии New York Times и USA Today. В прошлом преподавала английский язык и литературу, сейчас полностью посвятила себя писательству. Любит создавать загадочные и романтические истории с непростыми героями и крутыми героинями. Обожает вампиров, драконов и всяких жутких ночных тварей. Все свои книги написала в своем доме в Остине, Техас, где живет по сей день вместе со своей семьей.

Глава 28. Сегодняшний прогноз: глубокая заморозка

Мое сердце гулко бухает в груди.

— О чем вы? Как это — вы создали их?

— Значит, вот что с ними было не так, — перебивает Хадсон, и в глазах его я вижу ужас. — Я знал, что они выглядят странно: зеленая нить, скрученная с черной. Просто я… — Он мотает головой, будто пытается вытрясти из нее туман. — Я и подумать не мог, что это потому, что они вообще не должны были существовать.

Кровопускательница пожимает плечами.

— Те, у кого есть магическая сила, мало думают о моральном долге, о том, что они что-то там должны или не должны.

— И очень зря, — говорю я, чувствуя, как вся боль, весь страх и вся печаль последних недель вскипают во мне, бурлят, пока мне не начинает казаться, что сейчас меня разнесет на куски.

— Полно, Грейс. — На сей раз, когда она улыбается, я вижу кончики ее острых, как бритва, клыков. — Ведь у тебя и самой есть немалая магическая сила. Как и у твоей… — она небрежно машет рукой, — пары. Не станешь же ты говорить, что никогда не пользуешься ею, чтобы помочь тем, кто тебе дорог?

— Черт возьми, каким же образом вы, по-вашему, смогли помочь хоть кому-то из тех, кого коснулась эта ситуация? — резко спрашивает Хадсон. — Вы только все испоганили. — Он опять заговорил с сильным британским акцентом.

— Я говорила не с тобой. — Ее голос холоднее, чем окружающий нас лед.

— Зато я точно говорил именно с вами. Каким же надо быть чудовищем, чтобы возомнить себя богом и играть жизнями четырех людей…

— Четырех? — недоуменно перебиваю я.

Он свирепо сверлит взглядом Кровопускательницу, обращается только к ней и, похоже, так поглощен этим занятием, что даже не смотрит на меня.

— Неужели вам никогда не приходило в голову, что где-то у Джексона есть настоящая пара? А он даже не станет ее искать, потому что сопряжен с Грейс.

Его слова бьют, как камни, и я забываю, как дышать. Как думать. Как существовать. О боже! Не может быть, что это происходит.

Кровопускательница впервые на моей памяти впадает в ярость. Эта ярость, чистая, абсолютная, извергается из нее, когда она тычет в Хадсона пальцем.

— Ты беспокоишься о воображаемой паре Джексона? — спрашивает она. — Или о себе самом?

— В этом-то и проблема, когда речь идет о людях, злоупотребляющих своей магической силой, — рявкает он. — Им не нравится думать о том, что они натворили. И они терпеть не могут, когда кто-то указывает им на это.

— Не кажется ли тебе, что с твоей стороны это ханжество, ведь ты как-никак сын Сайруса Веги? — Теперь она уже полностью обнажила свои клыки.

Как и Хадсон.

— Именно потому, что я его сын, я и могу распознать злоупотребление магической силой, — парирует он и так грозно вскидывает руки, что у меня мелькает мысль: не собирается ли он придушить ее?

Кровопускательница вздыхает и опять небрежно машет рукой. И на сей раз Хадсон застывает. По-настоящему застывает, как при мгновенной заморозке, с оскалом на лице, прищуренными глазами и поднятыми руками.

— Что вы сделали? — кричу я, и в моем голосе невольно слышится обвинение. — Что вы сделали с ним?

— С ним все в порядке, — заверяет она. — Это было бы не так, если бы он продолжил свои речи, так что на самом деле я оказала ему услугу.

Я не знаю, что на это вообще можно сказать, поэтому просто спрашиваю:

— Но в конечном итоге вы разморозите его?

— Разумеется. — Она морщится. — Поверь мне, у меня нет ни малейшего желания загромождать мое жилище статуей Хадсона Веги.

— Он не статуя. Он…

— Я знаю, что он такое. И это нагоняет на меня скуку. — Она показывает на кресло, стоящее рядом с ней. — А вот с тобой я поговорю с удовольствием. Подойди ко мне.

Уж лучше сесть рядом с голодным медведем, чем с ней, думаю я, но выбора у меня нет. К тому же место, где я сижу сейчас, не менее опасно, раз уж она смогла заморозить Хадсона, всего лишь взмахнув рукой.

Я не хочу ее злить, чтобы она не заморозила и меня, и потому осторожно опускаюсь в кресло-качалку, стоящее рядом с ней.

— Что ты обо всем этом думаешь, Грейс? — спрашивает она, когда я сажусь.

— Я не знаю, что думаю. — Я не свожу глаз с Хадсона, беспокоясь за него и мысленно приказывая ему разморозиться. Не так ли себя чувствовали Джексон, Мэйси и дядя Финн в те месяцы, когда я была заточена в камне? Интересно, не испытывали ли они тогда такую же беспомощность, такой же всепоглощающий страх? Он заморожен всего около трех с половиной минут, а я уже сама не своя. Я даже представить себе не могу, как они выдерживали это целых три с половиной месяца.

— Я помню, как впервые увидела узы моего сопряжения с Джексоном. — Я думаю о том вечере в школьной прачечной, о зелено-черной нити, так сильно отличающейся от остальных. — Тогда я не поняла, что с ними что-то не так, но теперь я могу сказать, что они были не похожи на все остальные нити, которые есть у меня внутри. Это особенно ясно мне теперь, когда я увидела мои узы сопряжения с Хадсоном.

— В самом деле? — Когда я упоминаю узы моего сопряжения с Хадсоном, она вздыхает. — Неужели ты не могла сделать выбор получше?

— По-моему, у меня не было выбора, — отвечаю я. — Это не зависело от меня.

— А что ты об этом думаешь?

— Мне хочется оторвать кому-нибудь голову. — Это тоже вырывается у меня само собой прежде, чем я успеваю подумать, и я сдаю назад: — Разумеется, не вам. Просто я…

— Не пытайся смягчать свои чувства, Грейс. Их надо честно признавать. И использовать.

— Как это сделали вы? — спрашиваю я.

Кровопускательница отвечает не сразу. Вместо этого она пристально смотрит на меня — долго, целую вечность, — затем вздыхает.

— Я хочу рассказать тебе одну историю.

— Хорошо, — говорю я, как будто у меня есть выбор.

— Это началось до твоего рождения. Задолго до твоего рождения, но сейчас мы сосредоточимся на более недавнем прошлом.

Она медленно отпивает из своего бокала, затем ставит его на журнальный столик.

— Девятнадцать лет назад ко мне обратился ковен ведьм — это было в разгар самой сильной снежной бури из всех, которые Аляска видела за последние пятьдесят лет. Они были охвачены ужасом и отчаянием. И тревогой за судьбу своего ковена и за судьбы мира, как мира людей, так и мира сверхъестественных существ.

Теперь она неотрывно смотрит на огонь, и вид у нее такой несчастный, какого я за ней прежде не замечала.

— И чего они хотели? — спрашиваю я, когда она замолкает.

— Им была нужна помощь. Они хотели найти способ вернуть горгулий. Прошло более тысячи лет с тех пор, как на свет появилась последняя из них, и без того равновесия, которое несли с собой горгульи, мир сверхъестественных существ катился в тартарары.

— Но была же и другая горгулья. Неубиваемый зверь.

— Значит, ты это поняла. — Она улыбается. — Умница.

— Я слышу его в моей голове. Когда мне грозит опасность, он разговаривает со мной.

— Он разговаривает с тобой? — Она опять сосредотачивается на мне, и в ее глазах вспыхивает пугающий огонек. — И что же он говорит?

— Он предостерегает меня. Разумеется, он разговаривает со мной не все время, а только тогда, когда мне грозит опасность. Он говорит мне, чтобы я чего-то не делала или кому-то не доверяла.

— В самом деле? — Она изгибает бровь. — Ты очень везучая девушка, Грейс.

— Знаю, — говорю я, хотя сейчас я не чувствую себя такой уж везучей — впрочем, я уже очень, очень давно не чувствовала, что мне везет.

— Ко мне явились несколько ведьм и ведьмаков из этого ковена — включая твоего отца. Я поговорила с ними, а также с твоей матерью, которая, хотя и не была ведьмой, но — я это чувствовала — являлась носительницей волшебства. И я сразу же поняла, что позднее ты станешь для нас крайне важна.

— Из-за того, что я горгулья? — спрашиваю я и чувствую, что у меня сдавило горло. Не знаю почему — потому, что она говорит о моих родителях, или потому, что она наконец рассказывает мне обо мне самой, — хотя у меня такое чувство, будто она морочит мне голову. Как будто я явилась к какой-то гадалке-шарлатанке, которая говорит людям то, что они хотят слышать.

Когда я перебиваю ее, она цокает языком, но продолжает:

— Из-за того, что ты есть на самом деле.