В объятиях сердца

Тори Майрон, 2022

От Адама не уйти. Он меня не отпустит, пока я не надоем ему. И его не обыграть. Не обвести вокруг пальца. Не обдурить подделкой. Он всегда получает желаемое, давя всех на своём пути. Так я думала до внезапного появления незнакомца, который мечтает уничтожить Адама Харта больше всех на свете. Он властен, опасен, таинственен и одержим местью. И он – моя единственная надежда наконец обрести свободу. Четвёртая книга серии.

Глава 13

Николина

— Стив, ну где ты?! Поторопись! Ники уже готова! — кричит мама, справляясь с застёжкой на моём шлеме.

— Уже бегу!

— Ты уже десять минут бежишь! Мы сейчас без тебя начнём пробовать!

— А вот и нет! Я уже здесь! — Папа с сияющей улыбкой на губах выбегает к нам из дома, держа в руках фотоаппарат. — И если бы ты не перекладывала вечно мои вещи, я бы гораздо раньше нашёл его.

Мама закатывает глаза и улыбается в ответ.

— Если бы ты не разбрасывал их, где ни попадя, ничего перекладывать не пришлось бы.

— О чём ты, Юна? Я всегда всё кладу на свои места.

— Ну да, конечно. Тогда в следующий раз я твою камеру так и оставлю валяться в куче грязного белья. А лучше — постираю со всей одеждой. Вот тогда ты точно её найдешь в целости и сохранности.

— Ой, всё! Хватит бурчать! — добродушно отрезает папа, целуя маму в висок.

— И теперь ещё я та, кто бурчит?

— Мне можно. — Он щёлкает маму по носу и опускается на корточки передо мной. — Ну что, звёздочка моя, ты готова к первой поездке на двухколёсном велосипеде?

Я отрицательно покачиваю головой, даже несмотря на то что уже давно мечтаю стать взрослой. А со старым велосипедом с дополнительными колёсами я такой точно не стану. Мне нужно избавиться от него и наконец пересесть на новый.

Да только я смотрю сейчас на папин подарок и на дорогу, по которой мне нужно будет пробовать ехать, и мне так страшно становится, что аж плакать хочется.

— А почему нет, милая? — спрашивает мама, обняв меня сзади.

В её руках тепло и безопасно, но страх всё равно не покидает меня.

— Мне страшно.

— А чего ты боишься?

— Я боюсь, что упаду.

Тёплая мужская ладонь тут же касается моей щеки. Я на миг прикрываю глаза и вдыхаю сладкий запах, исходящий от папиных пальцев. Они пахнут шоколадными печеньками, которые мы недавно вместе ели. Вкусные были. Надеюсь, мама ещё раз их испечёт.

— Ты не упадёшь. Это просто невозможно! Мы же с мамой будем рядом и не допустим этого, — не прекращая улыбаться, заверяет папа.

— А я всё равно боюсь. — С досадой скрещиваю руки на груди.

— Ники, послушай меня, нельзя поддаваться страху и останавливаться перед желаемым. Так Джеймсы не поступают.

— Но если я упаду, мне будет больно.

— Возможно, и будет. А, может, и нет. Ты никогда не узнаешь, если не рискнёшь и не попробуешь. А ты же так хотела это сделать! Неужели ты спасуешь перед самым стартом? Не верю! Ты всё та же моя смелая дочь или тебя подменили, пока я был на работе? — Папа недоверчиво хмурит брови.

— Ты что? Конечно, я твоя! Никто меня не подменял!

— Ну не знаю, не знаю, — слышу мамин протяжный выдох возле своей щеки. — Наша храбрая Николина ничего не боится. Куда ты её спрятала? Мы сейчас с папой пойдём искать, а когда найдём, посмотрим, как круто наша девочка будет кататься! — Она порывается встать, но я хватаю её за руку, останавливая.

— Нет! Я ваша девочка! И я ничего не боюсь!

— Разве? Ты же только что…

— Нет! Я не боюсь! Всё прошло! — быстро приободряюсь, наполняясь желанием доказать родителям, что я не трусиха.

— Точно? Уверена? Мы можем просто загнать велосипед в гараж и вернуться домой, — предлагает папа и берётся за руль моего нового транспорта.

— Не трогай, папа! Если я сказала, что поеду, значит поеду! — Шустро запрыгиваю на сидение и всем своим видом показываю, что настроена серьёзно.

Они с мамой улыбаясь переглядываются и нашёптывают друг другу что-то о том, что я вся пошла в папу.

Не понимаю, что мама имеет под этим в виду, да и неважно. Я переключаю всё своё внимание на дорогу. Крепко сжимаю руль руками, проверяю рычаг тормоза и, вспоминая все наставления папы, толкаюсь с места и надавливаю на педали.

Мне по-прежнему страшно, сердце бьётся так сильно, как билось в первый день в садике, но подбадривающие голоса родителей, бегущих по обе стороны от меня, придают уверенности.

Я начинаю крутить педали быстрее, пытаясь удержать равновесие, и когда чувствую, что велосипед едет стабильно, кричу им, чтобы отпустили меня.

— Точно готова? — переспрашивает папа, всё ещё удерживая руку под моим сидением.

— Да! Я смогу сама! У меня получится!

— Конечно, получится! Я в тебе даже не сомневался! Ничего не бойся! Если что — я рядом! — кричит мне в спину папа, придавая своим обещанием ещё больше сил и смелости.

Я разгоняюсь и наперегонки с ветром совершаю несколько десятков кругов по дорожке в нашем большом саду за домом, наслаждаясь скоростью, пением птиц и непрекращающимися возгласами мамы и папы.

А всё оказалось не так страшно и трудно, каким казалось на первый взгляд! Главное было сесть и начать! А сейчас меня уже не остановить! Правда, спустя ещё десяток кругов родители зовут меня к себе, и я на всех парах несусь к ним обратно.

— Вы это видели?! Видели?! Я сама всё это время ездила! Сама! Я сделала это! — верещу, приближаясь к ним.

— Видели, Ники! Ты самый крутой ездок из всех нам известных, но только притормозить не забудь! — напоминает мама, когда мне до них остаётся всего несколько метров.

А я бы и хотела затормозить, да только от неописуемого восторга забываю, куда именно нужно нажимать.

Начинаю визжать уже не только от радости, но и от страха перед грядущим падением. Плотно закрываю глаза и готовлюсь к болезненному падению наземь, однако вместо этого почему-то взлетаю вверх, отчего все органы внутри замирают, как от катания на каруселях.

— Я же сказал, что не позволю тебе упасть, — шепчет папа мне на ухо, крепко сжимая в объятиях.

Открываю глаза и понимаю, что он в последний момент схватил меня за ворот куртки и сорвал с падающего велосипеда, что укатился прямо в кусты.

— Всё в порядке, милая? — Мама подбегает к нам, бегло осматривает меня на предмет повреждений, а когда не находит, целует в щёку. — Ты не испугалась?

— Испугалась? — Расплываюсь в улыбке, не желая приходить в себя от переизбытка эмоций. — Да я не могу дождаться, когда ещё раз так полетаю! — радостно заявляю я и улыбаюсь ещё ярче, видя, как родители начинают смеяться.

— Да она у нас не ездок, Юна, а самый настоящий лётчик! — констатирует папа, чмокая меня в шлем.

— Смелый летчик? — Я вздёргиваю подбородок вверх.

— Самый смелый.

— Тогда давай ещё раз так же?!

Папа опять смеётся, а мама на сей раз хмурится.

— Летчик мой, а давай на сегодня хватит? Думаю, для первого раза и одного полёта было достаточно.

— Мам, но это же было так здорово! Ты видела, как папа меня поймал? Получилось круче, чем на аттракционах!

— Видела. И даже засняла! Поэтому предпочту такие опасные трюки в вашем исполнении смотреть на видео, а не вживую.

— Но ма-а-ам, — скулю я, отчаянно желая повторить веселье.

— Ники, маму надо слушать, — встревает папа, опуская меня на землю. — Особенно, если она обещает накормить нас сейчас чем-то очень вкусным. — Он подмигивает ей, и ворчливая (как я её всегда называю) складочка между её бровей мигом разглаживается.

— Конечно, обещаю. Так что бегом в дом, мыть руки и на кухню. — Она помогает мне снять с головы шлем и подталкивает в сторону дома.

— А печеньки тоже будут? — слегка расстроившись, уточняю я, входя внутрь.

— Когда это мы обходились без печенек? — усмехается мама и уходит на кухню, а мы вместе с папой направляемся в ванную.

Умываем лицо и руки, смеемся и обсуждаем наше следующее катание на велосипеде, планируя его провести без присутствия мамы, чтобы лишний раз её не волновать. А минут через десять входим на кухню, где я как всегда ожидаю увидеть накрытый стол с вкуснотищей, которую приготовила мама, и её, улыбающуюся в ожидании начала ужина. Но вместо ежевечерней картины я вижу нечто, что вмиг охватывает каждую клеточку тела стальными оковами ужаса.

Стол полностью забит, но не вкусными блюдами, а стеклянными бутылками, стаканами, пеплом и окурками сигарет. А мама не стоит по-своему обычаю в фартуке и не улыбается, глядя на меня и папу. Она вообще на нас не смотрит. Её невменяемый взор направлен на незнакомого мне пьяного мужчину, который разливает по рюмкам какую-то прозрачную жидкость.

— Мама, кто это? — едва выдавливаю я из себя слова и хватаюсь за рукав папиной рубашки. Прижимаюсь к нему ближе и начинаю дрожать в ожидании ответа от мамы.

Но она не отвечает. И до сих пор полностью игнорирует наше присутствие. Но даже не это окутывает все внутренности леденящим холодом, а то, что внешность мамы начинает стремительно меняться, будто она стареет в ускоренном темпе.

За считанные секунды блестящие светлые волосы тускнеют, редеют, местами меняя цвет с пшеничного на седой. Кожа на лице бледнеет, становится сухой и утрачивает свежесть, а под стеклянными синими глазами появляются морщинки и мешки.

— Мама, что с тобой? — я пытаюсь закричать, но на деле получается лишь сипло простонать.

Мне словно леской шею перетягивают, отрезая возможность сделать вдох, а из глаз начинают неудержимо катиться слёзы. Невыносимо видеть, что мама не обращает на меня никакого внимания, так и продолжая напиваться с незнакомым мне мужчиной.

— Папа, что с ней? Что случилось? Почему она такая? Что происходит!? Мне страшно! — Дрожа всем телом, я перевожу мутный взор с мерзкого застолья на папу.

Но он тоже молчит. Однако в отличие от мамы, смотрит на меня каким-то странным, грустным взглядом.

Он никогда так на меня не смотрел. Он всегда улыбался, смеялся со мной, шутил, играл. Его глаза всегда сверкали счастьем и любовью при взгляде на меня. Но сейчас этого нет. Есть только бессильная тоска, печаль и… прощанье, которое напрочь отключает во мне способность дышать.

— Папа… Что происходит?.. Я ничего не понимаю. Поговори со мной. Ответь… Что с мамой? Что с тобой? Ответь же мне! Ответь! — захлёбываясь слезами, умоляю я, но папа молча выходит из кухни и направляется к выходу.

— Папа! Папочка! Пожалуйста! Не молчи! Остановись! Куда ты идешь?

Пытаюсь его остановить, всем телом вцепившись в его ногу, но ему не составляет особого труда продолжить путь.

Я кричу, плачу навзрыд, задыхаюсь от боли и непонимания происходящего. Что случилось? Почему всё так резко изменилось? Что стало с мамой? Почему она такая? И куда уходит папа? Куда он собрался!?

Задаю ему этот вопрос, но он опять игнорирует. Лишь только у самой двери отцепляет меня от себя и с грустью произносит:

— Мне пора уходить, Ники.

— Что? Нет! Куда ты собрался? Не уходи! Ты не можешь меня оставить! Я не смогу без тебя! — истошно вою я, как умирающее животное.

Ему нельзя уходить! Не сейчас! Только не сейчас! Не знаю почему, но я чувствую: если отпущу его, он больше никогда не вернётся.

— Мне пора, — монотонно повторяет он, разрывая мне всю душу на части.

— Нет! Ты не можешь! Ты же сказал, что всегда будешь рядом! Ты же обещал! Ты не можешь уйти!

— Не всегда всё происходит так, как мы хотим, Ники. Я не могу остаться.

— Но ты же обещал! Я не смогу без тебя! Не смогу! — кричу я, надрывая голос, но папа уже открывает дверь и выходит на крыльцо, оставляя меня лежать на полу, утопая в рыданиях. — Нет, папочка. Умоляю тебя! Не бросай меня! Не уходи! Я знаю, ты не вернёшься! Пожалуйста! Я хочу с тобой! Я пойду с тобой! Не оставляй меня одну с ней! — из последних сил скулю я, ползком следуя за папой.

Он замечает это, разворачивается и резко выставляет руку вперёд.

— Нет! Тебе нельзя со мной! Слишком рано, Ники! Слишком рано!

Никогда не слышала голос папы таким строгим и грозным, но он точно гвоздями прибивает мои руки и ноги к дощатому полу крыльца.

— Нет, папа! Умоляю! Возьми меня собой! Я не смогу без тебя! Не смогу!

— Сможешь! Ты сильная.

— Нет!

— Ты храбрая.

— Нет! Я не такая! Возьми меня собой!

— Такая, звездочка моя. И тебе нельзя со мной. Ты должна ещё сиять очень долго. Останься. И дыши, Ники!

После этих слов он разворачивается и направляется к дороге, пока с каждым пройдённым им шагом я всё отчаянней рву глотку криками, пытаясь оторвать себя от пола, чтобы остановить папу, но не могу.

Тело мертвым грузом приковано к земле. Мне не сдвинуться с места. Мне не спасти его. Мне не предотвратить момент его смерти, что приближается вместе с рокочущим звуком мотора несущейся на всей скорости машины.

— Нет!!! Уйди с дороги! Уйди! Он тебя сейчас собьёт! — ору я во всю улицу, чувствуя вкус крови во рту, видя, как свет фар касается высокой фигуры папы.

Но он не слушает меня! Останавливается посреди проезжей части и оборачивается ко мне.

— Дыши, Ники. Дыши, — произносит одними губами он, улыбаясь, как всегда это делал, когда читал мне на ночь сказки — мягко, тепло, с безграничной любовью, от которой я мгновенно засыпала сладким сном.

— Нет, папа! Умоляю, уйди! Он убьёт тебя! — Мой крик внезапно сходит на нет, в глазах всё темнеет, а лёгкие ни с того ни сего будто наполняются водой.

— Дыши!

— Нет! Не уходи!

— Ничего не бойся. Я всегда с тобой. Просто дыши!

— Папа! — беззвучно шепчу я, и за секунду перед его смертью меня полностью поглощает темнота.

На секунду, две, три… А затем яркий блик света выбивает меня из мучительного мрака, и я раскрываю отяжелевшие веки. Переваливаюсь на бок и начинаю откашливаться, пытаясь выпустить всю тяжесть из груди вместе с обильно выходящей изо рта и носа жидкостью. Но, увы, из меня выходит только до жути солёная вода. Жалящая душу агония намертво вцепилась острыми когтями в мою грудную клетку и наотрез отказывается её отпускать.

Меня трясёт, тело мокрое, лёгкие с жадностью хватают воздух, а мозг никак не может понять, что происходит и где он находится.

Я же только что лежала в слезах на крыльце семейного дома и пыталась спасти папу, а теперь задыхаюсь, валяясь на влажном песке посреди скалистой пещеры, и очищаю себя от морской воды, что нещадно щиплет глаза и разъедает горло.

Полностью выплюнув из себя воду, я вновь переворачиваюсь на спину и лежу так неизвестно сколько, пытаясь вспомнить, что со мной произошло, но выходит не очень.

Перед глазами до сих пор стоят радостные лица родителей и тот кошмар, которым закончился мой сон. Хотя нет. Это было больше, чем просто сон. Видение? До невозможности реальная галлюцинация? Воспоминание о счастливом прошлом, которое, казалось, я уже никогда не вспомню?

Я ведь и правда забыла тот прекрасный вечер, как и многие другие, когда мы с папой и мамой проводили вместе время. Потому что воспоминания о том, как после смерти папы я часами сидела в гараже и захлёбывалась слезами, обнимая раму того самого велосипеда, напрочь перечеркнули всё хорошее, что было до.

Видимо, так уж мы устроены. Плохие моменты, приносящие нам боль и страдания, откладываются в памяти гораздо лучше тех, что заставляют нас улыбаться. Однако в моём случае они немыслимым образом помогли мне сейчас остаться в живых.

— Дыши, Ники. Дыши! — отголоски папиного голоса звенят в моей голове, и я покорно выполняю его требование.

Я дышу. Часто. Глубоко. Полной грудью. До тех пор пока дыхание полностью не восстанавливается и в голове не начинают воссоздаваться последние минуты перед отключкой.

Я. Море. Уходящее солнце. Ветер, нагоняющий волны на меня. И давно забытое ощущение свободы на пару с искренней радостью от прикосновения к ещё одной мечте.

Я настолько сильно мечтала вживую увидеть море, что стоило Адаму открыть двери на террасу с видом на лазурную полосу, как всё напряжение, страхи, тревоги, вместе с вихрем реакций в теле из-за нашей близости, мгновенно отошли на второй план.

Мне было плевать на всю эту спонтанную поездку, на нашу шикарную виллу, в которой мне предстоит выдержать две недели с Адамом наедине, и на него самого с его очередным «подобревшим» отношением ко мне. Но равнодушной к морю моя потухшая душа остаться не смогла.

Я плавала, плескалась, прыгала по волнам, которые будто вымывали из разума всё плохое, что произошло за последнее время со мной, и очищали кожу от недавних прикосновений Харта.

Мне в самом деле становилось лучше, легче, свободней… пока одна из волн не смыла меня. В прямом смысле этого слова.

Не знаю, как так получилось. Видимо, я так увлеклась, что не сумела верно оценить масштаб и силу надвигающейся на меня волны, которая увела меня под воду и закрутила, словно в стиральной машинке. А дальше… дальше — полёт в давно забытое прошлое, где мама любила меня, а папа был жив. Ужасная сцена прощания с ним, которую, будучи ребёнком, я видела во снах практически каждую ночь. И болезненное пробуждение в темноте, окружённой со всех сторон скалами, о которые я могла с легкостью разбиться.

И раз уж этого не случилось, то, по ходу, мне действительно впервые в жизни несказанно повезло. Хотя нет, во второй. Первое везение — это то, что море не утащило мою тушку к себе на дно, а подарило шанс на жизнь, выплюнув на берег.

Вот только куда оно меня выплюнуло? Где я сейчас нахожусь? Долго ли я пролежала без сознания? Далеко ли меня отбросило от виллы? И ищет ли меня Адам? Если ищет, то где именно? В море или на улицах, решив, будто я воспользовалась моментом и сбежала от него?

Стоит мозгу ожить, как рой вопросов тут же начинает жалить его, сдавливая виски острой болью. Причём настолько острой, что она аж в ушах отдаётся каким-то рокотанием. Или же рычанием. Да. Точно! Я будто слышу рычание хищного зверя, учуявшего поблизости свой обед. И почему-то особенно четко в правом ухе, хотя и из левого вроде вся вода уже вылилась.

Может, я всё-таки стукнулась головой?

Бегло ощупываю свой лоб, лицо, уши и затылок, и лишь когда нигде крови и ушибов не нахожу, понимаю, что рычание раздаётся вовсе не у меня в голове, а из похожей на арку дыры в скале, где во мраке сверкают два жёлтых глаза, пристально смотрящих на меня.

Что я там говорила о моём везении? Оказывается, с ним всё в порядке. А именно — оно как всегда обходит меня стороной.

Если судьба и решила не потопить меня в море, позволив умереть быстро и без мучений, то только для того, чтобы обрубить мою жизнь более кровожадным способом.

Кто это смотрит на меня и готовится к атаке? Тигр? Пантера? Рысь? Пума? Койот? Оцелот?

Не вижу! Не понимаю! И в панике напрочь забываю, кто именно обитает в пещерах на побережьях Мексики. Да и какая, собственно, разница, кто меня в любую секунду может заживо сожрать? Не об этом думать надо. Совсем не об этом! А о том, как же мне спастись на этот раз.