Парашива

Тодд Лерой

Мир будущего. Почти не осталось тех, кто бы не погрузился в симулятор реальности. Каждый имеет персональный код и лишен анонимности. Однако остались те, кто выступает против тотального электронного рабства. Шпиону Люку Гардасу предстоит выяснить, принадлежал ли он к оппозиции до того, как потерял память.

Глава 3

Наедине Люк чувствовал себя заблудившимся иммигрантом. Кристина успела стать его проводницей. Без нее он блуждал словно слепой в пустыне. С управлением автомобиля он разобрался быстро. По прошествии десяти минут он водил точно профессионал со стажем длиною в жизнь.

Полицейский похлопал по карманам свободной рукой в поисках сигарет. Последняя пачка пустовала, и он вспомнил, что все найденные в его доме деньги находятся в распоряжении Кристины. Он подумал, что в его квартире должны были храниться хоть какие-то накопления и напоминания о прошлом. Ведь фотоальбомы с хроникой есть у каждого, и он не может отличаться от остальных настолько разительно. Перед его глазами на мгновение возник образ рыжеволосой девушки с ярко-зелеными глазами, который он предпочел оставить до лучших времен.

Навигатор показывал новый пункт назначения через тридцать километров. Незаселенные трассы сменились захламленными мусором трущобами. Один из этих серых многоэтажных домов хранил квартиру Люка. Подъездная дверь была выбита и висела на одной петле.

Люк не знал, какая из квартир принадлежит ему, и на всякий случай дергал ручки каждой. Пролет, заваленный бочками, газетами, пустыми банками. Краска почти выцвела, а стены отслаивались пластами. Запертой оказалась только квартира на первом этаже. По звонку на порог вышла пожилая дама с котом на руках.

— Тебе чего? — грубо спросила она.

— Вы меня знаете?

— Может, и знаю.

— Я здесь живу?

— Сложно сказать. Ты здесь редко появляешься. Но если появляешься, то живешь на последнем этаже. Хотя какая разница? Ночуй в любой. Все они одинаковы.

— А ключи я вам на всякий случай не оставлял?

Люк вспомнил, как в прежние времена отдавал ключи соседям на хранение.

— С какой стати? — фыркнула она. — Здесь ни одна, кроме моей квартиры, сроду не закрывалась. Такое ощущение, что только я пытаюсь сохранить видимость того, что было раньше. Не поверишь, но у меня даже кое-какие вещи уцелели.

Она хлопнула дверью, и Люку оставалось разве что последовать ее совету. Однако каждый раз он натыкался на хозяев, спящих на полу в груде мусора.

Его собственностью оказалось просторное пристанище с огромной кроватью из погнутого матраса на скрипящих пружинах и деревянным шкафом длиною в стену, столика, кресла и телевизора из пятидесятых годов. На столике у окна гнили цветы, окруженные окурками, полными и пустыми бутылками из-под виски. Люк откупорил еще запечатанную и рухнул в кресло напротив выключенного аппарата.

Он просидел до вечера, опустошив остальные бутылки и так ни разу не захмелев. Наконец, поднялся и просканировал шкаф в поиске сигарет. В карманах грязной одежды копилась какая-то мелочь, которой бы не хватило даже на четверть пачки. Тогда взгляд Люка привлекла вырезка с огромным заголовком: «Ограбление, совершенное никем. Не пойман — не вор».

Он выдвинул один из ящиков и наткнулся на целую стопку статей о преступлениях. Никакой связи между ними он не усмотрел. Одни заголовки кричали об ограблении, совершенном невидимками, вторые — об исчезновении людей, третьи — об убийствах без свидетелей. Под грудой вырезок хранилась неаккуратно сложенная пачка денег разной валютой и банковскими счетами, с десяток документов с фотографией Люка, но с разными именами на каждом. В углу шкафа под коробками из-под обуви ждала не меньшая удача — несколько блоков сигарет. Там же сложенные кое-как амулеты с изображениями животных и знаками, которые показались ему знакомыми, кожаные повязки, темные очки разных форм. Он уже не сомневался в том, что квартира принадлежит ему — разница между ней и домом, который он посетил ранее, была незначительной — поэтому деньги он мог тратить со спокойной душой.

Коридор напоминал салат из всего, что можно поместить в квартиру: стиральная машина рядом с холодильником, зеркало за стеллажом с посудой. Люк забросил грязную одежду в машину и перебрал чистую. Удивительным образом ютились в его шкафу вещи спортивные и классические, строгие костюмы и свободные штаны, старомодные и современные. Он надел самую удобную, на его взгляд, одежду: свободную рубашку без рукавов, черные брюки, круглые очки и массивные ботинки. Украшения с рук и шеи он снимать не стал. Остановился напротив зеркала, раскинув руки в стороны, и осмотрел себя в полный рост. Подошел ближе и пригляделся к бледному лицу и таким же глазам. Его удивило полное отсутствие радужки. Из угла в угол глаза бегали только зрачки.

Он вернулся к стиральной машине, которая к тому моменту уже закончила работу, сложил деньги с документами в отдельный пакет и собрал пустые бутылки. Выносить мусор он далеко не стал — подъезд и без того приходился свалкой — и вышел на узкую улицу в поисках приличного кафе. Таких поблизости не оказалось, и ему пришлось посетить забитый уголок на шоссе. Слишком уютный для мусорных притонов с безликими высотками. Он удивился чересчур низким ценам, но официантка пояснила, что это как раз у него слишком много наличных для одной чашки кофе.

— Здесь хватит на то, чтобы купить это место, — усмехнулась она.

Девушка была приверженницей свободного стиля. Несмотря на светлый тон кожи и европейскую внешность, она носила бинди и круглую серьгу в носу. При этом одета была неформально: порванная футболка, американская пилотная куртка с нашивками, легинсы и тяжелые сапоги на высокой подошве.

— Такие цены только у вас?

— Считай, что так, — бросила она в ответ.

Ее непреднамеренная ложь, вызванная скорее растерянностью, подействовала на него незначительно, и все же он схватил ее запястье по инерции.

— А если честно?

— Не сказать, чтобы только у нас, — протянула девушка. — Во внешнем мире цены куда ниже, но нам нужно как-то себя поддерживать. Это нелегко, знаете ли. Мы с хозяином едва перебиваемся.

— Во внешнем мире? — напрягся Люк, отпуская ее руку.

Девушка застыла, глядя на него с усталой иронией.

— Совсем из ума вышел?

— Выходит, вы меня знаете? — ответил вопросом на вопрос он.

Девушка только улыбнулась, щуря подведенные мелом глаза. Было заметно, что поведение мужчины кажется ей нарочно фальшивым.

— Это какая-то игра, Гари? — спросила она, опустив блокнот с заказом.

— Гари? — переспросил он.

— Если хочешь сохранять нейтралитет, я даже спрашивать не буду зачем. Значит, так оно и надо. Передать остальным, чтобы ничего у тебя не спрашивали?

— Остальным?

Она вытянула шею, скептически покачала головой и отправилась на кухню. Мужчина выкурил несколько сигарет, дожидаясь заказа. В состоянии покоя он выглядел инертным, даже почти спящим.

— Если тот мир внешний, то это, стоит полагать, внутренний? — спросил Люк, когда она вернулась.

— Боги, скажи, что делать, — процедила сквозь зубы девушка.

— Просто расскажи все что знаешь. Сделай вид, что мы незнакомы. Что я человек из внешнего мира. Объясни, в чем отличие и что нас держит здесь, а кого-то другого там? Есть ли между вами война? Мне нужно быть в курсе всего. Ведь мы чем-то занимались, верно? — уточнил он.

— Ну, разумеется, Гари. Ты один из первых, кто отказался принимать иллюзорный мир. Ты самый главный наш проводник. Ты Первый.

Люк потер переносицу и тяжело вздохнул. Совсем недавно, какую-то неделю назад он жил и работал в пятидесятых, зарабатывая для семьи на обывательской работе. Как он мог стать чьим-то проводником?

— А этот мир, выходит, настоящий?

— Можно и так сказать, — пояснила она. — Мир беженцев, отбросов, которые не желают становиться частью иллюзии. От тех, кто не желает верить системе, безжалостно избавляются.

— Дай мне секунд десять, — потер лоб полицейский, разглядывая пустые глазницы в отражении чашки. — Получается, мы просто бежали от того, чей частью не хотим становиться?

— Пока прогнозы туманны, — пожала губы она.

— И мы не хотим ничего изменить?

— Показать нам, куда идти, — твоя обязанность. И до сих пор ею остается.

Девушка выставила запястья с татуировками в виде чуть повернутых вбок крестов.

— Перекресток, — подсказала девушка. — Символ трудности выбора. Во всяком случае, у нас есть выбор. Этот знак носят все, кто не согласен. Те, кто еще борется за права и свободу. Кто выступает против кодовых номеров, по которому можно вычислить все, что тебя касается. Даже местоположение на текущий момент.

— У меня эта метка тоже есть?

— Ты ее и придумал, — улыбнулась девушка. — Многим приходилось скрывать свои намерения. Такая метка у тебя на шее сзади.

Чем глубже он вникал, тем меньше понимал ситуацию, в которой оказался.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Нам запрещено говорить имена. И это твое правило. Но если ты не прочь его нарушить, то Махарди. Ты зовешь меня просто Махой.

— Люди во внешнем мире тоже носят имена?

— Условно да, но для государства и компаний, на которых работают и которым принадлежат, они просто двоичные коды. Мешки энергии, состоящие из нулей и единиц.

— И только поэтому мы бежали? Поэтому стали отщепенцами?

Маха обошла мужчину стороной и откинула волосы с его шеи.

— Странно, вроде бы и понимаю, что это ты, но никак не могу отделаться от мысли, что ты шпион, — вернулась на прежнее место и всмотрелась в его глаза девушка. — Вот уже пятнадцать минут на тебя направлен прицел моего пистолета, но я не выстрелю до тех пор, пока мои подозрения не оправдаются. Ты всегда вел себя странно, однако к такому поведению все привыкли. Теперь ты словно бы не ты вовсе. Конечно, я пообещала исполнять каждое твое поручение и даже повторю твои же слова. И все же, это странно.

Полицейский кивнул, девушка опустилась на стул и взяла сигарету из его пачки.

— Люди внешнего мира несвободны, потому что у них нет права выбора. Они зависимы от всего материального. Выполнить даже самую элементарную работу они не в состоянии. Окружающий мир их не устраивает, но изменить его они не хотят. Для этого они создали новый мир, иллюзорный. Тот, что находится у них голове. Они программируют мир вокруг таким, каким хотят его видеть.

Маха достала квадратное устройство, практически прозрачное по ширине, и запустила нужную программу одним нажатием пальца.

— Я этим пользуюсь нечасто, правда, — покраснела она. — Знаю, ты это запрещаешь, но никаких личных данных я нигде не оставляю, клянусь. Я даже кэш путаю, чтобы они не понимали, что конкретно я ищу. К тому же я пользуюсь программой одного крайне известного и крайне скрытого хакера. Она позволяет блокировать любое проникновение системы в личные ресурсы.

— Как знаешь.

Маха развернула прозрачный двусторонний экран. Проступило объемное изображение людей с очками, закрывающими большую часть лица.

— Им кажется, что они живут. Что они делают что-то значимое. Они оправдывают свое бесцельное существование жизнью внутри. Им кажется, будто они индивидуальны, независимы. А на деле, они рабы техники, государства и кредитов, которых накопили в огромном множестве. Они не видят выхода и поэтому отключаются от реальности. Наш мир отличается лишь тем, что мы хотим жить, хотим создать. Своими силами, а не с помощью устройств. Они отказываются принимать такой мир.

— То есть люди действительно не покидают своих домов?

— Точно гусеницы, не выходящие из коконов. Они так не создали космических кораблей и не совершили космических путешествий, потому что им хватает господства внутри себя. Там, в собственной реальности, они короли и гении. Там отсутствует конкуренция. Они всегда первые. И если что-то идет не так, значит, они просто не заплатили по кредитам своей фирме. В их голове начинается полное безумие. Их просто разрывает внутри собственного мира снова и снова. Они не могут выбраться и застревают в этом безумии навечно. Их разум не умирает, потому что минута здесь длится сотню лет там. Они вынуждены блуждать по лабиринтам своего подсознания бесконечно, не видя конца. Они теряют контроль над собственной реальностью и попадают в мыслительный ад.

Открылась анимированная картинка с изображением счастливого мужчины на берегу моря. Он поднял коктейль, салютуя девушке, похожей на Мерлин Монро.

— Она еще жива? — удивился Люк.

— Они могут позволить все что угодно. Создавать фильмы с помощью сознания с самыми невероятными эффектами и развитием сюжета, после чего транслировать по общей сети. Могут обедать с погибшими звездами. Да что уж там! Могут на них жениться и сбрасывать фотографии своим друзьям. В их реальность.

— Но ведь вероятен факт, что кто-то захочет жениться на одной и той же знаменитости. Что тогда происходит?

— Голограмма разрывается вместе с их сознанием. Поэтому лучше семейные снимки держать при себе. Либо показывать друзьям из своей реальности, создавая эскизы старых друзей. Какая разница, настоящие они или нет, когда можно окунуться в иллюзорный мир с головой и не чувствовать дискомфорта? Всего лишь выплачивать долги по кредиту и жить беззаботно до конца… До какого они хотят конца. Они сами придумывают, сколько им жить и как умирать.

Женщина, подающая руку принцу из популярного некогда мультфильма. Мужчина в темном костюме супергероя и мальчик, включенный в сюжет любимой книги. Все они соблазняли счастливыми лицами зрителя, что смотрел на экран.

— Ты можешь стать частью чего угодно, — описала фотографии Маха.

— Но что, если их отключить принудительно? Или если выйдет из строя система?

— Они потеряют память. Вся информация об их жизни, по сути сама жизнь хранится на жестком диске. Они просыпаются в полном неведении. Причем забывают и ту жизнь, что вели на диске, и ту, что была до нее. Они сходят с ума, узнавая о том, что происходит вокруг. Разумеется, эта информация конфиденциальна.

— Но даже если всплывет, люди ее проигнорируют.

— То же самое ты говорил, когда это произошло около года назад. Ты слил информацию о замыкании более чем трех тысяч программ. Никакой реакции. Даже среди тех, кто был временно отключен или еще не подключился.

— Системный брак не исключен при создании любой техники большими тиражами. Но в данном случае речь идет о человеке.

— Больше, о его душе. Она не умирает и вынуждена петлять внутри сознания трупа. Это хуже, чем кошмар наяву. Сначала человек создает идеальный, с его точки зрения, мир. К хорошему быстро привыкаешь. И вот он уже забыл о том, что когда-то его создал. Он убежден в своем бессмертии. В том, что умеет летать, потому что в его мире все рождаются с крыльями за плечами. Но вот что-то пошло не так, и происходит замыкание в устройстве и порядке его мира. Представь, что кто-то берет твой мир своей огромной рукой и сжимает до размера грецкого ореха или выбрасывает в черную дыру. Либо же просто его лопает, включает невесомость на поверхности земного шара и оставляет все человечество твоего сознания подвешенным в центре пустой галактики. Вариантов много. И если носитель запрограммировал организм созданного сознанием человечества на абсолютное выживание, то есть лишил низших потребностей, сам понимаешь, все это человечество обречено на бесконечный космический полет в центре небытия.

После длительной паузы, выделенной на переваривание информации, Люк очнулся.

— Остался хоть кто-нибудь по-настоящему живой?

— Во внешнем мире только программисты и корпорации, на которые те работают, и процентов двадцать от прочего населения.

— А подобные этому места еще есть?

— Разумеется. В Америке их не менее десяти, еще пять в Европе. Они разбросаны по всему земному шару, только это не афишируется. Против них не воюют, но только до тех пор, пока они не ступят в мир внешний. Считается, что аноним, перешедший черту, несет в себе преднамеренную угрозу для иллюзорного мира. Территория этого сектора начинается десятью километрами южнее и расстилается еще на двадцать километров к северу. Некрупный, но никто и не говорил, что он самый большой.

— А люди с чипами…

— Прокаженные.

— Они не могут присоединиться к нам, если уже помечены?

— Могут, если очистятся от меток. В том числе имен. Но зачем им это? Они плавают по своим утопиям и бросать их ради реальности не намерены. Реальность, в которой работают? — фыркнула она. — Увольте! Их лишили права выбора, поэтому они разучились видеть настоящее.

— Маха — не твое настоящее имя?

— А кто говорил, что я была прокаженной? — оскорбилась девушка. — Это мое имя, потому что меток я никогда не носила. И вообще согласилась на такую жизнь одной из первых.

— Прости, — неловко улыбнулся он, приступая к остывшему кофе. — Но это звучит как мракобесие. И этот крест… Какое-то навязывание религиозных взглядов. Подобное существовало и в мое время.

— Полагаешь, я шучу? — разозлилась Маха.

— Нет, я уже почти ничему не удивляюсь. Но крест — это уже навязывание.

— Не крест. Перекресток, — строго поправила она. — Этот знак придумал ты. И он не привязан ни к какой религии, потому что ты не причислял себя ни к какой из известных вероисповеданий или философий. Это знак выбора, который делают уже в сознательном возрасте.

— Неужели знаки имеют такое принципиальное значение?

— Знаки несут материальную печать. Так нелепо и глупо пересказывать слова человеку, который сам же их произносил, — вскинула голову девушка. — О важности меток знали все правители. Свастика тебе удачи не принесет, будь уверен. Есть что-нибудь будешь? Вид у тебя неважный.

— А обычно я что-нибудь ем?

— Когда как. Ты вообще все решаешь спонтанно.

— Человек внешнего мира чем-нибудь питается?

— Человек внешнего мира, — скептически повторила она. — Человек вымирает как вид. Становится хуже машины. Машины хотя бы что-то делают. Человек внешнего мира питается энергией и старается обходиться без еды в привычном ее понимании.

Люк заметил за кассой пожилого мужчину, в каких-то лохмотьях: радужной футболке, спортивных штанах и тапочках.

— А это кто? — махнул он в его сторону.

— Хозяин магазина и мой начальник по совместительству. Его сын Том живет во внешнем мире. Жил, точнее сказать. Некоторое время назад его не стало.

— То есть? Что-то вышло из его системы?

— Нет, его похитили. Возможно, убили. Никто не знает.

— Я знаю этого мужчину? — привстал Люк.

— Время для разговора не самое подходящее, — поспешила за ним Маха.

— Добрый день, сэр, — остановился у кассы напротив старика полицейский. — Мне нужно поговорить о вашем погибшем сыне.

Старик бросил утомленный взгляд на девушку. Той осталось только раскинуть руками.

— Я его просила, но что толку?

— Что ты хочешь знать, Гари? — обошел стойку и опустился на стул старик.

Люк заметил, что у мужчины слишком дрожат руки для того, чтобы прикурить сигарету, и помог ему.

— Что-то вышло из системы? — переспросил у старика он.

— Понятия не имею, — покачал головой тот. — Не подумай, что мне плевать на судьбу сына. Все его осуждали, но, в конце концов, это его выбор. И никто не вправе навязывать ему свою точку зрения. Пусть бы жил как угодно, только жил. Ведь он мой сын, а у меня больше сыновей нет.

— Как давно он исчез?

— Около недели назад, как мне удалось выяснить. Хотя контакта я с ним не поддерживал больше года.

— Выходит, с вами кто-то связался?

— Да, мне сообщили, что мой сын не выходит на работу вот уже два дня. Понятия не имею, как им удалось достать мой адрес.

— Во внутреннем мире есть телефоны?

— Хотя бы этой роскоши нас не лишай, — усмехнулся старик. — Не знаю, зачем взял трубку. Видимо, не до этого было. Я сильно переживал. Переживал настолько, что — прости, Люк, но я не мог этого не сделать — навестил квартиру сына. Клянусь, я не оставил ни единой нашей координаты. Ни одного намека. Всего лишь осмотрел квартиру Тома и забрал кое-какие вещи, которые смогут облегчить поиски. Том, знаешь ли, мальчик очень скрытный. На публике появлялся редко, ни в какой связи замечен не был. Среди его вещей на рабочем столе я обнаружил стопку визиток и его текущее задание. Уж не знаю, кем он работал…

— Полиция дом осмотрела раньше вас?

— Мне ничего не доложили, но уверен, что так.

— С тобой беседовали? — спросила Маха.

— Только насчет его работы. Но я и сам понятия не имею толком, чем он там занимался. Вроде поиском каких-то вирусов или багов. На этих визитках неполный список личностей, которых он разыскивал.

Люк просмотрел педантично разложенные по датам карточки. Последним числился некий Л. Даргас.

— Не знаете, кто этот Л? — спросил у старика он.

— Преступник и убийца Люк Даргас, — пояснил тот. — Во всяком случае, так говорят документы. Их мне забрать не позволили.

— И как выглядит этот Люк? — начал волноваться полицейский.

— Никто его не видел. Никто даже не знает, из внешнего он мира или же внутреннего. Не известен ни его возраст, ни происхождение. Разве что пол.

— Что значит неизвестно, к какому миру он принадлежит? Если он убирает людей из внешнего мира, значит, он должен находиться где-то среди нас.

— С чего ты взял? — прищурился старик. — Мы не хотим причинять вред людям из внешнего мира. Среди них наши дети, родители, друзья.

— Наши враги не они, — пояснила девушка. — А система, которая ими манипулирует. Мы хотим всего лишь открыть им глаза на реальные вещи, но никак не… Это противозаконно. Преступления крайне редки, что в мире нашем, что во внешнем. Особенно во внешнем. Людям незачем убивать и грабить на самом деле, когда сделать это внутри себя гораздо легче.

— Тогда… против чего мы воюем? — замешкался Люк. — Против мира без насилия? Чего плохого в том, что?..

— Что с тобой, Гари? — сохранял подозрительность старик, протягивая руку к его лбу. — Ты как будто забыл, что сам проповедовал.

— Я ничего не проповедую, — стряхнул его ладонь Люк. — У меня только одно правило: не вмешиваться в жизнь других. И если нынешний человек не вмешивается в жизнь постороннего, ничего предосудительного я в этом не вижу.

— Но эти люди не люди вовсе, — вступилась Маха. — Ты сам об этом не раз говорил. Это уже новый вид. Вид, который желает стать бессмертным. Ты никогда не отличался адекватностью, но сегодня переступил все границы, — заключила девушка, опускаясь на землю и занимая позу лотоса.

— Прежде чем что-либо понять, мне следует навестить внешний мир, — оправдался Люк. — Я в нем когда-нибудь уже бывал?

— Ну, разумеется, Гари! Ты постоянно там обитаешь, потому что работаешь на местную полицию.

— Значит, я все-таки полицейский? Полицию во внешнем мире? — удивился он. — Как такое возможно? Что насчет моих отпечатков пальцев и фальшивых документов?

— Ты двойной агент, Гари. Не полицейский, — исправился старик. — Просто работаешь под прикрытием, поэтому твое рабочее место находится в полицейском участке. Двойным агентам позволено пользоваться фальшивыми документами. Они полагают, будто ты следишь за нами. Будто ты подосланный кролик, понимаешь, о чем я?

— Но что, если я действительно работаю на них? — с опаской спросил он. — Что, если мое настоящее имя не Гари? Что, если я убираю своих же?

— Это исключено. Если бы это было правдой, нашей коммуны уже давно бы не существовало. Ты столько раз прикрывал наши задницы, что это даже абсурдно. Наконец, они не знают, кто ты такой. Это наше главное оружие.

— И кто я такой?

— Ты Гари Даласкиз. Человек, с которого все начиналось, — улыбнулся тот. — В то время как они думают, будто ты один из последователей. А значит, один из тех, кого запросто можно переманить деньгами и сказками о хорошей жизни.

Люк задумчиво кивнул.

— Дайте адрес конторы, в которой я работаю во внешнем мире.

— Я сам тебя подброшу, если хочешь. Кстати, я слышал, что у них появилось оружие, способное вычищать память, но не мог подумать, что они уже пустили его в ход.

— Полагаете, памяти меня лишили специально? — нахмурился мужчина.

Он вспомнил свою первую встречу с Кристиной. Незнакомка с подозрительно добрыми намерениями вполне могла сойти за агента внешнего мира. Она исчезла так же внезапно, как появилась.

— Забирайся в фургон, — махнул на раскрашенный в радужные цвета пикап он и отер ладони о грязные штаны цвета хаки, прежде чем занять водительское кресло.

Когда автомобиль тронулся, Люк продолжил размышления вслух.

— Я вижу много противоречий. Вы говорите, внешний мир избавлен от преступности. В то же время в нем есть полицейские участки.

— Преступники — это мы. А защищают они себя.

— В таком случае, каким образом вы попадаете в мир внешний? И почему вас не арестовывают? Например, когда вы осматривали квартиру покойного сына.

— Во-первых, — насторожился старик, — мой сын еще не покойник. Во-вторых… Тебе что-то известно? — обернулся и посмотрел на него упор он. — О моем сыне.

— Мне мое имя неизвестно, не говоря уже об остальном.

— Честно признать, — потер подбородок тот, — я и сам не раскусил этого момента. Сам поразился такой официальности, ожидал облавы.

— Так зачем пошли?

— Я был подавлен! — возмутился старик. — Растоптан! Посмотрел бы я на тебя, узнай бы ты о смерти единственного сына. Я жил для него большую часть жизни, и вот… Ты не представляешь, каково это, умирать позже собственных детей. Тебе кажется, будто ты оставляешь что-то после себя, и тут приходится держать тело мертвого ребенка на руках.

— Вы держали его тело?

— Фигурально выражаясь. Если честно, я сразу почувствовал, что его нет в живых. Еще до того, как мне позвонили. Родительское сердце никогда не обманывает. И в то же время оно надеется на лучшее. Хотя и знает правду. Я хочу верить.

— Вы встретились с полицией внешнего мира? Они опросили вас?

— Признаться, очень вежливо, без нажима. Более того, предоставили доступ ко всем документам и личным данным сына. Может, у них сохранилось какое-то уважение к родителям покойников? — горько усмехнулся старик.

— И это все? Вы уверены, что они?..

— Уверен, Гари, — убежденно отмахнулся тот. — Я же не маленький.

— Но что, если… — нехотя выговорил мужчина. — Что, если это я попросил их вас не трогать? Получается, это дело расследую я. Вполне логично, если учесть все вышеуказанное.

— Да, но ты не учел того, что сам не рассказывал нам об этом деле. Ты никогда ничего от нас не скрывал. А уж о смерти моего сына рассказал бы и подавно. Это я сам хотел тебя об этом попросить, но раз уж зашел такой разговор…

— Я попытаюсь разузнать все возможное, сэр. Тем более что это в моих же интересах. Ваш сын пропал неделю назад. Как раз в то время, когда пропал я. Случайностей не бывает. Эти события как-то связаны.

— Возможно, — уставился в пустоту водитель.

— Как зовут вашего сына?

— Том Черил.

Люк отвернулся к окну и выдохнул. Он знал не так много имен, чтобы забыть то, которое принадлежало телу в его автомобиле.

— Что, если я скажу, что это я убил вашего сына? У меня были на то какие-то причины?

Старик непроизвольно обернулся и дернул руль, отчего машина съехала на обочину, но тут же реабилитировался и вернулся в строй, не скрывая улыбки.

— Это исключено. Ты спас слишком многих, чтобы кого-то устранять.

— Но что, если я устранил одного ради тысячи? Это вполне на меня похоже. Прежний я выбрал бы такой вариант. Мой образ мысли вряд ли мог измениться.

— Жертвенность — не по твоей части.

— Но разве я не жертвую собой, чтобы спасти вас всех?

Старик уверенно покачал головой.

— Я не верю, что ты способен на убийство. Ты даже животное пальцем не тронул ради спасения тысяч. Ты один из тех, кто верит в судьбу.

— И поэтому не верю в силу выбора, которую отстаиваю этой коммуной? — нападал Люк. — И разве жизнь животного меньше по значимости? Чем вы ее мерите?

— Я лишь сказал…

— Разумом? — не отступал Люк. — В таком случае, животное может оказаться куда разумнее вас. Даже листок с дерева может оказаться куда разумнее человека, потому что не наполняет голову всяким дерьмом.

— Раньше, помнится, ты говорил, что глупую мысль от умной ничто не отличает.

— А теперь говорю, что все мысли равнозначно глупы.

— Я тебя и раньше не понимал, Гари, — обернулся старик. — Ты разговариваешь на кодовом языке? Если прослушивают или следят — дай знак.

— Пускай прослушивают, — отмахнулся он. — Я еще сам не до конца принял эту реальность. Возможно, это какой-то длинный, продуманный до деталей сон, в то время как я лежу в клинике с комой из-за сердечной недостаточности. Знаете, мне кажется, когда-то я слишком много пил.

— Ты и алкоголь в этом мире несовместимы. Хотя наркотиками когда-то баловался. Опять же это исключительно мое предположение. Уж больно странный ты тип. Удивительная у тебя все-таки память. Ты помнишь какие-то несуществующие вещи, а свое настоящее совсем забыл. Видимо, их прибор не только вычищает мозг, но и заливает в него новую информацию.

— Я еще сам не понял, как это работает. Знаете, это похоже на плохое кино. Вот я сижу в полупустом зале и вглядываюсь в обрывки бессюжетной ленты, силясь собрать его в нечто цельное. И в то же время соседи пересказывают мне сюжет другой картины, совершенно другого жанра, и моя концентрация рассеивается. Кристина мне ничего не объяснила. Нужно было…

— Кто такая Кристина?

— Я так и не успел ее узнать. Возможно, девушка, которая спасла мою жизнь. А возможно, и та, которая первоначально ее отняла. Она вполне могла, как вы говорите, стереть мою память и бросить на произвол, забрав все средства к существованию.

— Она тебя ограбила?

— Я бы так не сказал. То есть… Я даже рад, что она встретилась мне на пути. Ведь без нее бы я совсем пропал и запутался в происходящем. Кто знает, как оно на самом деле. Я даже не успел понять, какому миру она принадлежит. Наверное, потому что не понимаю, какому миру принадлежу сам. Против чего борется внутренний мир?

— Мы хотим вернуть личное пространство, Гари. Понимаешь, ступая на их землю, ты лишаешься всего. У тебя не остается ничего, что можно было бы скрыть. Если ты захочешь уединиться, чтобы излить душу на фотографии с обнаженными дамами, за этим процессом будут наблюдать тысячи глаз. Не исключено, что твоих знакомых. О тебе известно все. Даже больше, чем ты сам знаешь. Сомневаюсь, что там еще остались знакомые. Зачем поддерживать связь с теми, с кем не видишься вовсе и кого стыдишься? Они сидят в своих яйцевидных клетках и не выходят за порог своего метра. Их пространство сужается до одного шага в диаметре, а им кажется, будто они стали свободными, вольны выбирать, куда идти, что делать и как жить. За них это решили еще до их рождения. Они боятся мира. Верят, что он враждебен, и если заниматься тем, что они действительно любят, то их непременно заклеймят. Мир воинственен и страшен, он моментально их убьет, стоит сделать шаг влево. Вот во что они верят. Мы боремся за правду.

— С каждым годом мы становимся намного слабее природы. А мир не враждебен, я согласен. Он инертен и спокоен. Его строит и меняет только наше восприятие. Однако сам мир наше восприятие и присутствие никак не действует. Все события строятся на причинно-следственных связях. Вашего сына убили только потому, что он оказался не в том месте. Если относиться к миру как к полю боя, то он ответит тем, что вы от него ждете.

— Хочешь сказать, я хотел смерти сыну? — усмехнулся старик.

— При чем здесь вы? Вы и ваш сын — не одно и то же лицо. Он сам ее для себя выбрал. Он с ней не боролся.

— Наверное, — задумчиво протянул старик. — Я всю жизнь проработал на кофейной плантации. Но мне эта работа всегда нравилась. Мне действительно доставляет удовольствие трудиться. Я против случайного богатства. Деньги нужно получать за труд, а дом строить собственными руками.

— В наше время появился растворимый кофе.

— Ваше время — это какие годы? — рассмеялся он.

— Пятидесятые.

— Ты и тогда эти помои пил? — расстроился старик. — Кофеина в нем, возможно, и больше, но вот от первоначального напитка вкуса никакого не остается, будь уверен. Добывать и варить настоящие кофейные зерна — целый ритуал, которому нет равных. Я четыре года прожил на островах, транспортируя эти зерна в Америку. Ни с чем не сравнимый запах. Такой знойный и горький, — втянул невидимый аромат он. — Я загорелся идеей подарить этот вкус всем тем, кто родился и вырос на материке и ничего о нем не слышал. А когда подзаработал достаточно средств, чтобы заняться любимым делом, поехал во Францию учиться на баристу. На тот момент мне и двадцати не было. Проработал во Франции еще восемь лет. А потом обзавелся семьей и ребенком.

Он потер переносицу, и Люку стало не по себе. Он почувствовал себя в теле того, кого стоило ненавидеть и бояться.

— Что вы обнаружили в доме своего сына? — разбавил тишину он.

— Только личное. И вот это, — поднял руку и выставил безымянный палец с шестигранным кольцом он. — Это он носил не снимая.

— Что оно значит? Он был венчан?

— Нет, семьи он завести так и не успел. Он был очень скрытным и одиноким мальчиком, поэтому девушки у него никогда не было. Хотя сам я остепенился только в тридцать с лишним.

На Люка накатила тошнота. Высокая для габаритов грузовика скорость усиливала эффект.

Больше о сыне старика он не упомянул ни разу. Через полчаса они оказались у границы между двумя мирами. Граница обозначалась столбами на дистанции метра друг от друга. Никакой преграды Люк не заметил и уже приготовился пройти мимо, но старик резко его остановил.

— Не знаю, из какого вещества состоит эта конструкция, но лучше не рисковать. Уж не помню, кто из нас ее поставил, но разум ее сделал явно больной.

— Конструкция?

Вместо ответа старик поднял камень и бросил в сторону столбов. Когда камень настиг их невидимой границы, вспыхнуло что-то невыносимо яркое, почти неоновое. Камень расщепился в пыль.

— Это неофициальная граница, — пояснил старик. — Если хочешь перейти на сторону внешнего мира, следует обзавестись подобающими документами, пройти через ворота в километре отсюда и признаться в том, что ты дезертир.

— То есть мы людей не держим?

— На то мы и внутренний мир. У каждого есть выбор. Мы никому не преграда.

— А на сторону внутреннего мира кто-нибудь переходил?

— По неофициальным подсчетам, около десяти миллионов. По официальным — около двух сотен тысяч.

— Что значит по неофициальным?

— Эти люди пытались пройти. Разумеется, с той стороны им такой возможности не предоставили. Уверен, с этими людьми произошло то же самое, что и с камнем.

Люк бросил взгляд на горку песка у границы и кивнул.

— Каким образом переходим мы?

— А мы создали специальный материал, который помогает создавать кроличьи дыры в пространстве в радиусе одного метра, что составляет воздействие поля. Ты должен вернуться в прежнюю реальность, сменив координаты ровно на метр. И тем самым оказываешься за границей поля и воздействия электронного барьера. Это баг нечто вроде вакуума, который…

— Мне кажется, систему можно как-то упростить.

— Сам создал — сам и упрощай, — ухмыльнулся старик. — В общем, все, что тебе нужно, — это оголить блокатор системы и сделать десять шагов вперед в той реальности. Но только десять, запомнил?

— Вполне. Вот только никакого блокатора при мне нет.

— У каждого есть блокатор, Гари. Как же ты сюда попал?

— Что ж, я свой потерял, — раскинул руки Люк.

— Ладно, — вздохнул старик и вынул небольшой мешочек с чем-то плотным и квадратным. — Пользуй моим. Как найдешь — верни.

— То есть такой баг есть у всех? — удивился Люк. — У каждого жителя внутреннего мира? Зачем он всем нам?

— Чтобы приобрести продукты, которых здесь не достать. Или встретиться с людьми, которых здесь не увидишь.

— Выходит, в какой-то степени мы зависимы от того мира?

— Мы ни от чего не зависимы. Мы вправе передвигаться где захотим.

Люк взял мешочек и подступил к невидимой черте вплотную. Старик сказал что-то в назидание, но мужчина уже оголил программу и делал первые шаги в реальности, где события развивались наоборот, а значит, одно действие приходилось повторять по сотне раз. Двигаться в таком пространстве было чрезвычайно трудно. На свои десять шагов Люк потратил не меньше часа. Он упорно считал, чтобы не сдаться раньше времени. По достижении десяти он спрятал программу и оказался в реальности, которую покинул часом раньше. И все же реальности недоступной его пониманию.

С одной стороны, разительно это пространство не отличалось. Никаких летающих машин, обещанных в прошлом веке, никаких космических кораблей, которые изображали в иллюстрациях его времени. Обыкновенный заселенный город с многоэтажными кирпичами. Крошечные квартиры с россыпью таких же окон. Огромное число машин и супермаркетов.

Он заметил ряд контор, на вывеске одной из которых значилась шестигранная звезда. Этот знак он помнил еще на своей прежней работе полицейским. Его остановили уже на входе.

— Пропуск, — сказала женщина в стеклянной будке.

— У меня информация о пропаже человека.

— Пропуск, — повторила она механическим голосом.

— Я здесь работаю, мисс. У меня информация о пропаже человека, — настойчиво повторил он.

Женщина с подозрением отвернулась и связалась с шефом по микрофону.

— Вас ждут. Кабинет триста сорок четыре, — сказала она, хмурясь и провожая его взглядом. — Без пропуска, — добавила она тише вслед мужчине. — И здесь курить запрещено.

Люк поднялся на второй этаж и остановился у дверей комиссара.

— Здесь курить запрещено, сэр, — догнал его в дверях молодой офицер.

— Нет-нет, Джозеф, — успокоил его сидящий в кресле шефа мужчина средних лет. — Сету можно.

Люк вгляделся в лицо незнакомца. Он годился ему в отцы, но отцом явно не был.

— С какой стати ты забыл пропуск? Я тебя не узнаю!

— Сет? — переспросил он, перешагивая порог.

— Вы уверены?.. — подал голос молодой офицер.

— Расслабься, Джозеф, прошу тебя.

Тот покраснел и споткнулся в коридоре.

— Все пытается доказать, что достоин повышения. Ты же его еще не видел? Нанял три дня назад. Это мой средний. Работает безупречно, ничего не могу сказать. И все же сын начальника, и такое быстрое продвижение. Люди не поймут.

Конец ознакомительного фрагмента.