Антропиус

Тимур Рустемович Батиралиев

Антироман обо всем и ни о чем!Биографическая история одного кинорежиссера, который на закате своей карьеры решил оставить за собой размышления о прожитой жизни. Книга содержит нецензурную брань.

ГЛАВА II: На седьмой день

Воскресенье — день чудесный. Да кто это вам сказал? Я работаю без выходных, хоть кто-то меня называет «Богом». Мне, конечно, лестно это слышать, но вот чертовых выходных все равно от этого нет. Только в работе я нахожу покой, только творчество — мое наслаждение и удовольствие. Работа по душе — самое большое счастье. Ни любовь, ни деньги, ни секс! Все это ерунда! Вот работа, которая приносит наслаждение — самое настоящее счастье! Не верите? Придется! Хотя, знаете, что я вам скажу? Пока я не такой предсказуемый для вас. ИДИТЕ К ЧЕРТУ!

Свет, камера, мотор!

На площадке как всегда царит суета: люди носятся с необычайной скоростью: съемочная группа возится с аппаратурой, актеры позируют перед камерами, продюсер что-то опять решает, а я сижу на своем кресле и наблюдаю за происходящим. Только я статичен: одна недвижимая точка в океане динамики хаоса. И да, это моя суета! Сидеть на креслице, попивать бурбон и наблюдать! Неимоверная нагрузка…

Да какой там! Я ношусь больше всех: подойти сюда, сходить туда, обсудить с этим, поговорить с тем, дать указания третьему… Профессия «Режиссер» создана исключительно для меня! Обожаю свое дело. Я и не вхожу в список самых богатых людей мира (я про финансовую составляющую), зато я поистине богатый человек: у меня есть все, что надо для счастья. Любимое дело да и только! Ну я бы не отказался от бабы в койке. Но я не хочу, чтобы со мной спали из-за того, чтобы получить роль. Мне нужна та, которая будет меня принимать таким, какой я есть. Звучит очень по-гейски. Не-не-не! Вы не подумайте! Я против вас, радужных, не выступаю! Я вообще самый толерант из толерантов. Просто звучит ну уж очень ванильно! Карамельно! Шоколадно! Да как хотите, так и называйте! Суть вы поняли! Так вот, нужна мне настоящая баба в собственном соку! Да господи! Я не сексист, уважаемые барышни! А то еще засадите старого пердуна за решетку! В эпоху феминизма и хрен пойми чего уж боязно сказать самое обычное слово! Б-А-Б-А! Бисексуальный онанист, балдеющий от анилингуса! Естественно, когда мне, а не я! Естественно, в переносном смысле! Как хотите, так и понимайте!

А я по-прежнему хочу бабу, чтобы любила меня просто так. Хотя такую найти все сложнее: чем больше богатств, чем больше известность, тем тяжелее выключить у женщины систему «Найти и отыметь по полной программе». Любовь ушла, а выделения остались сохнуть. А потом иск в суд, затем обвинения. И сейчас поет Демис Руссос: «Goodbye, my ass, Goodbye!» Да-да, это не оригинал!

Я просто решил немножко пошутить и поиграться с текстом! Осуждаешь меня за это? Хочешь сказать, что не менял текста песен и не вставлял всякую херню вместо оригинальной херни? Ну ты и подлый лицемер! Фу таким быть! Уйди, противный! Радужные, приказываю уничтожить! Да шучу, шучу! Не надо мне ваших судов! Что?! Гомофоб?! Ха-ха-ха! Обвинить старика во всех смертных грехах! Ну вы и эйджисты! Черт с вами! Так, вернемся к Демису! Ох, как люблю я этого грека! Жаль, что ваше поколение не застало этого «Аполлона музыки»! Послушайте, как он поет! Великолепный голос! Черт возьми, сейчас только не включай! Почему? Ты же не хочешь увидеть, как я плачу? Хочешь? Ну ладно, врубай! «Goodbye, my love, Goodbye!» Ох, как трогательно!

— Господин Режиссер! С вами все в порядке?

— Да, черт возьми! Что вы такие приставучие? Бутылку бурбона и сигару мне! Живо! Не дают уже старину Демиса послушать! Что встали? А ну быстро снимать!

— Слушаемся, Господин Режиссер!

— Да хватит уже господинькать!

— Слушаемся, Мистер Режиссер!

— Ну вот какого хрена?!

— Уже несем ваш заказ!

— Да пошли вон!

Вот берут и лишают всякого удовольствия старика! Кстати, сын, если ты будешь читать мои мемуары, включи песню «The Senora» (I need you) Демиса, когда дойдешь до момента, где я описываю первую встречу с твоей матерью. Ах, как молоды мы были! Как красивы! А эта песня связала нас, и эту связь нельзя было прервать: мы были единым целым! Тоже самое происходит и сейчас, только уже с бутылкой!

С твоем матерью мы познакомились в воскресенье: это было 25 августа 1991 года. Я тогда отдыхал в Греции, выдалась неплохая курортная неделька. Я был на Родосе. Красивое место, побывай там когда-нибудь. Многое, что могло измениться с тех пор, но дух того места, надеюсь, все еще жив. Я тогда был актером, снимался в посредственных кинолентах. Я не был этим доволен, поэтому и начал писать сценарии. Я был актером средней паршивости: меня знали те, кто увлекался нестандартными фильмами: сейчас их можно найти по хештегу #Артхаус.

И после съёмочной смены я вместе со своими товарищами по кинокартине отправлялся отдыхать в местные бары; скажу, что тогда я не особо любил выпивать, но пару стаканов нефильтрованного грех не пропустить.

Было, кажется, около 9 вечера: бар был набит битком, у него еще было такое странное название «Колосс без ног». Эти паршивцы хорошо разбираются в своей истории. Ну да ладно. Там еще была живая музыка. Ну а как без этого. Играла никому неизвестная группа: играли они недурно, вокалиста было приятно слушать.

Мы сидели у барной стойки, пили, пошло шутили, ругались матом, курили и любовались местными красавицами. Я уже достаточно охмелел и был уже смелее Геракла: ну еще бы, алкоголь — тот еще волшебный эликсир. В этот момент группа начала играть какую-то классную песню: впоследствии я узнал, что это была песня старины Демиса. Все парочки начали кружиться в медленном танце. Смотря на все происходящее, мне стало грустно. Я начал думать, что мне уже 25, а я так и не был по-настоящему влюблен. Сынок, ты не подумай, что у твоего папаши не было опыта в делах любовных, скажу больше: он даже тебе и не снился. Ха-ха-ха. Ну как тебе стариковские шуточки? Думаю, что еще сносно.

Мне стало так хреново на душе: я начал думать о семье и так далее. Ну знаешь это ощущение, когда ты выпивший и начинаешь грузить голову ненужными мыслями. А вокалист еще так трогательно пел эту песню, что еще чуть-чуть, и твой папаша расплакался бы, как маленькая девочка. Но этого не произошло! Когда слезы начали наворачиваться на глазах, в бар зашла какая-то девушка, и все свободные мужчины начали приглашать ее на танец. Еще бы, ты бы ее видел: настоящая богиня красоты!

Когда взгляд упал на нее, все в моей голове перевернулось.

Мои спутники, заметив эту реакцию, начали меня подкалывать: мол, «Дон Жуан походу втюрился», «Смотрите, аж слюна потекла». А я даже с ними и не спорил, ведь в их шутках была правда. Но я не мог к ней подойти: уж очень я волновался. Хотя моя тогдашняя профессия избавила меня от стеснительности и робости.

Но, видимо, не на все сто процентов. Заметив, что она смотрит на меня, я резко развернулся в сторону барной стойки и сделал вид, что разглядываю имеющиеся в наличии бутылки с самогоном. Она подошла к барной стойке и начала разговор по-английски. Благо, твой папаша знал хоть что-то.

— Вы не местный? Я никогда вас не видела! — в ее произношении проскальзывал легкий восточно-европейский акцент.

— Вы тоже! — ответил я, улыбнувшись.

— В дедукции вам нет равных, Мистер Смельчак!

— Называйте меня просто Эдуард!

— Что-ж, Эдуард, приятно познакомиться, называйте меня Барбара! — сказав это, она протянула мне руку, чтобы я ее поцеловал. Вместо этого я ее пожал.

— А вы не очень-то джентльмен, Эдуард!

— А вы… А вы… — я не мог вымолвить ничего.

— Можете не утруждаться, я и так все поняла!

— Барбара!

— Да?

— А нет, не важно!

— Ну что вы такой робкий, Эдуард! Не бойтесь, скажите! Или вы боитесь, что я вам откажу? Не попробуете, не узнаете!

— Барбара, понимайте, тут такая ситуация: вас хочет каждый мужчина в этом баре…

— И что? — прервала она меня.

— Просто вы стоите здесь, беседуете со мной.

— Ближе к делу!

— Почему именно я?

— Потому что у вас быстрее всех «встал» на меня!

— Да что вы?! — и я резко посмотрел на свои штаны.

— Ха-ха-ха! Эдуард, вы еще и наивный! Вас нетрудно разыграть!

— Я вам поддался. Не люблю ставить женщин в неловкие положения.

— Да что вы? Прям таки настоящий джентльмен. А кроме неловких положений в какие вы можете еще меня поставить?

— Что, простите?

— Намеков вы тоже не понимаете… Тяжелый случай!

— Да все я понимаю!

— Ну а как же! Ладно, мне становится скучно с вами! Au Revoir! — на этой фразе она развернулась и пошла к выходу.

Я не знал, что мне делать… Сердцебиение участилось, адреналин подскочил. И я выдал следующую реплику:

— Барбара! Не думал, что вы так просто сдадитесь! Неужели это все, на что вы способны?

Она продолжала идти к выходу, делая вид, что не слышит меня. Недолго думая, я устремился за ней. Схватив ее за руку, я сказал:

— Неплохое начало для любовной саги!

— Эдуард, я вас не понимаю!

— И не надо! — на этом моменте я ее поцеловал. Она сначала оттолкнула меня, сказав:

— Да что вы себе позволяете?

— Что хочу, то и позволяю. Кто-то минуту назад предлагал постановку по-всякому. А сейчас превратился в робкую девочку! Барбара, я вас хочу: здесь и сейчас!

— Робкий мальчишка превратился в озабоченного мужика? Ну что ж, мне нравится! — она ответила взаимностью, наши губы соединились.

— Потанцуем? — предложила она.

— И не только! — ответил я.

А вокалист все пел:

«И все же я нуждаюсь,

Но правды нет в моей нужде

Протягивая руку, каюсь,

По вечерам звоня тебе.

Я знаю, что это не в моде:

Влюбляться безумно! Дурак!

Но нужда эта даже в природе,

И я не стыжусь, говоря тебе так!»

После нашего страстного не по форме, а по содержанию танца мы отправились в отель, где я окончательно потерял рассудок. Не успев переступить порог номера, мы набросились друг на друга: это была дикая, животная страсть, которая покрывала наши тела потом, а сердца наполняла безумием. Ибо безумие — следствие любви. Все мои печали перестали существовать в тот же миг. Я влюбился! И мой объект обожания стонал так сладостно, так мелодично, что ни от одного соседа мы не получили замечаний на следующий день.

И все это действо продолжалось шесть дней: Мы гуляли, наслаждались природой, наслаждались друг другом, любили, горели огнем. Тогда мы были беззаботными юными влюбленными, для которых пищей являлись наши чувства друг к другу. Я не мог отпустить ее ни на минуту: ибо без нее мой мир разрушался, а я становился точкой в небытие. Но нашей сказке не суждено было длиться вечно!

На седьмой день нашего романа мне нужно было возвращаться на родину: съемки закончились, и больше не было причины, по которой мы могли бы здесь еще остаться. Я не знал, как сказать это Барбаре: я метался из стороны в сторону, проговаривал объяснения тысячу раз, я пытался оттянуть неизбежное. Я бубнил одну и ту же фразу: «Я понимаю, но, Барбара, мне нужно возвращаться домой, я не могу больше здесь оставаться, как бы я не хотел…»

— Я понимаю… — подслушав мою репетицию, сказала Барбара.

— Барбара… Как? Что ты тут делаешь? Мы же должны были встретиться в шесть часов вечера.

— Я знаю, но твой товарищ Николай сказал мне вчера, что вы уезжаете…

— Вот же сукин сын!

— Не ругайся на него! Он был мертвецки пьян и не соображал, что говорит.

— Барбара!

— Не надо больше слов, Эдуард! У меня было много времени, чтобы все решить!

— И что же ты решила?

— Не перебивай! Дай мне договорить «от» и «до».

— Хорошо…

— Всю ночь я думала, взвешивала все «за» и «против». Я не могу без тебя жить! Ты мне нужен, как глоток воздуха! Я хочу, чтобы ты всегда был рядом! Поэтому я решила: я еду с тобой!

— Но ты не можешь…

— Нет, могу! Но при одном условии.

— Каком?

— Эдуард, ты меня любишь?

— Да!

— Ты не можешь без меня жить?

— Не могу!

— Ну так и где мое кольцо?

— В смысле?

— Говорила же, что намеки ты не понимаешь! Предложение…

— Какое предложение?

— Руки и сердца, дурачок!

— Ааа, ха-ха-ха! Господи! Я даже и не сообразил!

— Какой ты тугодум! Может, мне и не выходить за тебя…

— Так, все! Отставить шутки! Фух! Так, секундочку! — я встал на колено, кольца у меня не было, поэтому я быстро соорудил кольцо из салфетки, которую я благополучно нашел у себя в кармане брюк. Понимаю, что нелепо: но какая к черту атрибутика, когда два человека любят друг друга. Я начал свою речь:

— Барбара… Блин, а я не знаю твою фамилию!

— Вот же дурачок! Называй свою!

— А, да, точно! Ха-ха-ха.

— Ты порождаешь еще больше сомнений, и я уже не знаю, что тебе ответить! — и она рассмеялась.

— Барбара, прекращай шутить! Не видишь, я занят серьезным делом! Так, все! Соберись! Барбара Ковальская, готова ли ты стать моей женой? Быть со мной в радости и печали, болезни и здравии, в богатстве и бедности, любить меня и оберегать наш союз до конца жизни?

— А ты, я смотрю, неплохо устроился! С тобой, твоей, любить тебя… Какой хитрюга!

— Барбара, сейчас не время для иронии!

— Какие мы серьезные! Бу-бу-бу! Ладно! Мой ответ… Барабанная дробь… Ну конечно, дурачок! — и она обняла меня, мы поцеловались!

— Я клянусь быть с тобой рядом, неважно как сложится наша судьба!

— Какой самоуверенный у меня муженек! Ну хоть что-то положительное в тебе мы нашли!

— Ах ты дрянная девчонка!

— Ах ты робкий мальчишка!

На седьмой день нашего романа я сделал твоей матери предложение. За 7 дней Бог создал Землю, а я за 7 дней смог найти любовь всей моей жизни, сынок! Вот такая история! А ты говоришь, что твой старик и романтика — вещи несовместимые! Мы приехали в страну, которая через несколько месяцев перестанет существовать.

Барбара, то есть твоя мама, оказалась из Чехословакии, поэтому нам повезло: Страна социалистического содружества. Но эту страну ждала такая же участь. Мы смогли оформить необходимые документы, и через несколько недель после возвращения узаконили наши отношения.

Вот так появилось продолжение рода Ковальских. Хоть это и происходило в тяжелые и смутные времена, но мы выдержали, как видишь.

Страна, аббревиатура которой состояла из четырех букв, сократилась до двух. Рухнула Великая Социалистическая Империя, ее заменило Герцогство. Славное Герцогство Российское. А через три года появился ты: маленькое подобие наших тел, характеров и принципов. У твоей матери немножко изменилось имя: «Барбара» была заменена на «Варвару». Она стала гражданкой Российской Федерации. Мне эта участь тоже была уготовлена. По СМИ твердили: «Грядут великие перемены. Российскому народу уготована новая судьба!»

Тогда российские СМИ не так рьяно использовали в качестве инструмента для промыва мозгов. И журналисты не ошиблись: нас ждали перемены. Великие. Только одно «НО». Никто не говорил, с каким знаком эти перемены будут происходить: «+» или «-». Киноиндустрия также претерпевала изменения. Кто-то назовет это прорывом, кто-то — гениальным переворотом в мире кино. Я же назову это просто: смена оболочки.

Нашей киноиндустрии подписали смертный приговор. Наше кино угодило в такой застой, из которого оно не может выбраться по сей день. Предпринимаются жалкие попытки выбраться из этого застоя, но все тщетно. Твой папаша хоть и уважаемый человек в киноиндустрии, но могу сказать тебе одно: уж лучше оставаться инкогнито в шедевре, чем быть известным в куске дерьма. Свободным, но бедным, чем богатым, но в клетке. Это непреложная истина, это аксиома. Любой дурак скажет, что так оно и есть. Но я не к этому веду. Моя жизнь изменилась до неузнаваемости за семь дней, ровно неделя. Я влюбился, построил семью. Это подтолкнуло меня продолжать писать. Результаты всего этого тебе прекрасно известны.

И знаешь, если бы у меня была возможность снова выбирать, как прожить эту жизнь, я бы выбрал все тоже самое. На седьмой день вернулся бы на родину с женщиной, которую люблю до сих пор. 1 сентября 1991: в тот день я был самым счастливым. А что ты сможешь сделать на седьмой день?