Финансист

Теодор Драйзер, 1940

«Финансист» – первая часть знаменитой «Трилогии желания» Теодора Драйзера, в основу которой положена история жизни американского миллионера Чарльза Йеркса, сыгравшего значительную роль в разработке системы общественного транспорта в Чикаго и Лондонского метрополитена. Главный герой – Фрэнк Каупервуд – появляется на свет в семье мелкого банковского служащего, но благодаря незаурядному уму, железной воле и необычайной целеустремленности зарабатывает огромное состояние. Он попадает в мир роскоши и больших денег, оказывается в круговороте крупнейших финансовых операций, вращается в обществе лучших дельцов своего времени. Постепенно амбициозный юноша превращается в беспринципного, властного и жаждущего наживы миллионера. Жизнь как воплощение американской мечты, за которую придется дорого заплатить. И не только деньгами… В формате a4.pdf сохранен издательский макет книги.

Глава 6

К тому времени семья Каупервудов обосновалась в новом, более просторном и красиво обставленном доме на Норт-Фронт-стрит с видом на реку. Этот четырехэтажный дом с фасадом в двадцать пять футов не имел двора.

Здесь семья стала устраивать небольшие приемы, и время от времени их навещали представители разных кругов, с которыми Генри Каупервуд познакомился, двигаясь по служебной лестнице к должности главного кассира. Они не принадлежали к высшему обществу, но многие из них добились не меньшего успеха, чем он сам, — хозяева небольших фирм, которые вели дела с его банком, торговцы мануфактурой и кожей, оптовые агенты по продаже зерна и бакалейных товаров. Дети завели собственные близкие знакомства. Миссис Каупервуд тоже иногда устраивала для знакомых прихожан дневные чаепития или званые вечера, на которых даже Каупервуд пытался изображать светского кавалера, стоя с глуповато-благодушным видом и приветствуя гостей, приглашенных его женой. Поскольку при этом он мог сохранять серьезное и торжественное выражение лица и ограничивался несколькими фразами, это ему не слишком досаждало. Гости иногда пели, немного танцевали, и за ужином собиралась значительно более неформальная компания, чем раньше.

Здесь, в первый же год жизни в новом доме, Фрэнк познакомился с некой миссис Сэмпл, которая чрезвычайно заинтересовала его. Ее муж держал модный обувной магазин на Честнат-стрит недалеко от Третьей улицы и собирался открыть второй магазин на той же улице.

Они познакомились во время вечернего визита супружеской четы; мистер Сэмпл желал обсудить с Генри Каупервудом новое транспортное средство, недавно представленное широкой публике, а именно трамвай на конной тяге. Пробная линия Северо-Пенсильванской железнодорожной компании была запущена на участке длиной в полторы мили от Уиллоу-стрит и вдоль Фронт-стрит до Джермантаун-роуд, а оттуда по разным улицам до так называемой станции Кохоксинк. Считалось, что со временем этот вид транспорта вытеснит сотни омнибусов, которые создавали заторы и делали центральные улицы практически непроходимыми. Каупервуд-младший с самого начала заинтересовался этой темой. Железнодорожные перевозки в целом уже давно привлекали его внимание, но этот конкретный случай был особенно увлекательным. Он уже вызвал широкую дискуссию, и Фрэнк, как и остальные, ходил посмотреть на новинку. Трамвайный вагон выглядел необычно, но привлекательно: длиной четырнадцать футов, шириной семь футов и почти такой же высоты, он катился на маленьких железных колесах и, к всеобщему одобрению, передвигался гораздо тише и легче, чем омнибусы. Альфред Сэмпл рассматривал возможность капиталовложения в другую перспективную линию, которая в случае получения разрешения от законодательного собрания должна была пройти по Пятой и Шестой улицам.

Каупервуд-старший тоже предрекал большое будущее для трамвайных линий, но пока не видел, каким образом можно будет собрать необходимые средства. Фрэнк полагал, что фирма «Тай и К^о» должна попытаться выступить в качестве агента по продаже новых акций трамвайной компании Пятой и Шестой улиц в том случае, если будет получено разрешение на строительство. Он понимал, что компания уже сформирована, что под обеспечение перспективного предприятия будет выпущено большое количество акций и что эти акции будут продаваться по пять долларов с предельным номиналом в сто долларов. Ему хотелось лишь иметь достаточно денег для покупки крупного пакета таких акций.

Между тем и Лилиан Сэмпл завладела его вниманием. Трудно сказать, что именно в ней привлекало молодого Каупервуда, поскольку она не была ему ровней ни в каком отношении. Он был не лишен опыта в общении с девушками и женщинами и до сих пор поддерживал дружеские отношения с Марджори Стаффорд. Но, несмотря на то что Лилиан Сэмпл была замужем (что оправдывало лишь уважительный интерес к ней) и не казалась умнее или рассудительнее других, это не делало ее менее привлекательной. Ей было двадцать четыре года, а Фрэнку исполнилось девятнадцать, однако по складу ума и внешнему облику она казалась моложе своего возраста. Она была немного выше него, хотя он уже перестал расти (пять футов и десять с половиной дюймов), и, несмотря на свой рост, хорошо сложенной и грациозной в жестах и манерах. Ей было свойственно природное душевное спокойствие, происходившее скорее из-за недостатка понимания, чем от силы характера. Ее пышные, густые волосы были цвета сухого английского каштана, а лицо — матово-бледным с нежно-розовыми губами; оттенок глаз менялся от серого к голубому и от серого к карему в зависимости от освещения. Ее руки были тонкие и изящные, нос — прямой, лицо — артистически узкое. Она не казалась блистательной или оживленной, но скорее выглядела спокойной и величавой, сама не зная об этом. Каупервуд-младший был пленен ее внешностью. Ее красота соответствовала его тогдашнему художественному вкусу. Она была прекрасной, думал он, милой и одновременно полной достоинства. Если бы он мог выбирать будущую жену, то его выбор пал бы на такую девушку.

До сих пор суждение Каупервуда о женщинах было скорее импульсивным, нежели рассудочным. Хотя он был устремлен к достижению богатства, престижу и превосходству над другими, его смущали и некоторым образом сдерживали соображения, связанные с респектабельностью, положением в обществе и тому подобными вещами. Скромная женщина ничего не значила для него; с другой стороны, пылкая женщина могла означать многое. В семье он часто слышал разговоры о женщинах, которые жертвовали собой ради мужа, детей и семьи в целом, изнуряли душу и тело подневольным трудом и в тяжелые времена поступались всем ради друзей или родственников, потому что это было правильно и великодушно. Но эти истории почему-то не трогали его. Он предпочитал думать, что все люди, в том числе женщины, должны искренне руководствоваться своими личными интересами. Он не мог объяснить, почему это так. Люди, не знавшие, как поступать в любых обстоятельствах и как защитить себя, казались ему глупыми или, в лучшем случае, очень несчастными. Были возвышенные рассуждения о нравственности, восхваление добродетели и благопристойности и праведный ужас с воздетыми к небу руками по отношению к людям, которые нарушают седьмую заповедь^[9] или хотя бы дают основания для подозрений. Он не воспринимал эту болтовню всерьез. Втайне он уже не раз нарушал седьмую заповедь, как делали и другие юноши. Тем не менее он испытывал отвращение к уличным женщинам и обитательницам публичных домов. В связи с ними ощущалось нечто грубое и нечистое. Короткое время показная мишура борделей привлекала его, поскольку в их роскоши присутствовала определенная сила: мебель, обитая алым бархатом, ярко-красные портьеры, аляповатые картины в нарядных рамах, но самое главное — крепко сложенные или чувственно-флегматичные женщины, которые, по словам его матери, питались мужчинами и жили за их счет. Их телесная сила и душевная похотливость, как и то обстоятельство, что они могли с одинаковой нежностью или добросердечием принимать одного мужчину за другим, поначалу изумляла его, но потом опротивела ему. В конце концов они не блистали умом и в них не было живого движения мысли. По его мнению, они годились только для одного. Он представлял унылую беспросветность, сопровождавшую их поутру, когда лишь сон и мысли о деньгах могли немного смягчить их жалкую жизнь, и качал головой. Он стремился к чему-то более личному и сокровенному, особенному и утонченному.

Так появилась Лилиан Сэмпл, которая для него была лишь тенью заветного идеала. Однако она прояснила некоторые его представления о женщинах. Физически она не была такой же энергичной или брутальной, как женщины, с которыми он встречался в публичных домах и которые бесстыдно нарушали общепринятые взгляды и теории, но именно по этой причине она нравилась ему. Он продолжал мысленно возвращаться к ней, несмотря на суматошные будни своей новой службы, мелькавшие, как короткие вспышки света. Хотя мир фондовой биржи, в котором оказался молодой Каупервуд, в наши дни может показаться примитивным, для него он был необыкновенно увлекательным. Помещение на перекрестке Третьей улицы и Док-стрит, где собирались брокеры, их агенты и клерки числом до полутора сотен человек, в архитектурном отношении не представляло собой ничего особенного — квадратный зал шестьдесят на шестьдесят футов, высотой от второго этажа до крыши четырехэтажного дома, — но ему оно казалось значительным. Окна были высокими и узкими; часы с большим циферблатом висели напротив западного входа, куда вела лестница. Скопище телеграфных аппаратов, столы и табуреты занимали северо-восточный угол. В те ранние времена биржевой торговли на полу стояли ряды стульев, где сидели брокеры, рассматривавшие заявки на продажу акций. Впоследствии стулья были убраны, и в разных местах появились столбики или иные метки на полу, указывавшие, где проходила торговля определенными акциями. Вокруг них собирались люди, заинтересованные в их покупке или продаже. Дверь в коридоре на третьем этаже вела на галерею для посетителей, тесную и скудно обставленную, а на западной стене находилась большая грифельная доска с текущими котировками акций, получаемыми по телеграфу из Бостона и Нью-Йорка. За решетчатой оградой в центре зала стоял стол официального регистратора, а маленький балкон с западной стороны на третьем этаже предназначался для секретаря совета директоров биржи, когда ему нужно было сделать специальное объявление. Дверь в юго-западном углу вела в комнату, где хранились отчеты, ежегодные протоколы заседаний совета биржи и перечни акций, доступных для участников торгов.

Каупервуд-младший вообще не получил бы места на бирже в качестве брокера, брокерского агента или помощника, если бы мистер Тай, поверивший в его расторопность и пользу от сотрудничества с ним, не купил бы ему место в кредит за две тысячи долларов и не представил бы его как своего партнера. Такое фиктивное партнерство противоречило уставу биржи, но брокеры пользовались им. Людей, известных как младшие партнеры и ассистенты, пренебрежительно называли «осьмушками» и «двухдолларовыми брокерами», потому что они постоянно искали мелкие заказы и были готовы покупать или продавать для кого угодно за проценты от сделки, — разумеется, отчитываясь о результатах своей деятельности перед фирмой. Поэтому Каупервуд, невзирая на свои несомненные достоинства, сначала был помещен под начало мистера Артура Риверса, официального биржевого представителя фирмы «Тай и К^о».

Риверс был чрезвычайно импозантным тридцатипятилетним мужчиной, хорошо сложенным и прекрасно одетым, с жестким точеным лицом, украшенным щеточкой черных усов и тонкими, безупречно ровными черными бровями. Его волосы были разделены на пробор посередине, а на подбородке выделялась маленькая привлекательная ямочка. Он говорил тихо, аккуратно выбирая слова, и сохранял хорошие манеры как на бирже, так и за ее пределами. Сначала Каупервуд удивлялся, почему Риверс работает на Тая, хотя обладает не меньшим опытом, но потом узнал, что они были партнерами. Тай был организатором и лицом фирмы, а Риверс заключал сделки и вел внешние операции.

Вскоре Фрэнк обнаружил, что бесполезно даже пытаться выяснить, почему акции растут или падают в цене. Разумеется, по словам мистера Тая, существовали некоторые общие причины, но на них не всегда можно было полагаться.

— Что угодно может поднять или обрушить рынок, — объяснил Тай со своим мягким ирландским акцентом, — банкротство банка или слухи о простуде вашей двоюродной бабушки. Фондовая биржа — это особенный мир, Каупервуд. Я видел вообще необъяснимые обвалы рынка. Невозможно было узнать, почему это произошло. И я видел такой же бурный рост. Бог ты мой, что за слухи ходят на фондовой бирже! Они дадут фору самому дьяволу. В обычное время, если курс падает, значит, кто-то сбрасывает крупные пакеты акций или играет против рынка. Если курс растет, то либо конъюнктура благоприятная, либо кто-то покупает по-крупному, это точно. А насчет остального пусть Риверс введет вас в курс дела. Но боже упаси принести мне убыток: это смертный грех в нашей фирме.

Он добродушно, но многозначительно улыбнулся, и Каупервуд понял намек. Такое отношение ему нравилось, поскольку оно соответствовало его темпераменту.

Биржа полнилась слухами: о большой железной дороге и трамвайных компаниях, о землеустройстве, о пересмотре правительственных тарифов, о войне между Францией и Турцией, о голоде в России и так далее. Первый трансатлантический кабель еще не был проложен, и любые зарубежные новости шли медленно и были довольно скудными. На слуху были имена великих финансистов, таких как Сайрус Филд, Уильям Генри Вандербильт^[10] или Ф. Г. Дрексель, которые совершали чудеса, поэтому слухи об их предприятиях многое значили для рынка.

Вскоре Фрэнк освоил техническую сторону дела. «Быками» называли брокеров, покупавших в предвкушении более высокой цены; если «бык» вкладывался в «портфель» перспективных акций, про него говорили, что он занимает длинную позицию. Он продавал акции для получения прибыли; если пределы доходности оказывались исчерпанными и требовались дополнительные вложения, то он разорялся. «Медведем» называли брокера, который гораздо чаще продавал акции в предчувствии более низкой цены, при которой он мог покупать с прибылью, чтобы компенсировать свои издержки. Он вставал в «короткую позицию», когда продавал то, чего на самом деле больше не имел, и «закрывал позицию», когда продавал акции для реализации прибыли или для защиты от дальнейших убытков, если цены росли, а не снижались. Он попадал в «корнер»^[11], когда обнаруживал, что не может с прибылью продать акции, взятые под обеспечение и востребованные обратно. Тогда ему приходилось соглашаться на цену, предлагаемую покупателями, стоящими на «короткой позиции».

Фрэнк усмехался, наблюдая, как молодые люди напускали на себя таинственность и всезнайство. Они были так искренне и нелепо подозрительны друг к другу! Опытные люди, как правило, имели непроницаемые лица. Они умели казаться равнодушными и нерешительными. Впрочем, они были похожи на рыб, клюющих на определенную наживку. Хлоп! — и шанс упущен. Кто-то другой забрал то, что ты хотел. Все имели при себе маленькие блокноты. У каждого был особый прищур, поза или движение, означавшее: «Дело сделано! Я провел тебя!» Иногда они как будто не подтверждали свои сделки — ведь они очень хорошо знали друг друга. Если рынок оживлялся, брокеров и агентов были больше, чем в те дни, когда торговля шла вяло, а рынок стоял. В десять часов утра звук гонга открывал торги, и если наблюдался заметный подъем или падение акций какой-либо компании, можно было наблюдать бурные сцены. От пятидесяти до ста человек кричали, жестикулировали и на первый взгляд бесцельно толкались друг с другом, стремясь извлечь преимущество из спроса или предложения на акции.

— Пять восьмых за пятьсот штук «П и У»! — восклицал Риверс, Каупервуд или другой брокер.

— Три четверти за пятьсот! — доносился ответ от того, кто либо имел указание продать акции по такой цене, либо хотел открыть короткую позицию в надежде со временем скупить достаточно акций по более низкой цене, чтобы закрыть позицию и остаться с прибылью. Если предложение по такой цене было большим, Риверс обычно продолжал держать цену покупки по пять восьмых. С другой стороны, если он замечал растущий спрос, мог предложить и три четверти. Если брокеры верили, что у Риверса большой заказ на покупку, они, возможно, попытались бы раньше него выкупить акции по три четверти, полагая, что потом смогут продать их ему по чуть более высокой цене. Разумеется, профессионалы хорошо разбирались в психологии, и их успех зависел от способности угадать, может ли крупный заказчик, такой как Тай, повлиять на котировки и позволить им «войти и выйти» с прибылью, прежде чем его представитель завершит сделки. Они были похожи на ястребов, намеренных выхватить добычу прямо из когтей конкурентов.

Группы по четыре, пять, десять, пятнадцать, двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят человек, а иногда и все одновременно пытались играть на кратковременном подъеме тех или иных акций, выходя с предложением продажи или покупки, и тогда шум становился просто оглушительным. Некоторые группы могли торговать определенными бумагами, но в большинстве случаев они бросали свои дела, чтобы не упустить выгодного случая. Энтузиазм молодых брокеров и агентов и желание быть в курсе всего, что происходит вокруг, заставлял их бегать туда-сюда, вскидывать руки с растопыренными пальцами, обозначая цену. Искаженные лица выглядывали из-за чужих плеч или из-под локтей. Они умышленно или неосознанно корчили самые нелепые гримасы. Иногда случалось, что какой-нибудь брокер буквально задыхался под напором тел, устремлявшихся к нему, когда он проявлял намерение что-то купить или продать по выгодной цене. Сначала молодому Каупервуду нравилась такая суматоха, поскольку он вообще любил оживление, но впоследствии эти драматические картины немного надоели, и он обрел более ясное понимание проблем. Он быстро усвоил, что покупка и продажа акций была сложным искусством, тонкой эмоциональной игрой. Эмоции, подозрение, интуиция — вот что требовалось для того, чтобы держать «длинную позицию».

Со временем он стал задаваться вопросом: кто же делает настоящие деньги? Биржевые брокеры? Ничего подобного. Да, некоторые из них неплохо зарабатывали, но он замечал, что они были похожи на стаю голодных чаек, круживших с подветренной стороны, готовых схватить любую неосторожную рыбу. За ними стояли другие люди — с хитроумными идеями и скрытыми ресурсами. Люди с большими средствами, чьи предприятия были представлены ценными бумагами, — люди, которые планировали и строили железные дороги, открывали шахты, организовывали торговые дома и строили огромные заводы. Они могли пользоваться услугами брокеров или других посредников для биржевой торговли, но все покупки и продажи были вторичны по отношению к главному — шахте, железной дороге, урожаю, мукомольной фабрике и так далее. Все, кроме прямых продаж для получения прибыли, было игрой, а брокеры — игроками. Фрэнк и сам был только лишь агентом, представлявшим интересы другого игрока. В данный момент это его не беспокоило, но и не являлось тайной для него. Как и в случае с компанией Уотермена, он видел этих людей насквозь с их слабостью и ошибками, умными или не очень, но в целом мелкими и ограниченными, потому что они были посредниками, орудием в чужих руках, просто азартными игроками. Настоящий человек не должен быть посредником или игроком, действующим в чьих-либо интересах, — он должен сам нанимать таких людей. Настоящий финансист не может быть чьим-то инструментом. Он пользуется инструментами. Он созидает и руководит.

В промежутке между девятнадцатью и двадцатью одним годами он понял все это с исчерпывающей ясностью, но был еще не готов к самостоятельным действиям. Тем не менее он был уверен, что его день настанет.

Примечания

9

«Не прелюбодействуй» (Втор.: 5.18).

10

Сайрус Филд (1819–1892) — американский бизнесмен, проложивший первый трансатлантический кабель; Уильям Генри Вандербильт (1821–1885) — богатейший бизнесмен США XIX в., оставивший состояние более 200 млн долларов.

11

«Корнер», или короткое сжатие, возникает при дефиците предложения на рынке акций, которое ведет к повышению цены актива. Игроки, у которых открыты короткие позиции, закрывают их, выкупая бумагу с рынка, чтобы сократить свои потери, но количество акций ограниченно, что ведет к дальнейшему росту цен. На современном рынке такие позиции обычно защищаются хеджированием рисков, например покупкой колл-опционов.