Хаозар

Татьяна Шуран

Я стала лепить, стараясь распределять жар так, чтобы камень светился изнутри и застывал снаружи. У меня получилось что-то вроде распятия из женской фигурки. Ноги у неё были огненные, с яркой кровавой нотой, середина – как остывающая лава, а верхняя часть – как нежная молочная река.

IV. Страж

1

Павел всю жизнь провёл в грандиозном подземном святилище древних, строго по расписанию выходя на телепатическое дежурство, и был этим очень доволен. Происходившее на поверхности земли его ничуть не занимало, и вампиров, живших среди людей, он искренне считал мутантами, повредившимися умом. Павел происходил из семьи потомственных стражей Пульса, его родители даже носили неземные имена, хотя не были изначальными. Правда, сам он освоить альде так и не сподобился: громоздкий, отмирающий язык, большинству понятий из которого не было в окружающей реальности ровно никаких соответствий, — все эти многоэтажные метафоры казались чьей-то пафосной, но совершенно бесполезной выдумкой. Так же бездумно он относился и к исполнению своих «духовных обязанностей»: требовалось в соответствии с графиком, составленным исходя из расположения светил, или по особому сигналу Пульса появляться в одном из наблюдательных пунктов — лабораторий, уставленных сундуками с кристаллами, — и принимать картины, поступающие с поверхности, — в основном крайне неприглядные и порой категорически не поддающиеся дешифровке эпизоды, по-видимому, из жизни одичавших сородичей. Впрочем, вникать в бушующие страсти не требовалось, наоборот, работа считалась эффективной до тех пор, пока удавалось сохранять позицию наблюдателя, но всё равно из-за нагрузки на психику у стражей развивалась высокая профессиональная утомляемость, так что телепаты всё чаще покидали подземный храм, чтобы начать обычную жизнь, с одним условием: скрывать от непосвящённых правду о своём прошлом и о местонахождении Пульса. Некоторые кэлюме, оставив службу, отправлялись путешествовать; другие занимались научными изысканиями, пытаясь разгадать тайны древних. Что касается действующих телепатов, многие жили как в полудрёме, регулярно наведываясь внутрь Пульса, чтобы выловить в волнах альрома какую-нибудь экзотическую грёзу: официально эта процедура предназначалась для реабилитации после дежурства, но фактически «изменение сознания» обрело популярность и превратилось в едва ли не смысл существования подземного храма. Кэлюме, волею судеб, традиции и родословной оказавшиеся в привилегированном положении хранителей альрома, не отказывали себе в удовольствии окунуться в мир фантасмагорических видений, кипевших внутри цветка. Стражи объясняли причудливый эффект наличия у Пульса «как бы сознания» понятиями изначальных о декоративной отделке техники, а сам Пульс считали чем-то вроде особо прочного топливного бака.

Павел принципиально держался в стороне от любых загадок и разгадок. Ни во что не вмешиваться и вообще как можно меньше делать, а в свободное время отдыхать внутри Пульса — вот был его жизненный принцип. В мире грёз он чувствовал себя в безопасности. Поговаривали, что в альрома попадаются и мрачные картины, однако Павел на собственном опыте убедился: настоящий кошмар — это внешний мир с мелочными заботами и глупыми амбициями, а непорочно чистая духовная реальность — единственный надёжный приют для утончённой, разборчивой души. Вот и сейчас он, с чувством выполненного долга сдав смену, втянулся в лепестки альрома и задремал.

3

…и чёрный лес гудел от молний, но это была не гроза. Я слышал мысли стражей, возводивших защитный экран вокруг Пульса. После того, как цветок уйдёт под землю, его невозможно станет ни найти, ни уничтожить, однако сейчас до успеха, похоже, было далеко. Зато, как кровавая стена, приближались «вампиры» Аллат, их беснующиеся души вспыхивали то там, то сям, норовя прорвать оцепление, — по счастью, Пульс успевал вовремя подавать сигналы опасности, и мы блокировали пробуждённых, они плохо видели нас и стреляли больше наугад.

В какой-то момент я заметил её силуэт между деревьев. Она вроде бы и шла на нас, а вроде бы и стояла на месте, — трудно было судить, она напоминала смерч. Насчёт ситуации, если кто-то из нас заметит её, существовали чёткие инструкции. Мы долго колебались, долго искали другие пути, но было принято решение её убить, потому что она сама уже убила многих из нас, и было ясно, что она не остановится. Я обернулся к своему напарнику — для удобства мы работали всегда по двое, кто-то фокусировал внимание на физических действиях, а кто-то контролировал альрома. Он тоже заметил её и застыл в нерешительности, неловко держа арбалет — такими штуками пользовались против нас смертные, а мы раньше даже представить не могли ничего подобного.

— Стреляй! — крикнул я.

Он поднял оружие с выражением ужаса на лице, а потом опустил.

— Не могу, — с отвращением проговорил он.

В этот момент она взглянула на меня своими винно-красными глазами, и меня словно окатило огнём, в котором была эта её обычная гамма — легкомыслие, и угроза, и призыв, и власть. Я понял, что из-за перепалки отвлёкся, и теперь мне казалось, что она движется на меня, словно бежит по воздуху… Не давая себе времени передумать, я выхватил из рук напарника арбалет и выстрелил, не глядя, и серебряная стрела поразила её прямо в сердце. Я сам буквально всем телом почувствовал, как остриё со свистом пронзило тугую человеческую плоть, как закипели вокруг багряные тучи. Заставляя себя ни о чём не думать, я бросился вперёд и успел увидеть алебастровую фигуру в упругих волнах распущенных тёмных кудрей, тяжёлые покатые плечи — по человеческим меркам её тело было, наверное, роскошным. Она стояла, вцепившись окровавленными руками в конец вонзившейся ей под грудь стрелы, на её змеившихся губах пенилась кровь, и на лице не было ничего, кроме насмешки над нелепой судьбой и бешенства, как будто она вообще не чувствовала боли и жалела только, что по чисто техническим причинам придётся остановиться. Снова волна жутких переживаний этой души захлестнула меня, жадность до земных страстей, многие из которых мне были даже не понятны, я столкнул её в траву, в последнем разумном порыве сорвал с её пояса мягкую шёлковую шаль и закрыл её лицо, чтобы она на меня больше не смотрела, с силой отвернул её голову, вдавив в землю, выхватил нож и — по милости божьей, это удалось сделать одним ударом — отсёк ей голову.

Только после этого до меня дошёл весь ужас произошедшего, всё злодеяние, хотя мы вроде и сделали то, что хотели. Я никогда и не думал, что именно мне суждено стать убийцей, тем более что за мной предполагались обязанности телепата, когда мы обсуждали всё это. А теперь, стало быть, ничего уже не вернёшь. Я с запозданием понял, что багряные волны отхлынули куда-то, утекли, превращаясь в серебряные. Неужели нельзя было никак без этого обойтись? Не брать на себя убийство? А что, если такое не прощается? Вообще никогда? Может, лучше было самим умереть?.. Может, мы сделали это из трусости? Я сделал.

Я теперь уже не удивился бы, если мои собственные сородичи отвернулись от меня. Всё-таки одно дело — обсуждать, и другое — правда убить. Я сам чувствовал себя изгоем. Мне вспомнилась эта дурацкая поездка на корабле, как всё начиналось. Кто бы мог подумать, что всё закончится таким кошмаром?.. Я толком и не знал Аллат, но сейчас вдруг как наяву услышал её беспечный звонкий смех — единственное, что хорошо запомнил. Когда принимали решение повернуть к Земле, меня даже рядом не было, я даже не смотрел, куда мы летим. Заметил только, когда корабль начал падать.

Я бросил нож и сам без сил лёг в траву. Поляну уже обступили робкие силуэты других вампиров. Они с испугом смотрели на куски её тела, словно до них только сейчас, без неё, дошло, что им тоже придётся отвечать за всё, что они натворили, и то, что она внушала им как игру, на самом деле не было таковой. Некоторые из них уже беспокоились о том, как будут возвращаться, и почти все думали одно и то же: «Сорвахр с ума сойдёт».

Мне впервые в жизни захотелось плакать, хотя я не знал, как это делается, и часто удивлялся, глядя на плачущих людей. Мы ведь не были такими. Как мы могли так низко пасть?.. Неужели для этого достаточно было неудачно приземлиться на незнакомой планете? И как незаметно всё произошло!

Кольцо фигур уплотнялось, кто-то подошёл ко мне и неуверенно обнял, глядя на труп.

«Ничего, — услышал я безжизненную, словно оглушённую мысль. — Может быть, теперь будет лучше».

В этот момент я почувствовал движение альрома. Пульс опускался под землю. Эксперимент с возведением защитной капсулы завершился. Мы могли возвращаться на базу.

3

Тело «Рады» после недолгих дебатов передали нам. В отсутствие своей неуправляемой вдохновительницы наши бывшие противники заметно присмирели.

— Мы боимся это везти, — призналась от лица коллектива какая-то женщина, подразумевая труп.

— Сорвахр сойдёт с ума, когда узнает, — безнадёжно озвучил кто-то из мужчин.

— А он и так уже знает, — неопределённым тоном отозвалась какая-то из женщин. — Рада говорила мне… что он предупреждал её… что так случится.

Все снова растерянно уставились на труп.

— Что — «так»? — недоверчиво уточнил кто-то из наших. — Что она погибнет?..

— Ну… Рада так поняла… что вроде да.

Все испуганно покосились друг на друга и на труп. А вдруг она следит за нами откуда-то с небес и отомстит? Или восстанет из мёртвых в виде какого-нибудь монстра? Я поспешно наклонился, завернул тело в плащ, который ради такого случая одолжил кто-то из наших бывших врагов, — никто из стражей не нуждался в человеческой одежде, — и прибрал к рукам, стараясь ни о чём не думать. Уж лучше растворить это на солнце. Дома, на Бетельгейзе, не было никакой смерти, мы даже не задумывались об этих проблемах, но кто знает, во что здесь превращается душа после такой уродливой агонии оболочки?..

Но когда мы на следующее утро сжигали тело Рады в солнечных лучах, я вдруг подумал, что она, возможно, здесь самая счастливая. Она и те, кто погиб ещё раньше. А больше всех повезло тем, кто испарился на солнце с самого начала. Нас, оставшихся, окружала тьма. Я понял, что нормальной жизни уже никогда не будет.

Да, мы укрыли Пульс, но что с того? Дальше-то что?.. С тех пор мне часто снился один и тот же сон. Я видел женщину, которая мчалась верхом на коне через тёмное поле. Её раздувающееся платье отливало багряным светом, а сумеречное небо за спиной окрашивал блеск зари. Я долго не мог разобрать значение этих снов, пока не понял, что всадница — это Аллат. И она явилась не затем, чтобы отомстить мне, вовсе нет. Она просто говорила: солнце, хоть и чужой, но тоже свет. Лучше сгореть, чем истлеть. И я как-то раз, в бесшабашном настроении, зачем-то аккуратно оседлал коня, обмотал руки покрепче поводьями, словно боялся свалиться, стегнул животное как следует по шее и выехал на полной скорости на солнце. И не так уж оказалось и страшно. Огненный ветер хлестнул меня в грудь и вынул душу. А тело, кажется, развалилось и сгорело, и было, правда, больно, но недолго.

1

Павел проснулся и долго не мог понять, кто он (это было странное ощущение, но он чувствовал себя как бы тем существом из сна, и словно бы сон продолжался). Потом он наконец сообразил, что сидит, как всегда, в подземелье. После причудливого кошмара у него остался привкус гари во рту, словно он действительно сгорел на солнце, хотя в реальности он солнца ни разу даже не видел. Было у него какое-то предубеждение против выхода на поверхность в опасное время. Зачем рисковать?.. Он чувствовал приближение ночи с точностью до секунды. Вот через час-другой после того, как угас последний луч, можно спокойно подняться, запастись люмэ и вернуться назад, в родное убежище. На глубину около ста километров под землёй солнце вряд ли проникнет даже в случае сильного землетрясения. Да и условия тут гораздо комфортнее. Техника, испокон веков доступная стражам Пульса, не шла ни в какое сравнение с «цивилизацией» на поверхности. Павел не особо интересовался людвой. Какое могло быть дело нормальному кэлюме до их жалких лачуг (в его представлении дворцы смертных не слишком отличались от трущоб, всё было сделано словно из мишуры) и бессмысленной суеты, которую они почему-то называли «общением» (хотя она почти полностью состояла из мыслей о том, с кем бы переспать и у кого бы украсть денег), когда здесь, рядом с Пульсом, любую страждущую душу ждали величественные своды овеянных легендами храмов, прохладные просторы блистательных пещер и неограниченное количество альрома, в чьих ослепительных потоках водилось столько заманчивых видений?..

Интересно, куда пропали изначальные, от которых остались эти многочисленные подземные города циклопических размеров, возведённые с варварской роскошью и геометрической строгостью?.. Считалось, что первые кэлюме были — выражаясь языком человеческих суеверий — богами… В принципе, немаловажный вопрос, но при мысли об изначальных Павел почему-то всегда впадал в неясное раздражение, словно ему не хотелось что-то вспоминать. Хотя жалеть ему было не о чем, он отлично помнил каждый день своей жизни, которая прошла размеренно и однообразно, чем он весьма гордился. Павел придерживался убеждения, что если ни во что не вмешиваться, проживёшь идеально. Жить надо так, как будто тебя вообще нет. Павел знал, что родители в своё время ещё копались в каких-то архивах, и даже сам честно пытался заглянуть в историю каких-то экспериментов со светимостью Пульса, но у него сразу же разболелась голова, как у человека, который перегрелся на солнце. Павел искренне считал, что Пульс — это машина для поддержания жизнедеятельности кэлюме, оставшаяся с древних времён, такая же необъяснимая, как и сами изначальные. Что там было в ней улучшать, он не понимал, она и так функционировала нормально.

Правда, в эту ночь… Странно, ему действительно и раньше снилась всадница в тёмно-красном платье, и он ещё понять не мог, откуда такой настойчивый образ, а теперь она ему привиделась как бы внутри другого сна, и там это тоже был чей-то повторяющийся сон… При воспоминании о самосожжении на солнце Павла передёрнуло. Впрочем, кошмар привиделся ему в первый и, вероятно, в последний раз. Он понадеялся, что дальше пойдут более приятные сны, глотнул воды — люмэ что-то не хотелось, да не так уж он и любил человеческую кровь, хотя никуда от неё было не деться, — и вернулся в альрома.

3

Я вдруг проснулся на дне какого-то, как мне показалось, океана. Сквозь толщу голубых волн виднелись странные перевёрнутые города, а за спиной у меня была холодная чёрная глубина. И мне хотелось уйти, раствориться в ней, но я плыл и плыл, пока не увидел солнце и не вспомнил, что я почему-то попал в верхние слои атмосферы той планеты. И вот я как будто чего-то жду, но спускаться не хочется, а уйти нельзя.

Так я плыл и плыл, пока не услышал где-то в отдалении голос, который повторял: «Креон. Креон…» — и я долго не обращал на это внимания, пока не сообразил, что ведь это моё имя и, стало быть, зовут меня.

«Чего?» — квакнул я, неожиданно для себя, довольно сварливо, хотя обычно стараюсь быть вежливым.

«Ничего, — передразнил голос. — Долго ты собираешься здесь висеть?»

«А что? — я слегка поёрзал в атмосфере. — Места вроде хватает».

«Да кому оно нужно, твоё место? — пренебрежительно отозвался голос и перешёл на деловой тон. — Давай-ка спускайся».

«Зачем?» — тоскливо возразил я. Мои худшие опасения подтвердились. Вот и ещё кто-то, кроме меня, считает, что я должен спуститься.

«Есть идея, как отремонтировать Пульс», — строго заметил голос. Я что-то такое припомнил и безнадёжно махнул мыслью.

«Уже всё перепробовали. Не полетит».

«Если бы ты разул глаза, — резонно возразил голос, — то заметил бы, что он изменился. Так что, не хочу тебя расстраивать, но с самоубийством ты поторопился. Впрочем, остальные держались не лучше. Сорвахр оказался сильнее вас всех. Он, по крайней мере, несёт свой крест в полной памяти».

От этих загадочных, на первый взгляд, заявлений передо мной сами собой потекли непрошеные картины, от которых мысли вставали дыбом. Я вспомнил, как мы упали на эту планету, как потом сражались за Пульс… как я убил Раду и потом покончил с собой. А Сорвахр, значит, всё ещё там?.. О, господи, я думал, это закончилось… Сколько можно переживать один и тот же кошмар?!

«Ты кто?!» — спросил я насколько мог свирепо, хотя опасался, что вот сейчас мне и предъявят долгожданный счёт, по которому я не буду знать, чем заплатить.

«Я — новая душа, пришедшая с нашей истинной родины специально, чтобы помочь. Наша небесная мать знает, что случилось. Вас не оставят. Я соберу души, которые потерялись здесь, и мы вернёмся».

«А если не получится?» — подозрительно спросил я.

«Получится. Я же сказала, вас не оставят. Здесь уже много новых душ. И будут прибывать ещё. Если понадобится, мы поднимем всю эту планету до уровня нашей звезды, а потом опустим обратно. Но пока таких кардинальных мер не требуется, — мне показалось, что голос улыбнулся. — Мы просто должны поддержать Пульс. Мы поднимемся в своём сознании над всем, что пришлось совершить на этой земле. Кэлюме и альрома связаны. Когда светимость расы восстановится, Пульс освободится».

Я сомневался. Всё это красиво звучало, но… не лучше ли вообще ничего не делать?..

«Ты не можешь простить себе убийство Аллат, — грустно сказал голос. — Я понимаю. Но ты можешь отдать долг. Я — её дочь».

Я так и замер с разинутыми мыслями. Мне смутно припомнилось какое-то причудливое существо, не то кэлюме, не то человек, которое нередко оставляли поиграть возле Пульса безалаберные родители. Мы не обращали на девочку особенного внимания, да и родители, по-моему, тоже.

«Так это ты — та самая зверушка, что родилась у Сорвахра и Аллат?» — вне себя от удивления ляпнул я.

«Сам ты зверушка, — фыркнул голос. — А я — первая рождённая кэлюме на земле. Поэтому я сильнее вас, изначальных. У меня иммунитет, а вы давно на куски развалились. И если я вас не соберу — рассыплетесь в пыль», — многозначительно добавила она.

Тут я заметил, что воздух передо мной стал как бы сгущаться, переливаясь серебром. Из сверкающего марева проступили тонкие руки, вьющиеся волосы, потом и весь хрупкий силуэт… — да, по здравому размышлению, Жанну трудно было назвать зверушкой, её огромный, почти непрозрачный ореол напомнил мне океан серебра в недрах Бетельгейзе… Внезапно яркие глаза полыхнули на меня, как звёздные лучи, и меня как будто что-то сдёрнуло на землю.

1

Павел проснулся и долго не мог понять, кто он. Это было странное ощущение, но он чувствовал себя как бы тем существом из сна, а потом понял, что так оно и есть. Он смутно припомнил свою земную жизнь в качестве стража, а потом и предыдущую, когда был изначальным… Боже, как давно это было!.. А потом он, выходит, сам перестал верить в собственное существование!

Из темноты перед ним выступил серебристый силуэт. Теперь он лучше разглядел Жанну. Высокая стройная девица с пепельными кудрями чуть ли не до пола и чопорно поджатыми бледными губами деловито подбоченилась.

— Короче, — глуховатым бесцветным голосом сообщила она. — Хватит распускать нюни.

1

— Территория святилища строго охраняется от чужаков! — встревожено бубнил Павел, опасливо провожая бесцеремонную гостью окольными путями в необитаемую часть подземных пещер, окружающих Пульс. — Сюда не допускают непосвящённых!

— Сам ты непосвящённый, — усмехнулась Жанна, вольготно плывя вслед за ним по воздуху, как волны серебряного света. — Мы с Чалэ договорились о встрече.

В принципе, сил Павла, даже если не считать новых, не вполне освоенных энергий, пробудившихся в результате злополучного откровения — он всё ещё с трудом увязывал своё привычное мышление со шквальными видениями откуда-то из верхних слоёв атмосферы — хватало на то, чтобы замаскировать несанкционированные перемещения непонятно кого по святилищу, но Жанна, по его мнению, могла бы помочь, или по крайней мере держаться менее беспечно; складывалось впечатление, что ситуация её забавляла.

— Как ты вообще сюда попала?

— Секрет фирмы, — усмехнулась Жанна из-под потолка. — Ты так не сможешь.

Павел тяжело вздохнул. Жанна оживилась — место показалось ей подходящим — и по таком случаю даже осела на пол.

— Ты хочешь сказать, что знаешь о Пульсе нечто… что Пульс — не совсем то, что мы о нём думаем?..

— Разберёмся, — деловито кивнула Жанна, осматривая пещеру.

— Что ты собираешься делать?

— Я буду говорить с Пульсом, — глубоко посаженные глаза цвета тёмного серебра скользнули по его лицу. — А ты будешь делать то, что я скажу. В частности, сейчас ты проследишь, чтобы мне никто не мешал, — в складках скромного дорожного платья обнаружился роскошный многозарядный пистолет. Жанна вручила его Павлу рассеянным жестом человека, мысленно уже переключившегося с текущих мелочей на предстоящую серьёзную работу, и поплыла по воздуху в глубь каменного лабиринта.

— И долго ты собираешься там сидеть? — крикнул ей вдогонку Павел.

— Сколько потребуется, — буднично отозвался голос, и Павел даже удивился, как ему самому не пришёл в голову такой простой ответ.

1.

Жанна почувствовала Пульс ещё издалека, и почти не обращала внимания на бубнёж своего занудного проводника. Мысленно она уже листала огромные пласты энергий и памяти, приближавшиеся к ней, как длинная вереница сверкающих жизней, как распускающиеся лепестки мистического цветка.

0.

Потом она оказалась в комнате, которую окружал лес. В камине горел огонь, на полу лежал пушистый коврик, старинное глубокое кресло стояло возле низкого узорчатого столика, на котором ждала бутылка красного вина и до половины полный бокал, но Жанна чувствовала, как под полом скребутся узловатые ветви. Эта комната существовала отдельно, без дома, прямо среди деревьев, и её качало, как на волнах; лес шумел, какие-то особенно настойчивые ветви полезли в окно, разбили стекло, и осколки с хрустом посыпались на пол. Жанна не стала даже подходить к столику, вместо этого она распахнула дверь, и комната сразу исчезла.

0

Её потянуло куда-то вперёд и вверх, Жанна плыла среди деревьев и чувствовала, что её руки превращаются в ветви. Она зазмеилась чёрным плющом вокруг какой-то затерянной в лесу мраморной статуи, потом зашелестела по корням деревьев мхом и низкими кустами диких ягод, а потом вросла в землю.

Жанна стала пускать корни, она превратилась в стебель и начала давать побеги, и почувствовала бег сока, и созревание семян, и цветок… И в какой-то момент она ощутила всю планету, в которой прошлое, настоящее и будущее, и смешение народов и эпох, и распад цивилизаций, и созревание новых, и леса, и океаны, и рост и кипение идей было ни чем иным, как превращением вещества.

6

«Привет, Жанна».

«Чалэ?»

«Да. Как добралась?»

«А я добралась?»

«Естественно».

«Хм… Нормально».

Пульс помялся, потом вздохнул. Жанна слегка удивилась.

«Какие новости?»

«Ты мне скажи».

«Какого лешего ты спрятался в подземелье? Что вообще происходит?»

Пульс снова вздохнул.

«Ты в принципе кто?» — насела Жанна.

«Наверное… надо начать с начала», — осторожно предположил Пульс.

«Ну уж начни откуда-нибудь, — буркнула Жанна. — А то меня там ещё этот остолоп ждёт. Ну, из тех, которые тебя охраняют».

Пульс вздохнул.

«Не волнуйся. Я придержу стражей».

«Так кто ты всё-таки такой?»

И Пульс начал длинное, запутанное объяснение. Он — цветок альрома, проводник света. Для него весь космос — всё равно что земля, в которой он растёт, ему доступны любые уровни реальности, какие только могут быть. Но вот беда — действовать он совершенно не способен, только воспринимать и записывать информацию. Он — хранитель памяти, но для того, чтобы собрать данные, пережить опыт, он вынужден обращаться к другим существам — тем, кто способен ограничивать своё сознание, фрагментироваться, воплощаться, выступать на разных уровнях реальности в разных своих проявлениях…

«Понятно?» — уточнил Пульс.

«Пока не очень», — честно призналась Жанна.

Короче, ему захотелось пожить на планете Земля, посмотреть, как там и что. Для этого он обратился к расе кэлюме, звёздным жителям, которые часто использовали альрома для космических путешествий. Он договорился с Высшими Я своего будущего экипажа — Сущими, что они на нём полетят. План состоял в том, что изначальные частично смешаются с местным населением, попривыкнут к земным реалиям, а потом Пульс поможет им восстановить целостное, чистое сознание, и они все вместе благополучно отбудут восвояси.

Однако опыт оказался травмирующим, и теперь вырисовывается вероятность, что все участники эксперимента, кроме самого Пульса — тут Пульс ещё раз душераздирающе вздохнул — погибнут на этой планете.

«То есть Сущие, разумеется, останутся в целости и сохранности, — поспешно прибавил он. — Они наблюдают за ходом эксперимента так же, как и я. Но их души, созданные специально под этот полёт…» — тут Пульс окончательно пригорюнился и умолк.

«Отлично, а я кто — душа или Сущее, как ты там сказал?» — внесла провокационный вопрос Жанна, усиленно шевеля мозгами. Пульс слегка оживился.

«Ты — душа, которая практически полностью восстановила связь со своим Высшим Я, — обрадовал он её. — Ты способна выходить на уровень коллективного сознания расы, а через него — на планетарный и космический уровень. Ты даже говорила с самой Бетельгейзе», — уважительно добавил он.

«Да?» — Жанна наморщила лоб.

«Небесная мать», — напомнил Пульс.

«Ты слышал?..» — удивилась Жанна.

«Конечно. Я же говорю: я всё записываю. Для меня нет ничего недоступного. Твой прорыв уникален. Мы гордимся тобой».

«Кто это мы?»

«Ну, остальные участники экспедиции».

«Погоди-ка… Разве на нашем языке эта звезда тоже называется „Бетельгейзе“?..»

«Космический путеводитель — единый для всех, — снисходительно отвлёкся на постороннюю тему Пульс. — Иначе география увязла бы в местных диалектах. Поверь, слово „Земля“ тоже не земляне придумали…»

«Но планета назвалась Реей», — вспомнила Жанна.

«Правильно, — терпеливо пояснил Пульс. — У каждого Высшего Я есть своё, личное имя. Познакомиться с планетой или звездой — великая честь. А путеводитель — стандартный».

«О’кей, вернёмся к основной теме, — запуталась Жанна. — Мы говорили о других участниках… А как у них с прорывами?»

Пульс снова вздохнул.

«Глухо, — признался он. — В настоящий момент мы валим эксперимент вчистую… Почти все души ушли в перерождение и так раздробились, что стали хуже местных… По счастью, коллективное сознание человечества пока поддерживает это противостояние „людей“ и „вампиров“… Ты говорила с Эрнауэре…»

«Какой-то неорганический маньяк, — при воспоминании о кровожадном камне Жанна вздрогнула, — даже не думала, что такие бывают…»

«Он состоит из магмы, Жанна, — примирительно пояснил Пульс. — В его родном мире практически невозможно умереть — ни естественно, ни насильственно. Травма, особенно смертельная, считается там пикантным удовольствием. Если кому-то удаётся причинить себе или другому вред — такой удаче завидуют».

«О, боже, — Жанна закатила глаза, — нам бы его проблемы».

«Поверь, он то же самое думает о нас, — рассмеялся Пульс. — Короче говоря, он всячески приветствует конфликты, войны и, по возможности, смерть, сопряжённую с нанесением разнообразных травм. Но вот для кэлюме это совершенно неподходящий опыт… Сознание расы распадается с такой катастрофической скоростью, что, боюсь, через некоторое время потерявшиеся души даже не смогут удержаться на Земле: их разнесёт по всей Солнечной системе, и как потом собирать — непонятно. Впрочем, мы пока пытаемся этого избежать. Но как восстановить в душах память об их истинной природе, как снова поднять их к звёздам?..»

«Постой, но ведь для того, чтобы подняться к звёздам, мы должны починить тебя», — возразила Жанна.

«Видишь ли, тут вот какая штука… — Пульс немного замялся. — Я — лично я, альрома Чалэ — могу улететь с этой планеты в любой момент. Не развоплотиться — это и так понятно — а именно улететь, по воздуху. Авария была инсценирована мной по договору с Высшими Я экипажа, Сущими, которые сами приняли решение исследовать планету в таком вот экстремальном режиме. Понимаешь, на каком-то определённом уровне это — игра. Которая на некотором другом уровне игрой быть перестаёт…» — Пульс примолк, встревоженный молчанием Жанны.

«То есть ты что, хочешь сказать, что никакой аварии не было? — с усилием включилась в обсуждение новостей Жанна. — И мы, все мы, можем улететь отсюда в любой момент?»

Пульс виновато вздохнул.

«В том-то и дело, что нет. Я же сказал: я — могу. В данный момент ты — тоже можешь. В самые первые века, во времена изначальных, улететь могли все, но я сделал вид, что это невозможно. Они должны были раствориться среди людей, это было условие игры, понимаешь? Ожидалось, конечно, что их сознание нарушится, но я на то здесь и присутствую, на то и веду запись. Мы — то есть я и Сущие — планировали, что некоторое время спустя я вмешаюсь и начну давать информацию, пробуждать воспоминания, в общем — возвращать к свету. И все мы, с новыми силами, со знаниями об этом необычном, недоступном ранее мире покинем эту планету».

«Но?» — подсказала Жанна голосом, который помимо её воли получился недовольным.

«В принципе, похожий вариант и сейчас возможен, — мягко ушёл от прямого ответа Пульс. — То есть сейчас, глядя на тебя, я начинаю думать, что он возможен, — признался он, — потому что ты делаешь именно то, чем, по плану, должны были заниматься изначальные… Никто не ожидал, что связь с Высшим Я нарушится вплоть до полной потери памяти, до расщепления душ, до смерти и перерождений. Но в какой-то момент просто лавина какая-то пошла, души посыпались, как карточные домики, и буквально в несколько десятилетий, вскоре после смерти твоей матери, связь с истинной реальностью оборвалась практически у всех, причём очень грубо. Ты видела Креона, вот яркий пример: эта душа покончила с собой, после чего впала в прострацию на века. Сущему с трудом удалось вернуть в земной мир лишь небольшую часть души, ту самую, что сейчас караулит мой физический корпус, а основная часть зависла на орбите в полном бездействии. Остальные — не лучше. Большинство перерождаются, но… ты сама их видела».

«А мой отец? — вдруг вспомнила Жанна. — Он — последний изначальный. Значит, он может улететь с тобой?»

«Может, — поколебавшись, сдержанно признал Пульс. — Но его отбытие станет приговором для всех остальных».

«Почему?» — изумилась Жанна.

«Сорвахр — последний, кто несёт в себе полный, изначальный геном расы кэлюме на Земле. Из-за этого его сознание работает с ужасными искажениями, но для распадающихся душ, для Сущих, для меня, именно Сорвахр — лучший и, возможно, единственный шанс, что ход эксперимента ещё удастся исправить. Угаснет эта, последняя память — и, скорее всего, начнётся необратимое переваривание расы земным миром, растворение кэлюме среди людей — вплоть до полного слияния. Ты знаешь по себе, насколько быстро идёт мутация. Посмотри, как выглядишь ты, рождённая от изначальных, и как выглядят остальные — внешне их уже не отличить от людей, ну, правда, они чуток посимпатичнее. Ты ещё помнишь времена, когда в Чейте было полно техники, — где она сейчас? Ты сама порой пишешь при свечах гусиным пером! Срок жизни кэлюме сокращается, сознание деградирует, каждое новое поколение ближе к людям, чем предыдущее. В таких условиях Сорвахр несёт на себе колоссальную нагрузку. То, что для других кэлюме уже стало «нормально», для него по-прежнему ужасно, ты не можешь представить себе, насколько, ведь он-то помнит совсем другую жизнь. Странно, что так получилось… Понимаешь, когда составляли план — я имею в виду Сущих — предполагалось, что он вообще ничего не будет делать, Сорвахра брали как наблюдателя. Его имя на альде означает «око будущего мира», он был провидцем на Бетельгейзе. Никто не рассчитывал, что придётся забивать скрипкой гвозди… Но, как теперь уже — задним числом — приходится констатировать, видимо, именно его сильная связь с духовным миром Ауры и стала причиной, по которой он — единственный, кто ещё помнит о своей истинной природе.

Как это ни прискорбно и вместе с тем ни удивительно, он сохраняет память отнюдь не из каких-то высших побуждений типа спасения расы, в которое — в своём нынешнем состоянии — ни на секунду не верит. Просто земной мир остался для него чужим. Абсолютно неприемлемым, невыносимым. Он бы давно выбрал смерть, как это сделали — в той или иной форме — другие изначальные, но утрата памяти для него хуже, чем жизнь в отчаянии, без малейшей надежды. Его интуиция провидца подсказывает ему истинное положение вещей. Он догадывается, что его нынешние сородичи — это и есть бывшие изначальные, что смерь — не выход. Субъективно он чувствует себя в вечной ловушке, в кошмарном сне, от которого не будет избавления никогда. Духовная вселенная представляется ему одним сплошным предательством, обманом. Поэтому он — на непосвящённый взгляд — ведёт себя несколько неадекватно», — дипломатично намекнул Пульс.

«Да уж», — вздохнула Жанна. Она вспомнила, что нередко ловила себя на самом настоящем отвращении к отцу; он отличался таким бессмысленным изуверством, что его просто невозможно было не обвинять. Теперь ситуация рисовалась Жанне в несколько непривычном свете.

«Всё, что он делает, происходит по договору с коллективным сознанием кэлюме и людей, а также Реей, — сочувственно, но твёрдо продолжил Пульс неприятную для Жанны тему. — Именно в этом состоит уникальность его миссии. Никакого прямого контакта с Высшим Я у него, конечно, давно нет. Но остался — это как раз и есть самое поразительное — неосознанный, интуитивный. Даже когда его поступки не соответствуют никакой видимой целесообразности, на самом деле он действует в гармонии с высшим планом развития расы и всей планеты, хотя сам этого не знает. Он — единственный из всех кэлюме — никогда, ни на кого не нападает без причины, без глубинной на то необходимости, продиктованной не его личными предпочтениями, а запросом той, другой души. Поскольку он сохранил изначальную память всей расы, он интуитивно понимает программу и задачи всех кэлюме, хотя они сами об этом забыли — вот в чём ценность его пребывания на Земле, как бы неприглядно это ни выглядело со стороны. Специально он, конечно, об этом не думает, по крайней мере в бодрствующем сознании. Но, Жанна, твои способности к сновидению — дар тебе от этой души, — Пульс улыбнулся впервые с тех пор, как заговорил о Сорвахре. — Тебя создавали специально под эту миссию, хотя, признаться, никто особо не верил, что удачно получится… Это была идея Аллат — родить кого-нибудь, кто нёс бы в себе и земное, и звёздное сознание, и, помню, — Пульс снова улыбнулся, — по тем временам это сочли чуть ли не кощунством…»

«Я им покажу кощунство! — возмутилась Жанна. — Кэлюме недоделанные».

Пульс рассмеялся.

«Да, ты молодец, — признал он. — Ну так вот, насчёт отбытия с планеты… Пока на уровень развития, который позволил бы вернуться ко мне и выйти в космос, вышла только ты. Ты объединила в себе память о земной жизни и высшее знание, ты даже разговаривала с самой Аурой отсюда, с Земли, — и всё же вернулась, за что я тебе премного благодарен, потому что в тот момент у тебя действительно была возможность покинуть эту планету навсегда и забыть всё, что здесь происходило… Однако сейчас вопрос состоит в том, сможет ли кто-нибудь из перерождённых повторить твой подвиг?.. Эту тему нужно отдельно обсуждать с душами расы и составлять под такое дело новый план».

«То есть нам нужно подняться к этим самым Сущим?»

«Да…»

«Как-то ты не очень уверенно говоришь».

«Если хочешь, можешь остаться здесь. Я сам с ними встречусь и потом передам тебе решение…»

«Почему это? Если я поднялась до Ауры один раз, то и второй поднимусь».

Пульс вздохнул.

«Я боюсь, тебе будет трудно не подняться, я спуститься потом обратно, — признался он. — Подумай, ты встретишь там тех, кого знала с детства. Тех, о ком сохранила только неясное, но светлое воспоминание… Ты встретишь своих родителей, и они будут не теми чёрствыми эгоистами, какими ты знала их при жизни, а совершенными, бесконечно любящими существами. Я легко пойму, если ты не захочешь возвращаться ко всей этой грязи…»

«Другими словами, ты опасаешься, что я тебя тут брошу? И не только тебя, но и всех, о ком ты там говорил: родителей, изначальных и так далее. Вернее, их души?»

Пульс поколебался.

«Жанна, для таких случаев существует одна хитрость, — осторожно предложил он. — Ты должна поклясться, что вернёшься в земной мир. Дело не в том, что я тебе не доверяю, твою свободную волю всё равно ничто не ограничит, просто выбор, сделанный заранее, станет чем-то вроде маяка, и тебе будет проще переключиться. Ещё: будь готова к тому, что сфера Высшего Я — очень высокая. У тебя сохранится только самое схематичное воспоминание о ней».

«Клянусь, что вернусь на Землю», — скучающим тоном подытожила Жанна его кудахтанье. Пульс снова вздохнул, на этот раз немного укоризненно и немного довольно.

«Ты неисправима, — констатировал он, после чего встрепенулся. — Ну что ж, приступим».

7

Кэлюме (бурная радость).

Ио (слегка обалдев):

— Привет.

Кэлюме (бурная радость):

— Жанна, ты молодец! Мы за тобой наблюдаем!

Ио:

— Ага. Спасибки.

(Пауза).

Ио (неуверенно):

— Ну, чего будем делать?

Латану (деловито):

— Ладно, давай я тебе сразу объясню, как устроен мир. Тем более что первый, кого ты видела в общерасовом геноме, был я.

Ио (с сомнением):

— Разве?

Латану:

— Да, но об этом позже. Сначала о геноме. Ты знаешь, что это такое?

Ио (честно):

— Нет.

Латану:

— И не надо. Важно, что память — это, на определённом уровне, и есть реальность. Так вот эта память-реальность и работает как геном. Понятно излагаю?

Ио (поразмыслив):

— Не понимаю, как это можно операционализировать.

Латану (ласково):

— Операционализировать — это как раз и есть самое сложное. Дело в том, что геном характеризуется бесконечной мерностью. В нём можно жить и умереть сколько угодно раз. Вот после того, как у тебя это получилось, считай, что операционализация состоялась.

Ио (подозрительно):

— А у вас с этим как?

Латану (снисходительно):

— Нормально. Давай поясню на примерах.

Ио (с облегчением):

— Хотелось бы.

Латану:

— Возьмём твои эксперименты. Тебе случалось проживать эпизоды чужих жизней.

Ио (сосредоточенно):

— Было дело.

Латану:

— Это уровень генома расы. На самом деле, довольно поверхностные слои — так называемые перерождённые души. Хотя тебе приходилось встречать и более глубокие потоки — где всё виделось таким расплывчатым, сияющим?

Ио:

— Да, мне всегда казалось, что это что-то особенно близкое…

Латану:

— Это память изначальных, ещё не фрагментированных душ. Отсюда ощущение цельности и полноты бытия, которое возникает на этом уровне.

Ио (грустно):

— Понятно.

Латану (мягко):

— Целостность душ можно будет восстановить. Далее… Ты видела духовную реальность других рас, Великих Спрутов, например. Да и людей… Это чужой геном. Потом, существует ещё уровень планет и светил… всё это, в каком-то смысле, заключено одно в другом, похоже на матрёшку. К примеру, Великий Спрут — это коллективное сознание головоногих, а Океан — это уже планетарный уровень, хотя они отчасти одно и то же, — примерно понятно?

Ио:

— Смутно…

Латану (со вздохом):

— С практической точки зрения, ключевая особенность генома состоит в том, что часть его — вполне определённа, а часть при этом — уходит в бесконечность. Это как точка, которая с виду — проще некуда, а на самом деле — пустота. Представь, вот рисунок, состоящий из множества точек, и он выглядит, как некая сплошная, вполне осмысленная, красочная картина, как нечто единое. Это и есть ткань реальности. Картина мира. А теперь представь, что каждая из этих точек, в другом измерении, живёт своей невидимой, отдельной жизнью. И если развернуть все скрытые уровни, то вместо маленькой картины у нас получится большой взрыв. Это и есть геном всего сущего. Память, вполне определённая, но уходящая в бесконечность.

Ио (осторожно):

— И?..

Латану (пожав плечами):

— И это означает, что с уровня истинной реальности можно сделать всё, что угодно.

Ио (уважительно):

— Солидно звучит. Но?..

Латану (со вздохом):

— Но этот уровень трудно запомнить.

1.

Павел сидел в подземелье, то бездумно заглядывая в дуло пистолета, то шаря мыслями по окрестностям. Если сейчас кто-то появится — что он скажет? А не было ли ошибкой с самого начала привести к Пульсу неизвестно кого, неизвестно зачем? — вдруг обомлел он. До него только сейчас начало доходить, что всё произошло словно в каком-то наваждении. Что он видел?.. И почему? Неужели правда, что он и есть изначальный, какое-то неземное существо, которое дожидалось на орбите неизвестно чего, потому что…

3.

…убил Аллат. А где сейчас остальные изначальные? Неужели Пульс ещё можно поднять?.. Что вообще происходит? Он припомнил свои — то есть своей подсобной души — наблюдения за поверхностью земли… Господи, прошло, наверное, уже несколько веков. Да, «вампиры» всё те же… Пульс закрыт, отгорожен намертво. Что же он, просидел всё это время в подземелье, без всякой связи с…

1.

…Наверху промелькнула исполинская тень — вдалеке, на краю восприятия, но Креон сначала инстинктивно отшатнулся, потом машинально убрал свои мысли с поверхности, и только потом, преодолев дрожь ужаса и тщательно, глубоко запрятанной вины, задумался. Он узнал этот жуткий образ, хотя, казалось, узнать было невозможно. Значит, Сорвахр ещё жив. А больше никого?.. Лучше не рисковать с розысками без Жанны. Она вернётся и расскажет… Кстати, что она задумала? Креон поудобнее перехватил пистолет, проверил — всё правильно, серебряные пули… Его задача — взять под контроль подземелье, и никто сюда не пройдёт прежде, чем Жанна завершит встречу с Пульсом. Как изначальный, он напугает апатичных и безынициативных стражей одним своим видом, если появится в естественной форме… Креон почувствовал, словно куда-то поднимается, и рассеянно взглянул на свободную руку — очертания тела менялись, растекались, тонули в широких синих и серебряных лучах, потолок пещеры, который прежде терялся где-то в высоте, сейчас казался низким, а темнота, где только что отчётливо виднелся каждый камешек, закачалась и загудела. Креон вспомнил о пистолете, осторожно засунул его в какую-то щель и тут же о нём забыл. Ему стали слышны голоса: Жанны и ещё чьи-то.

7

Латану:

— Чалэ уже сказал тебе, что прямая связь с Высшим Я прервалась почти у всех, то есть наши души отделены от нас, от своих, так сказать, создателей. Ситуация прискорбная, но мы пытаемся извлечь из неё пользу. В частности, мы изучаем различные, условно говоря, жизненные сценарии, энергетические возможности перерождённых душ, потому что никогда не знаешь, что пригодится. Дискретность пространства-времени и всё такое… Ты сама, наверное, знаешь, что твоё рождение не приветствовалось.

Ио:

— Ну?..

Латану:

— Ну и чудим, кто во что горазд. Я, например, — «проклятие Варна».

Ио:

— В смысле?

Латану:

— Хочешь детективчик? Проследи за историей моих трагических жизней и безвременных кончин. Мои души рождались в одной и той же семье, из поколение в поколение. Все они были пробуждёнными. По достижении некоего достаточно зрелого возраста один мужчина и одна женщина в роду, независимо друг от друга, превращались в кэлюме. У бедолаг это стало известно как «проклятие рода Варна». У меня тут целое генеалогическое древо моего «проклятия» с ветвями, уходящими в самые разные отсеки памяти уважаемой планеты Земля. Некоторые истории дотянулись до эпохи, когда материки оказались полностью покрыты льдом, а люди переселились на искусственный спутник — Вторую Луну… Представляешь, какую сенсацию произвело появление вампира среди немногочисленных выживших на космической станции! Знатная паника поднялась. Хотя мы, Сущие, стараемся избегать крайностей, а то недолго и вообще с планеты вылететь… Обычно мы держимся самых густонаселённых уровней реальности и работаем, по возможности, в рамках своей расы, мы ведь всё-таки в гостях. Убиваем преимущественно альтернативные версии самих себя, хотя всякое, конечно, случается, но у нас есть договорённость с коллективным сознанием человечества.

Ио:

— С Эрнауэре?

Латану:

— Да. Кстати, твой головоногий друг, пользуясь случаем, передаёт привет. Он сидит сейчас в Океане и глубоко недоволен тем, что ты куда-то смылась, а ведь обещала посидеть и посплетничать.

Ио (виновато):

— Передайте Ло, что я ещё обязательно к нему сплаваю.

Латану:

— О’кей… В общем, если мне не изменяет память, тебе встречались кое-какие мои души. Сейчас, тут где-то у Чалэ были записи…

Ио (радостно):

— А! Малахольный наркоман и гламурное кисо!

Латану (обиженно):

— Всё как у людей…

Ио (неуверенно):

— Кстати, они, по-моему, и были людьми.

Латану (наставительно):

— Правильно, они ещё не прошли перерождение. Их предки — ты видела родителей в их воспоминаниях — это были муж и жена, пробуждённые кэлюме… Женщина, к сожалению, повредилась умом: это она опрокинула на себя керосиновую лампу. Её мужа застрелили охотники, а детей — брата и сестру близнецов — раздали в разные семьи… Ты видела их уже по отдельности. Они не общаются, а брат к тому же страдает частичной потерей памяти, он забыл детство… Короче, пока не знаю, как дальше пойдёт. Звёзд с неба мои души не хватают, но они не для того и нужны. Фокус в другом: я открыл механизм перераспределения информации между душами! Допустим, если какая-то из моих душ — к примеру, вот эта Лили — знает светский этикет, это знание на интуитивном уровне присутствует и у всех остальных! И если мы, допустим, сейчас вынем Тео — это её брат — из притона и приведём на приём к английской королеве, он в одну минуту разберётся, какой бокал или какую вилку брать!

Ио (уважительно):

— Хм…

Латану (торжествующе):

— Вот именно! Подсознательная база опыта и знаний — общая для всех душ Высшего Я. Более того: мы работаем над базой, общей для всех Сущих — участников экспедиции на Землю. В принципе, мы и сейчас делимся информацией, можно просмотреть любую из прожитых кем-то из нас жизней, но планируется практически мгновенная передача нужных решений в нужную точку — ты понимаешь, чтобы души не топтались на одних и тех же граблях по нескольку раз… Тогда вся раса сможет действовать, как единое целое!

Ио (растерянно):

— Неплохо…

Латану (непринуждённо):

— Ещё бы! Думаешь, почему твоя Эва запросто ведёт политику двора? У неё в фоновом режиме один король Польши, три короля Трансильвании, по очереди свергнувшие друг друга, несколько Габсбургов в разных поколениях и турецкий военачальник!

Ио:

— Эва?..

Латану:

— О, боже!.. Ну, Мария Надашди.

Ио (потрясённо):

— Марика! И ты здесь?..

Эва (скромно):

— Да, это я…

Ио и Эва (бурная радость).

Латану:

— В общем, это был пример. Я сейчас занимаюсь исследованием пробуждённого сознания, есть и другие варианты… Но в целом перерождённые души ограничивает принцип перераспределения энергии: условно говоря, приходится негативные свойства сбрасывать по одним направлениям, а позитивные взращивать по другим. Равновесия в замкнутой системе. Выглядит это как чудовищная несправедливость: среди моря, условно говоря, посредственностей, а то и полных отморозков, без видимой причины вдруг возникает проблеск, что называется — алмаз в мусорной куче. На самом деле всё это — единая духовная система, порой даже один и тот же Сущий: и жертвы, и палачи, и быдло, и стукачи, и борцы за добро и правду, — короче, вся вапмука. Что там моя фамильная эпопея, у нас некоторые умудряются целые деревни самих себя сжигать армиями самих себя. Сколько народу у нас в борьбе против самих себя за свободу от самих себя безжалостно осуждено на казнь самими собой!.. Мы иногда забываем, кем уже были, а кем ещё нет — по счастью, всё записывается, но, честно говоря, всё чаще возникает ощущение, что где-то я это кино уже видел. Ты, насколько я понял, знакома с Эрнауэре, так вот, именно у него мы и позаимствовали метод, который, насколько я понимаю, он в свою очередь позаимствовал у животного царства Земли. На Бетельгейзе так не принято, ни о каких «противоречиях» и тем более «насилии» там не слыхали…

Множественность душ позволяет нам получить разнообразный опыт, собрать данные о планете — правда, сейчас пока непонятно, что мы с этими данными будем делать. Как интегрироваться обратно — вот в чём вопрос?.. Эрнауэре хорошо — он строит своё царство света в одном отдельно взятом подвиде обезьян, а мы гоняем собственные фрагментированные души — понимаешь, чем мы рискуем?..

Ио (осторожно):

— И какие перспективы?

Латану (со вздохом):

— Да безрадостные… В настоящий момент — Чалэ, кажется, уже упоминал — осталась только одна душа, способная послужить эталоном многомерного сознания, она в практически нерабочем состоянии, но цела — это Сорвахр. Если не появится других вариантов, то… вырисовывается ситуация, при которой эту душу придётся разобрать на составные элементы чисто технически. Пульс обратится к Рее, и с нарушением так называемых законов природы физического мира произойдёт следующее: душа будет извлечена из тела и передана другим кэлюме, которые к тому моменту образуют вокруг Пульса нечто вроде научной лаборатории, но действующей вивисекторскими методами, в том числе и в духовной сфере. Используя структуру захваченной души, кэлюме сумеют интегрироваться за её счёт. Но такой метод нежелателен. Потому что, восстановив чистое сознание технически, в ходе эксперимента, смысл которого сами не будут до конца понимать, — ими будет руководить Пульс — они поймут, что натворили, но исправить ничего будет нельзя.

Ио:

— А куда денется извлечённая, как ты сказал, душа?..

Латану:

— Теоретически, её можно попытаться спасти… но практически — уже сейчас понятно, что травма будет слишком сильной. Если бы речь шла о каком-то здоровом, полностью осознающем ситуацию кэлюме — таком, как обитатели Бетельгейзе в своей естественной среде — можно было бы произвести операцию на добровольных началах и потом восстановить душу, послужившую донором, — нормальный кэлюме справился бы даже с такой нагрузкой, но не Сорвахр и не на Земле. У него и так повреждены почти все связи в организме. Он не переживёт. Не то что физически не переживёт — это и так понятно, но его сознание будет разорвано в клочья. Это событие войдёт в легенды. В том виде, что его как бы заживо растерзали ангелы возмездия.

Ио (мрачно):

— Легендарная жизнь — легендарная смерть… Слушай, а сам-то он — я имею в виду его душу — знает о такой перспективе?

Латану:

— Естественно, всё это будет возможно только с его согласия. Другой вопрос, что если вариантов не останется, ему придётся согласиться, так как не болтаться же нам, и ему в том числе, на этой планете вечно.

Ио:

— То есть он знает?..

Латану:

— Ну конечно. Ты что думаешь, он нас сейчас не слышит?

Ио:

— А он слышит?..

Латану:

— Разумеется.

Ио:

— А почему молчит?..

Латану:

— Не знаю… Сорвахр, ты почему молчишь?

Сорвахр (неприязненно):

— А что сказать? Что вы все — идиоты и скоты, попусту теряющие время, пока я жилы рву?

Ио (оживлённо):

— О, узнаю папу… Привет, па! Рада тебя слышать.

Сорвахр (вяло):

— Взаимообратно…

Ио (осторожно):

— А маму можно позвать к телефону?

Аллат (радостно):

— Ах, Жанусик, ну конечно, я тебя отлично слышу и вижу!.. Ты у нас умничка! Вот только одеваешься что-то совсем не модно! Ты бы хоть кружавчиков добавила!..

Сорвахр (хихикает).

Латану (вздыхает).

Ио (озадаченно):

— Да, я вижу, не у всех всё так плохо, как кажется…

Аллат (светски):

— Ну конечно, Жанусик! Я вообще не вижу никакой трагедии в том, чтобы умереть! Ну, умер и умер, с кем не бывает! Правда, Хору, лапушка?..

Сорвахр (неуверенно):

— Да, может быть и так…

Аллат (бойко):

— Жанусик, я уверена, ты что-нибудь придумаешь!.. Но, главное: сделай уже себе какую-нибудь причёску!

Ио (слегка обалдев):

— Ага… Непременно. А ещё есть какие-нибудь варианты?.. То есть, я имею в виду, не насчёт моей причёски, а в плане пробуждения, так сказать… воссоединения… всеобщего обращения к свету?

Чалэ (деловито):

— Именно это мы и хотели бы обсудить с тобой. Понимаешь, варианты всегда есть, вот только желающих реализовать их не найдёшь. Что называется: подавать надежды проще, чем их оправдывать. Я упомянул об этом с самого начала. Я — альрома — способен находиться на всех уровнях реальности одновременно. Я знал всё, что ты услышала сегодня, ещё до того, как мы все вообще попали на Землю. А толку? Вести запись — совсем не то же самое, что действовать, творить… Если бы хоть один кэлюме мог постичь то, что доступно альрома… ну, в общем — мы бы с тобой сейчас не разговаривали. Короче: всё зависит от тебя, Ио! Реальность перерождённых душ сейчас — как та законченная, монолитная картина, о которой говорил Латану. Души не видят выхода. Твоя задача — раскрыть эти точки реальности, разомкнуть их. Тогда из бесконечности вселенной придут и силы, и знания. Лично ты способна подняться очень высоко. Если кэлюме, которые живут сейчас на Земле, смогут хоть на мгновение возвыситься до твоего уровня, — все спасутся.

1

Жанна, увидев Креона, замахала руками.

— О, боже, соберись, соберись обратно в кучу!.. Незачем пугать сограждан.

Креон, помявшись от неожиданности, попытался вернуться в человекообразную форму. Жанна уже плыла к выходу. Креон поспешил за ней, на ходу втягивая непослушные разливающиеся лучи.

— Пистолет забери, — бросила Жанна через плечо. — Высокая духовность — это святое, но пуля в башку как последний аргумент тоже хорошо действует.

Креон вздохнул, подумав про себя, что в Ио всё-таки отчётливо чувствуется смешанное происхождение, но спорить не стал.

— Какое оно у меня смешанное? — не оборачиваясь, насмешливо возразила на его мысль Жанна. — Мои родители — изначальные.

— Я имел в виду влияние Реи, — вздохнул Креон вслух.

— Так ты слышал? — если Жанна была удивлена или довольна, то её бесцветный голос не отразил этих чувств.

— Да…

— Верно, здесь клювом щёлкать не приходится… И это отличный повод действовать быстро и эффективно, а не болтаться веками на орбите…

— Да что ты меня, через слово теперь будешь этим попрекать? — обиделся Креон и, поколебавшись, сунул пистолет за пояс.

1

— Решено провести смотр сил. Мониторинг, — бойко заявила Жанна, отбывая из убежища стражей в неизвестном направлении. Из её дальнейших распоряжений Креон понял, что она, по-видимому, намерена привезти на следующий контакт с Пульсом какую-то свою подругу, а возможно, и «ещё кое-кого». Креон должен был оставаться в подземном храме под видом Павла — своей «текущей земной души» — и проследить за тем, «чтоб к нашему приезду всё было в порядке», а «в случае чего» советоваться с Пульсом. Слегка оглушённый впечатлениями, Креон засел размышлять.

Он помнил теперь, что по договору Сущих с Чалэ именно ему предназначалась руководящая роль, во всяком случае, он должен был сформировать своего рода ось самосознания расы на Земле, оставаться рядом с Пульсом и, когда придёт время, собрать на корабле остальных, обеспечить единство изначальных. На Бетельгейзе он руководил огромной сетью храмов, его имя на альде означало «твёрдый в вере». Креон привык быть духовным правителем и вождём, и ему казалось, ничто не сможет поколебать его веру и нравственные убеждения. Парадоксальным образом, он выполнял сценарий и сейчас, но… складывалось всё совершенно по-другому!..

Сначала многое шло, как и было задумано, падение Пульса не слишком напугало или шокировало его. Но вот к чему он оказался не готов — это к реакции остальных, к тому, что далеко не все предпочтут жить в смирении и духе так, словно ничего не случилось и они на Бетельгейзе. Ужас Сорвахра перед этой землёй, гнев, в который он впал, когда корабль, вопреки его просьбе, отказался повернуть назад… всё это было настолько нетипично для кэлюме, которые жили на Бетельгейзе в глубокой гармонии, без тени тревог… что показалось Креону чем-то абсурдным, даже постыдным. Он попросту не обращал на Сорвахра внимание, а теперь получается, что именно провидец — последний изначальный, благодаря которому кое-как перебивающиеся души кэлюме ещё сохранили надежду…

Остальные изначальные вели себя немногим лучше. Кто-то впал в уныние, кто-то часами предавался бесплодным сожалениям и вспоминал Бетельгейзе. Но особенно возмутительным Креону казалось легкомысленное любопытство Аллат. Она как будто в минуту забыла, кто она и откуда. Пить кровь? Что ж, это весело и даже интересно! Давненько я ничего не пила! — И потом убийства, как лавина…

Наверное, если бы не Аллат, они никогда не достигли главной, хоть и тайной цели «запланированного падения» — ведь Чалэ хотелось узнать земную жизнь… И вначале, не зная никакой другой жизни, кроме вечной, они поддержали его… Но как теперь выбраться из этой ямы?.. Стоит ли какая-то там «память» таких жертв? Зачем вообще нужна такая память? На кой ляд нужен опыт ныряния в дерьмо?..

Признаться, сородичи его чудовищно разочаровали. Наверное, поэтому он и покончил с собой, а не от чувства вины. Его скорее поразило, что кто-то может дойти до такого состояния, когда его хочется убить. Нужно убить. Когда нет другого выхода. Ему не хотелось жить рядом с теми, кого можно захотеть убить.

На каких таких «уровнях реальности» можно спастись от самого себя?.. Зачем преодолевать в себе это отвращение, эту горечь — абсолютно справедливые!..

«Стоит, — возразила какая-то часть его души почему-то голосом Аллат. — Потому что всё зло уйдёт, исчезнет в небытии. А всё прекрасное, что мы сотворим, будет жить вечно».

Креон не был уверен в правильности такой позиции, но от этого голоса ему стало легче.

1

Креон ожидал от соседей-стражей определённого, пусть неосознанного, противодействия: заметят же они рано или поздно, что он изменился, да и к повторному визиту Жанны следовало, вероятно, провести какую-никакую «идеологическую подготовку» — правда, не совсем понятно, в чём она должна заключаться: обещать всем царствие небесное? призывать задуматься о своей жизни? пропагандировать погружение в скрытую реальность? — но обитатели подземного храма, казалось, сами слегка изменились. Вероятно, тайная активность Пульса не прошла даром: общество, в последние десятилетия совсем сонное, незаметно оживилось. Стражи без видимой причины вспомнили, что такое беседы и споры, совместные прогулки под самоцветными сводами храмов и работа в архиве, вспомнили даже, что «вампиры» с поверхности земли — вообще-то их родственники. Возобновились дискуссии на тему «что делать?» (раньше все соглашались на том, что для счастья вполне достаточно не делать ничего). Креон со дня на день ждал возвращения Жанны — однако никто так и не объявился.

Поначалу Креон был этому даже рад: он по-прежнему считал, что в бездействии, как ни крути, есть свои несомненные плюсы. Потом он счёл, что подземное общество уже вполне достаточно мобилизовалось, чтобы воспринять новые веяния, откуда бы те ни поступили. Наконец, мелькнула мысль спросить о Жанне у Пульса, но Креон во время «откровения высших миров», помимо собственной прошлой (настоящей? параллельной?) жизни на Бетельгейзе вспомнил и ещё кое-что: альрома были невероятно хитры и замкнуты. Именно поэтому расе кэлюме, обитавшей бок о бок с альрома на протяжении тысячелетий, так и не удалось толком узнать о мистических цветах ничего кроме того, что они готовы служить в качестве транспортного средства.

Таким образом, оставалось только ждать событий, и Пульс, вероятно, сам того не желая, полностью подтвердил мнение Креона об альрома: он ни с того ни с сего вдруг распустился.

Такого не бывало со времён изначальных; во всяком случае, для стражей неожиданное преображение «топливного бака» оказалось самым ярким событием текущей жизни, в которую тут же, впрочем, хлынули прошлые, соседние, высшие и новые; картина мира рассыпалась на множество фрагментов, чтобы сложиться вновь, обрести немыслимый доселе объём и окраситься в устрашающий, но волнующий цвет. В одно незаметное мгновение, когда обитатели подземного храма рассеянно сидели мыслями среди далёких снов, а «вампиры» наверху вообще ни о чём не думали, цветок памяти раскрылся — и все души захватила багряная симфония крови, боли и страха, и страсти к жизни, и света.

7

Ио (мрачно):

— По-моему, итоги проверки неутешительные. Пробные прогоны действующих на данный момент душ показали, что интегрироваться со своим Высшим Я смогли только двое: Эва и Креон.

(заглядывая в записи Пульса)

При определённых усилиях смогут, полностью или почти полностью, собраться ещё несколько душ… трое — из числа стражей и четверо — из числа новых Сущих, рождённых уже на Земле… это не считая меня.

Чалэ (деликатно):

— Таким образом, новые души спасутся все.

Ио (рассеянно):

— А толку? Наша задача — поднять изначальных, то есть полноценно завершить эксперимент…

Чалэ (со вздохом):

— Сейчас приходится признать, что для этого просто не хватает производственных мощностей.

Ио (строго):

— Варианты?

Чалэ (виновато):

— Либо продолжать запрашивать новые души с Бетельгейзе. Пока они не перевесят тех, кто завяз. Но такой путь, признаться, чреват недоразумениями с Реей. До каких пределов придётся расползтись вампирской популяции?.. Планета ведь не резиновая. Удельный вес наших душ должен оставаться в разумных пределах.

Ио:

— Другие варианты?

Чалэ (более уверенно):

— Можно попробовать уравновесить ситуацию из другой ветки реальности.

Ио (с любопытством):

— Это как?

Чалэ (с готовностью):

— Сначала отыграть как получится. А потом вернуться и переиграть.

Ио (задумчиво):

— Это возможно?

Чалэ (скромно):

— Это такой ход конём. Прошлое и будущее — весьма относительная штука.

Ио:

— То есть можно, грубо говоря, умереть, а потом вернуться…

Чалэ:

–…и жить дальше.

Ио:

— И что конкретно мы предпримем?

Эва:

— Предлагаю, во-первых, немного поработать в подземном храме и поднять на уровень Сущих те души, которые в принципе к этому способны.

Чалэ:

— Резонно. Поддерживаю.

Эва:

— Получится, скажем так, запас высокой духовности, который лишним не будет. Создадим небольшую общину продвинутых кэлюме. Впоследствии, если с первого раза вознестись не получится, подземный храм можно будет расширить.

Ио:

— Согласна.

Эва:

— А потом… Я так понимаю, прогнозы по остальным душам совсем глухие?

Кэлюме:

— Да. Безнадёжно.

Эва (пожав плечами):

— Тогда попытаемся поднять с Земли хотя бы некоторых.

Чалэ (задумчиво):

— В принципе, у нас пока чисто технически нет другого выхода… Но тогда остающиеся в земном мире Сущие должны дать согласие на перспективу полного растворения в человеческой расе. Потому что Сорвахра я заберу с собой.

Ио (удивлённо):

— Но каким образом он уйдёт? Он же неспособен восстановиться!

Чалэ (твёрдо):

— Таково моё решение. Даже если мне придётся улетать вообще пустым, я подниму его с планеты при любых условиях. Даже если сам он, лично, не пробудится ни на секунду. Ему пришлось страдать больше всех. Остальные переродились и, значит, в той или иной мере приняли земной мир, а он — нет. Тем самым Сущие, я считаю, в достаточной степени определились в отношении перспективы покинуть этот мир без какого-либо результата: для Сорвахра важнее — в принципе уйти, для других — нет. Я уже говорил об этом с Реей. Если понадобится, произойдёт нарушение так называемых законов природы. Для непосвящённых всё будет выглядеть так, словно он — хе-хе! — провалился под землю. То-то шума будет!

(Чалэ на мгновение развеселился, но потом взял себя в руки)

На самом деле ни в какой ад он, конечно, не попадёт, а просто перейдёт в ядро Земли, где Рея раскроет ему правду об эволюции животного царства, вмешательстве Эрнауэре и прочем — то, что ты уже слышала. Это избавит его от чувства вины, которое, собственно, и держит его в этом мире. И после он просто перейдёт ко мне на борт.

Ио (неуверенно):

— А… мама?

Чалэ (со вздохом):

— Аллат?.. Тут, к сожалению, ни о каком осознанном пробуждении не может быть и речи… И по совершенно другим, нежели у Сорвахра, причинам… Видишь ли, земная жизнь её полностью устраивала — как, впрочем, и любая другая жизнь в любом другом мире… Но тут, я думаю, возможен вот какой вариант. Я пока не говорил об этом с Аллат, но, думаю, именно она ни в малейшей степени не затруднится покинуть душу, которая держит её на Земле, и отбыть без неё. Если для большинства кэлюме такой выход означает что-то вроде неудачи, признания своего поражения, то Аллат начисто лишена сожалений о чём бы то ни было. Боюсь, Сорвахр, когда узнает, будет больше переживать из-за того, что ей пришлось так поступить, чем она сама. Впрочем, она его быстро утешит…

(Чалэ улыбнулся)

Он её очень любит и примет, я думаю, любой, даже если душу придётся полностью поменять.

Ио (со вздохом):

— Да, звучит жутковато… А ещё какие-нибудь варианты есть?..

Чалэ (поколебавшись, решительно):

— Я предлагаю Сорвахра убить.

Ио (сбившись):

— В смысле?

Чалэ:

— В реале. Вы с Марией вернётесь в Чейте и разыграете ему красочную, драматичную смерть со всеми спецэффектами, приличествующими феодальной Европе. Что-нибудь такое в шекспировском духе. Заклание безумного тирана на осквернённом вопиющими преступлениями ложе.

Ио (смущённо):

— Зачем так пафосно?

Чалэ (непринуждённо):

— А всё по тому же закону отрицания отрицания, который он с успехом применяет к окружающим…. Пусть подумает, в процессе предсмертной агонии, действительно ли он хочет умереть. Тут как раз и я подключусь.

(слегка виновато)

Этот сценарий — наиболее надёжная гарантия того, что душа не самоуничтожится сразу после распада физической оболочки, и я успею перетянуть его на борт, связав с Высшим Я.

(помявшись)

Правда, должен признать, этот сценарий — ещё и наиболее трудоёмкий, то есть для самого Сорвахра. В его случае гораздо легче просто исчезнуть, чем проходить интеграцию от нынешнего состояния к изначальному. Собственная генетическая память грозит устроить душе натуральный Страшный Суд.

Ио (рассудительно):

— В таком случае, основной вопрос: согласен ли сам Сорвахр на этот вариант? Как Высшее Я оценивает готовность души к испытанию?

Сорвахр (неуверенно):

— Я согласен попробовать. Убивайте.