Новый год с детективом

Татьяна Устинова, 2023

Сборник «Новый год с детективом» порадует всех любителей остроумных и захватывающих остросюжетных новелл! В предпраздничные дни всем нам хочется возвращения в детство, радости и уюта! Рецепт новогоднего настроения прост: украсить дом, нарядить елку и заранее приготовить подарки для родных и близких. А компанию вам составят любимые писатели. Татьяна Устинова, Анна и Сергей Литвиновы и другие известные авторы обеспечат ту самую непередаваемую новогоднюю атмосферу! В сборнике «Новый год с детективом» есть все, что вы так любите в детективах: хитроумно закрученный сюжет, стремительное расследование и головокружительный финал. Попробуйте разгадать новогоднюю детективную загадку раньше всех!

Евгения Михайлова

• Рыжик •

Он был нежеланным ребенком. Виктория жила с этой мыслью семь месяцев, с того дня, когда ей подтвердили, что она на самом деле беременна. Тогда было всего восемь недель и имелась возможность любого решения. Жестокий выбор по отношению к другой, уже зародившейся жизни — да или нет. Совершенно ясно для Вики было только одно: это ее выбор. У Романа уже есть сын, да и жена, впрочем. И его жизнь, как и репутацию, не украсит и не обогатит беременная любовница на работе. Роман был главным редактором глянцевого журнала, Виктория — ведущим репортером.

Сообщать Роману «радостную» весть было нелепо. Его отношение может быть лишь очевидным: виновата она, они договорились, что она пьет противозачаточные таблетки, а в те дни закрутилась, не купила, не приняла и ничего ему не сказала. Ни в коем случае не хотела его подловить и портить обе жизни — его и свою. Просто расслабилась: так уже было, и ничего, обошлось.

Виктория сразу записалась на аборт. За несколько дней до операции стала покашливать в присутствии Романа и жаловаться на простуду.

— Ты не возражаешь, если я сдам материал и несколько дней полежу дома? — спросила она у него.

— Господи, что за вопрос. Ты можешь его прислать из дома, как тебе удобно. Давай я тебя прямо сейчас отвезу?

— Да нет, я сама. У меня тут еще дела.

И в назначенный день она ему позвонила, сказала, что лежит с небольшой температурой. Ее честный организм тут же превратил ложь в правду: температура на самом деле поднялась. До операции оставалось часа четыре. Виктория укуталась в одеяло, свернулась в плотный комочек и попробовала забыться на пару часов, усыпить эту тяжесть вынесенного приговора. Кому? Да пока никому. Его еще нет, он еще ничего не чувствует и не понимает. И позитивный смысл в том, что он не узнает, как горько быть нежеланным ребенком.

Почему она с первой минуты думала, что это мальчик? Наверное, потому, что у Романа может быть только сын. Он герой-любовник и мужчина-победитель. По крайней мере, такова его жизненная роль. Виктория уснула, а проснулась в темно-оранжевом луче тяжелого осеннего солнца. Ее тело было горячим, влажным, а там, внутри, плавала золотая рыбка, кусочек совсем другой жизни. А перед глазами блеснули холодной сталью страшные хирургические инструменты. Она не смогла подняться в тот день. И просто перенесла операцию. И так переносила, пока не стало поздно. Не нашла в себе силы потерпеть полчаса, чтобы потом не мучиться всю жизнь. В этом обвиняла она себя. Ситуация казалась такой жестокой, что она меньше всего думала о том, что навсегда потеряла Романа. Ее страдания были особыми, глубокими, интимными — такими не делятся с другим человеком, если он не самый близкий, не самый родной. А Роман какой угодно, только не родной. Заодно и это стало очевидным.

Когда беременность уже нельзя было скрывать одеждой, Виктория поговорила с Романом. Изложила все четко и сухо.

— Я правильно понимаю, что для нас обоих возможен лишь один выход: я увольняюсь?

— К сожалению, — ответил он. — И я не понимаю, почему ты выбрала такое решение. Я очень привязан к тебе, ценю твой талант, восхищаюсь тобой как прелестной и обольстительной женщиной… И мы не собирались все ломать. Что это за судьба — мать-одиночка… Что за жизнь для ребенка. Но ты взрослый человек, надеюсь, справишься. И, конечно, в трудную минуту ты всегда можешь обращаться ко мне.

— Конечно, — кивнула Виктория.

И подумала о том, что Роман будет последним, кто узнает о трудных минутах ее нелепо выбранной судьбы.

Получив расчет, Виктория обнаружила, что Роман в меру щедро оценил ее достоинства работника и обольстительной женщины, а также корректность поведения в сложной ситуации.

Ну что ж. Она вообще человек долга. Справится и с собственным отношением к нежеланному ребенку, раз не смогла убить его. Он никогда не узнает, что бывают другие дети — желанные. У него уже было имя — Антон.

Но судьба отблагодарила ее более щедро, чем Роман. Все изменилось в одну минуту, когда Вика вынырнула из боли и самого тяжкого напряжения за всю свою жизнь. Измученная, обессиленная, угнетенная сознанием, что с покоем покончено навсегда, она ждала в общей палате первого кормления. Всем приносили свертки с красными одинаковыми личиками. А у ее груди задышало, засопело солнышко. Малыш был рыжиком с золотистым пухом на круглой головке, упоительными сладкими глазками и светлой кожей, какие и могут быть только у рыжиков. Виктория всегда считала, что рыжеволосые люди отмечены как носители особого ума и характера. У Романа, кстати, темно-рыжая шевелюра. Только глаза у него карие. А у маленького Антона они со временем потеряли младенческую голубизну и стали ярко-зелеными.

Короче, Вика так долго готовилась к тому, чтобы скрывать свое равнодушие к нежеланному ребенку, затем, начитавшись всяких книг и статей в интернете, собралась скрывать свое непреодолимое обожание золотого чуда. И, наконец, решила: а пошли вы все. Буду любить, как получается, на всю катушку, и ни капельки не скрывать это ни от людей, ни от объекта, который кажется венцом нежности и прелести. Любовью можно испортить? Да ради бога. Это все, что она может сделать для того, кого хотела убить. Заодно узнаем, можно ли портить любовью.

А дальше все пошло, как и должно быть у человека, способного организовать себя и создать новый порядок после разрушения прежнего. Вместе со всем, что Виктория оставила в прошлом, в опечатанном архиве для технической памяти застыл такой экспонат, как ее смятение. А рядом ее жертвенное решение прожить оставшуюся жизнь в дискомфорте нелюбви, обрекая на такое прозябание и другое существо. Теперь все было на своих, качественно новых местах. И на двух главных они оба — Виктория, богатая своим приобретением и несомненным восторгом, несмотря на все сложности, и Антон, малыш-открытие, который уже приобретает важность и покой маминого баловня. Его душевный комфорт приносит плоды. Мальчик только учится ходить и говорить, а в его взгляде, во всем облике столько доверия и доброжелательности ко всем, совершенно чужим людям. Он хочет только дарить и получать подарки. Со временем станет ясно, хорошо ли это. Но Виктория убеждена в том, что детство ее сына должно быть чистой и золотой мелодией. Дальше будут трудности, наверное, но появятся и крепнущие силы.

Она сама легко устроилась на работу в конкурирующий глянцевый журнал. И оценила преимущества работы с главредом-женщиной, сухой и деловой, как титульный лист бизнес-плана. Виктория должна была просто хорошо работать, быть обязательной и нормально выглядеть. И никаких личных отношений, переживаний и потребности кому-то казаться обольстительной женщиной.

Родственников в Москве у Виктории не было. Нина Павловна, редактор, согласилась с ее индивидуальным графиком: три часа в офисе, сбор материала по усмотрению Вики, а в остальное время она работает дома, всегда на связи. И пришлось, конечно, изучить институт нянь. Виктория их отбирала, как космонавтов для полета на Венеру. И все равно часто и решительно отказывалась от услуг, если ей казалось, что у няни в отношениях с ребенком не хватает теплоты, внимания или уважения. Сам Антон никогда ни на кого не жаловался. Но Виктория с изобретательностью и подозрительностью матери-волчицы договорилась с известным в тусовке частным детективом Кольцовым, и он навтыкал ей скрытых видеокамер в квартире, как для слежки на особо охраняемом объекте.

— Мой тебе совет, — сказал ей Сергей, выполнив работу. — Когда будешь увольнять очередную жертву, назови безобидный и ложный повод. Лучше всего: ты сама будешь все время дома. И, конечно, ни слова о слежке. Сарафанное радио — жестокая штука: если кто-то узнает о нашей системе, тебя начнут обходить, как чуму. И не факт, что только плохие люди.

— Я понимаю, — ответила Вика. — А ты сам как считаешь, моя подозрительность ненормальна?

— Убежден, что именно так и должна выглядеть норма, когда речь идет о ребенке. Взрослый человек вынесет любую проверку. Если ребенок не справится с какой-то ерундой, это может быть драмой, скрытой до поры. У меня воз и тележка таких историй. А парень у тебя классный. И он очень непростой, этот рыжик. Но только ты выбираешь ему человека для постоянного контакта. Это не должно стать его проблемой или бедой.

У Виктории от этих слов привычно замерло сердце, как всегда, когда кто-то отмечал необычность ее сына, — от гордости и страха. К четырем годам Антон очень отличался от большинства своих сверстников. Безудержное, щенячье веселье и лукавое озорство временами сменялись не просто сосредоточенным любопытством, но и поиском ответов и нужной информации. Мальчик иногда бывал задумчивым и даже отрешенным. Когда Виктория читала ему книжки или они вместе смотрели кино, ее поражала его способность входить в сюжет, в вымышленные обстоятельства, переносить на себя выдуманные сложности. И, главное, у него была готовность сострадать, даже страдать со всем пылом своего нежного сердечка. Виктории нередко случалось допоздна сидеть рядом с сыном на его кроватке, успокаивать, утешать, развлекать, гладить взмокший от волнения лобик, целовать горячие ладошки. Она даже поехала с мальчиком к одному довольно известному психологу.

— У нас нет никаких особых проблем, отклонений, — сказала ему Виктория. — Просто в Антоне как будто живут разные дети. Веселый, коммуникабельный, доверчивый — и вдруг очень осторожный, со страхом то ли боли, то ли несчастья. Но у него не было ничего плохого в жизни. Он только из сказок и фильмов знает о чем-то подобном. И эти периоды задумчивости, поиски ответов на серьезные вопросы… Иногда он хочет быть один. Мне даже приходила мысль о том, что это какой-то след аутизма.

— Антон, разумеется, здоровый ребенок, — сказал профессор после часового общения. — Здоровый ребенок, из которого растет глубокий человек. А такие люди знают многое о боли и печали без собственного опыта. Это воображение и тонкая, подвижная психика. Что касается следа аутизма, то это расстройство как раз связано с дефицитом зеркальных нейронов в мозгу, что обрывает связь человека с другими людьми, возможность их понимания. Но в смысле ощущения собственной потерянности или страха перед открытым пространством в какой-то степени мы все аутисты, если кожа слишком тонкая, а душа такая незащищенная, что страх боли острее самой боли. У мальчика прелестный характер, но сложности в общении с другими будут, вы и сами понимаете. Обращайтесь. Я всегда готов к сотрудничеству.

Одно дело — долгосрочный и смутный прогноз, и совсем другое, когда реальность врывается в устойчивый и защищенный порядок, как снаряд из вражеского орудия. К такому нельзя быть готовым.

В тот день Вика не пошла на работу. После завтрака они с Антоном отправились на прогулку. Был чудесный, ясный и нежный осенний день, раскрашенный в багрово-золотистые тона. В большом дворе они почти никого не встретили, даже детей на игровой площадке. Так бывает после очередного объявления об ухудшении эпидемиологической ситуации. Вика с Антоном использовали эту прогулку в качестве очередной игры-занятия. Сначала она смотрела на предметы, деревья, кусты, уцелевшие, самые стойкие цветы на газонах и называла их по-английски. Антон переводил ее слова на русский. Затем наоборот. Иногда мальчик сознательно находил такие слова для перевода, которые по смыслу подходили, но звучали очень забавно. Он весело смеялся, а Вика с ненасытной влюбленностью ловила зеленые лучи его счастливых глаз, ласкала взглядом открытый розовый ротик, каждый зубик, за который отдала бы все, лишь бы никогда ничего не болело, лишь бы смех не сменялся стоном или плачем.

Одно место во дворе было у них любимым. Там жители подъезда поставили три деревянных домика для бездомной кошки, которая родила целый выводок котят. Кошка была очень приличная и бывшая домашняя, на улице она оказалась после смерти хозяйки. Ее детки, за которыми ухаживали сердобольные люди, были веселыми и пушистыми. Антон всегда брал из дома кусочки нарезанного сыра или пакетик кошачьего корма, чтобы положить в мисочки. Один котенок всегда мчался к нему первым. Самое смешное, что котенок был рыжим. Его так и назвали Рыжик. «Мы тезки», — смеялся Антон. Виктория понимала, что ребенок только из деликатности не просит ее пока взять Рыжика домой. Она про себя уже решила, что ближе к холодам они возьмут Рыжика, но оттягивала это событие. Большая ответственность, пусть пока поживет с мамой.

Кошачьи домики окружала низкая металлическая ограда с калиткой, а дальше, за большим газоном и широкой дорожкой, была парковка для машин жильцов. Обычно котята не выходили за ограду. Но в тот день калитку кто-то забыл закрыть. Рыжик увидел Антона и полетел к нему, как оранжевый шарик с хвостом-трубой. В это время один из водителей выезжал с парковки на своем джипе. Рыжик, ошалев от свободы, пролетел мимо Антона, не сумел остановиться. Мальчик увидел машину и бросился за котенком. Разъяренный водитель со страшными проклятьями выскочил из машины, занес ногу над котенком… Антон упал рядом, прикрыв Рыжка собой. Грубый ботинок ударил его в спину, отбросил в сторону, и Антон тонко вскрикнул. Виктория, как в страшном сне, увидела кровь на его виске. Рядом в траве валялись грабли, которыми дворники сгребали сухие листья…

Виктория бросилась на колени рядом с сыном, прижала к себе ребенка, чувствовала под губами вкус его крови, горела в аду… А какая-то другая Виктория кричала и звала на помощь, звонила в «Скорую», в полицию, Сергею. Потом она обнаружила себя с ребенком в машине «Скорой», в больничном приемном покое, в палате… Через несколько часов усталый молодой врач доступно объяснил ей, как им повезло. Зубья грабель лишь скользнули по виску, не затронули глаз, только повредили сосуды возле уха, на щеке.

— Хорошо, что ребенок такой легкий и, почувствовав боль, сильно дернулся. Он сам себя спас, — сказал доктор. — Я зашил под местной анестезией. Отправляю вас домой, сейчас менее всего безопасно в больнице. Вот мои телефоны, приедете через десять дней, если все будет в порядке. Я сниму швы. Пока, Рыжик. Береги себя, ты теперь мужчина с боевым крещением и шрамами.

Они вернулись домой, Виктория на руках отнесла мальчика на его кровать. И они, кажется, впервые с той самой страшной минуты посмотрели друг на друга спокойно, прямо, внимательно. И обнялись, как после долгой разлуки, во время которой между ними гремели бои, лилась кровь и мчались машины, развозя жертв в чужие и холодные места.

— Как же я соскучилась, — шептала Вика в розовое ушко в золотых завитках. — Как мне было страшно. Ты очень испугался, Тони?

— Нет, — ответил малыш. — Я не боялся, но мне было очень плохо. Я думал, что умираю. И что ты можешь не найти меня там, в больнице.

— Мое ты счастье. Мы сейчас начнем все исправлять. Я закрою двери на все замки, задвину шторы. Ты немного полежишь в теплой ванне, потом я что-то вкусное приготовлю, чтобы не нужно было особенно жевать. Молочно-шоколадный кисель хочешь? Потом я тебе почитаю. Потом ты поспишь, а я у тебя полежу в ногах, чтобы не мешать разлечься как следует. Так мы точно друг друга не потеряем. И на работу я теперь не пойду. Пока ты совсем не поправишься.

— Хорошо, — серьезно сказал мальчик. — Давай закроемся и спрячемся. Ты только узнай, что с Рыжиком. Его не убил тот дядька?

Когда Антон уснул, Виктория сначала позвонила соседке и узнала, что Рыжик в порядке, лежит при мамке. Затем объяснила все своей редакторше. Та сразу вошла в положение:

— Конечно, сиди дома. Мне как раз надо доложить, что я половину людей отправила на дистанционку. Но учти, Вика, работать надо на полную катушку. Придумывай, как добывать материал, сама. И будь на связи. Скажу бухгалтерии, чтобы тебе раньше перевели зарплату, и еще немного добавим. Если что-то очень будет нужно для ребенка: лекарства, какие-то особые продукты, — тоже организуем.

На следующий день к Виктории пришел участковый. Сообщил, что получил рапорт от наряда, который приезжал по ее вызову. Взял показания у Петра Конокова, водителя машины. Тот сказал, что не хотел ударить ребенка. Он сам подвернулся. И вообще, он вроде даже котенка хотел только отбросить от колес, чтобы не связываться с кошатниками. Он уже задавил одного, так кошатники закидали всех заявлениями, требованиями уголовного дела.

— А вы будете писать заявление?

— Да, конечно. Он врет. Он прекрасно видел, что ребенок прикрыл собой котенка. Вменяемый человек всегда может остановить занесенную ногу. Он не сделал этого. Он был в ярости. Если у него с головой не в порядке, пусть это решает суд. Я считаю, преступление состоялось. И мой сын не погиб только по счастливой случайности. Врач все напишет.

— Это понятно, — почесал голову участковый. — Но сейчас такие проблемы, это дело нам вряд ли дадут завести.

— Извините, не могу сейчас тратить время на обсуждение ваших проблем. Давайте поступим так: я посоветуюсь со своим юристом, а потом мы свяжемся с вами. Спасибо, что зашли.

Сергей приехал в тот же день, все выслушал, уточнил подробности, прочитал выписку из больницы, взял телефон врача.

— А теперь послушай меня, Вика. Я изложу то, что сейчас в ваших интересах. И это не влипать в муторные разборки с откровенным дебилом и замороченными следователями и судами. Не добьемся мы ничего сейчас в бюрократическом ключе. Не буду тебя грузить, но ситуация чрезвычайная, следователи разгребают смерти, убийства и самоубийства на самоизоляции. И с этим проблемы — ни свидетелей, ни нормальных показаний. А если ты на удаленке, значит, ограничена в передвижениях, да и Антона не захочешь оставлять наверняка. Делаем так: я собираю весь материал. Буду готов в любой момент, чтобы продавливать возбуждение дела. А параллельно пообщаюсь с этим налетчиком на котят и детей. Объясню ему на пальцах, почему он поступил плохо, что из этого может вытечь, и, возможно, найдем какой-то идеальный вариант, к примеру, его переезд в другой район.

— Это было бы здорово. Антон не говорит, но он даже на балкон не хочет выходить, и я вижу, что он боится увидеть этого типа. Но с какой стати он согласится переехать?

— Эту стать я и поищу. Перелопатим сегодня его творческую биографию. Я уверен, что мы там найдем то, чего бы ему не захотелось рассказывать. Дальше дело техники. Или суд. Ему это не нужно в большей степени, чем тебе. Я объясню ему, что срок реален. К тому же есть наши соратники — кошатники.

На том они и порешили. Через неделю Сергей сообщил, что понимание с Коноковым достигнуто. Кольцов даже предложил ему свою помощь в поиске варианта обмена жилья. Постарается найти подальше от этого района. «Мне главное, чтобы там не было дурдома с бешеными кошками и сумасшедшими мамашами», — сказал ему благодарный Коноков.

Виктории стали звонить знакомые. Новости о происшествиях разлетаются быстро. И однажды к ним домой приехала Алла, приятельница Вики с ее прежней работы. Посидели, попили чаю с тортом. Когда Антон ушел в свою комнату, Алла сказала:

— Роман спрашивал про вас. Просил узнать, может, что-то надо.

— Скажи, что ничего. У нас все в порядке.

— А ты слышала, что у него случилось?

— Нет, конечно. Что?

— Сын у него погиб около полугода назад.

— Боже. Что произошло?

— Разбился на машине. Только между нами, парень был очень проблемный. Ему было четырнадцать лет, а он уже плотно сидел на наркотиках. Короче, взял машину отца под дозой и влупился в грузовик.

— Ужасно. Не говори Роману, что ты мне рассказала.

А еще через пару дней Роман позвонил Виктории сам. Спросил, как здоровье ребенка, нужны ли хорошие врачи и лекарства, есть ли у нее деньги. Услышав, что у них все в порядке, немного помолчал и вдруг произнес:

— Вика, ты не будешь против, если я захочу вас навестить? Тебе может показаться это нелепым, но я все чаще думаю о твоем… о нашем малыше. Я видел только его фото на твоем «Фейсбуке». Когда увидел, что он рыжий, меня просто в пот бросило. Гены, как ни крути. Только он еще и красивый в отличие от меня. Так что? Ты как-то испуганно затихла.

— Да. Я не хотела бы этого, Роман. По крайней мере, не сейчас. У нас сложный период. Да и у тебя…

— Я понял, что ты уже в курсе. Да, у меня большое горе. Жена просто убита, мы почти не разговариваем. И я вдруг остро понял, что из близких людей у меня только ты и Антон. И какая это страшная ошибка, что мы так плохо расстались и я не был рядом, когда мальчик рос… Я прошу о милости, о милосердии, если ты поняла. Немного тепла…

И Виктория сказала:

— Да. Хорошо. Можешь приехать, только ненадолго, пожалуйста.

Она отложила телефон и подумала, что это ошибка, ложно понятая порядочность, участие, которого ей вовсе не хочется проявлять. У такой встречи не может не быть последствий. Но отменить уже ничего было нельзя.

Роман приехал через два дня к вечеру. Вошел в квартиру, элегантный и очень демократичный в черных джинсах и водолазке, на печальном лице нежная улыбка, в темно-рыжих волосах красиво блестит новая седина. В одной руке фиолетовая роза для Вики, в другой красивая коробка с какой-то игрой для Антона. В прихожей спросил тихо:

— Ты подумала о том, как меня представить? Извини за любопытство, но мне важно знать, что ты говорила сыну все эти годы об отце. Как принято: был космонавтом и погиб?

— Держу в голове эту версию, — улыбнулась Виктория. — Но у меня очень необычный мальчик. У него врожденное чувство деликатности и почти взрослое стремление во всем разобраться самому. Так что он не задавал мне этого вопроса, а я сама ничего пока не объясняла. Это пока избыточная информация. Которая ничего не меняет.

— Интересный подход. Но из него придется искать выход, и я рад, что мы сможем сделать это вместе.

— Абсолютно неверный вывод, Роман, — резко ответила Виктория. — И не существует у нас никаких «вместе».

— Мама, — раздался из комнаты голосок Антона, — кто к нам пришел?

И они с Романом вошли в гостиную, ни о чем конкретном не договорившись.

Антон спрыгнул с дивана и подбежал к ним, разглядывая гостя любопытными зелеными глазами. «Как котенок», — подумала Вика, привычно любуясь сыном, и посмотрела на Романа с нескрываемой гордостью. А тот смотрел на ребенка серьезно и очень внимательно.

— Здравствуй, Антон, — протянул он ребенку руку, как взрослому мужчине. — Я Роман, друг твоей мамы. Давно мечтаю с тобой познакомиться. Давай для начала разберемся с этой сложной штуковиной. Мне сказали, это для самых умных и продвинутых детей. Если честно, мои старые мозги инструкцию не одолели.

— Ты так шутишь, Роман? — просиял мальчик улыбкой. — Давай разберемся.

Виктория несколько минут смотрела, как оживленно они раскладывают на диване и полу яркие детали игры. Ей страшно не хотелось пропустить ни одного слова из тех, которые произнесет Роман. Но ситуация становилась неестественной, и она легко сказала:

— Разбирайтесь и не торопитесь. Я пошла готовить ужин. У меня сегодня пирог с индейкой и гранатовый ликер. Для Антона гранатовый сок. И для всех пирожные.

Со стороны ужин мог бы показаться оживленной и радостной встречей приятных друг другу людей. Виктория и видела его со стороны. Уверенный в себе, доброжелательный и ласково-ироничный мужчина, она, мама-наседка и волчица, млеющая в лучах золотого ребенка, и маленький мальчик, который не сомневается в том, что он в кругу людей, которым нравится. Звенел голосок Антона, мило шутил Роман, и много улыбалась Виктория. И несколько часов ее напряженный мозг отсчитывал секунды, которые надо было вынести до завершения этого испытания. Да нет, этой пытки, и она может обернуться катастрофической переменой, взрывом всего. Тем вечером Виктория боялась лишь того, что появление Романа может изменить ее чудесные, доверительные, искренние отношения с сыном. Того, что она может показаться обманщицей в его детском понимании.

Но ужин закончился так же мило, как и начинался. Прощаясь с Антоном, Роман опять пожал его ручку, а потом так естественно притянул мальчика к себе и коснулся губами золотого завитка возле ушка. Виктория проводила Романа в прихожую, чувствуя почти благодарность. Он ни одним намеком не коснулся опасной темы, ни слова не сказал о возможности других встреч. Сейчас он уходит с видом человека, который просто подарил своему сердцу встречу с прошлым, чтобы успокоить немного боль настоящего, и теперь удаляется в свою жизнь окончательно. Роман и Викторию легко прижал к себе на прощание, просто чтобы избежать слов, которые не нужны, потому что и так все ясно.

Уложив ребенка, Виктория разрешила себе всхлипнуть в ванной. Это были слезы облегчения. Они опять остались вдвоем, в своем родстве-крепости.

Через неделю Виктория приготовила ужин, ответила по телефону на вопрос соседки, которая спросила, не может ли она ей одолжить немного яблочного уксуса, и открыла входную дверь на звонок, держа бутылочку с уксусом в руке. На площадке стоял Роман, на этот раз он был в дорогом офисном костюме и светлой рубашке. И выражение лица, как будто явился на торжественный прием.

— Извини, что без звонка, — произнес он небрежно. — Просто мимо проезжал, захотелось повидаться. Ты не против?

— Я против, — начала Виктория.

Но из комнаты уже выбежал Антон и весело сказал:

— Это ты, Роман? А мы думали, соседка за уксусом пришла. Заходи, будем есть. У нас сегодня запеканка из капусты.

Этот совместный вечер был совершенно, демонстративно не похож на первый. Роман не просто управлял ситуацией, он явно это управление подготовил. Непринужденно устроился рядом с Антоном на диване и вручил ему подарок: детский мобильный телефон. Ребенок потрясенно ахнул, а Виктория, накрывая на стол, краем глаза рассматривала упаковку, формат, фирму… Она давно рассматривала эти чудо-телефоны, в которых все как полагается, только ярко, красиво и адаптировано для детей от пяти лет. Хорошая фирма — это в среднем пятьдесят тысяч. То, что принес Роман, наверняка дороже. Такие модели Вика со вздохом проходила.

— Я взял версию для шести-семилеток. Знаю, что тебе только пять стукнет. Но дело же не в количестве лет, а в мозгах, правда?

— У меня день рождения не сегодня, — почти испуганно сказал Антон. — Теперь только после Нового года. Вообще весной. Ты перепутал, Роман? Хотел сделать мне подарок?

— Я прекрасно знаю, когда у тебя день рождения. Могу показать тебе мой телефон, там календарь, и этот день обведен красным кружочком. Подарок впереди. Я просто хочу, чтобы мой друг мог быть со мной на связи. Я так поступаю, деловая привычка. А ты как считаешь?

— Я тоже так считаю, — счастливо выдохнул Антон. — И у меня деловая привычка.

Он был таким прелестным и забавным в тот момент, а у Виктории не хватило сил на улыбку.

За ужином солировал Роман. Он начал рассказывать, как поехал выбирать себе новую машину. Описывал достоинства разных марок так красочно, что ребенок, конечно, попросил показать фото. Роман с готовностью достал айфон и начал демонстрировать с комментариями снимки, от которых любой мальчик выпадет из реальности. У Антона даже ушки загорелись от восторга.

— Ткни пальцем в ту, какая тебе нравится, — ласково произнес Роман. — Ясно, я так и думал. Мне, пожалуй, пора. Спасибо, Вика, все было очень вкусно, — заметил он наконец Викторию. — Так я позвоню или заеду, Тони, когда сделаю выбор. Может, покатаемся вместе.

Антон играл со своим телефоном, пока глазки не начали слипаться. Он даже не заметил, что Виктория за весь вечер не произнесла ни слова. Сначала рыжие реснички закрыли зеленые озера, потом Виктория смогла вынуть из горячих ладошек телефон и положить его на тумбочку. Виктория тащила в свою комнату тяжелые, как будто залитые бетоном, руки и ноги и не могла придумать, за что уцепиться, как выстроить прогноз и свою защиту. Потому что нет сомнений, что ей объявлена война. Просто приглашение к родству, семье выглядит совсем иначе. Это решалось бы прежде всего с ней. Хотя она не приняла бы никакого. И он это знает.

Но в самом страшном сне Виктории не могло присниться то, что произошло.

Упорядоченный, теплый порядок их жизни оборвался. Дни полетели в спешке и напряжении: Виктория больше не знала, чего ей ждать в следующую минуту. Антон уже три раза ездил с Романом на его новой шикарной тачке. И только в первый раз Антон спросил у Виктории:

— Мама, ты едешь с нами? Почему ты не одеваешься?

Виктория взглянула на отстраненное лицо Романа, который сделал вид, что не слышал вопроса, и ответила:

— Нет, сыночек. Я поработаю, пока тебя не будет. К твоему возвращению приготовлю что-то вкусное, найду интересное кино, — и холодно добавила: — Роман, не больше часа, пожалуйста. Я засекаю время.

Время он соблюдал два раза. В третий привез ребенка через два с половиной часа. Полтора часа его телефон был недоступен, а смартфон Антона остался дома. Мальчик показался Виктории утомленным и растерянным. Роман, не дожидаясь претензий, сухо извинился и добавил:

— Вика, я ему все сказал. Наш секрет стал нелепым и нечестным по отношению к сыну. Ничего не говори, давай все отложим до завтра. Я приеду в четыре часа. Разговор будет серьезным. И ты заранее постарайся ко всему отнестись объективно, с позиции интересов ребенка. Да, Антона пока не стоит терзать вопросами. Это взрослые дела.

Виктория не просто не собиралась вытаскивать какую-то информацию у мальчика: она, как всегда, ощутив смятение, даже угнетенность Антона, боялась словом, намеком, вздохом и даже выражением собственных глаз задеть его и еще больше ранить. Ласкала, кормила, баюкала, даже пыталась смешить. Ночью набиралась решимости для окончательного выяснения позиций и жесткого разговора с Романом. Готовила речь…

Ровно в четыре часа она открыла дверь на звонок, и Роман пропустил перед собой в прихожую толстую женщину с бесцеремонным взглядом круглых маленьких глаз.

— Знакомьтесь, — произнес Роман. — Это Виктория, мать моего сына. А это Инна Аркадьевна, мой адвокат.

Ни один довод, ни одна фраза из придуманных Викторией ночью ей не пригодились. В такой степени она промахнулась мимо истинных мотивов и планов Романа. Она допускала два варианта его интереса. Первый — Роман, потеряв законного сына, решил приблизить к себе внебрачного ребенка, стать для него приходящим, но несомненным авторитетом. А в будущем приобрести в лице взрослого сына единомышленника и опору. И второй вариант: он собирается создать новую семью на обломках прежней. Он же говорил, что с женой практически не общается. В его доме поселились тоска и, возможно, даже вражда. Так часто бывает с осиротевшими родителями. А там, где Рыжик и Виктория, — свет, тепло, любовь и доверие. Романа сюда потянуло, он допустил или даже запланировал создание новой, счастливой семьи. Но он повел себя, как привык — прямолинейно, барственно и неделикатно. Он практически покупает привязанность ребенка и демонстрирует снисходительно-покровительственное пренебрежение к Виктории как к подчиненному члену семьи, в которой доминирует мужское братство и понимание. Неумная, античеловеческая позиция, достоинством которой является то, что она не оставляет сомнений для Виктории. Никогда и ни за что она не впустит в свою жизнь человека, который именно сейчас оказался принципиально, категорически, навеки чужим. Все свои силы, разум, возможности и пыл она посвятит тому, чтобы защитить от такого человека того, кому только она дала жизнь, того, ради которого живет сама. Антон — необычный ребенок, он поймет, насколько настоящие любовь и преданность важнее, чем деньги и связи Романа. Он умеет ценить их содружество и союз двоих.

Боже, как она была наивна. Как она путалась в самых нелепых представлениях о возникшей проблеме, о драматических и психологических преодолениях. Ее смешные рассуждения просто никого не интересовали. Она больше не могла никого остановить. К Виктории пришли с диктатом и приговором. В случае неповиновения — казнь.

Разговор Роман начал со справки, как претендент на ключевой пост в экономике. Изложил, каким капиталом обладает, какая у него недвижимость, в каких советах банков и финансовых компаний он состоит. Называл всем известные фамилии своих деловых партнеров и покровителей. Виктория слушала с растущим недоумением. Следующий пункт его речи заставил кровь застыть в жилах. Роман сообщил, что сдал тест на отцовство, получил подтверждение, решил признать сына, официально его усыновить, сделать наследником. Для начала он намерен предложить Виктории совместную опеку на переходный период. Но цель — отказ Виктории от родительских прав, Антон будет жить в семье родного отца и его жены. Вопросы встреч Виктории с сыном обсуждаются, конечно, но она должна понять, что это фактор напряжения для ребенка.

— Вика, это все для благополучия Антона. Если ты справишься с эгоистическими чувствами, ты оценишь переспективу. Маленький ребенок может мириться с жалким существованием с не слишком устроенной матерью-одиночкой. Но он будет расти, сравнивать свою жизнь с тем, как живут другие сверстники. И если тебе удастся разрушить мой план, сын может тебя не простить. — Роман говорил с ней почти сочувственно. — Разумеется, я не оставлю тебя без поддержки и помощи, если что.

— Я так долго молчу, — произнесла Виктория, — потому что раздавлена чудовищным и агрессивным абсурдом того, что слышу. Не могу поверить, что ты это все придумал всерьез. Я хочу, чтобы ты и твой адвокат, роли которого я не понимаю, покинули наш дом.

— Не горячитесь, дорогуша, — пророкотала низким голосом Инна Аркадьевна. — Дело в том, что мы предвидели такую реакцию. И на этот случай у нас есть прекрасный план Б. Вот мой иск, вот заключение экспертов. Это будет запущено мгновенно, если вам не хватит благоразумия. И тот факт, что его у вас может не хватить, окончательно продемонстрирует, что для вас важнее: собственный эгоизм или интересы и будущее ребенка.

Она разложила на столе перед Викторией бумаги. Та пыталась что-то читать, но взгляд зацепился за одну фразу: «Лишение материнских прав», все поплыло перед глазами, предательская тошнота поднялась к горлу, ей показалось, что она теряет сознание. Эти люди сидели молча и спокойно смотрели на попытки Виктории справиться со слабостью и дурнотой и что-то произнести окаменевшими губами. А затем они поднялись.

— Вика, не торопись и не волнуйся. Это копии, мы оставляем все тебе. Прочитаешь и подумаешь одна, в спокойной обстановке, — произнес Роман. — А дальше самое простое — сделать правильный выбор. Ты можешь даже с кем-то посоветоваться, чтобы понять: это не шантаж, не угрозы. Твои риски на самом деле реальны. Жертва — собственный сын.

И они ушли. Виктория не шевельнулась, чтобы закрыть за ними дверь изнутри. Не имело смысла: стены ее дома, ее крепости зашатались, как при землетрясении. Она слышала приближающийся треск и дальний грохот обвала. И не могла шевельнуться. А нужно было поднять себя, спрятать эти страшные бумаги и пойти к сыну. Как-то утешить его, что-то объяснить. Нет, объяснять пока ничего невозможно. Можно лишь хвататься за одну надежду: еще есть шансы все спасти, враждебные планы разрушить.

И они прожили свой, почти обычный, привычно теплый, пронизанный родством и взаимной преданностью вечер. Виктория вдохнула прелесть и аромат своего засыпающего сокровища, почувствовала прилив храбрости. Вышла из детской и набрала телефон Кольцова.

— Сережа, ты мне нужен срочно. У меня враги и война. Необходим план защиты и нападения. А я даже сама не могу понять, насколько это опасно и может ли все это быть на самом деле.

Она ждала его, и мысли постепенно выстраивались в порядок в воспаленном мозгу. Кольцов юрист, криминалист, он поможет сейчас найти несомненные точки опоры. Где-то все это должно быть прописано. Она мать, есть закон и справедливость… Это не могут изменить даже деньги и связи Романа. К бумагам она не могла прикоснуться. Прочитает вместе с Сергеем.

Кольцов приехал, попросил чашку крепкого кофе. Сначала выслушал Викторию. Потом просмотрел бумаги.

— Вика, ты это читала?

— Нет, пока не смогла. Там какой-то бред про лишение материнских прав.

— Это не бред, к сожалению. Большая подлость, но это другой вопрос. Это иск биологического отца Антона, основанный на его предположении, что жизни ребенка угрожает опасность, связанная с халатностью и беспечностью матери. И куча документов, связанных с травмой и госпитализацией Антона после инцидента во дворе. Они нашли каких-то свидетельниц, которые показали, что ты постоянно приводишь ребенка в самое опасное место двора — там «бешеные инфицированные кошки», с одной стороны, машины — с другой. Очевидцы происшествия утверждают, что ребенка даже не держали за руку, когда на него мчалась машина. Он упал головой на грабли, которые взрослый человек не мог не заметить. И справка из больницы: чудом не задеты жизненно важные центры… Ну и все такое прочее. Дальше: ты отказалась от заявления на водителя.

— Но это же…

— Да, это умело искаженная, перевернутая информация, но суд будет рассматривать «факты» на бумаге. Трактовки купленных свидетелей, вырванные из контекста выводы врача и слова участкового. Виктория, ты правильно сказала: это война. И ее правила, бесправие, методы и самые агрессивные атаки, к сожалению, давно отработаны. И если одна сторона — это так называемый влиятельный человек, результат практически предопределен. Может получиться. К тому же именно сейчас появился законопроект о том, что если доказано, что у родного родителя, родителей для ребенка существует опасность для жизни, он может до решения суда быть изъят принудительно в течение двадцати четырех часов. Это в любую минуту может стать законом. Продвигают очень серьезные люди. И это уже работает иногда без отдельного закона. Особенно если, как в нашем случае, куплено экспертное заключение. Вот оно. И печаль тут в том, что действительно иногда существует такая необходимость: ребенок с отцом-садистом, насильником, которого пока не поймали с поличным. С матерью — алкоголичкой, психопаткой… Необходимость существует, но до трагедии такое никому не нужно. Это в «плане профилактики» может быть запущено лишь там, где есть связи и деньги. Беда в том, что, когда есть бумажки и, главное, протекция, никто не будет ничего перепроверять. Особенно сейчас на дистанционке, карантине, при нехватке людей.

— Что делать? — спросила Виктория белыми губами. — Исключено, чтобы я отказалась от Антона в пользу Романа с его женой.

— Да, исключено. Что делать? Пока только думать и быть готовыми ко всему. Вика, все, что я могу сказать тебе утешительного: против лома есть приемы, но их нужно тщательно и глубоко искать. Чем я и займусь сейчас. Погуляю по жизни и биографии Романа Григорьева и его домочадцев. А ты пока ешь, спи, старайся не терять силы и разум. Как только будет информация, срочно звони.

— Сережа, у меня есть деньги. Я откладываю… Не знаю, на что, но давай я тебе их переведу.

— Сочтемся славою. Забудь об этом пока. Кстати, у тебя есть знакомые журналисты не гламурного плана, а такие, которые пишут на социальные темы?

— Есть. Лена Горячева. Я читала ее материалы как раз о родительских войнах.

— Позвони ей. Завтра. А пока постарайся отдохнуть, я сделал фото документов. До связи.

Лена Горячева приехала утром, через час после звонка Виктории. Сначала выслушала Вику, потом долго и внимательно читала документы.

— Это беда, Вика. У меня уже давно появилось ощущение, что существует коллектив юристов-крючкотворов, которые оказывают дорогие услуги богатым папам в борьбе против мам за полную опеку над детьми. Иногда мотив — тупо месть жене или любовнице, а дети просто инструмент. Но в твоем случае, похоже, другое: идея наследника, проект создания идеального сына вместо неудачного, который погиб. От этого попахивает манией, что само по себе бетонная стена, неуязвимая для уговоров и убеждений. Я пишу такие материалы, газета инициирует процессы, матери и я рвем сердца, доказывая и надеясь… А потом практически всегда поражения. Это может тянуться годами, пока у матери хватает здоровья и денег для борьбы. Одна моя подзащитная мать, у которой бывший муж отбирает сына, увезла его в Израиль. Так он там умудрился завести дело, ее с ребенком экстрадировали в Москву, и я сейчас видела в аэропорту, как ребенка оторвали от матери «космонавты» в форме. Кстати, в этом случае «опасность для жизни ребенка» папашей и оплаченной им опекой была обнаружена в холодильнике. Они там при обыске обнаружили молоко, масло, творог, короче, еду. А папаша — веган, считает, что кормить ребенка нужно только сеном. Он веган и скотина. У тебя есть кто-то, кто может поддержать?

— Частный детектив, Сергей Кольцов, говорит, что будет искать нестандартные ходы.

Конец ознакомительного фрагмента.