Секрет нового имиджа

Татьяна Тронина, 2008

Оля жила в своем привычном девчоночьем мире – школа, интересные фильмы, мама, бабушка, подруги… А еще Оля любила приключения и расследования, потому и совала свой нос, куда не следует! Первая любовь, да еще с первого взгляда – застала девочку врасплох. Как теперь разобраться – кто друг, а кто враг, и, главное – как понять саму себя? Она бросается в водоворот событий – веселых, а порой и странных. Оля придумывает себе новое имя и новый образ, чтобы понравиться Никите, своему обаятельному другу. Но неожиданно обнаруживает, что, возможно, Никита тоже обманывает ее… Или есть еще некто третий, кто таинственной тенью всегда следует за ней?.. Книга также выходила под названием «Принцессам зеркала не врут».

Глава 4

Ромео местного масштаба

Он привык, что будильник всегда звонит в пять утра — и в будни, и в праздники, и зимой, когда ночную темноту едва разгоняет призрачный свет фонарей, и летом, когда ярко-оранжевое солнце брызжет с востока в глаза.

Тогда, в зависимости от погоды, он брал метлу или скребок и шел помогать своей матери.

Он так и называл ее — «матерь», а не «мама» или «мамочка», потому что в его семье было не в чести всякое слюнтяйство, он даже ни разу не сказал, что любит ее. Он просто вставал в пять утра и шел помогать ей.

Роза Ивановна, его мать, работала в местном ДЭЗе дворником. Отца он не помнил, знал только, что тот тоже работал в том же ДЭЗе, правда слесарем, пока не уехал куда-то на Север в поисках лучшей доли. Больше его никто и никогда не видел.

Что такое «лучшая доля», Боря не знал и знать не хотел. Он давно, еще сопливым пацаном, дал себе слово, что никогда никуда не поедет. Мало ли у матери горя было!

Учился он скверно, потому что никак не мог понять, для чего в жизни нужны все эти алгебры с геометриями и какой прок от того, что «жи-ши» надо писать через «и».

Учительница математики стонала после каждой контрольной: «Ты же способный, Фещенко, почему ты не стараешься!» А какой смысл стараться? Все равно «лучшая доля» достанется не ему. С другими предметами положение обстояло не лучше.

Боря Фещенко твердо знал, что высшее образование ему на сто процентов не светит, ждал поступления в училище (потом слесарем в местный ДЭЗ, чтобы люди никогда плохо не говорили об этой профессии) и мечтал о службе в армии.

Если кто-то называл его «дубом»; или если кто-то смеялся ему вслед, когда он с метлой обходил свои владения, то он разворачивался — и весельчак от его грозного, непреклонного взгляда тут же обращался в бегство.

Словом, люди его боялись, и было за что — за то, что в свои пятнадцать лет он вымахал под метр восемьдесят пять, что мог одной рукой поднять машину за капот и что люди с такими лицами, как у него, в кино играли бандитов, и мрачных телохранителей.

Борю Фещенко не волновало то, что думают о нем люди. До поры до времени не волновало. Но однажды он увидел Ее…

Впрочем, что за ерунда — он тысячу раз видел ее и в школе, и во дворе — она жила в соседнем доме. Но однажды он ее действительно увидел.

Ранним летним утром прошлого года, когда он подметал тротуар, она прошла мимо.

— Привет, Боря! — сказала она.

Она всегда со всеми здоровалась, даже если ей не отвечали.

— Здрс-ссти! — пробормотал он сквозь зубы машинально — обычно он ни с кем не здоровался, потому что вежливость — это тоже слюнтяйство.

И вот тогда он ее увидел в первый раз.

Она была высокая и очень тоненькая, у нее были светло-пепельные волосы, похожие на дым от костра, в котором горят листья после осеннего листопада, огромные серые глаза (такого цвета обычно бывает небо в ноябре, когда после первых заморозков надо посыпать тротуар антигололедным реагентом), а главное, Боря даже затряс головой — уж не галлюцинации ли у него? — она не шла, она летела.

Правда-правда, ее ноги почти не касались земли!

То есть она, конечно, шла — с прямой спиной, с развевающимися волосами, но вместе с тем и летела.

Он уронил метлу и долго смотрел ей вслед. Чудесное создание звали Эльвирой, Элей — легкое, прозрачное имя — так пар вылетает изо рта на морозе и растворяется в воздухе.

Что с ним произошло, Боря Фещенко так и не понял, просто с того дня он никуда не мог деться от мучительного желания снова и снова видеть ее, увидеть, как она летит над землей.

— Потому что он, Муся, ну что ты спрашиваешь — он действительно хулиган! — сердито произнесла Оля.

— Ладно, не будем об этом, — вдруг примиряюще сказала Муся. — Что делать-то будем?

— В смысле?

— Ну, что мы сейчас делать будем? День-то какой хороший. — Она мечтательно потянулась, подставив лицо солнцу.

Оля подумала о Никите — сегодня он был занят и обещал позвонить только вечером.

— Идем в парк.

— Отлично! Только забросим сумки домой и чего-нибудь перекусим.

Дома Оля быстро сделала несколько бутербродов с ветчиной, запила их холодным чаем, сменила туфли на кроссовки, но, перед тем как снова выскочить за дверь, она на минуту остановилась перед зеркалом, висевшим в прихожей.

На нее посмотрела веселая, взбудораженная девочка с хвостами, перетянутыми резинками на разной высоте.

«Я ли это? — подумала Оля, глядя на свое отражение. — Если бы Никита увидел меня в таком виде, то ни за что бы не узнал. Господи, как же трудно быть принцессой!»

Муся уже ждала ее во дворе.

— Деньги есть? — спросила она.

— Да, мама оставила, — достала Оля из кармана купюру.

— У меня тоже есть, — деловито сказала Муся. Прикинула: — Нам хватит на один «ковер-самолет», на две «ромашки» или пять-шесть порций мороженого.

— Муська, ты циник — счастья на эти деньги все равно не купить! Одна «ромашка», одно «колесо обозрения» и два мороженого.

— В принципе можно уложиться. — Муся нахмурила лоб. — Знаешь, когда-нибудь, когда у нас будет много денег, пойдем на «Сокол»?

«Сокол» был самым страшным аттракционом в парке, ну и стоил он соответственно.

— Пойдем! — согласилась Оля.

В парке, когда они ели мороженое, а потом визжали на аттракционе «ромашка» (хотя на самом деле совсем не было страшно), Оля опять вспомнила о Никите. Если бы он сейчас увидел ее, то захотел бы встречаться с ней, с Олей, а не с загадочной Теоной?..

Конец ознакомительного фрагмента.