13 мгновений войны

Татьяна Такушевич, 2023

«13 мгновений войны» – это 13 захватывающих, героических, иногда романтических, а порой и трагических, но всегда трогательных новелл о верности и самопожертвовании, жестокости и малодушии, взаимопомощи и храбрости, ненависти и любви простых людей во время Великой Отечественной войны. Способна ли вера женщины вернуть любимого с того света? Готов ли юноша отдать свою жизнь ради выполнения задания? Есть ли место сочувствию в бою? Может ли доведенная до отчаяния девушка противостоять целому вражескому отряду? Какова цена «мирной» жизни во время войны? Может ли зародиться хрупкое чувство любви в окопах? Есть ли предел у жестокости? Ради чего герои скрывают свои подвиги?Ответы на эти и многие другие вопросы вы найдете в этой книге.Каждая новелла – это история, основанная на реальных событиях. История жизни обычного человека, застигнутого врасплох войной.И все они призваны показать, что даже в самые тяжелые времена жизнь берет верх над смертью. Главное, не потерять себя.

Валенки

Здравствуй, дорогой дневник. Две недели ничего не писала. В землянке, где мы оказались всей деревней, даже думать было душно и тесно, не то, что писать.

Землянка — наш старый колхозный хлев, тот, что в форме длинного склепа. Где до войны коров держали. Коров давно уже не осталось. Теперь там живем мы, когда приходят немцы и занимают наши дома.

В деревню пришел новый немецкий отряд. Полицаем деда Архипа, единственного оставшегося мужика, назначили. Да какой с него полицай!? Худой и сгорбленный старик с длинной седой бородой да дрожащими руками.

Девки снова обноски надели да лица сажей намазали, чтобы немец не приставал.

Отряд небольшой — человек 30–40. Всех деревенских сразу из изб попросили.

Даром, собрать вещи хоть дали — зима-таки, в домашнем платье не походишь.

И мы с мамкой собираться стали — одежду да немного еды в узлы.

Я из запечка валенки свои достала, надела их, тулуп, взяла узел с одеждой и двинулась к двери вслед за мамой. А один из немцев как вскрикнет:

— Halt!!!

И винтовку на меня наставил.

Я обомлела, узел выпустила, руки подняла.

Он снова что-то вскрикнул, насупил брови и указал дулом на мои валенки.

Я не могла пошевелиться.

Он снова что-то вскрикнул, взвел курок и указал на валенки.

Это был молодой парень, очень высокий, плечистый. В мирное время мы с девчатами назвали бы его красавцем. Но что-то с ним было не так. Может слишком крупный подбородок? Или чересчур высокий лоб? Но, скорее всего, его стальные серые глаза, которые смотрели на тебя, но будто не видели. Будто тебя не было. И дуло винтовки уставилось в стену.

Я дрожащими руками сняла валенки. Ни на секунду не возникало сомнений, что немец выстрелит.

Дуло указало на дверь, в проеме которой стояла мама. Мы, как можно скорее, вышли из комнаты. Я лишь успела обуть стоявшие в сенях прохудившиеся галоши и выбежала из дома. На улице мы присоединились к процессии соседей, движущейся в сторону землянки.

В галошах было жуть как холодно. Я забилась в уголок землянки и присела на ноги, чтобы отогреть их.

Где-то через час приковылял дед Архип.

— Хер офицер, эээээ, вызывает всех к церкви. Говорить будут. Давайте, девчата, эээээ, не супрутивляйтесь. Этот, кажись, спокойный, эээээ, поди, не станет лютовать, — пропел скрипучим голосом дед.

И мы пошли. На площадке перед церковью все сбились в одну бесформенную кучу. Глаза опустили и сжались — будто хотели стать невидимыми. И хотели ведь. Каждый раз, когда очередной офицер желал “знакомиться” с местными жителями и вызывал всех к церкви, кого-то обязательно расстреливали.

— Здравствуй, народ! — в центр площадки вышел довольно молодой офицер, статный, с приятным голосом. Он с интересом рассматривал толпу, пытаясь заглянуть в спрятанные от греха подальше глаза.

Обычно немцы с нами не церемонились — прикрикнут пару раз, что за любую оплошность расстрел и — марш в землянку. А этот будто даже извинялся:

— Мы прищель не убиват. Мы толко жить тут сколко неделя и уйти. Вы — друг. Мы — друг. Вы плохой делаль — мы наказаль. Вы не трогаль золдатэн, золдатэн вас не трогаль. Деревня — мир.

На моей памяти это был первый офицер, который не угрожал, а предлагал мирное существование.

“Но как же замерзли ноги…”

Я переминалась с одной окоченевшей ноги на другую — почти не чувствуя их.

А офицер продолжал что-то лопотать на своем ломаном русском…

— Езли золдатен делать плехо житель, житель идти ко мне. Я решаль. Вопросы?

Мои ноги замерзли так, что переминаться с одной на другую стало больно.

“Ах, идти к тебе!” — подумала я и то ли от холода, то ли от отчаяния сделала шаг вперед. Штук 10 винтовок тут же обратили свои взгляды на меня.

Я замерла. Руки вспотели несмотря на сильный мороз. Язык будто онемел от страха. Я тщетно пыталась открыть рот и не могла. В голове колотилась лишь одна мысль: “Это конец!” А глаза вцепились в глаза офицера, стоявшего всего в трех шагах от меня. И, Господи, как же захотелось жить!

Офицер подошел поближе и внимательно посмотрел на меня. Затем протянул руку, коснулся моего плеча, слегка улыбнулся и мягким голосом сказал:

— Фройлен говорит, я помогат.

И в этот миг я, наверно, впервые за всю войну почувствовала себя спокойно рядом с немцем. Ко мне вернулась способность двигаться и говорить:

— Гер офицер, как мы можем жить мирно, если ваши солдаты грабят нас? — я не узнала свой голос. Он был каким-то высоким, готовым лопнуть в любой момент, как натянутая струна. Думаю, каждый присутствовавший услышал. Нет. Всем телом ощутил возникшую тишину. Меня снова будто парализовало. Я зажмурилась.

— Мой золдатэн грабить? Кто?

Назад пути не было. Я осмотрелась — укравшего мои валенки не было.

— Его тут нет, — я посмотрела прямо в глаза офицеру. Я так сильно устала от постоянного страха, лишений и неизвестности, что просто перестала их ощущать. Я готова была бросить вызов всему — войне, людям, жизни…

Офицер подозвал одного из своих, что-то тихо ему сказал, и тот убежал.

— Что у вас украль?

— Валенки.

— Ест хорошо. Ждать золдатэн. — Офицер очень внимательно разглядывал мое измазанное сажей лицо, даже бросил взгляд на замерзшие без валенок ноги. Отвернулся и стал ходить взад-вперед по маленькой площадке.

Через 5 минут все немцы стояли ровным строем перед офицером.

— Кто украль? — обратился он ко мне.

Я стала одного за другим рассматривать солдат, пока не зацепилась за стальной, не видящий меня взгляд.

— Этот, — указала я на него.

— Ты уверень?

— Да!

Офицер по-немецки подозвал к себе моего обидчика. Пару минут что-то говорил ему на повышенных тонах. Солдат несколько раз дерзко что-то ответил, за что получил смачную пощечину. Ее звук даже несколько секунд перекатывался среди снежных сугробов на фоне абсолютного молчания толпы перепуганных и удивленных людей.

Офицер что-то сказал, и двое солдат увели немца. А двое других уже через несколько минут принесли мои валенки.

— Это твой валенки?

— Да… Спасибо.

— Народ! Больше не волновать. Золдатэн — не грабить. Иди домой.

Съежившаяся толпа зашевелилась и в молчании потекла в сторону общей землянки.

А я только теперь, держа в руках валенки, поняла, насколько опасным был мой поступок. Любой другой офицер просто расстрелял бы меня. Не раздумывая. А этот наказал своего.

Я впервые поняла, что некоторым врагам не чужда человечность.

И как же приятно было осознавать это, опуская ледяные ноги в любимые теплые валенки.