Тот, кто придет за тобой

Татьяна Степанова (2011)

Их было четверо… Трое из них уже мертвы. Осталась она, Полина Каротеева. Она еще жива. Но кто-то жаждет и ее смерти. Катя Петровская — криминальный обозреватель пресс-центра ГУВД Московской области — пыталась разговорить Полину, чтобы наконец-то узнать правду о том старом преступлении, когда в заброшенном колодце страшной смертью от ран умирал связанный Женя Лазарев… Что же все-таки произошло несколько лет назад, кто же из них четверых настоящий убийца? И почему спустя столько времени кто-то стал убивать одного за другим всех участников того жуткого дела? Наконец Полина разговорилась, рассказала о случившемся в ту злополучную ночь. Рассказала… и через десять минут умерла от руки убийцы. Но на этом он не успокоился. Это еще не конец…

Глава 9

IPHON И ОХРАННИК-ШОФЕР

Эксперт Сиваков вместе с напарником сосредоточенно занимался своим делом — осмотром трупа, в прихожей все еще бубнили, а Катя… ей быстро наскучило разглядывать глупые таблетки в пластиковом пакете для вещдоков. Конечно, если окажется, что этот Гаврилов — без пяти минут губернатор наглотался каких-то «колес» и в наркотическом дурмане полез в петлю, грянет скандал.

Но вот если бы его прикончили, грянул бы еще больший скандал, и было бы интересно распутывать всю эту историю. А так… Катя чувствовала: зря приехала, и злилась, что день выходной уже окончательно потерян.

Труп безропотный и безгласный лежал на полу, эксперты бесцеремонно переворачивали его с бока на бок, фотографировали, а следователь Чалов, вместо того чтобы писать протокол осмотра…

— Ну вот и я.

— Спровадил, Валерий Викентьевич? — спросил Сиваков, не отрываясь от работы.

— Еле спровадил. Отчет о вскрытии нужен завтра к половине девятого утра в пяти экземплярах.

— Чтоб их всех… Опять сегодня ночь не спать, — чертыхнулся Сиваков.

Чалов подошел к экспертам, присел на корточки, оглянулся на Катю.

— Да, да, да, я еще здесь, — сказала она. — И, кажется, это действительно самоубийство.

Чалов посмотрел на покойника, потом поднялся.

— Телефон его готов для осмотра?

— Угу, мы все обработали, — откликнулся Сиваков. — На корпусе, на дисплее только его отпечатки, никаких других.

— Выходит, сам все удалил. Пойдемте посмотрим, что там в телефоне.

Катя с удивлением обнаружила, что Чалов обращается к ней.

Пошли с другую комнату — размером почти такую же. Кате ужасно хотелось заглянуть на кухню — что там еще за шофер-свидетель, но туда ее пока не приглашали. А тут — все такая же пустота, стены, оклеенные модными флизелиновыми обоями фисташкового цвета, пол из пробки и настежь открытое окно — сквозняк гуляет.

— А зачем он тут все окна пооткрывал? — спросила Катя. — Может, выброситься хотел?

— Возможно. Тут пятый этаж, может, не так высоко показалось. — Чалов взял мобильный телефон, лежавший на полу на аккуратно расстеленных листах белой бумаги со следами темного порошка-опылителя. — Самая последняя модель, дорогая штучка. — Чалов присвистнул. — Умеете с таким обращаться?

— Нет, и учиться лень. Я по телефону только звоню.

— Вот и я то же самое… А усопший наш… Мы с Сиваковым телефон до вашего прихода только мельком осмотрели — все входящие и исходящие звонки удалены. Так, а тут что? Телефонная книга — все удалено, — он ловко обращался с iPhon. — Ящик для почты пуст, sms ни одной. Зачем столько возиться и удалять, время зря тратить в такой момент, телефон можно просто разбить, выбросить, если уж он так не хотел, чтобы какая-то информация сохранилась. Значит, что-то осталось, раз он этот телефон нам подкинул. Камера… ага, ну-ка, ну-ка, что здесь…

Катя через плечо следователя Чалова заглянула в дисплей телефона. Неясная какая-то, мутная картинка: открытое окно и за ним темнота, крохотный серпик месяца — изображение то удаляется, то приближается, словно телефон держат в вытянутой руке, а потом эту руку сгибают. Потом месяц заслонило мужское лицо.

— Он, Гаврилов, ну и видок у него тут.

Катя смотрела на дисплей — мужское лицо держалось в объективе камеры всего несколько секунд, потом пропало, камера судорожно дернулась и навелась на распахнутое окно.

«Я должен это сделать…

Я должен это сделать сам…

И не перед кем каяться…

Надо так, чтобы все об этом скоро позабыли и не вспоминали, и не копали дальше…

Шорох в темноте…»

Тут камера снова резко дернулась, и на дисплее появилась открытая дверь лоджии (в другой комнате, где все и произошло). Месяц стал словно больше, крупнее, четче, ярче.

«Вот так оно приходит за тобой, и если это только лишь смерть… Тот, кто приходит за тобой ночью, тот, о ком ты боялся даже думать, запрещая себе, но что ему, ночному, наши запреты? И если это всего лишь смерть… Оглянись, что же ты? Вот же это — у тебя за спиной!!»

Камера опять дернулась, развернулась, и на дисплее возникло что-то… Катя как ни приглядывалась, никак не могла…

— Веревка, он снял ее на телефон — веревка к крюку привязана, — следователь Чалов провел пальцем по дисплею. — Вот она, это же ночная съемка, оттого такое хреновое изображение.

«Ну да, веревка… Оказывается, она не сгнила за столько-то лет…»

Катя вздрогнула от неожиданности — голос из телефона, голос человека, который умер несколько часов назад в этой квартире, словно отозвался.

«Я делаю это сам, потому что не могу иначе…»

И тут камера выключилась.

Катя растерянно глянула на Чалова — он не касался дисплея. Камера моргнула, потом телефон опять погас, вспыхнул и…

Возникла все та же прежняя картинка — открытая дверь лоджии, а за ней на темном небе высоко — месяц.

«Он пришел за мной… тот, кто приходит ночью… они называли его «страж колодца»… Они… взрослые называли его так всегда, а мы не верили и смеялись, но все равно днем обходили это место стороной, а летними вечерами, идя по дороге и ведя за собой велосипеды и собаку на поводке, спорили до хрипоты — а вот слабо будет…

А потом пришла та самая ночь и месяц… тот, что вечно подглядывает за всеми…

Он выбрался оттуда. Вылез. И пришел… Но живым он меня не получит».

Дисплей погас и не включился больше.

— Все, кажется, — Чалов зачем-то встряхнул телефон, — бред какой-то… По-моему, он спятил, этот бедняга. Кто это там откуда-то вылез? Месяц?

Катя не знала, что сказать. Судя по тону — лихорадочному, отрывистому, — все это вполне могло бы сойти за бред. Если учесть к тому же те таблетки… Однако…

— А о ком он говорил? — спросила она. — Как он его назвал: «Тот, кто приходит ночью»… «страж колодца»…

— Я и говорю — чушь какая-то, — следователь Чалов хмыкнул.

— Возможно, только…

Катя никак не могла сориентироваться в ситуации. Сказать этому прокурорскому, что она не далее как вчера, будучи здесь, в Ясногорске, кое-что уже слышала и про «стража», и про колодец… Графоманский отрывок, записанный на пленку и продекламированный с таким небывалым воодушевлением, так талантливо, что просто мороз по коже…

— Что-то ему примерещилось перед самым концом. — Чалов пожал плечами. — Говорят, что в последние минуты некоторые всю свою жизнь как кино в мозгу прокручивают. На пленке из реального — только окно, дверь лоджии в том самом состоянии, которое и зафиксировано на момент осмотра, и веревка. Никаких посторонних лиц рядом с Гавриловым. Этого будет вполне достаточно. А то, что он бормотал…

Однако Катя видела: следователь Чалов и сам несколько обескуражен. Не такого предсмертного послания можно было бы ждать от человека, сделавшего столь успешную государственную карьеру и остановившегося всего в шаге от губернаторского кресла.

Либо этот Гаврилов действительно спятил и наглотался таблеток, либо… либо тут что-то не так. Пусть это и бесспорное самоубийство, однако…

— Ладно, теперь самое время допросить его водителя, — сказал Чалов. — И на этом, пожалуй, мы тут осмотр закончим.

Большую светлую кухню в отличие от комнат после ремонта успели обставить мебелью и всей необходимой техникой вплоть до холодильника и кофемашины. За столом восседал шофер Долдонов — крепкий седой пятидесятилетний мужчина в черном строгом костюме. Молоденький стажер прокуратуры как птенец угнездился на подоконнике, прикрыв и тут тоже с ночи распахнутое окно.

На кухонной стойке стояла уже запакованная в пакет бутылка коньяка, опорожненная на одну треть.

— Простите, что заставил вас так долго ждать, но мы осматривали тело, — сказал следователь Чалов шоферу, при этом вежливым жестом предложил Кате стул, а сам сел напротив Долдонова и, обернувшись к стажеру, попросил у него чистый бланк протокола допроса.

— Ничего, я понимаю. Теперь мне и спешить-то некуда, такая беда с Валентином Петровичем. — Долдонов тяжело вздохнул и начал отвечать на вопросы Чалова.

Катя смотрела, как заполняется стандартная «шапка» протокола. Вот Чалов попросил свидетеля расписаться в том, что он предупрежден об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. Теперь можно приступать к самому главному.

— Так, значит, это вы его обнаружили? — спросил Чалов. — А зачем вы приехали в воскресенье?

— А как же не приехать за ним утром? У нас так заведено — когда он дома у матери… то есть у себя на Рублевке, я за ним в семь часов приезжаю — это по будням, а по выходным в восемь — в половине девятого, это как накануне он распорядится.

— Но это не его дом на Рублевке, это служебная площадь в Ясногорске.

— Тем более я удивился еще вчера, когда он приказал сюда его привезти и оставить в квартире, — шофер Долдонов сглотнул. — Тут и спать толком негде. Чего тут одному-то ночевать? Он здесь всего раза три и был-то, во время ремонта я тут за всем смотрел — за бригадой, за слесарями.

— А как вы попали в квартиру?

— Так у меня ключ — я ж говорю, я здесь все два месяца, пока ремонт шел, за всем смотрел. Порядок такой, хоть и знал я, что он тут жить все равно не станет. Но порядок такой.

— Расскажите, когда вы видели Гаврилова в последний раз?

— Так вчера и видел — вечером. Часов около десяти он вдруг говорит мне: «Отвези меня на ту квартиру». Вышел у подъезда: «Ладно, пока, Семеныч». А я ему: «Вы что же, здесь, значит? Не ждать вас?» А он так усмехнулся: «Значит, здесь». Я говорю: «Во сколько завтра за вами заехать утром, как обычно?» А он так пожал плечами: «Да, — говорит, — как обычно заезжай». И все, и пошел себе в подъезд.

— И сегодня утром вы приехали…

— К половине девятого я приехал. Честно говоря, звонка от него ждал утром — нет звонка… Ну приехал, стою у подъезда, жду — не выходит, не звонит. Я… я хотел ему позвонить, мол, тут я уже, но… не знаю, что-то кольнуло меня вот сюда, — Долдонов приложил руку к сердцу. — Поднялся я на лифте, звоню — никто не открывает. Тогда я отпер дверь своим ключом — а он… я его сразу из холла увидел… он там, в комнате, висит…

Шофер Долдонов рассказывал все это с заметным волнением, но… Катя не могла отделаться от мысли, что что-то не вязалось во всем этом искреннем рассказе. Чтобы шофер служебной машины приехал, когда его в принципе об этом и не просят… ладно, у них там, у больших начальников, всякое возможно. Но чтобы он не сдал ключ от служебной площади шефа и без всяких колебаний воспользовался им, открыв квартиру, где остался ночевать Гаврилов…

«Вроде не врет, — подумала Катя, — отчего же тогда все это так на вранье смахивает?»

— А вы что, тревожились за него? — спросил следователь Чалов — он тоже уловил странную фальшь в показаниях.

— Не то что б тревожился, а… Я не знаю, как сказать вам, порой что-то в сердце тебя толкнет — иди, мол, торопись, а то не успеешь. Вот я и не успел к нему. Такое горе, как мать теперь это переживет. Она вся больная насквозь.

— Каким Гаврилов был в последнее время? Перемен в его настроении, характере вы не заметили?

— Да он всегда сдержанный был, вежливый. Сами знаете, где работал он. Там люди дисциплинированные, закрытые. Хоть и молодых сейчас много в администрации, в Совете Федерации, а порой глянешь на них — как старики они — тихие, рассудительные такие. Замкнутый он был, о своих личных делах не распространялся, о служебных тем более.

— Значит, ничего такого вы не заметили за ним. И все же что-то вас в его поведении тревожило. Что же? — Чалов успевал задавать вопросы и очень быстро и аккуратно вел протокол.

— Не знаю я, словами это не выразить.

— Так ладно, то, что тут произошло, потребует проверки и еще раз проверки, сами знаете где — не мне вам объяснять. — Чалов оторвался от протокола. — Мне нужно, чтобы вы назвали все адреса за последнюю неделю, куда вы возили Гаврилова.

— Да что я, скрывать, что ли, буду? — шофер развел руками. — Что, я не понимаю… дело серьезней некуда, и сплетен теперь, пересудов… Повесился… я вот только две вещи никак в толк не возьму.

— Какие вещи? — спросила Катя (дала слово себе, что не станет вмешиваться, допрос свидетеля — это всегда почти интимное действо, но не выдержала!).

— Да понимаете… первое: откуда веревка тут эта поганая? — Шофер Долдонов нахмурился. — Откуда она взяться могла? Вчера, когда приехали, с собой у него ее не было. Такой моток в кармане пиджака не спрячешь, а портфель свой он на работе в сейфе оставил. И потом еще одно… чего ж это он удавился-то… такая смерть мучительная… в петле задыхаться, когда мог… ну уж если до такого дело дошло, так уж невмоготу стало… Ведь у него пистолет есть. Пулю в лоб все лучше, чем в петле-то болтаться.

— Откуда вы знаете, что у него был пистолет? — спросил Чалов.

— Да сам показывал, хвалился, и патроны боевые имелись. И на стрельбы он ездил… правда, давно — года два назад.

— Пистолет при нем не обнаружен.

— Так он, наверное, в сейфе у него — на работе, или опять же в сейфе — дома на Рублевке. Туда-то к матери с собой кончать не поехал, ясно мне теперь. Там такой дом у них… не хотел поганить, осквернять…

— Итак, адреса, пожалуйста, поездок Гаврилова за последнюю неделю.

— Старая площадь — правительство области, Краснопресненская набережная — седьмой подъезд, это там где у него кабинет рабочий. Министерство финансов, комитет по финансовой политике и кредитованию… это в здании Думы на Охотном. Потом что еще — ездили во Внуково, делегацию встречали, американцев из госдепа… Рублевское шоссе, владение 31 — это его дом, он там с матерью жил. И все, пожалуй.

— Вы уверены? — спросил Чалов.

— Ну, теперь этого уже не скроешь — дама его Наталья Литте, она на Профсоюзной живет. Красавица… Перчик он ее звал.

— Как?

— Перчик… Потому что с характером девка, тоже теперь осталась…

— Когда он у нее был в последний раз?

— В четверг они виделись — в ресторан я их возил, то есть в отель — это который «Украина», высотка.

— Они что, поссорились?

— Нет… впрочем, откуда мне знать? Их дело молодое. Если и поссорились, то теперь вот и мириться не с кем.

— Еще куда вы его возили?

— В больницу при управделами президента, но это как обычно… Он туда на процедуры какие-то ездил, потом меня еще посылал в медицинский центр на Покровку анализы отвезти — это уж без него.

— Да, насыщенная у него была неделя. Это все?

— Еще сюда приезжали.

— Сюда, в Ясногорск? Когда?

— В ту субботу. Даже и не знаю — то ли чувствовал он, то ли готовился уж туда… Приказал остановиться у похоронного бюро.

— Здесь, в Ясногорске?

— Ну да, на центральной площади особнячок такой желтый. Долго он там был. Потом вышел, сел в машину, я спросил: а теперь куда? Он сказал: я покажу. И мы поехали, я хотел навигатору маршрут задать, потому как дорога-то незнакомая… А он внезапно сказал — нет, поворачивай назад. И мы развернулись на бетонке и примерно через полкилометра въехали в дачный поселок. Домик там такой на пригорке, дачка вся в цветах. Он сказал, чтобы я остановился у калитки. Там женщина копалась в грядках, он ее окликнул: «Здравствуй, Полина!» И знаете, когда она его увидела, я бы не сказал, что обрадовалась — полная такая блондинка в большой шляпе… дачница…

— Этот поселок у озера? — спросила Катя.

— Да, в лесу.

Катя почувствовала, что они оба смотрят на нее — шофер Долдонов в ожидании нового вопроса, а следователь Чалов с напряженным удивлением. Но она пока не знала, что сказать дальше.