Последняя истина, последняя страсть

Татьяна Степанова, 2020

Большие деньги рождают большие неприятности… На свалке обнаружен труп молодого мужчины в дорогом костюме. Алексей Кабанов, сын прокурора, намерен был построить в городе опасное предприятие – мусороперерабатывающий завод. По злой иронии судьбы, его тело оказалось на свалке как ненужный мусор. К расследованию столь резонансного преступления подключается Екатерина Петровская, криминальный обозреватель Пресс-центра ГУВД. Она должна войти в группу, возглавляемую начальником отдела полиции майором Ригелем. Алексея Кабанова многие ненавидели, ведь свалка стала причиной конфликта бизнесменов и местных жителей. И даже после его смерти противостояние разделяет родных, разводит в разные стороны влюбленных, разбивает сердца. В поисках убийцы Катя сорвет множество масок, услышит шокирующие признания, откроет страшные тайны. И все же найдет… последнюю истину.

Глава 5

Муж и жена

Когда Катя вернулась в город и подъехала к отделу полиции, на Староказарменск плотным строем ползли дождевые тучи, сгущая вечерние сумерки. Улицы выглядели на удивление тихими и безлюдными, хотя время приближалось только к шести часам. Город словно замер в ожидании чего-то. Или помнил некие события и не мог их простить.

События…

Их случилось немало в Староказарменске.

Стало ли их кульминацией убийство?

Или это было лишь начало?

С этим предстояло разобраться, но Катя еще никогда не была так не уверена в себе. Так одинока.

Можно просто уехать, позвонить Кабановой, отказаться.

Катя вышла из машины. На стоянке отдела полиции напротив входа молодой парень, пикетчик с самодельным плакатом. На картонке написано черным фломастером аршинными буквами:

СОРОК БОЧЕК АРЕСТАНТОВ, Я ТЕБЯ НЕ БОЮСЬ!

У входа в отдел полиции майор Вальтер Ригель, которого все друзья называли Вилли. С некоторых пор его в родном Староказарменске почти все — и за глаза, а вот теперь и в глаза, судя по плакату, — именуют Сорок Бочек Арестантов.

Обычно аккуратный и слегка даже чопорный Вилли сейчас был без форменного кителя, в одной полицейской рубашке с засученными рукавами, с расстегнутым воротом, съехавшим на бок форменным галстуком и в легком бронежилете. Смотрел на плакат, которым перед ним потрясал юный горожанин — лет семнадцати, не более.

Тридцатичетырехлетнего майора Ригеля — Вилли — Катя знала бог знает сколько времени. Родившись в Староказарменске, он большую часть своей жизни проработал в ГУВД. И в Главке был знаменитой личностью — самым лихим и безбашенным гонщиком на всех полицейских ралли. Гонял и на патрульных машинах, и на полицейских мотоциклах, и даже на катере речной полиции. Он становился маньяком скорости, едва садился за руль. «Наш Шумахер!» — говорили о нем в Главке. Бесстрашный, отважный, велкодушный Вилли Ригель. Катя сама знала о нем немало историй — про ралли и его победы она часто писала восторженные репортажи. Знала, что он преданный друг, из тех, кого разбуди ночью звонком из Владивостока, так он прилетит или пешком придет, если нет билетов на самолет. Как-то он отдал все деньги, скопленные на новый мотоцикл, на похороны застрелившегося из табельного сотрудника, у которого и родни не оказалось, и Главк отказался хоронить за свой счет — не сметь поощрять самоубийц! Вилли — Вальтер Ригель — его сам похоронил. Катя написала об этом статью — шеф Пресс-службы лишь руками замахал: что ты, что ты, сор из избы… На суициды полицейских начальство, чтоб его, реагирует болезненно — гневно… Нет, не станем публиковать, хотя майор этот — молодец, золотое сердце.

И вот «золотое сердце» теперь иначе как Сорок Бочек Арестантов в городе не зовут.

Из дверей отдела полиции выскочил, как черт из табакерки, некто импозантный, суетливый, с родинкой на румяной щечке, верткий и прыткий, в элегантном синем костюме. Катя знала его лишь по имени — Михаил Эпштейн. Не полицейский, а кто — непонятно пока.

— Пикет. Надпись. — Он кивнул на юнца с плакатом. — Оскорбление при исполнении налицо, Вальтер Оттович…

— Пикет разрешенный.

— Кем?

— Слушай, уйди ты отсюда, а?

Голос у майора Ригеля хриплый. Эпштейн пожал плечами, усмехнулся. И исчез за дверью.

Майор Ригель увидел Катю, спустился по ступенькам, обошел пикетчика с плакатом — тот повернулся к нему, плакат чуть ли не в лицо сунул — читай!

У майора Ригеля — Вилли — рост и стать, видный парень, крупных габаритов, длинноногий, спортивный. Атлет. Серые глаза — самые прекрасные на свете — возможно, для кого-то были. Он как две капли воды похож на молодого кайзера Вильгельма, только без нелепых пышных усов. Вилли Ригель всегда гладко выбрит. На его столе в кабинете есть фотография того самого молодого кайзера Вильгельма, и усы на ней замазаны алым фломастером, словно румянец на щеках. А на черном прусском императорском мундире нарисовано слева пылающее сердце, полное любви. Это работа Лизы Оболенской — Лизбет, как зовет ее майор, его обожаемой невесты. Писательницы.

Его бывшей невесты…

Такая печальная любовная история…

Катя в курсе этой драмы. Но о ней чуть позже. А пока…

— Откуда — куда? — спросил ее майор Ригель.

— Вилли, я остаюсь у вас в городе. Меня Кабанова попросила пока не уезжать. Я командировку себе выбью у шефа. Вы не против?

— Лично я не против.

«А Кабанова велела и ему не доверять. Что там за история, когда он бросился на Лесика Кабанова с кулаками? Поверить невозможно». — Катя глянула на майора Ригеля, на пикетчика с плакатом.

— А вы куда, Вилли?

— Я хочу побеседовать с его прислугой. Некая Тамара Шахова, работала у него дома в Малаховке, недавно уволилась по неизвестной причине. Сейчас продавщица в булочной на Первомайской. Мы ее отыскали. А вы ведь ездили в «Сказку», Катя?

— Да. — Что толку лукавить, Вилли парень умный.

— Начало многообещающее, правда? И что, интересно, скажет нам их домработница?

— Можно, я с вами к ней?

Майор Ригель открыл дверь патрульной машины. Катя села. Юный пикетчик с плакатом подошел к самой машине со стороны водителя.

Я Тебя Не Боюсь! Золотое сердце… Жених-неудачник… Гонщик хренов… Сорок Бочек Арестантов… Я тебя не боюсь!

Тамара Шахова — бывшая домработница Алексея Кабанова, а ныне продавщица булочной, завидев крутого полицейского в бронежилете, изменилась в лице.

— Я в протестах не участвую, — с ходу объявила она. — Вы чего это ко мне, а? Вам что надо? Да я ни на одном митинге не была!

— Мы по поводу вашего бывшего работодателя Алексея Кабанова. Хотим поговорить, — сказал майор Ригель. — Вас может кто-то подменить у прилавка? Выйдем на улицу.

— Лучше здесь, я магазин на десять минут закрою. — Бывшая домработница и правда закрыла булочную. — Не хочу я с вами — полицейским — на глазах города разговаривать. Потому что… ну, просто не желаю.

— Сколько вы у них проработали в Малаховке? — спросил Вилли Ригель бесстрастно.

— Два года. Как он женился и особняк этот перестроил. Я прежде у адвоката работала двадцать лет. И не было женщины счастливее меня. Всех его жен пересидела, и ухаживала бы за ним до смерти, потому что человек был прекрасный. Но его родня увезла в Иерусалим, когда его парализовало. Разлучили нас. — Пятидесятилетняя домработница вздохнула так, что ее полные груди, похожие на арбузы, затрепетали. — А эти молодые… молодожены. Я к ним пришла работать сразу, как они с медового месяца вернулись. С райских островов. Думала, ничего, а оказалось — такой мрак.

— Что вы имеете в виду под словом «мрак»? — уточнила Катя.

— Жуть. — Домработница снова вздохнула. — Я их увидела впервые — Лесика этого — так его жена звала, и ее, Ульяну. Подумала, ну, попал парень! И косточек от него не оставит эта пантера. Так и будет подкаблучником всю жизнь. Она-то нравилась ему сильно, видно это было. Кайфовал он, был на седьмом небе. Такую красотку получил в жены. А она… так с иронией к нему, холодно, снисходила, в общем. Видно было, что вышла за него только из-за денег. Сразу претензии ему начала предъявлять — сбавляй вес. Ты такой тюлень, худей… Потом потреплет его по кудряшкам — ах ты мой славненький, мое золотко… Только золотку-то палец в рот не клади, оказалось. Терпел он ее снисхождение и насмешки где-то месяца четыре. Затем начал огрызаться, а потом и сам в наступление на нее пошел.

— То есть? — спросил майор Ригель.

— Ну, например, сидят они за завтраком в воскресенье. Я подаю им. Она ему что-то там капризно начинает выговаривать — чем-то недовольна. А он ей — крем смени, дорогуша. Она ему — что? А он ей — крем смени свой, а то в постели сегодня трогал тебя, жопа шершавая стала. Вы представляете? Такое сказать при мне, чужом человеке, молодой жене! У нее глаза на лоб. Не ожидала от него. Покраснела вся. Но собралась и в ответ ему тоже что-то гадкое. А он ей еще гаже. Про целлюлит. Про грудь отвислую. Мол, когда на пластику запишешься — я тебе денег дам, дорогуша. Она стол перевернула тогда на веранде. Всю посуду в дребезги. А он на нее с ухмылочкой такой. Словно рад, что довел ее наконец. По нему ведь и не скажешь — вроде такой из себя радушный, улыбчивый, вежливый. Когда хочет — прямо очаровашка. Только все это обман. Личина. Он человек жесткий очень. Порой безжалостный. Даже с ней. А у него ведь к ней чувства, как ни крути. Я видела, от меня не скроешь. Но и ее он унижал. Удовольствие от этого получал, когда бил в самое больное ее место.

— Он ее бил? — снова уточнила Катя.

— Первый год не трогал. А на второй… Я однажды пришла после отпуска — неделю отсутствовала. Она в ванной. Вышла, махровый халат на груди у нее разошелся. А грудь вся в синяках. Она сразу запахнулась. Не хотела, чтобы я видела. Потом снова — я пришла к ним после выходных, а у нее ссадина на виске, она ее тоналкой у зеркала мажет, маскирует. В висок ее шарахнул, представляете? Так и убить ведь можно. Но все это без меня. Он умный. Если и бил ее, то без свидетелей. Я ее спрашиваю — Ульяна, как же это? Она мне — Тамара, молчите, не ваше дело. Потом до меня дошло, с чего этот весь сыр-бор с битьем начался.

— С чего? — спросил майор Ригель.

— Любовник у нее появился.

— Любовник? Кто? Когда?

— Кто — не знаю. — Домработница не смотрела на них. — А когда началось все у нас в городе с этим мусорным полигоном, со стройкой. Она, может, думала, что он занят, не до нее ему. И начала роман за его спиной крутить. А он узнал. Разъярился.

— Они хотели развестись?

— Насчет этого не знаю. Он ей как-то сказал при мне — от меня не так просто избавиться, дорогуша. А она ведь приехала в Москву откуда-то с юга. То ли из Краснодара, то ли из Сочи. Здесь у нее в наших местах никого. Туда возвращаться не солоно хлебавши? Денег-то он бы ей никогда не дал при разводе.

— Почему вы ушли от них? — спросила Катя.

— Я не уходила. Это он меня уволил.

— По какой причине?

— Без причины. Я утром прихожу, дверь открываю, а он дома. «Тамара, вы уволены, мы в вас больше не нуждаемся. Вот деньги за начало месяца». И пинком меня буквально. Решил, наверное, что я потворствую ей в шашнях с любовником? Так я ничего такого не делала. Правда, сочувствовала ей, когда он бил ее. Может, ему это неприятно было? А по какой причине все эти расспросы ваши?

— Алексей Кабанов убит, — ответил майор Ригель. — Это часом не вы его?

— Да вы что! — воскликнула домработница. — А как убили-то? Где? Дома?

— Мы разбираемся. — Ригель изучал ее. — Если вы что-то знаете, Тамара…

— Я ничего не знаю!

— По-вашему, жена могла убить его? — спросила Катя.

— Нет. Но…

— Что?

— Если бы мне кто-то сказал сразу после свадьбы про мою «шершавую жопу», я бы прямо там за столом вазой его по башке!

— А любовник мог?

Домработница пожала плечами.

— А брат его младший Петр, он бывал у них? — осторожно спросила Катя.

— Петя? Так они же ненавидели друг друга.

— Ненавидели? За что?

— Не знаю. Лесик-то брата просто презирал, в грош не ставил. А тот молодой, с нервами не справлялся.

— Так он же не бывал у них дома, как вы сказали, или бывал? — не отступала Катя. — Откуда вам все это известно?

— Он бывал, когда старшего дома нет. Заезжал, но это всего раза три было.

— Заезжал к кому? Может, к матери, когда она гостила?

— Мать в их дом в Малаховке не заглядывала, она Ульяну терпеть не могла, — ответила домработница. — А Петя приезжал к Ульяне.

— Так что насчет любовника? — снова спросил майор Ригель. — Так уж ли вы и не знаете, кто это был?

— Понятия не имею. — Бывшая домработница Кабановых подошла к двери и открыла булочную для покупателей, демонстрируя, что больше на вопросы полиции отвечать не намерена.