Последняя истина, последняя страсть

Татьяна Степанова, 2020

Большие деньги рождают большие неприятности… На свалке обнаружен труп молодого мужчины в дорогом костюме. Алексей Кабанов, сын прокурора, намерен был построить в городе опасное предприятие – мусороперерабатывающий завод. По злой иронии судьбы, его тело оказалось на свалке как ненужный мусор. К расследованию столь резонансного преступления подключается Екатерина Петровская, криминальный обозреватель Пресс-центра ГУВД. Она должна войти в группу, возглавляемую начальником отдела полиции майором Ригелем. Алексея Кабанова многие ненавидели, ведь свалка стала причиной конфликта бизнесменов и местных жителей. И даже после его смерти противостояние разделяет родных, разводит в разные стороны влюбленных, разбивает сердца. В поисках убийцы Катя сорвет множество масок, услышит шокирующие признания, откроет страшные тайны. И все же найдет… последнюю истину.

Глава 10

Слезы

В машине на обратном пути из Малаховки в Староказарменск у Гектора Борщова то и дело призывно играл мобильный. Трезвонили дамы.

— Алло, Юленька, привет. Где-где, на работе, конечно… Ну, не начинай опять, моя птичка… Конечно, увидимся. Позже я перезвоню.

— Алло? Жанна? Почему это я скотина? Это моя коллега по работе была там… Жанночка, я все тебе потом объясню! Я на работе сейчас.

— Светик? Приветик! А то! Ты что любишь больше — «Стасика» или Большой? Большой престижнее. Нет проблем… Где-где, на работе, конечно, государева служба… да… да… нет… да! И я тебя… да… и я тебя…

Майор Вилли Ригель мрачно поглядывал на говоруна в зеркало. Катя занималась своим смартфоном, читала новости в интернете про убийство Алексея Кабанова.

Когда приехали, она осталась на улице, на стоянке отдела, и позвонила прокурору Кабановой. Та тоже была в курсе новостей в интернете об убийстве сына. Прокурор Кабанова рыдала.

— Читаю… что же они такое пишут в комментариях своих… «Мажора-помоечника прикончили!» «Помоечник на помойке» — это еще самые нейтральные, есть много хуже. Оскорбляют, издеваются… Никакой жалости, никакого сострадания! — Клара Порфирьевна давилась слезами. — Никакого милосердия… злоба, ненависть, злорадство… И за что? За что? За что они так его ненавидят даже после смерти? За что меня ненавидят? Опять в комментах — «откуда у прокурорши столько денег?» А он… Лесик, когда здесь закипало, хотел все уладить, договориться… Деньги пожертвовал — два детских садика отремонтировал… Местной театральной студии денег дал на «Ромео и Джульетту», чтобы ставили… А эти актеришки все поголовно на митинг высыпали, орали лозунги против завода… Что же народ наш такой бессердечный стал… Мне, матери, каково это читать про сына убитого…

Она все рыдала. Если вчера в официальной обстановке следственных действий она держалась, то сегодня у нее явно уже не было сил. Катя просила ее успокоиться. Но как можно убедить мать не оплакивать сына?

Когда она все же утихла немного, Катя сообщила ей про обыск.

— Обыск?! В его доме и у Пети? — Голос прокурора Кабановой мгновенно изменился, отчаяние уступило место металлу. — О! Я так и знала, что они попытаются сразу спихнуть все это на нашу семью. А вы вчера не предупредили меня об обыске!

— Вы юрист, Клара Порфирьевна, вы прекрасно понимаете, что о таких делах никто никого не предупреждает.

— И что, они нашли хоть что-нибудь?

— Нет.

— И не найдут. Потому что нет ничего и быть не может. Это лишь попытка спихнуть все дело на нас — на моего младшего сына, на семью. Увести следствие в сторону. Кто был инициатором этого обыска, а? Кто, кроме этого немца Ригеля, туда ездил, в Малаховку? Ригелю это по должности полагается, допустим. Но кто еще ездил?

— Борщов.

— Конечно, как же без него. — Прокурор Кабанова теперь пребывала в бешенстве. — Вот уж умелец сплетать нитки из разных клубков. Я вам еще тогда сказала — остерегайтесь его, он самый худший. Настоящий подонок. Он и подбросить что-то может туда, к нам в дом… улику… ох, я об этом только сейчас подумала!

— Ничего не подброшено. А Борщов…

— Он мог Лесика сам убить, — Кабанова понизила голос, — приказ получил, задание. Его вроде как отслеживать ситуацию в город направили — типа куратора от спецслужбы. Но все становилось только хуже. Протесты, митинги, этот палаточный лагерь, силовой разгон, общественность на дыбы поднялась. Протестующие сначала политики не касались в лозунгах, но это дело такое… сейчас все в политику упирается, даже экология. Эти протесты могли спровоцировать общую волну недовольства. И там это поняли… сами знаете где… Лесик мне говорил, ему несколько раз негласно намекали — мол, отступись. Но он был связан обязательствами перед инвесторами, он не мог. И вообще, с какой стати потворствовать каким-то нищебродам, крикунам? Он отказался. И тогда… этот Борщов и мог получить приказ свести на нет саму причину недовольства — убрать Лесика. Эта сволочь… он же настоящий киллер!

— Клара Порфирьевна, он какой-то аналитик. 66-й отдел.

— Много вы понимаете! Аналитик! Это потому что сейчас ему на пятый десяток. Они все там аналитики к пенсии, чтоб они сгорели. Он раньше долгое время служил в элитном спецподразделении. Вы понимаете, кто эти люди? Они профи! У них ничего святого. Он мог Лесика убить! Лесик его опасался. Он мне не прямо об этом говорил, он намекал… просил совета… Он на него компромат собирал.

— На Борщова? Какой компромат?

— Я не знаю. Он мне не говорил. Но я узнаю. Я не буду сидеть сложа руки. И там еще что-то было с этим Борщовым. Связанное с деньгами, финансовые проблемы. Лесик психовал из-за этого.

— Клара Порфирьевна, обыск в доме Алексея и у вашего младшего сына Петра проводили потому, что стали известны некие важные для расследования факты — накануне вечером между вашими сыновьями произошла ссора с дракой в ресторане «Сказка». Петр рассказал вам, что был в ресторане, а про драку он сообщил?

— Нет. Какая еще драка?

Катя коротко поведала ей суть.

— Два молодых петуха. — Кабанова снова всхлипнула. — Катя, у них всегда были сложные отношения. Но они родные братья. Это кровные узы.

— И кровные узы трещат по швам, когда в дело вмешивается ревность, женщина. Ваша невестка Ульяна фактически призналась нам, что у нее с Петром роман. Сказала, что они провели вместе ночь на даче Меркадера в Малаховке. И когда мы приехали на обыск, Петр тоже был с ней. Он не к вам приехал в такой момент. А к Ульяне. Они опять провели вместе ночь. Они вели себя как любовники перед нами. Я сама это видела.

— Чушь все это! Какие любовники?

— О том, что у Ульяны, возможно, есть любовник, нам рассказала ее домработница. Так что вы сами видите. Это очень серьезная ситуация для вашего сына Пети.

— Я не знаю, что наплела вам домработница. Может, она и права, с Ульяны станется. У нее никаких моральных принципов нет и не было. Может, у нее и есть какой-то любовник. А насчет Пети вы ошибаетесь.

— Я своими глазами видела их там и…

— Петю женщины не интересуют. Совсем.

Пауза.

— Поясню, чтобы вы не строили домыслов, — продолжила Кабанова. — Его вообще эта сторона жизни — интимные отношения с кем-либо — не интересуют. Он полный, законченный асексуал. В нем всего этого вообще нет. Я не знаю, что они там вам оба наболтали вчера. Это все неправда.

— Даже асексуал может влюбиться, встретив ту, которая…

— Нет, нет. Вы не поняли. Это не Петин случай. Да, у них с Ульяной всегда были хорошие отношения, с тех пор как только она вошла в нашу семью. Теплые, дружеские. Но интим для Пети исключен… в силу особенностей его характера, натуры.

— Я не совсем понимаю вас.

— Я вам дам телефон Горбачевского — это очень известный врач, сексопатолог, он был другом моего покойного мужа. Он пытался Пете помочь, когда мы узнали, что… Мне же как матери не безразлично, будут у меня внуки или нет… Запишите телефон, позвоните ему сами, если мне не верите. Эти, из полиции, вся камарилья начнет версию насчет виновности Пети продавливать, «любовницу» в качестве мотива подсовывать, чтобы утопить истину. Пусть тогда доктор Горбачевский скажет свое слово. Есть медицинские документы, их можно поднять. Петя наблюдался у него несколько лет, Горбачевский пытался ему помочь. Выслушаете его и сами поймете — для Пети такая ситуация абсурдна.

Катя записала телефон в блокноте, сунула его в сумку.

— У меня еще к вам вопрос, Клара Порфирьевна. После смерти вашего сына кому будет принадлежать компания и весь капитал? Это тоже веский мотив для убийства, вы понимаете. Так кто наследник всего? Ульяна или Петя?

— У Пети есть собственные деньги, ему отец оставил, мой второй муж. Хотелось бы мне, конечно, сказать вам — Ульяна корыстная хищница, да, она могла Лесика убить ради денег, но… Это было бы неправдой. Как только они решили пожениться, я настояла, чтобы Лесик составил брачный контракт и завещание. Все, что он имел, получаю я, его мать, и только я одна.

— Вы?

— Да. Я посчитала, что так будет лучше для нашей семьи. Все, что есть у меня, и так достанется Лесику и Пете. А Ульяна… Знаете, Лесик ее встретил в Сочи, она там пела и лабала на рояле в каком-то элитном кабаке, дважды в консерваторию питерскую пыталась поступить до этого. Но не вышло у нее с пением оперным. Остался кабак. Она Лесика сразу подцепила на крючок. Он влюбился в нее. Она, конечно, красивая баба, но… Я сделала все, чтобы в финансовом плане мы себя от всех ее притязаний в случае развода оградили. Повторяю, возможно, она и решила гульнуть на стороне, скандалила с Лесиком, но чтобы бросить его… развестись… Она же в таком случае все теряла. Деньги, статус. У нее даже квартиры своей в Москве нет. Опять в сочинский кабак? И дом в Малаховке ей не принадлежит, он мой теперь по завещанию. Я ее заставлю вскоре оттуда убраться.

— Так после смерти вашего сына Ульяна вообще ничего не получает?

— Ювелирку свою, машину, это Лесик ей подарил. Меха. Тряпки. А все остальное — недвижимость, капитал, бизнес — это мое. Ну, теперь подозревайте меня, мать, что это я убила любимого сына из-за денег.

— Спасибо, что ответили, Клара Порфирьевна. Это очень важная информация.

— Это правда. Я в этом деле — за полную правду.

— У меня к вам еще один вопрос. Про Борщова вы мне рассказали. Но здесь еще трое — Тимофей Кляпов, Эпштейн и Аристарх Бояринов, который объявил нам, что уволился из ФСБ. Кто они вообще такие? Вы их знаете?

— Это Лесик с ними связался на свою голову. — Кабанова вздохнула. — С ними будьте крайне осторожны. Кляпов — пиарщик, его нанимают за большие деньги. А так он владеет разными медиаканалами в интернете — «Царьградский Городовой», «Имперский вестник», «Союз Танка и Сохи» — посмотрите, почитайте в интернете. И поддерживает разные движения типа ОИП — «Ордена Истинных Патриотов», «Медведя Против» и «Грановитой Палаты».

— А Медведь против чего?

— Черт их там разберет. Консервативная имперская направленность. Я Лесика предупреждала — не стоит с ними связываться. Но ему позарез нужна была хоть какая-то поддержка в медиа, когда все СМИ на мусорный завод ополчились. И он обратился к этому Фиме Кляпову. А эти двое — Эпштейн и Бояринов — подручные Кляпова. Интернет-тролли они.

— Тролли?

— Чтоб и они все сгорели! — Прокурорша метала молнии. — У них ничего святого. И со всеми с ними тоже темные подозрительные истории. Но это вы должны сами выяснить. Я не знаю. Так узнайте вы. И держите меня всегда в курсе, — приказала Кабанова тоном, не терпящим возражений. — Вы обещали мне помочь. Вы дали слово. Так держите его!

Катя после разговора с ней хотела поделиться с Вилли Ригелем, услышанным по поводу наследства Кабанова, намеками прокурорши насчет Гектора Борщова и ее версией по поводу него. Однако, зайдя в кабинет, поняла, что момент неудачный.

Вилли стоял у стола и держал в руке прозрачный пластмассовый шарик, в который запаяли когда-то давно фотографию Лизы Оболенской. Четвертый или пятый класс… Рыжая девочка-школьница с насмешливым взглядом. Майор Вилли Ригель держал на ладони шарик, словно волшебный драгоценный Палантир.

Оглянулся на Катю, положил шар на стол. Среди бумаг, неподписанных документов, приказов «под роспись» — та самая фотка молодого кайзера Вилли. И сердце пылающее алое. И румянец на щеках — там, где у щеголя-бретера-кайзера усы.

— Съезжу сейчас в больницу к Анне Сергеевне, она все еще в реанимации, но меня обещали к ней пустить.

Катя поняла, что Вилли Ригель говорит о той старушке, подруге его матери, задержанной в палаточном лагере и схлопотавшей инфаркт после поездки в автозаке.

— Она непременно поправится, Вилли, — сказала Катя, хотя и сама не знала, правда ли это.