Перекресток трех дорог

Татьяна Степанова, 2021

Может ли жертва стать убийцей?! Более загадочного дела в своей профессиональной практике они еще не встречали – серия странных, обставленных с устрашающей и нарочитой жестокостью убийств… Каждый раз новую жертву находят на перекрестке трех дорог – как известно, месте сакральном и мистическом… Однако неопровержимые улики доказывают, что убийцы – это разные люди… Но серийные маньяки – всегда одиночки! Шефу криминальной полиции области полковнику Гущину и его напарникам Клавдию Мамонтову и Макару Псалтырникову предстоит разгадать эту детективно-мистическую головоломку. И ответить на самый неоднозначный и парадоксальный вопрос – может ли жертва стать убийцей?!

Глава 6

Психоз № 6 — Иезавель

— Кто такая Иезавель в Библии? — тихонько осведомился полковник Гущин, пока они шли за схиигуменом Афиногеном.

— Леди, рассорившаяся с пророком Илией, — ответил ему Макар. — Они не сошлись во взглядах по целому ряду тем, и пророк ее проклял, пообещав, что ее труп разорвут псы. Так и случилось впоследствии. Официально церковь считает Иезавель символом гордыни и порока, негласно — борцом против установленных правил и символом женского протеста.

— Я все забываю тебя спросить — что ты в Кембридже изучал? — осведомился Клавдий Мамонтов.

— Философию, этику, историю. — Макар Псалтырников усмехнулся. — А ты думал — я только пью и на рояле играю?

— А пророк Илья сам натравил на Иезавель собак? — уточнил полковник Гущин.

— Нет, вроде как предсказал ей такой страшный конец. А там кто знает — Библия умалчивает.

Схиигумен Афиноген остановился посреди монастырского двора. На ступеньках храма — немногочисленная группа монашек в черном и женщин в мирской одежде, в платках. Среди них Клавдий Мамонтов увидел тех самых свидетельниц — Павлову и Кавалерову. Их до монастыря подбросили полицейские на машине.

Женщины молча и недобро смотрели на схиигумена.

— Наконец-то полиция явилась меры принимать! — крикнула одна из монашек. — Дождались светлого праздничка. Сколько мы жаловались на эту орду раскольников — ноль реакции от власти. Так вот теперь они одну из наших убили — Серафиму! А мы предупреждали: этим все и закончится — душегубством!

— Не каркай, ворона, — хладнокровно осадил ее отец Афиноген.

— Когда последний раз вы видели Серафиму Воскобойникову? — спросил его полковник Гущин.

— Когда-то видел. Мельтешила она здесь.

— А тогда, когда ты полаялся с ней жестоко в прошлый раз, — снова громко заявила мятежная монашка. — Пусть полиция все узнает. Мы ничего скрывать не станем. Мы не из его приспешников, мы те немногие, кто остался здесь верными церкви, когда он — этот блудодей и раскольник — выгнал из монастыря нашу игуменью Матрону и засел здесь со своей бандой с Урала. Виданное ли дело — мужиков, казаков в женскую обитель понагнал, чтобы мужики, монахи и монашки вместе сожительствовали! Это в сектах только так принято. А он и есть сектант и раскольник. Серафима сразу против этого восстала. Обличала она его — язычника бородатого.

— Да, она против Афиногена выступала открыто, — подхватила и свидетельница Мария Павлова, оборачиваясь к подруге своей Кавалеровой. — Скажи, Ниночка? Мы и сами это с тобой здесь своими ушами слышали.

Толстая Нина Кавалерова кивнула и горестно вздохнула.

— За это они и убили ее. — Монашка в черном ткнула пальцем в отца Афиногена. — Вы только взгляните на его рожу. На ней же все написано — бандит! Может, сам не убивал, так приказал подручным своим. Они все сплошь по тюрьмам сидели!

— Не слушайте вздорных баб, — ответил смиренно схиигумен. — Никого я и тем более моя паства не убивали. А Серафима…

— Что? — спросил у него полковник Гущин.

— Она же не монахиня была, она в миру обреталась. Там и ищите ее убийцу. За стенами нашей обители.

— Вы ее хорошо знали?

— Я много лет был здешним духовником в монастыре.

— Монах в женской обители — духовник?

— Да. Церковь это разрешает.

— И вы были духовником Серафимы?

— Сначала да. Потом она перестала ходить ко мне на исповедь и слушать меня.

— Почему?

— Я открыто осудил власти за введение карантина. Это бред. Потому что нет никакого коронавируса и не было никогда. Все это выдумки.

— Умерших от вируса сейчас в три раза больше, чем потерь наших в Афганскую войну, — заметил Макар Псалтырников. — Это выдумки? От чего же люди умирают?

— А люди смертны. От чего-то да умирают. Мало ли.

— Но церковь всегда занимала разумную взвешенную позицию по вопросам поведения во время эпидемии. Прививаться паству агитируют, соблюдать неукоснительно все требования врачей.

— Шибко умный, да? — Отец Афиноген глянул на Макара из-под кустистых бровей. — Шибко образованный, парень. Счастья-то тебе от этого подвалило, нет? Что-то не вижу я, что ты очень счастливый.

— Серафима конфликтовала с вами на почве вашего отрицания эпидемии? — уточнил полковник Гущин.

— Дура она была, распропагандированная телевизором, — жестко ответил схиигумен. — Что скажут по телику — тому и верила свято. Я ей — открой глаза, оглядись. Мир больше экрана. А она меня в ереси начала упрекать. Меня? А я ей — я, что ли, храмы велел на карантин закрыть в такое время? В такое время, когда слово Господне — оно как набат должно быть! Когда люди напуганы и сбиты с толку, и нет им ни покоя, ни утешения. Нет места даже, где помолиться о здоровье близких! Храмы закрыты! Это что — христианский поступок? Так только еретики поступают! Полные отщепенцы.

— Но о каком таком времени можно говорить, если эпидемии, по-вашему, нет и вирус — выдумки? — снова встрял Макар. — Не логично, святой отче.

— Ты логику в собственных поступках ищи, в своей жизни. — Схиигумен снова глянул на него. — Совет хочешь?

Но он не успел дать совет Макару. Потому что монашки из противного лагеря внезапно разразились криками и проклятиями.

— Серафима против него выступила, она в епархию на него написала, она первая тревогу начала бить — мол, раскол и смута в умах! — кричали монашки. — А ты ей угрожал открыто. Она тебя не испугалась, жалобу митрополиту даже написала. А ты ее кляузницей лаял и потаскухой. А она дева непорочная…

— Сколько лет было Серафиме? — уточнил Гущин.

— Сорок пять! — кричали монашки. — Из них десять она здесь прожила, хотя пострига не принимала. Она всю бухгалтерию монастырскую вела при нашей игуменье Матроне. А ты как появился со своей бандой, перво-наперво руки в монастырские финансы запустил. Она и в этом тебя обличала. В растрате и присвоении денег наших.

— Мятежная Иезавель, — хмыкнул Макар. — Храбрая женщина.

— Вот так они всегда, — печально покачал головой схиигумен Афиноген. — Раз против власти ты — значит, раскольник, блудодей, а теперь еще и вор. Это такое клише сейчас расхожее. Его спецслужбы на Лубянке выдумали и тиражируют для всех несогласных.

— Вы сам бывший сотрудник правоохранительных органов, и вы сидели за убийство, — сказал ему полковник Гущин. — А сейчас вы говорите, словно…

— Да он себя протопопом Аввакумом возомнил! — крикнула свидетельница Павлова. — Ниночка, скажи, а?

Толстая Нина Кавалерова и на это молча и печально кивнула.

— Где одно убийство, там и второе. — Гущин смотрел на схиигумена.

— Я тот грех свой отмолил и искупил. Я из ревности тогда это сделал, женщину приревновал любимую. — Схиигумен покачал головой. — И с тех пор понял — женщина есть сосуд смуты и зла. И Серафима была такой. Она не о пастве здешней пеклась, а о власти своей утраченной, коей она при игуменье обладала.

— Она тебя хотела заставить нормы элементарные санитарные соблюдать, когда столько зараженных! — крикнула монашка-обличительница.

— В монастыре нет и не было больных. — Отец Афиноген повернулся к полковнику Гущину. — Вот ты, мой бывший коллега, заболеть боишься. Дрянь всю эту на себя нацепил — маску, перчатки. Да если бог решит наказать болезнью, разве спасет от его наказания маска из марли? Ты подумай своей головой. И сними ты ее, открой лицо, вздохни полной грудью. Я тебе как бывший мент менту говорю — нет здесь болезни и заразы. Чисто все. И мы все здоровы. Потому что этого вашего вируса — ковида нет и не было никогда. А выдумали его толстосумы мировые, чтобы под страхом смерти управлять вами, тупыми овцами, и во время вакцинации чипировать вас, дураков, сделать из вас всех роботов, покорных исполнителей воли своей сатанинской.

— Психоз крепчает, отче, — сказал Макар. — Хотя Илон Маск свинку с чипом уже миру предъявил.

— Кто и когда из вас видел Серафиму Воскобойникову здесь в монастыре в последний раз? — громко спросил монахинь полковник Гущин.

— Позавчера она была. А потом с полудня ее никто не видел. И не ночевала она здесь в келье!

— А вещи ее?

— Мы сейчас глянули — вещи на месте, какие она здесь держала. Сумки ее нет только.

— Но она не все время ведь жила в монастыре? Так?

— У нее квартира в хрущобе в Дегунине однокомнатная. Она ее монастырю отписала по завещанию.

— А звонить вы ей не пытались на мобильный? — задал самый простой вопрос полковник Гущин.

— Ой… да… то есть нет… у нас тут мобильные не очень в ходу… соблазн мирской… Матушка игуменья нам не разрешала их даже держать при себе. Отбирала и в сейф прятала. Но сейчас… ой… а какой номер-то у Серафимы? Кто знает?

— Надо в книге монастырской справочной глянуть!

— Где книга? — спросил Гущин.

— В канцелярии монастыря. Если они… орда не сожгли там все документы.

— Книга цела, я сейчас скажу, чтобы вам ее принесли. — Отец Афиноген сам достал из кармана рясы айфон последней модели, позвонил и распорядился.

Гущин тоже достал свой мобильный и позвонил начальнику местного отдела, так и оставшемуся за воротами.

— Все, заходите в монастырь. Надо допрашивать свидетелей, обыск провести в келье потерпевшей. И во всем монастыре.

Монастырский двор заполнился народом — те, кто преграждал путь полиции, медленно отступили. На подмогу полицейским приехал ОМОН в черном. Бойцы шли плотным строем, расчищая путь следственно-оперативной группе из Главка и местного отдела полиции. За полицейскими бежала пресса, телевизионщики с камерами и микрофонами.

— Ну что, как? — спросил Гущина начальник местного отдела полиции.

— Внутренний конфликт, неприязненные отношения. Борьба за власть.

— Чем не поводы к убийству? — Начальник отдела полиции оглядывал монастырь. — Вот тебе и место тишайшее. Арестовываем Валеру Жаброва — схиигумена?

— Задерживаем до выяснения. Его надо отделить от единомышленников, чтобы он не оказывал влияния на своих.

В этот момент бородатый казак из ряженых приволок странного, почти средневекового вида гроссбух и отдал его схиигумену.

— Здесь ее номер мобильного записан, — сказал отец Афиноген кротко, листая гроссбух. — Она МТС пользовалась, судя по коду. Звоните, проверяйте.

Гущин кивнул Клавдию Мамонтову, и тот, глянув на номер, набрал его на своем телефоне.

Гудки… гудки… гудки…

Он вспомнил полуголое тело с обнаженной обвисшей грудью и окровавленными ягодицами, бесстыдно вздернутое на сосне, в одном рубище, до которого пытались ночью добраться бродячие голодные псы-людоеды.

Где ее телефон сейчас? У кого? Он не выключен. Он работает. По спине Клавдия Мамонтова бежали мурашки — он ждал, что кто-то ответит ему и…

Гудки оборвались.

— Что и требовалось доказать. — Полковник Гущин повернулся к схиигумену. — Мы задерживаем вас, гражданин Жабров, по подозрению в совершении убийства Серафимы Воскобойниковой, которую вы…

— Святой отче, да что они такое плетут! — взревели ряженые казаки. — В убийцы тебя записали? Да мы… да мы все встанем сейчас за тебя как один!

— Раскольники! Сектанты проклятые! Наконец-то найдут на вас управу! Выкинут вас отсюда! — визжали монашки — противницы схиигумена.

Клавдий Мамонтов видел перекошенные злобой и ненавистью лица. Открытые рты, извергающие проклятия. Увидел искаженное злой гримасой лицо свидетельницы Павловой. А потом увидел Нину Борисовну Кавалерову — ее товарку. Она пригорюнилась по-бабьи и только головой качала скорбно. Взгляд ее выпуклых серых глаз был затуманен.

— Ведите Жаброва к машине, а здесь начинается обыск и опрос свидетелей, — распорядился начальник местного отдела полиции.

— Не орите и не злобствуйте! — Отец Афиноген властно поднял руку вверх, призывая монастырь к повиновению. — Маловеры! Прекратить истерику! Тот, кто, как я, целиком полагается на Господа нашего, не боится ни насилия властей, ни наветов клеветы. Я невиновен, и моя совесть чиста. А Господь совершит чудо! Вы все его узрите, как я уже своим внутренним взором вижу его!

— Жабров, хватит ломать комедию, давайте к машине тихо-спокойно, без эксцессов. — Начальник местного отдела взял схиигумена за локоть.

Тот обернулся. Глаза его вспыхнули.

— Чудо Господне! — крикнул он вдруг пронзительно и страстно. — Чудо! Здесь и сейчас!

Он вырвал свою руку и ткнул перстом в сторону ворот монастыря, которые в этот момент были пусты, потому что все — и полиция, и монастырские противоборствующие стороны, и журналисты-телевизионщики — все переместились во двор.

— Это кто, по-вашему? — громко, торжествующе спросил отец Афиноген.