Перекресток трех дорог

Татьяна Степанова, 2021

Может ли жертва стать убийцей?! Более загадочного дела в своей профессиональной практике они еще не встречали – серия странных, обставленных с устрашающей и нарочитой жестокостью убийств… Каждый раз новую жертву находят на перекрестке трех дорог – как известно, месте сакральном и мистическом… Однако неопровержимые улики доказывают, что убийцы – это разные люди… Но серийные маньяки – всегда одиночки! Шефу криминальной полиции области полковнику Гущину и его напарникам Клавдию Мамонтову и Макару Псалтырникову предстоит разгадать эту детективно-мистическую головоломку. И ответить на самый неоднозначный и парадоксальный вопрос – может ли жертва стать убийцей?!

Глава 10

Первобытное

— Труп не имеет никакого отношения к событиям в монастыре, — констатировал полковник Гущин.

Перед тем как отправиться в местный морг на вскрытие, он велел Клавдию Мамонтову везти их всех опять на место убийства. Они были сейчас на лесном перекрестке абсолютно одни. Солнце стояло в зените. Жара усилилась, парило и дышалось с трудом — где-то собиралась великая гроза.

Клавдий Мамонтов созерцал Пужалову гору с венчающим ее мятежным монастырем. Средневековые стены его выкрашены свежей белой краской. Июльское солнце. Мертвая тишина леса. Даже птиц не слышно.

— Это место какое-то секретное, — заметил Макар. — Ни с автотрассы перекресток не видно, ни со стороны монастыря. И от автобуса идти прилично. Перекресток известен местным жителям. Его и по карте в Гугле не определишь — дорога, просека, тропа. Там такое не отображается. И здесь странное чувство…

— Что за странное чувство? — Полковник Гущин сдвинул маску на подбородок, снял наконец постылые перчатки и осматривал на дороге следы протекторов, с которых эксперты сняли силиконовые слепки, правда, толку от них будет мало — следы протекторов сильно смазанные.

— Первобытное. — Макар оглядывал перекресток, кривую сосну, опушку леса. — В этом месте совершенно не чувствуется цивилизация. Линия ЛЭП отсюда далеко, жилья поблизости нет.

— В России, в отличие от твоей Англии, полно таких мест — диких, где не чувствуется цивилизация. Это в Англии у вас по квадратикам все распахано и засеяно. А у нас — степь-ковыль. — Полковник Гущин подошел к кривой сосне и задрал голову. — Женщина была жива, когда ее вздергивали. Однако без сознания. Ей надели петлю на шею. Закинули конец веревки на тот сук и сильно потянули. Тело вешали из положения лежа. А здесь след волочения. За ноги тащили от машины к сосне. Вздернув, обмотали конец веревки вокруг ствола и закрепили узлом. И все это ночью в темноте.

— Убийца на машине приехал сюда, включил фары, дальний свет, — сказал Клавдий Мамонтов.

— Да, так и было. И свет отпугнул лесную свору. А потом собаки пришли сюда и… тут что-то произошло. Было ведь еще животное. Вроде тоже собака растерзанная. — Гущин оглядывал ствол со следами собачьих когтей.

— Собаки могли перегрызться из-за пластика со следами крови. Убили одну из стаи и съели.

— Или этот пес был не из стаи. — Гущин оглядел опушку. — Его тоже сюда привезли и бросили на перекрестке. Макар, они сейчас здесь? Наблюдают за нами?

— Собаки? Нет. Их нет. — Макар смотрел на деревья. — Они спят в чаще — в ямах под корнями, под лапами елей. Они уже больше не домашние, Федор Матвеевич, это дикие псы. Ночные хищники. Стигийская свора… хотя на собак Аида они вроде как и не тянут пока, а?

В морге в бюро судебно-медицинских экспертиз полковник Гущин снова удивил Клавдия Мамонтова. По прежней работе с полковником Мамонтов отлично помнил — Гущин не выносил присутствовать на вскрытии. Делал это всегда через силу и почти лишался чувств, так что ему — толстому и здоровому мужику — сразу совали под нос ватку, смоченную в нашатыре.

Но сейчас полковник был уже не толстый и не здоровый. И не такой, как прежде. Он направился в прозекторскую с каким-то даже видимым облегчением.

— Самое безопасное место сейчас, — сообщил он с энтузиазмом. — Они там все кварцуют через каждые десять минут. Обеззараживают.

— Останься. Подожди нас в коридоре — зрелище не для слабонервных, — обратился Мамонтов к Макару.

— Я в анатомическом театре бывал, когда в Кембридже учился, ходил на лекции по медицине из чистого интереса. — Макар так и пер в прозекторскую вслед за Гущиным.

В морге они все, исполняя предписание, надели маски и перчатки. Судмедэксперт дал им пахучую эвкалиптовую пасту против трупной вони — намазать под носом.

— Вы осмотрели уже тело детально? — спросил полковник Гущин патологоанатома. — Что вы можете нам поведать? Что рассказал наш неопознанный труп?

— Женщина в возрасте примерно сорока пяти — сорока девяти лет, повышенной упитанности, славянской внешности. Не спортивного типа. Размер обуви тридцать седьмой. Примерный размер одежды — пятьдесят второй, — патологоанатом взял мертвую за руку. — Принадлежит к среднему классу. Я еще там, на месте убийства, подумал — она вряд ли монашка.

— Почему? — Гущин из-под своего щитка и маски глядел на патологоанатома, который нацепил собственную рабочую маску из пластика.

— У нее маникюр — сами взгляните. Так называемый французский маникюр — на ногти нанесен прозрачный лак телесного цвета.

— Но она не производит впечатления ухоженной женщины.

— После трех месяцев взаперти кто из нас выглядит ухоженным? — хмыкнул патологоанатом. — Ее связывали скотчем. На запястье следы клея от скотча и на лодыжках тоже. Ни с чем не спутаешь — клейкая лента. Потом, перед повешением, скотч убрали.

— От чего она умерла?

— Механическая асфиксия.

— А время смерти?

— Судя по состоянию тела — давность 18–20 часов. Ее убили между двумя часами ночи и половиной четвертого.

— Сейчас светает рано. Перед рассветом?

— В самый темный глухой час. — Патологоанатом взял с железного приставного стола что-то похожее на долото с загнутой рукояткой. — Тому, что она из среднего класса и располагала финансами, я нашел подтверждение в ее ротовой полости.

Он сунул железку в рот трупа, надавил, разжимая зубы, затем еще раз с силой нажал и ударил кулаком в перчатке по рукоятке. Раздался хруст, от которого у Клавдия Мамонтова заледенела кровь. Нижняя челюсть пошла вниз. Покойница широко распялила рот.

Макар Псалтырников отпихнул Мамонтова и буквально ввинтился между Гущиным и экспертом, прилипая к цинковому столу, где распласталась покойница. Он выказывал к происходящему живейший интерес! Заглядывал мертвой в рот.

— У нее спереди два импланта. — Патологоанатом постучал пальцем в перчатке по зубам мертвой. — А если дальше заглянуть… на задних нижних зубах фарфоровый мост. Все вместе это дорогая работа дантистов. И ниточка — пусть и призрачная — для нас к опознанию тела.

— Какая-то особая зубная работа? — спросил Гущин.

— Сложная. Я с такими вещами сталкивался. — Патологоанатом вытащил свой пыточный инструмент изо рта мертвой. Она так и осталась с открытым ртом. — Не все зубные клиники это делают в комплексе — я имею в виду, и фарфоровый мост, и импланты.

— Проверим, конечно. Особые приметы? Татуировки? Хирургические шрамы?

— Ничего такого нет. — Патологоанатом созерцал голое тело. — Ну-с, приступим к главному.

Он потянулся за пилой.

Клавдий Мамонтов тихонько переместился за спину Гущина. Он уверял себя, что спокоен и непробиваем, как танк. И отступил лишь потому, что готов подхватить полковника, если тот вдруг начнет падать в обморок.

Но Гущин не выказывал никаких признаков смятения или беспокойства. Он и правда кардинально изменился!

Визг пилы… Трупные газы… Эта вонь… от нее не спасает эвкалиптовый ароматизатор…

Вскрытие тела… Все продолжалось очень долго.

Бесконечно долго.

Клавдий Мамонтов потерял счет времени.

— Потерпевшая принимала пищу. Глянем на содержимое ее желудка. — Патологоанатом вытащил нечто и водрузил в фаянсовый лоток. Рассек скальпелем. — Почти переваренная субстанция. Это означает, что последний прием был примерно за пять-шесть часов до ее смерти. Ужин. Видите это? Ни с чем не спутаешь. Это кофе с молоком. Затрудненное переваривание, как обычно. Она вечером пила капучино или латте.

— Не уборщица. Не на рынке торговала. — Гущин кивнул. — Определенный социальный статус. Она рожала?

— Нет, судя по состоянию ее матки. И следов полового акта нет. Повреждения влагалища отсутствуют. Она не была изнасилована.

— А раны на ее ягодицах?

— Ножевые, как я и сказал. Прижизненные. Разной глубины.

— То есть ее полосовали ножом?

— Резали, тыкали острием. Налицо обильная кровопотеря.

— И при этом она была связана скотчем по рукам и ногам?

— Да.

— Пыль в ее волосах?

— Есть. — Патологоанатом провел окровавленной рукой в перчатке по волосам мертвой. — Мы на месте сразу взяли образцы. И содержимое под ее ногтями. Борьбы с ее убийцей не было. Она не сопротивлялась.

— Как с ней справились? Ударили по голове? — Полковник Гущин наклонился над лицом мертвой.

— Нет следов ударов. Какой-то иной способ был выбран. Анализ крови, возможно, что-то покажет. Возможно, ей что-то дали. Алкоголь, наркотик.

— У нее на теле есть шерсть?

— Шерсть?

— Волоски, возможно, пристали к коже.

— Да, мы нашли несколько волосков. Рыжие.

— А следы укусов?

— Отсутствуют.

— А что с останками животного, которое обнаружили там же, на перекрестке? — спросил полковник Гущин. — Вы их уже исследовали? Что это за животное?

— Все в соседнем помещении, мой помощник занимается. Но там мало что осталось. Что за зверь, ДНК точно не покажет нам.

— Почему?

— Потому что беднягу растерзали на клочки. И это сделали бродячие собаки. А это значит, доминирует их ДНК. Но я и без анализов скажу вам — это пес. Задняя часть скелета сохранилась. Голова отсутствует. Порода, возможно, спаниель. И еще: собака была живой, когда ее оставили на перекрестке. Но покалеченной.

— Покалеченной? — Полковник Гущин смотрел на патологоанатома.

— Я, когда останки осматривал, обратил внимание, у собаки сломаны обе задние лапки. Закрытый перелом, и при этом нет следов укусов. Убежать с перекрестка бедняга не могла. Она могла только ползать в пыли.