О, тайные природы письмена… Светопоэма

Татьяна Славская

Себе сказав – не суетись, до вечного сейчас нет дела, я вдруг сумела обойтись тем, что здесь рядом – зеленело, цвело, от ветра шелестело, тянулось ввысь, летало, пело, творя своё святое дело – творя обычной жизни вязь, всего со всем живую связь…

«Сначала

было Небо для меня…»

Сначала было Небо для меня…

И потому внимала жадным взором

там, в вышине, немыслимым узорам

ветвей в лучах закатного огня.

Потом стволов я различила строй

и, прислоняясь к плоти их корявой,

обнять, объять хотела все дубравы,

что в снах являлись мне ночной порой.

Так, приближаясь медленно к Земле,

сначала взглядом, а потом всей плотью,

я зависала на высокой ноте —

песнь о земном не удавалась мне.

Но вспомнилось, как давнею порой

цветы я собирала на пригорке

и предо мной — раскидисто и гордо —

чернели корни на земле сырой.

И в этот миг — мне не забыть о нём! —

всем существом я ощутила Землю…

Земля и Небо — вы мой свет и дом,

вам, нераздельным, я отныне внемлю.

« — Я грозное Небо считаю прекрасным…»

— Я грозное Небо считаю прекрасным.

Прекрасно и Небо спокойное, ясное.

— А мне и бесстрастное — всё благодать.

— Но что же ты этим хотела сказать?

— Немного дидактики, очень недлинной:

и крайности жизни, и жизни контрасты

нам жить помогают азартно и страстно.

И — верность хранить «золотой середине».

«Два облака белых — как мать и ребёнок…»

Два облака белых — как мать и ребёнок,

что за руки держатся перед грозою.

Они — словно Свет перед грозною Тьмою…

«Из облака на синем Небе…»

Из облака на синем Небе

ветвями чудо проросло…

И мне бы так творить, и мне бы…

Но у меня лишь ремесло —

копировать живую данность,

себя ругая за бездарность.

И всё же… всё же… я сумела

(и это тоже, тоже — дело!)

и различить, и полюбить,

и фотоснимком сохранить

то вдохновенное мгновенье.

…И в ремесле есть со-творенье.

«Ветвей пленительная вязь…»

Ветвей пленительная вязь…

Вглядись, вглядись, не торопясь,

в такое сложное сплетенье…

А Неба тихое свеченье

поможет ощутить нам связь

со всем высоким, что нетленно

и в необъятности Вселенной.

«В том высоком небесном свечении…»

В том высоком небесном свечении,

в том огне, в том живом полыхании

Жизнь, Надежда, Любовь, Вдохновение

обретают второе дыхание.

«Пожар на Небе — не земной пожар…»

Пожар на Небе — не земной пожар:

в нём не сгорят земные наши блага.

Пожар на Небе — страстность и отвага,

и творчеству — неоценимый дар,

что рифмами ложится на бумагу.

«Узор ветвей и нежность облаков…»

Узор ветвей и нежность облаков,

едва плывущих по небесной сини,

освобождают душу от оков

усталости, тревоги и бессилья…

«…А запрокинешь голову, и там — …»

…А запрокинешь голову, и там —

и в Небесах и в ближнем поднебесье —

такой покой, такое равновесье,

что воспаришь душою к Небесам.

«И даже если тучи набегут…»

И даже если тучи набегут,

в их чёрных, развевающихся гривах

предвосхитишь ты радугу-дугу

все семь цветов и сотни переливов.

«Движение, скорость в том облаке белом…»

Движение, скорость в том облаке белом,

как будто умчаться оно захотело

от грозной погони, от чёрной погони,

где чёрные тучи — как чёрные кони!

А мне-то, казалось бы, — что мне за дело

до тучи гривастой, до облака белого?

Но черные гривы летящих коней

и белые гривы летящих коней

мне помнить дано до скончания дней.

«Вы так близки мне, облака…»

«О, Господи… какие облака…»

О, Господи… какие облака…

И тянется, и тянется рука

запечатлеть — в рисунке ли, на фото —

высокую — Небесную! — работу…

Здесь, волю дав воображенью, мы

увидим туч чернеющих холмы.

Чуть выше взгляд — и перед нашим взором

предстанут туч чернеющие горы.

«А это — чем не сфинкс, не лев крылатый…»

А это — чем не сфинкс, не лев крылатый,

голубизной небесною объятый?

И, может быть, в стихии грозный час

он защитит от новых бедствий нас…

«Есть в небе тропинки свои и дороги…»

Есть в небе тропинки свои и дороги.

Они нас уводят от чувства тревоги,

от разных напастей — обида, беда ли —

в такие прекрасные светлые дали…

«Вы были целостным, большим…»

Вы были целостным, большим,

хоть были неба частью,

и сверху — свыше! — боль души

смягчали мне участьем

«Но на моих, моих глазах…»

Но на моих, моих глазах,

здесь и сейчас — увы и ах —

от ветра, может быть, увы,

вдруг… стали рассыпаться вы.

«Зимой и летом, и весной…»

Зимой и летом, и весной,

в любое время года,

вы, облака, всегда со мной —

как дар самой Природы.

Вас, виденных воочью,

я вспоминаю ночью,

и память та светла, легка —

вы так близки мне, облака.

Вы были целостным, большим,

хоть были неба частью,

и сверху — свыше! — боль души

смягчали мне участьем.

Но на моих, моих глазах,

здесь и сейчас — увы и ах —

от ветра, может быть, увы,

вдруг… стали рассыпаться вы.

…Зимой и летом, и весной,

в любую непогоду

вы были, облака, со мной,

внимая с небосвода

на то, как я живу, дышу,

на радость и тревогу…

И вот теперь я вас прошу,

вас, тех, кто ближе к Богу,

я так прошу вас, облака,

вас, виденных воочью:

хотя б на час, на миг, пока, —

не рассыпайтесь в клочья!

«Вы объяснить сумели мне бы…»

Вы объяснить сумели мне бы,

да, Вы, Божественное Небо,

как в мире, суетном без меры,

нам относиться к Знакам Веры?

И тихо мне сказало Небо:

— Заботясь о насущном хлебе

и о душе, — не суетитесь,

в меня внимательней всмотритесь:

я то спокойно, то сурово,

то радостно, а то печально…

Важней не Знак, а Вера в Слово,

что есть (и было…) — изначально.

«Потом, совсем потом, уже в тиши…»

Потом, совсем потом, уже в тиши

скажу себе, припомнив птичью стаю:

не всё — не всё! — разгадывать спеши,

в душе храня Небес живую тайну.

«Осенние кроны и синь поднебесья…»

Осенние кроны и синь поднебесья

так слиты, как слово и музыка в песне.

А разум стремится понять, разгадать —

земная, небесная то благодать?

Но сердцу не нужно такого деления —

дороже ему этот свет единения…