Мир духовного опыта

Татьяна Рувелли, 2022

Книга посвящена самому загадочному феномену человеческого сознания – духовному опыту, послужившему источником вдохновения для всех религиозных и эзотерических учений мира. Что происходит с нашим «я» во время этого необычайного опыта? Как он преображает нашу жизнь? Какие дары и подводные камни ждут паломника в Запредельное, и как их встречали великие наставники человечества? Ответы на эти вопросы читатель найдет на страницах представленного путеводителя в мир мистического опыта, изобилующего яркими примерами откровений из жизни известных мистиков, духовных учителей и святых различных традиций. Независимо от того, следует читатель какому-либо учению или проходит свой уникальный путь, он непременно найдет в этой книге то, что окажется ему созвучным. Духовным искателям и уже «нашедшим» книга послужит своеобразной картой, с которой они смогут сверить свой маршрут и личный опыт познания Бога и истинного «я».

Часть первая

Знакомство с миром духовного опыта

В твоём сердце есть свеча,

которая ждёт, чтобы её зажгли.

Руми

Итак, чтобы понимать истинный смысл религии, необходимо обратиться к её первоначалу — духовному опыту, поскольку нет никакой подлинной религиозности вне индивидуального, субъективно пережитого мистического опыта. Как писал индийский религиозный мыслитель С.Вивекананда, «ни один человек не может быть религиозным, если он сам, на личном опыте, не познает истины своих религиозных воззрений»². Разумеется, речь идёт не об интеллектуальном познании, которое можно назвать пассивной, или теоретической религиозностью, а о напряжённом, интенсивном переживании, пронзающем насквозь всё существо человека.

Мистический опыт пробуждает знание, дремлющее в каждом из нас. Способность к духовному ви́дению встроена в человеческое сознание от рождения и нуждается лишь в импульсе к проявлению. Как не может вырасти цветок, не таясь прежде в зародыше, так духовный свет не может вспыхнуть в сознании, не обладающем этим потенциалом изначально. Божественная реальность — предназначенная среда обитания для каждой души, и рано или поздно она врывается в нашу жизнь, реализуя замысел Бога о человеке.

Духовный опыт обладает неопровержимой очевидностью для каждого, кто обрёл его. Как бы ни пытались уверить такого человека в том, что реальность, которую он познал, всего лишь мираж его воображения или внушение традиции, ничто не может поколебать ясную уверенность, с которой он вспоминает о пережитом. Колоссальная, захватывающая энергия этого опыта, дарующая чувство абсолютного бытия, служит доказательством случившегося для прочувствовавшей её души. Ничто не способно затмить в нашей памяти след Божественного посещения, несмотря на то, что мы никогда не сможем предоставить другим доказательство случившегося. Как заметила христианская писательница Э.Андерхилл: «Мистическая уверенность не сравнится ни с какой другой уверенностью, и в то же время никто не бывает более бессилен, чем тот, кто пытается обосновать её»³.

Трансформирующая сила духовного опыта в корне меняет ценностные ориентиры человека, и одного только этого факта достаточно для того, чтобы признать его реальность. Ещё У.Джеймс, психолог и первопроходец в области исследований мистических состояний сознания, выдвинул в защиту духовного опыта аргумент, по-прежнему не теряющий своей актуальности: «То, что производит изменения в области реального, должно само быть реальным, и потому я думаю, что нет достаточных оснований для того чтобы окончательно отвергнуть возможности реальности невидимого или мистического мира»⁴. Изучив огромное количество свидетельств духовного перерождения, Джеймс заметил, что мировосприятие людей, настигнутых Божественным знанием, преобразилось самым кардинальным образом.

Ценностные ресурсы духовного опыта неисчислимы. Он открывает в нас новые глубины, о которых мы и не догадывались ранее; он исцеляет раны и возводит нас на ту высоту, где перестаёт существовать личное страдание; он вносит в нашу жизнь чувство свободы и гармонии с мирозданием; он собирает нас воедино, восстанавливая некогда утраченную целостность; он учит нас глубже чувствовать других людей, узнавая в них ту Божественную искру, которая зажглась в нашем сердце.

Можно вспомнить всемирно известного психолога А.Маслоу, совершившего настоящий прорыв в понимании места духовного опыта в жизни каждого из нас. Маслоу был убеждён, что мистический опыт — неотъемлемая часть полноценной, реализованной жизни. Если с точки зрения Фрейда подобный опыт был проявлением паталогии и подавленных влечений, то Маслоу утвердил прямо противоположный взгляд: человеческое существование без религиозного опыта неминуемо страдает ограниченностью. Он писал: «Состояние, когда мы не испытываем религиозных переживаний, может быть «низшим состоянием», когда мы не функционируем полноценно, не реализуем свою человечность, не интегрированы. Когда мы здоровы, чувствуем себя хорошо и адекватно реализуем понятие «человеческого бытия», переживание трансценденции становится доступным»⁵.

Маслоу ввёл понятие «пиковых переживаний», обозначив таким образом опыт откровения, пережитый основателями всех религиозных учений. В ходе своих исследований он убедился, что у каждого человека когда-либо были пиковые переживания, однако те, кто утверждает их отсутствие, так называемые «non-peakers», вытесняли или подавляли их из материалистических соображений или страха безумия. Изначальной целью любой религии, по мнению Маслоу, была трансляция опыта пиковых переживаний тем самым «non-peakers», в силу названных причин не способных к осознанному принятию трансцендентного опыта. Результат оказался прямо противоположным: организованная религия, превращаясь в идолопоклонство, затмевала своей конкретикой живой религиозный опыт и подавляла его многообразие. Так произошёл «раскол между мистиками и законниками»⁶ — между теми, кто стремился к личному опыту встречи с Божественным и теми, кто настаивал на слепой вере и безоговорочном следовании догматам.

Внимательно всматриваясь в духовный опыт, можно заметить два его вида — внеобразный и фигуративный. Внеобразные переживания, как правило, имеют универсальные черты, в них нет специфических визуальных образов, характерных для конкретных религиозных культур. Фигуративный опыт, напротив, представляет собой встречу с определёнными божествами и символами, свойственными той или иной религиозной традиции. Как свидетельствуют мистики, внеобразный опыт — наиболее глубокое мистическое переживание. Оно посещает как последователей различных религиозных учений, так и людей, не связанных с организованной религией. Этот опыт скрыт завесой таинственности, однако, как мы увидим в дальнейшем, именно непостижимость является залогом мощного трансформирующего заряда, который он несёт.

Важно понимать, что между двумя названными разновидностями духовного опыта всегда находятся точки соприкосновения, ведь как бы то ни было, в каждом мистическом переживании мы сближаемся с единым Божественным Началом, имеющим бесчисленные проявления. Один опыт плавно перетекает в другой или сочетается с ним, поэтому границы между ними зыбки. Универсальный внеобразный опыт можно уподобить могучему корню, снабжающему жизненной силой ветви уникального опыта традиций. Без универсального опыта невозможно многогранное познание Божественной Реальности, так как самобытный опыт традиций воплощает только её отдельные черты.

Планета мистики и её обитатель Мистик

Пришло время поговорить о мистике и о живущем в её пространстве загадочном существе по имени Мистик. К сожалению, отрицательные смысловые оттенки понятия «мистика» настолько устойчивы в широких массах, что уже более ста лет прошло с написания знаменитой работы Э.Андерхилл, посвящённой мистическому опыту, а ситуация до сих пор такова, что «те, кто употребляют термин «мистицизм», вынуждены в порядке самозащиты объяснять, что они подразумевают под ним»⁷.

Для того чтобы изменить предубеждённое отношение к мистике, свойственное несведущим читателям, обратимся к нескольким определениям, заслуживающим внимания. Э.Андерхилл пишет: «Мистицизм в своей чистой форме есть наука об окончательном, наука о единении с Абсолютом и ничего более, а мистик — это тот, кто достиг такого единения»⁸. А определение известного академика, философа и библеиста С.Аверинцева, составленное им для философского словаря, гласит: «Мистика — сакральная религиозная практика, направленная на достижение непосредственного сверхчувственного общения и единения с Богом в экстатически переживаемом акте откровения, а также система теологических доктрин, ставящих своей задачей концептуализацию и регулирование этой практики»⁹.

Итак, мистика внутри религиозной традиции — это отпочковавшееся направление, положившее в свою основу стремление к непосредственной, личной связи с Богом в противовес сухому исполнению установленного религиозного закона. Мистика же в более широком понимании — это особое пространство проживания духовного опыта, в котором происходит встреча человека с Богом или тем необъяснимым Высшим Принципом, которому он отдаётся всем своим существом. Не стоит думать, будто мистиком может быть только верный приверженец религиозной традиции. Как мы не раз убедимся, духовный опыт свободолюбив и очень непредсказуем, поэтому мистика существует как в поле традиции, так и вне его, находя себе приют в одиноко ищущем сердце.

Безусловно, соло-версия духовного пути требует особенного склада души, смелости и веры в свою стезю. Чтобы отправиться в это путешествие, нужно как следует пристегнуть ремни перед поджидающими серпантинами и ухабами. Если человек готов столкнуться один на один с метаниями и душевными бурями, которые могут внезапно наброситься на него за следующим поворотом, он будет вознаграждён прозрачным, сияющим простором знания, нестиснутого внушениями традиций и учителей. В одиноком мистическом пути развивается искусство эквилибристики — крайне трудно держать равновесие без могучих, поддерживающих рук традиции.

Что же отличает мистика от обыкновенного верующего? Мистик — не всегда отрешённый аскет или экзальтированный юродивый, находящийся на грани божественного помешательства рассудка. Он не тот надмирный «инопланетянин», каким его рисует стереотипное представление, отводя его духовной тропе маргинальное положение. Потенциал мистического опыта имеется в каждом, однако мистик выделяется среди людей, хотя бы единожды переживших краткий духовный всплеск, глубиной и частотой, в иных случаях — непрерывностью общения с Богом, которое пронизывает всё его мироощущение и отражается в каждом его соприкосновении с реальностью. Это не значит, что мистик непременно эксцентричен, поскольку его духовная активность протекает в потаённом пространстве и может оставаться незамеченной другими людьми. Более того, находясь в чуждом по духу окружении, он может сознательно скрывать свой внутренний мир, предпочитая оберегать от разбалтывания самое ценное. И всё же своеобразие мистика так или иначе улавливается каждым внимательным взором, часто не находящим рационального объяснения его особенностям.

Для мистика ежедневный опыт жизни становится торжествующей песнью духа, всюду проявляющейся и несмолкающей его пульсацией, которую полностью не может заглушить даже тёмная ночь души¹⁰. Духовная реальность укоренена в нём, он владеет, как верно заметила Э.Андерхилл, «искусством установления сознательной связи с Абсолютом»¹¹. Мистический склад личности присущ человеку, жизнь которого, по словам Джеймса, пронизывает «хроническое ощущение присутствия Бога»¹². Таким образом, мистик — это человек, пробудивший своё духовное чутьё и настроивший сердце на созвучие с Божественным.

Мистический опыт и организованная религия

Проживая личный опыт богообщения, человек становится равнодушным к догматам и ритуалам организованной религии, видя их хрупкую ценность в сравнении с обретённым благословением. Формально находясь в рамках религиозной традиции, он освобождается от её условностей и концентрируется на том, что происходит в пространстве его души. А.Маслоу писал: «Все атрибуты организованной религии для людей, обладающих опытом пик-переживания…являются сомнительной ценностью по отношению к внутренним переживаниям»¹³.

Любопытен следующий факт: если мы обратимся к истории религиозных исканий, то увидим, что все основатели религий и мистических учений были религиозными отступниками или диссидентами, так или иначе преступающими авторитет сложившейся традиции и отказывающимися подчиняться религиозному кодексу (Будда, Христос, Мухаммед, М.Лютер, Дж.Фокс и многие другие). Выдающиеся мистики были маргинальными элементами в ортодоксальном мире своей традиции (Ибн Араби, М.Экхарт) или яркими реформаторами, переосмысляющими свою традицию и придающими ей иную огранку (Г.Палама, Шанкара, Нагарджуна, Ш.Ауробиндо). Именно благодаря их независимости мы имеем столь красочную палитру религиозных учений.

Часто духовный нонконформизм был свидетельством силы и глубины мистического опыта, своей мощью притягивавшего последователей и образующего новую традицию. Человек, свободный в своём поиске от предубеждений и навязаннных шаблонов, был открыт запредельному опыту, он готов был внимать ему со всей прозрачностью своего разума, незагромождённого единственно верным лекалом Бога, предлагаемым организованной религией. Тогда истина входила в открытое сердце и человек повиновался новому смыслу, озарившему его жизнь.

Тем не менее, стоит признать, что люди, мистический опыт которых взлелеян духовной практикой их религиозной традиции, чаще всего сохраняют преданность ей на всю жизнь, но даже тогда они остаются самодостаточными и опираются, прежде всего, на своё понимание знаний, транслируемых традицией.

Таким образом, религия как институт играет в пространстве мистического опыта двойственную роль. С одной стороны, она зовёт нас к тому, чтобы пережить этот опыт, ведь, как уже было сказано, первоначальной целью религии всегда было развитие духовного зрения человека. С другой стороны, организованная религия нередко сужает горизонты мистического опыта, не давая ему раскрыться в своеобразии каждой души. Так она тормозит развитие религии сердца.

Когда организованная религия берёт верх над интуицией сердца, оно атрофируется и теряет способность самостоятельно распознавать верный путь, механически следуя проторенными тропами традиции. Часто организованная религия заточает духовный опыт в униформу, подогнанную под безликое человеческое существо, и причисляет мистику, отвергающую эту униформу, к ереси. Но как заметил знаменитый христианский монах и писатель Томас Мертон, «к мистике, где главное правило состоит в том, что правил нет, нельзя подходить с одной меркой. Святой Дух вселяется в конкретных людей и делает с ними то, что считает нужным»¹⁴. Слепая подчинённость «норме» религиозной традиции не позволяет человеку оставаться открытым, и потому он часто упускает истину, проходящую прямо перед его глазами, только потому, что она явилась в непредвиденном обличье.

Горячо преданный традиции адепт порой забывает о том, что важнейшей особенностью духовного опыта является его самобытность, неповторимость в жизни каждого из нас, невозможность его дубликата. Не бывает двух всецело тождественных переживаний у разных людей, как и двух одинаковых отпечатков пальцев. Ещё У.Джеймс заметил: «сколько мистиков, столько и мистических состояний»¹⁵. Соприкосновение каждой души с Божественным имеет особенные черты, как и отношения каждой влюблённой пары отличаются единственным в своём роде оттенком чувств.

Множество тончайших наблюдений об этой особенности духовного опыта сделал русский философ И.Ильин, написавший непревзойдённый труд «Аксиомы религиозного опыта». Размышляя о субъективности духовного переживания, Ильин пишет: «Подобно первому крику при рождении, в котором человек одинок, и подобно последнему вздоху в смерти, в котором человек не менее одинок, так одинок и его религиозный опыт»¹⁶. Принятие этого одиночества, по словам философа, «есть проявление духовного мужества и силы, есть условие религиозной зрелости, источник самостоятельности и целостности религиозного характера»¹⁷.

Ещё одна важная аксиома Ильина гласит о религиозной автономии: «иметь же в самом себе корень религиозной веры — значит быть религиозно-автономным духом»¹⁸. Именно к автономной вере, как замечает Ильин, всегда стремились великие подвижники, воспитывая в себе цельность и независимость духовной личности. Авторитет традиции, её принуждение к строго очерченному мироощущению лишает жизненной силы личное общение с Богом, мешает человеку воспринять свежее духовное веяние.

Конечно, нельзя забывать о необходимости внутренней чистоты автономно ищущего и переживающего Божественное откровение, о его стремлении к подлинной встрече, а не к её легкодоступной подделке. Ильин заостряет внимание на том, что «автономия священна именно как ограда личной духовности, а не как мнимое право на религиозный произвол, на «мистическое» беспутство, на экстатическое буйство или паталогическое извращение»¹⁹.

Одинокость религиозного опыта и его автономия не означают абсолютной оторванности или отказа от традиции, предельной замкнутости в мире собственных переживаний. Обе эти аксиомы осуществимы в поле традиции, однако они также обосновывают право на индивидуальный духовный путь и его независимость от фиксированных стандартов организованной религии.

Уникальность мистического опыта каждого из нас не теряется и в универсальном опыте, сплавляющем воедино людей разных эпох и культур. Здесь мы встречаемся с одним из множества парадоксов духовной жизни, которые будут сопровождать нас по всему нашему пути. Универсальность духовного опыта не стирает его исключительность для каждой отдельной души — эти свойства сосуществуют. Несмотря на то, что христианин, суфий, дзэн-буддист и индийский отшельник переживают уникальное чувство близости с Неведомым, их мистический опыт имеет некую единую, насыщающую душу основу. Такова неизбежная радость парадокса — в духовной жизни мы неминуемо одиноки и в то же время едины со всем человечеством в своём сокровенном переживании Божественного бытия.

Сад для таинственного цветка

Теперь пора рассказать о той особой атмосфере, в которой духовный опыт пронзает будничную реальность сознания. К баловню судьбы он приходит без всяких условий, как нежданная благодать, но обычно его посещение прихотливо, чем объясняется существование множества духовных практик, нацеленных на его достижение. Суть их сводится к возделыванию в себе сада для этого таинственного цветка. Обитающий в неведомых краях, манящий, но труднодоступный, он может взрасти лишь на плодородной почве, окружённый великолепием сада, в котором садовником он избран на царство. Каким же должен быть сад, чтобы в нём пророс желанный цветок? В чём секрет проницаемости мистика для духовной реальности?

Было бы опрометчиво создавать единую формулу для взращивания диковинного цветка мистического опыта. И всё же можно найти два условия его прорастания: совершаемое нами усилие, приводящее нас на путь метода, и предопределение свыше, вторгающееся независимо от целей и ожиданий души (а иногда и вопреки им) и выбирающее для неё путь сладостного плена. В конце концов мы увидим, что оба эти условия сводятся к одному, но пойдём по порядку.

Путь метода предполагает целенаправленные усилия со стороны человека, желающего соприкоснуться с Божественным. Вспомним слова Христа: «Царство Небесное силою берётся, и употребляющие усилие восхищают его»²⁰. В каждой религиозной традиции издавна существовали духовные практики для обретения связи с Высшим Началом, но, по большому счёту, основой каждой из них является созерцание. Именно эта универсальная способность сознания стоит во главе угла духовного делания каждого паломника в Неведомое, независимо от того, христианин он, буддист или свободолюбивый странник.

Созерцание — это глубокое, самозабвенное вглядывание, рождающееся в предельной тишине ума и исходящее от молчаливого существа внутри нас. Это однонаправленная, непоколебимая обращённость сознания на интересующий его объект. Истинный созерцатель становится неотделимым от созерцания, забывая в нём самого себя. Молитва, перерастающая прошение о личном, и являющая собой соприсутствие Богу или пламенное взывание к этому соприсутствию, становится созерцанием. Медитация — не что иное как созерцание. Молитвенное повторение имени Бога (зикр в исламе, джапа в индуизме или Иисусова молитва в христианстве) также претворяется в созерцание, если сознание всецело проникнуто именем Бога.

Созерцание — это провал в безмыслие, в несуществование эго, трепетное внимание к тому, чем сознание поглощено в данный момент. Созерцание — это сочетание активности и пассивности сознания, захватывающих нас одновременно. Созерцающее сознание становится пассивным в размышлении, анализе и синтезе воспринимаемой информации, но безмерно активным в чуткой полноте принятия созерцаемого объекта, в интенсивной бдительности, в тотальном присутствии, посвящённом созерцаемому. Лишь в активной пассивности созерцание приносит плод. Именно этот навык безраздельной сосредоточенности на желаемом объекте развивался во всех религиозных и мистических традициях, независимо от того, каков был этот желанный объект — Бог, подлинное «я» или некая метафизическая идея. Таким образом, именно созерцание всегда служило универсальным методом пробуждения духовного ви́дения. Каждому искателю оно открывало путь к непосредственному постижению реальности.

Однако, если мы присмотримся внимательнее, то увидим, что подлинный опыт созерцания — это всегда дар, который нельзя вызвать к жизни сознательными усилиями, иначе в нём неизбежно будет присутствовать нарочитость, не позволяющая целиком покорить и преобразить нас. Роль духовного усердия и волевого стремления человека состоит в подготовке сознания ко вмещению этой благодати. Христианский монах Томас Мертон в работе, посвящённой созерцанию, писал об опыте открытия внутреннего «я»: «Ничто на земле, никакая медитация не поможет найти его и выманить на свет. Духовные усилия лишь дают нам относительный мир, смирение, отрешённость, чистоту сердца, беспристрастность, которые необходимы для того, чтобы непредсказуемое внутреннее «я» робко себя приоткрыло»²¹.

Так, духовная практика созерцания, будучи основой пути метода, приводит нас на путь сладостного плена, когда спонтанное, дарованное свыше ви́дение Божественной тайны захватывает нас, потому что мы научились открытости, необходимой для вмещения благодати. Эта пленённость Божественным возможна лишь тогда, когда наше сознание способно отдаваться Ему безоглядно, не пытаясь контролировать или осмыслять происходящее.

Напряжённое усердие, одержимое жаждой заполучить опыт созерцания, не приближает нас к нему, а напротив, становится помехой. Каждый мистик рано или поздно начинает замечать закономерность, поначалу озадачивающую его: как бы он ни пытался приблизить встречу с Богом молитвой или медитацией, чаще всего этот Гость приходит внезапно. Ожидание и желание получить духовный опыт не позволяют разуму войти в пассивную восприимчивость, необходимую для настоящего созерцания. Индийский духовный учитель Джидду Кришнамурти так описывает условия, в которых приходит глубокая медитация: «Всё сознание должно быть недвижимо, не желая, не выискивая, не преследуя. Всё сознание должно быть в покое, лишь тогда может появиться то, что не имеет ни начала, ни конца. Медитация есть опустошение сознания: не принимать и вмещать, а быть свободным от всякого усилия»²².

К слову, часто первый духовный опыт в нашей жизни бывает самым значительным именно потому, что приходит нежданно. В последующем мы начинаем непроизвольно предвкушать его, стремясь снова испытать пережитый ранее восторг. Внося в свою духовную практику ожидание, мы блокируем восприимчивость души, поскольку становимся неспособными к полной самоотдаче. Мы не должны караулить мистический опыт, иначе он так и не попадётся нам на глаза. Если он посещает нас, а мы, вместо того чтобы всецело отдаться ему, начинаем удерживать его и радоваться достигнутому, он тут же покидает столь переполненный нашим эго сосуд, не оставив там и следа. Даже простая фиксация созерцания уже отчуждает нас от его глубины. Томас Мертон писал о настоящем созерцателе: «Его созерцание чисто, потому что он никогда за ним не подглядывает»²³.

И всё же, умение пребывать в созерцании без усилия и подглядывания приходит к большинству из нас лишь благодаря предшествующей подготовке. Именно усердная практика однажды подводит наше сознание к тому состоянию, в котором всякое усилие начинает терять смысл, уступая место естественному постижению бытия. В конечном счёте, роль разнообразных духовных практик сводится к тому, чтобы помочь уму созреть для вмещения внезапного инсайта. Так, в дзэн-буддизме считается, что, когда человек достигает внутренней зрелости, импульсом к сатори (опыту интуитивного ви́дения истинной природы вещей) может послужить всё, что угодно. Любое заурядное событие, неоднократно случавшееся ранее, может привести к прозрению в силу готовности ума. Д.Судзуки, знаменитый буддолог и популяризатор дзэн, выразил это следующим образом: «Стоит только слегка нажать на кнопку — от взрыва содрогается земля. В действительности то, что вызывает сатори, находится в разуме. Вот почему, когда час пробьёт, всё, что там находилось, взрывается как вулкан, или вспыхивает, как молния»²⁴.

Ещё одним усилием, направленным на раскрытие духовного потенциала, становится устремление. Искреннее устремление к Богу, дорастая до пламенной тоски по Нему, в конце концов приносит неутомимому искателю свои плоды. Даже если наше стремление принимает глупые формы, его пылкость может превзойти глубокомыслие всех мудрецов земли. Об этом повествует наглядная суфийская история: однажды какие-то люди решили подшутить над одним простодушным суфием, сказав, что он обретёт просветление, если подвесит себя за ноги с крыши и будет повторять внушённые ими бессмысленные слова. Наивно поверив в это, он так и поступил и уже на следующее утро обрёл просветление²⁵. Этот забавный пример служил суфиям подтверждением того, что непреклонность устремления — единственный безошибочный проводник к чертогу Божественного, даже если наше устремление выглядит абсурдным в глазах окружающих.

Если мы вдумаемся в природу духовного устремления и обратимся к опыту мистиков, то снова обнаружим, что и здесь путь метода вытекает из пути сладостного плена. Христианский теолог Тейяр де Шарден пишет о том, как Бог призывает сердца людей: «Его благодать неизменно бодрствует; она готова возбудить наш первый интерес и нашу первую молитву. Но в конце концов инициатива, побуждение всегда исходят от Него; и каким бы не стало последующее развитие наших мистических способностей, любое наше достижение в этой сфере будет лишь новым ответом на новый дар»²⁶. А знаменитый суфийский мистик аль-Халладж, обращаясь к Богу, говорит: «Я зову Тебя — нет, это Ты призываешь меня к Себе»²⁷.

Таким образом, даже само устремление к Богу оказывается пленённостью Его зовом. Наше желание молитвы или медитации — не что иное, как Божественный призыв. Бог незримо присутствует в молитве, скрываясь за словами, обращёнными к Нему, ибо импульсом нашего стремления к Нему становится Его любовь. Индийский философ, основоположник интегральной йоги Шри Ауробиндо замечает: «Как бхакта (преданный Богу) ищет и жаждет своего Бхагавана (Господа), так и Бхагаван ищет и жаждет своего бхакту»²⁸.

Всплеск духовной реальности в обыденном «я» могут повлечь также определённые психологические факторы — особенности внутреннего мира человека, его интровертивность, склонность сознания к погружению внутрь себя. У.Джеймс утверждал, что люди, предрасположенные к духовному опыту, обладают «экзальтированной чувствительностью»²⁹. Не вызывает сомнения тот факт, что к инсайтам разного рода — не только религиозным, но и другим ценным прозрениям, касающимся искусства, природы, любви — склонны люди с утончённой душевной организацией и чуткостью к разноликим проявлениям бытия. Именно способность к яркому эмоциональный отклику на жизнь во всём её многообразии предопределяет нашу распахнутость для мистических озарений.

Бывает, что чудесный сад уготован человеку от рождения, ему лишь нужно время, чтобы вырастить цветок, семя которого уже вложено в почву. Зачастую этот процесс запускается без каких-либо усилий со стороны человека. В некоторых религиозных и эзотерических учениях упоминается эта предрешённость духовного пути, ничем не объяснимая мистическая зоркость и тяга к Божественному знанию. Например, суфии полагали, что мистическая «одежда должна быть приуготована в предвечности»³⁰, ибо «ни один осёл не может превратиться в лошадь благодаря усилиям и старанию»³¹. Сколько бы человек ни совершенствовался, он не может стать истинным суфием, если то не предусмотрено высшей волей изначально. Тот, кто от рождения наделён духовным талантом, идёт к Всевышнему с лёгкостью, тогда как чуждый этого пути сталкивается с почти непреодолимыми трудностями.

Мы будем бесплодно кружить в попытках понять природу духовного самородка, объяснить которую могло бы лишь Божественное предначертание. Причины, лежащие в основе духовного избранничества, окутаны тайной. В религиозных учениях, каркас которых составляет понятие кармы, можно найти следующее объяснение врождённости духовного дара: человек создаёт своё «избранничество» собственными кармическими плодами, совершенствуясь из жизни в жизнь, однажды, наконец, достигая милости Божественного откровения. Казалось бы, причины естественны и закономерны. Но если мы попробуем обратить многочисленные жизни избранной души вспять и отследить вспышки желания духовного самосовершенствования, мы не сможем объяснить, чем они, по существу, вызваны. Почему одна душа загорелась мистическим стремлением, тогда как другая, тождественная ей по своему «возрасту» и уровню развития, не ощутила в себе импульс этого желания?

В некоторых учениях предполагается, что духовное стремление встроено в каждого, а до сих пор непреодолённое невежество человечества объясняется тем, что лишь единицы могут услышать тихий шёпот Божественного зова. И снова мы сталкиваемся с вопросом — почему лишь единицы, а не всё человечество, умеют слышать звучащий для всех призыв? Эти неразрешимые вопросы ведут к признанию того, что идея избранничества или особого расположения по отношению к человеку имеет право быть истиной. Быть может, врождённый духовный сад — звезда, слетевшая с Неба прямо в сердце человека и сохранившая память о своей блистающей Сути.

Примечания

2

Вивекананда С. Раджа-йога. // Философия йоги. М. 2003. С. 24

3

Андерхилл Э. Мистицизм. Опыт исследования духовного сознания человека. М. 2016. С. 323

4

Джеймс У. Многоообразие религиозного опыта. СПб. 1993. С. 409-410

5

Маслоу А. Религии, ценности и пик-переживания // По направлению к психологии бытия. М., 2002. С.218

6

Там же.

7

Андерхилл Э. Мистицизм. Опыт исследования духовного сознания человека. М. 2016. С. 14

8

Там же. С. 79

9

Философский энциклопедический словарь. М. 1989. С. 368

10

Состояние духовной покинутости и богооставленности, которое будет рассмотрено подробнее в одной из последующих глав.

11

Андерхилл Э. Мистицизм. Опыт исследования духовного сознания человека. М. 2016. С.87

12

Джеймс У. Многоообразие религиозного опыта. СПб. 1993. С. 68

13

Маслоу А. Религии, ценности и пик-переживания//По направлению к психологии бытия. М. 2002. С. 216

14

Мертон Т. Христианские мистики и учителя дзен. М.2018. С. 140

15

Джеймс У. Многообразие религиозного опыта. СПб. 1993. С. 325

16

Ильин И. Аксиомы религиозного опыта. М. 1993. С. 47

17

Там же. С. 49

18

Ильин И. Аксиомы религиозного опыта. М. 1993. С. 65

19

Там же. С. 111

20

Мф 11:12

21

Мертон Т. Внутренний опыт. Заметки о созерцании. М. 2011. С. 23

22

Кришнамурти Д.Записные книжки. М. 2016. С. 93

23

Мертон Т. Внутренний опыт.Заметки о созерцании. М. 2011. С. 82-83

24

Судзуки Д. Основы дзэн-буддизма // Дзэн-буддизм. Бишкек, 1993. С. 163

25

Шиммель А. Мир исламского мистицизма. М. 2012. С. 117

26

Тейяр де Шарден П. Божественная среда. М. 1992. С. 91

27

Шиммель А. Мир исламского мистицизма. М. 2012. С. 171

28

Шри Ауробиндо Гхош. Синтез йоги. М. 2010. С. 41

29

Джеймс У. Многообразие религиозного опыта. СПб. 1993. С. 379

30

Шиммель А. Мир исламского мистицизма. М. 2012. С. 34

31

Там же.