Дела семейные. Рассказы

Татьяна Окоменюк

Сборник рассказов «Дела семейные» повествует о непростых отношениях между самыми близкими людьми, о любви, ненависти, зависти, попытках преодолеть барьер непонимания, умении найти выход из самой безнадежной ситуации. Одним словом, об обычных семейных проблемах, с которыми сталкивается практически каждый.

Купюра в перчатке

Тамара вздрогнула от неожиданного телефонного звонка. Кто бы это мог быть среди ночи?

— Мамуль, привет, не разбудила? — раздался в трубке Машкин голос.

— Что случилось, дочка?

— Ничего. Просто Саша на симпозиуме, а мне одной скучно.

— Ты что, не в общежитии?

— Нет, мам, я теперь у друга живу, в его собственном доме с мезонином. Он забрал меня из общаги — кормит, поит, одевает, по утрам на Мерсе отвозит на занятия. Сбылась мечта идиотки о забугорном принце.

— О, Господи! — вырвалось у Тамары.

— Ну, мамуль, я так счастлива. Он умен, красив, галантен. И вообще — лучше всех. Саша — наш препод, и все студенты от него без ума.

Ты представляешь, он, как и я, обожает джаз, Ремарка и томатный сок. У нас одинаковые привычки, вкусы и взгляды на жизнь. По Зодиаку он тоже — Рак. У нас даже группа крови одна и та же. Но самое главное — он наш.

— Русский?

— Не совсем. Аусзидлер.

— Ктооо?

— Ну, немец-переселенец. Лет двадцать уже, как из России смотался вместе с родителями. Так что, идеальный вариант: по паспорту — немец, а по душе — русский. То, что доктор прописал.

— Маш, а… сколько ему лет?

— Да, мам, он — твой ровесник. И что? — повысила голос девушка. — Жена Чарли Чаплина, между прочим, была моложе его на тридцать шесть лет, и они счастливо прожили тридцать три года.

— Дочка, не дело это, — расстроилась Тамара. — Он же тебе в отцы годится.

— Вот и почувствую, наконец, отцовскую заботу, которой была лишена с рождения. Ну, какой толк от пацанов? У них же вся энергия идет не в поршень, а в свисток. А манеры? Ты даже не представляешь, какая в Германии молодежь. Они здесь до шести лет с соской во рту ходят. Почти до тридцати «детские» деньги от государства и карманные от родителей получают. И только к сорока до женитьбы дозревают. А разница между супругами в поколение на Западе — не аномалия.

Видела бы ты наших студентов! На башке — взрыв на макаронной фабрике, в ушах и бровях — серьги, все руки — в татуировках, а в кармане — вошь на аркане да блоха на цепи. Разве можно от этих папуасов детей заводить?

— Каких детей, Маш? Ты смотри там с этим…

— Поздно, мама, пить «Боржоми»… Я на третьем месяце…

У Тамары перехватило дыхание. Сердце ударилось о грудную клетку и застыло.

— Мамуль, ты что молчишь? — испугалась девушка. — Не волнуйся, я же не ребенок. Мне уже два десятка лет. Короче, жди гостей. Через две недели мы приедем за твоим благословлением. Саша тебе обязательно понравится.

Уснуть этой ночью Тамаре не удалось. Она долго ворочалась в постели, потом встала, набросила на плечи плед и вышла на балкон. На улице было тихо и свежо. Аромат сирени и стрекотание сверчков вернули ее к событиям двадцатилетней давности. Сам собой перекинулся мостик в полузабытую юность…

Было ей тогда двадцать лет. Работала она в школе помощницей педагога-организатора. В День защитника отечества ее питомцы давали праздничный концерт в подшефной войсковой части. Там она встретилась взглядом со смешливыми, зелеными, блестящими, как ягоды крыжовника под дождем, глазами солдатика, сидевшего в первом ряду. Произошло короткое замыкание: по спине поползли мурашки, закружилась голова, засосало под ложечкой. Ничего подобного испытывать ей еще не доводилось.

Солдатик не сводил с нее глаз, а после концерта напросился в провожатые.

Шурик Кох руководил в клубе радиорубкой, сам чудесно пел и играл на гитаре. Служба у него была — «не бей лежачего» — к талантам в части относились уважительно.

С первой минуты общения у Томы с Александром возникло чувство глубокой симпатии, какое бывает у людей, давно и хорошо знающих друг друга. До утра ребята просидели на скамейке у Томкиного подъезда, даже не заметив, как пролетела ночь.

Солдатик рассказал девушке о своей немецкой родне, пострадавшей в свое время из-за «неправильной» национальности, об отце, блестящем литераторе-германисте, о матери, учительнице немецкого языка, о тетках, проживающих в Германии.

Тамара слушала, затаив дыхание. Она даже не подозревала, что пятая графа способна навредить владельцу паспорта. В тот вечер Шурик здорово раздвинул горизонты ее представлений о многих вещах и явлениях.

С тех пор молодые люди встречались ежевечерне. Мама Томы подрабатывала ночным сторожем, и квартира до самого утра была в распоряжении влюбленных. Тогда-то девушка впервые и познала прелесть бессонных ночей, в которых она растворилась без остатка.

Когда до окончания службы Коха оставалась всего неделя, Тома с ужасом поняла, что беременна. Они с Шуриком условились: по приезде домой тот сообщит родителям о намерении жениться и возвратится за ней.

Девушка верила обещаниям любимого, но, провожая его на поезд, почувствовала, как к ней тихонько, на цыпочках, подступила тоска.

Стараясь унять дрожь в голосе, Тамара рассказала парню о своей беременности. Тот обнял ее за плечи: «Глупышка, рано нам еще спиногрыза на шею вешать, надо сначала для себя пожить. Сама знаешь, что в таких случаях делают, ты же умница». Он достал из портмоне десятитысячную купюру и засунул ее в перчатку оцепеневшей Тамары.

Уже запрыгнув на подножку вагона, Шурик послал ей воздушный поцелуй и крикнул: «Завтра позвоню!» Ни завтра, ни послезавтра, ни через месяц он не позвонил.

Деньгами Тома так и не воспользовалась. Все ждала: вот придет жених, они распишутся и ей удастся уговорить его оставить ребенка. А когда поняла, что надеяться больше не на что, было уже поздно.

Она была в полном отчаянии. Не хотела ни есть, ни спать, ни жить. Неделями лежала на кровати, разглядывала потолок остановившимися глазами.

«Сколько можно себя изводить? — сердилась на нее мать. — Говори, что натворила».

Томка дала волю слезам и все рассказала.

Мать погладила ее по голове.

— Ничего, дочка, не все плетут кружева семейного счастья. Будем рожать.

Новорожденную назвали Марией. Отчество в свидетельство о рождении записали по покойному деду и, сочинив версию о смерти ее отца в автомобильной катастрофе, переехали под Одессу, в поселок Рыбачий.

Малышка плохо спала, постоянно плакала, переболела всеми детскими болезнями. И когда Томка по ночам рыдала в подушку, мать, гладя ее по голове, повторяла: «Невезуха, дочка, — как детская инфекция. Ее нужно пережить, окрепнуть, выработать иммунитет».

Тамара пережила, окрепла и на всю жизнь выработала иммунитет к мужчинам. Ни одному из них она не верила. Была твердо убеждена: отчим невзлюбит падчерицу, ибо любой мужик руководствуется принципом: «Люблю тебя, моя Комета, но не люблю твой длинный хвост».

Когда Машке исполнилось десять лет, умерла Томина мать, и дочку пришлось поднимать самой. Тяжело было, но выдюжила. Вырастила умницу и красавицу. Та с медалью закончила школу, поступила в Одесский университет на факультет романо-германской филологии, а после четвертого курса продолжила образование в Германии. И только Тамара вздохнула облегченно, — на тебе: та собралась замуж за ее ровесника.

Двадцать лет разницы — это слишком… Впрочем, ей ничего не остается, как выбросить белый флаг. Дочь беременна, и перед этим аргументом отступают все разумные доводы. «Да и кто сказал, что браки между ровесниками отличаются прочностью? Скорее, наоборот…», — пыталась успокоить себя Тамара, но дурное предчувствие собралось под сердцем в будоражащий комок и никак не хотело рассасываться.

Невзирая на тревогу, женщина готовилась принять зарубежного зятя, как в лучших домах Лондона и Парижа. Всю неделю она вылизывала квартиру, составляла меню, экспериментировала с прической. Наконец, влезла в долги и купила сногсшибательные туфельки, которые чертовски шли к ее новому выходному костюму.

«Не теща, а картинка», — улыбнулась Тамара, разглядывая себя в трюмо. В зеркальном отражении на нее смотрела стройная женщина с медными, модно уложенными волосами, красиво очерченными губами и печальными, как у библейского пророка, глазами. Понравится ли она зятю-ровеснику? Да и как ей к нему обращаться? Сынок? Саша? Александр?

Раздалась веселая трель дверного звонка. Стук сердца в ушах, в голове, во всем теле заглушил тревожные мысли. Тамара рывком открыла дверь и громко вскрикнула…

Стильно одетый, импозантный мужчина, стоявший рядом с Машкой, от неожиданности выронил из рук бутылку шампанского, и та разбилась вдребезги, оросив светло-желтым дождиком шикарные модельные туфли будущей тещи.

На Тамару обескураженно глядели две пары одинаковых, влажных, как ягоды крыжовника под дождем, зеленых глаз — Машки и ее будущего мужа Александра… Саши… Шурика. Того самого, который много лет назад засунул ей в перчатку десятитысячную купюру.